***
Неделю назад.
Определенно, сесть за одну парту с Осаму Дазаем было правильным решением. Правильным, конечно, но очень рисковым. Кроме того, что этот бинтованный переросток с явным букетом психических заболеваний писал левой рукой и постоянно толкал Чую локтем (нет, поменяться вариантами - значит проиграть!), он очень любезно вырисовывал половые органы на каждой странице его тетради. В общем, идиллия. Накахара решился на этот рисковый шаг, поскольку фигура этого психа притягивала его, как муху липкая сладкая лента на люстре, а лучшим решением узнать его получше было ринуться на поле боя. Иначе это не назовешь. Вот он второй урок, поскольку на первом все хранили убийственное молчание и слушали красочные речи Фукудзавы, расписывающего то, чем они будут заниматься весь год. К слову, Чуя чувствовал на себе крайне пристальные взгляды со всех сторон, но несколько добряков вроде Ацуши довольно быстро представили его остатку класса и попытались отговорить от самоубийственного шага — сесть с Дазаем за одну парту. — О, он сидит в одиночку еще с того времени, когда солнце только зарождалось на горизонте, а природа открывала сонные глаза! — Накаджима на первой же перемене докладывал все классические легенды. — С утра, что ли? — рыжеволосый юноша, покусывая ручку, в лучших традициях строил из себя дурачка. — Нет, придурок. С первого класса. — Акутагава, вытирая уголок губ черным рукавом, слегка испортил таинственную обстановку, за что Накахара был ему даже благодарен. Он, конечно, не суеверен, но мало ли. — И что, никто не пытался с ним сидеть? Его же здесь любят. — Послушай, ты же не стал бы садиться за одну парту с директором или президентом? Хоть сто раз ты их любишь. Чуя склонил голову, выискивая подвох, но все же ответил. — Предположим, нет. По статусу не положено. — Вот, и тут так же! С ним никто и никогда не сидел, это же смешно! Хотя пару раз некоторые и пытались, но больше смельчаков никто не видел. Выживал он их. Накахара кривовато ухмыльнулся, но его "спасатели" в виде встревоженного Ацуши, хмурого Акутагавы и молчаливо кивающей Наоми оставались все так же мрачны, как на похоронах родственника, переписавшего все наследство любовнице. Тем более - отступать нельзя. Чуя нехотя отвел взгляд от дружелюбной троицы и перевел его на их парту, невольно вздрогнув от вида прожигающего его одним глазом Дазая. На лице того медленно расцвела ухмылка, и Накахара отчего-то уверился, что тот все слышал. Осаму, не опуская глаз в тетрадь, начал писать что-то. Гребаной правой рукой! Чуя с изумлением проследил за этим и резко развернулся к Ацуши, глядящего на него с видом "ну-я-же-говорил-тебе-не-поздоровится", но тот все же посчитал нужным уточнить сквозь стиснутые зубы. — Этот недоумок может писать обеими руками? Наоми, заправляя за ухо прядь блестящих черных волос, скорбно кивнула. — Ага. Он амбидекстр. Прекрасно зная ответ, Чуя прошипел, обращаясь к троице рядом с ним, но переводя взгляд на скользящую по тетради правую кисть, тонкую и перебинтованную. — Тогда почему со мной он пишет левой и толкает каждую, мать ее, минуту? Троица переглянулась, а Акутагава высказал то, что никто весьма тактично не решался высказать первым. — Знает, что ты не пересядешь и вариант не поменяешь. Сам догадайся. Чуя, пожалуй, и сам не мог точно сказать, отчего его так сжало и тряхнуло в тот момент. То ли оттого, что Дазай вот так просто рассчитал его упрямство и даже то, что Накахара из принципа не станет меняться вариантами, то ли оттого, что бездонный коньячный глаз, казалось, безмолвно сообщал о всезнании своего хозяина, а может, и просто потому, что Осаму Дазай одновременно писал конспект в своей тетради и рисовал члены (причем, весьма талантливо), в его. Скорее всего, сыграла роль совокупность этих факторов. Накахара взглянул на него сверху вниз, не садясь и медля. Этот придурок думает, что так легко сможет его вытравить и вывести из себя? Что ж, теперь доказать ему обратное - вопрос чести. — Садись, рыжик, скоро звонок. - голос Осаму сладок, как патока, но если это звучит, как мед, он сам - наполненная доверху бочка дегтя. — Где ты научился так красиво рисовать? Чуя произнес это, поглаживая подушечкой большого пальца рисунок в тетради и внимательно следя за реакцией. Уголки искусанных губ юноши напротив поднимаются выше и выше. Стоило ожидать, что такая реакция психу понравится. — Там, куда таких, как ты, без мамочки не пускают. Добавил Дазай уже тише и слегка помедлив. — 1:1, коротышка.***
На каждом уроке Чуя был крайне напряжен. Первое впечатление - самое главное, и нужно произвести должное. Внимательно следя за преподавателями, одноклассниками и изредка пересекаясь в коридоре с учениками параллели, Накахара буквально чувствовал кожей это недоверие. Ощущение, что у них тут вообще новеньких не бывает. В течение первой недели такая пугающая статистика баллов обоих классов еще не велась, однако в просторном холле школы на огромном экране прямо в центре, так, что видно его было почти из каждого уголка "Арены", равнодушным холодным светом уже мерцали две буквы, казалось, уже отпечатавшиеся в сознании. "X" и "Y". Внизу, под ними, пока ничего не было. Как ему объяснил Тачихара, уже совсем скоро там начнут появляться столбцы с количеством набранных баллов, и начнется "настоящая гонка, а не это вялое ни пойми что". К тому же, сидя на уроках и отмечая поведение преподавателей, Чуя чувствовал, что этой атмосферой гонки пропитан каждый уголок, каждый миллиметр школы. Да и, что уж там, было бы ложью сказать, что человеку столь азартному и любящему бросать вызов судьбе, это не нравилось. Нескольких учителей юноше уже удалось запомнить и выделить для себя. Озаки Коё — преподаватель русского языка и литературы. Чуя был абсолютным "технарём", математиком и тому подобной нечистью, однако он как-то невольно вслушивался в плавную, неспешно и неизбежно увлекающую речь женщины, выпрямив спину и боясь пропустить хоть слово. Она показалась ему человеком с достоинством, принципами, честью и подобными весьма опасными в наше время качествами. Как вскоре узнал Накахара, его новоявленный сосед по парте оказался абсолютным гуманитарием, и после того, Дазай как с пафосным видом процитировал тридцать страниц какой-то древней поэмы (он, судя по всему, был готов ломать язык о что-то французское до победного конца, но Коё пришлось его остановить), и уселся с таким видом, словно только что сбылся каждый элемент тщательно планируемого им с самого рождения плана, Чуе невольно пришлось признать, что лидерство в классе Осаму занимает не только за загадочный вид и удивительную способность язвить всем подряд и оставаться в живых. Примерно это же Дазай доказывал и на всех остальных уроках, даже на точных науках (абсолютным гуманитарием называть себя при этом было какой-то необоснованной добротой к гуманитариям, на взгляд Чуи), и Накахара видел, что Дазай не то что не выкладывается на полную - он даже не сосредотачивается ни на чем. Отвечает так, словно ответ срывается с его уст сам по себе, без какого-то хозяйского участия, и, к сожалению, как бы не хотелось посетовать на это Чуе, это не было хвастовством или выпендрежом. Черт, нет, он действительно знал, о чем говорил, и хоть все учебники, книги и материалы были самого углубленного уровня, Осаму Дазай опережал их всех на двадцать шагов. Он был, бесспорно, чертовски одарен. Конечно, других в "Арену" не брали. Странно было бы увидеть дурачка с последней парты среди этих действительно, мать их, одаренных детей. Сам Чуя прекрасно знал, что умнее большинства своих других сверстников, школьная программа давалась ему до смешного легко, и юноша видел незаурядные знания в каждом из одноклассников, признавая это вне зависимости от их личностей. Но, черт побери, это уже за гранью понимания! Бинтованный вообще человек? Нормальный? Полноценный? Если он настолько гениален, почему протирает штаны в этой почти никому, на его взгляд, неизвестной школе без папарацци под боком и лавр на макушке? За этими спутанными мыслями, щедро сдобренными злостью на гениального недоумка с его подколами и совершенно несмешными шуточками, пролетели уроки в наполненном цветочными ароматами, удивительно не-школьном на вид кабинете Озаки. Дальше - биология с одним из троих директоров Мори Огаем. Ученики потянулись к раздевалке, и Накахара тут же сообразил, зачем. Настороженно шепнул на ухо Акутагаве, кутаясь в кофту. — У него в кабинете всегда такая холодрыга? — Не всегда. Та температура, которую застал ты - цветочки. Утешительно. Урок с Огаем был.. необычным. — Как известно, вы можете записаться на дополнительный курс анатомии, ядоварения и углубленной химии, вести который мне помогает ваш замечательный одноклассник Дазай. Чуя взглянул на самодовольно ухмыляющегося Осаму округлившимися глазами, взяв на заметку никогда не есть и не пить что-то из его рук. — К тому же, вы знаете, что в моем кабинете всегда поддерживается определенный уровень температуры, поскольку здесь хранится немало ценных экспонатов, держать которые нужно в холоде. Да и мне так комфортнее… в частности, это относится к новенькому. Чуя, верно? Накахара отвлекся от ленивого потока мыслей и быстро закивал. Ему что-то втолковывают, а он в облаках летает. — Именно. Биология казалась ему интересной, и, что уж там, преподавал Огай великолепно. Безусловно, все это было сложным и непривычным, однако ущербным Накахара себя не чувствовал, да и создавалось ощущение, что никто еще не работает в полную силу. Это слегка пугало. Как и, собственно говоря, его сосед. Кроме поразительной возможности выводить сложнейшие примеры в своей тетради и черкать всякое неприличное в его, Дазай был чем-то абсолютно новым, странным, неизведанным. И, о черт, не видя по-детски обрамляющих бледное лицо локонов, не замечая молодого, хоть и до жути ледяного спокойного голоса, и нескладной, тонкой фигуры, Чуя с уверенностью сказал бы, что перед ним не ребенок и не подросток. Равный тем, кто обучал его. Больше, чем равный? Прозвенел звонок, и Накахара с облегчением тряхнул головой, прогоняя из нее навязчивые мысли. Ему, в конце концов, нужно больше узнавать об этом месте, а не рассуждать о бинтованном придурке, с завидным упорством очерняющем листы его тетради половыми органами. Последнее занятие на сегодня, и слава Богу, вновь вело его в кабинет классного руководителя, а тепло коридора после ужасающих холодов***
— Фукудзава, я говорю нет! — Послушай, успокойся. Это... — НЕТ! Весь класс затих, и взгляды обращены на подскочившего с места Дазая, в негодовании сминающего края помятой рубашки в длинных пальцах. Глядя в лицо Юкичи упорно и смело, юноша повторил по слогам. — Я не буду весь год делать итоговый проект в паре с кем бы то ни было, а тем более с этим рыжим... Слава Богу, он не договорил, иначе уши всех присутствующих свернулись трубочку и выпали с окна. Чуя смотрел на яростно поджимающего губы Осаму чуть ли не с восторгом. То, каким Дазай был, негодуя, пусть даже по-детски и не всерьез, казалось перевоплощением, достойным страниц классиков. Но, к сожалению, вопрос касался и его тоже, поэтому, отметив боковым зрением пристальный взгляд Рюноскэ, на котором повис Ацуши, наблюдающий за сценой, Чуя тоже встал. Фукудзава вздохнул. — Послушай, Дазай, ты же знаешь, как мы тебя уважаем и ценим твое мнение, но у нас впервые за долгое время появился новенький ученик, ты единственный без пары будешь делать проект, и это идеальное совпадение. Заодно объяснишь ему всякие особенности нашей школы от лица сверстника, как дела обстоят. Вы подружитесь! Дазай судорожно выдохнул, явно пытаясь успокоиться. Судя по тому, что спустя долю секунды он усмехнулся, кинув, у него это получилось. — Фукудзава, я уверен, что справился бы гораздо лучше в одиночку, но если вы так хотите поставить ко мне слабое звено, чтобы оно тянуло нас на дно, я слушаюсь. Рыжий, ты же не против? Чуя ухмыльнулся, "дружески" коснувшись его прохладой руки, отметив ее дрожь. — Не смею перечить. Юкичи с сомнением оглядел их обоих, но облегченно кивнул, вновь усевшись за стол. Эта перепалка явно заставила его понервничать, о чем свидетельствовал слегка блестевший от пота лоб и напряженно дернувшийся кадык. Странно то, что он говорил с бинтованным, как равный. Странно то, что не одернул его и не приказал сесть. Не приказал перестать хамить. Странно то, что сразу и не поймешь, какое место в сложной здешней иерархии занимает Осаму Дазай. Остаток урока прошел легко и спокойно, заставив забыть на время о тревожащих мыслях, загадочных детях, пока еще не начавших зачисляться баллах, всяких там дерганных придурках, теребящих грязный край бинта, и прочей нечисти. Глаза слипаются, тем более урок с Фукудзавой проходит неспешно, несложно, да и вообще - одним словом, приятно. Чуя чувствует себя ленивым наевшимся котом, развалившемся на лежанке, как он сам на парте. Сравнение, в целом, логичное и обоснованное. Говоря о котах, нельзя не отметить то, что во время урока Юкичи то и дело поглаживал небольшую, и, судя по всему, недорогую, статуэтку котенка на столе. Чуе отчего-то показалось это особенно много говорящим о личности учителя. От скуки Накахара потянул уголок тетради Дазая на себя, за что получил звонкий шлепок по руке и недовольный оскорбленный взгляд одного-единственного глаза. Звонок заставил всех вздрогнуть, и ученики нехотя стали собирать вещи. Чуя смерил бинтованного презрительным взглядом и демонстративно скинул его учебник со стола, а после только и успевал отмечать, как его вещи летают по классу, выражая протест всем законам физики. Впрочем, будь он законом физики, тоже не стал бы перечить гневно нахмурившемуся Дазаю. Как только вся парта очистилась от вещей Накахары, и те, по велению перебинтованной тонкой руки, оказались на полу, Осаму поклонился ему, издевательски оскалившись. — Обращайся, если захочешь приземлиться на пол вслед за твоими вещами. Наглый вид и развязные слова совершенно не вязались с теми вещами, которые подмечал Чуя, краем зрения весь день разглядывая соседа по парте. То, как длинные пальцы постоянно нервно теребили что-то в руках, то, как он одергивал рукава рубашки, как бы пряча как можно большую часть бинтов под тканью, то, как ботинком он отстукивал быстрый темп по полу, нервно переплетал пальцы, немного дергал себя за локоны волос. Все это придавало ему особую загадочность и таинственность, одновременно заставляя разглядеть не с той стороны, с которой он себя показывал. В конце концов, не казался он ни тем, за кого себя выдавал, ни тем, кем казался после более пристального исследования. Конечно, и не ожидал Накахара разгадать эту загадку за сутки. Тем более, он никогда не отличался терпением и выдержкой. — Обязательно обращусь, только после того, как ты попросишь меня дать тебе поваляться на полу подо мной. Дазай вскинул брови, не сдерживая ухмылки. — Только если мои руки будут на твоем горле. Фукудзава слушал это с видом убежденного атеиста, которого заставили вникать в пятичасовую проповедь, а остальные в классе подхихикивали, довольные тем, что скуку последних уроков так славно разбавили эти двое. Накахара услужливо поднял с пола его учебник, и, хищно улыбаясь, вложил в слегка дрожащие перебинтованные ладони. — А ты у нас, значит, любитель БДСМ-щины? - юноша оперся ладонью о край стола, вглядываясь в острые, но удивительно приятные для такого ублюдка черты лица. В животе все внутренности слиплись в ледяной холодец от желания вмазать по невыносимо наглой физиономии. — Узнаешь, когда я придушу тебя ремнем. - голос бинтованного дрожал от праведного негодования, но в глазах оставалось ледяное спокойствие, которое, казалось, и сияло там только затем, чтобы Накахара мог понять всю наигранность его злости. Как же Осаму Дазай его раздражает. Юноши смерили друг друга уничижительными взглядами, бинтованное чучело развернулось, и, чеканя шаг, вышло из кабинета. Весь класс потянулся следом, но Чуя заметил, что на него бросили несколько заинтересованных взглядов. Неужто проблески уважения? Или сочувствия? Его остались подождать Тачихара, теребящий пластырь на сломанном когда-то носу, и Ацуши, сосредоточенно грызущий ноготь на большом пальце. Чуя со вздохом присел на колени, собирая вещи, и юноши тут же бросились ему помогать. Юкичи наблюдал за этим задумчиво, словно решая для себя что-то, но вскоре произнес. — Накахара? Ты уж извини, что так вышло. По-другому не получится. Дазай очень сложный человек, не спорю, но его нельзя не уважать как минимум за силу воли и невероятный ум. Однако, с коммуникацией у него плохо, он всех дичится, как зверек, сам видишь. А ты... нравишься мне, мальчик. Коллектив у нас сложный, а ты четверть класса к себе за день расположил. - Фукудзава встал и прошелся по кабинету, помогая собрать разбросанные книги. - Он понимает, что я хочу как-то заставить его подвигаться, вот и злится еще сильнее, потому что уверен, что ему и одному лучше всех. По крайней мере, он сам так думает. Я и Огай его с детства знаем, как и всех здесь. Ну и, в конце концов, он действительно остался тебе единственной парой для проекта. С ним будет тяжело, не спорю, если уж совсем невмоготу - я с ним поговорю. В конце концов, я ведь много читал о тебе, и понял, что ты тот, кто нужен 11-"X". Считай, это знак моего особого доверия к тебе, Накахара. Закончил Фукудзава, положив ладонь на плечо ошеломленному такой откровенностью юноше. Тачихара и Накаджима переглянулись с таким видом, словно им только что открыли тайну создания Вселенной, но Юкичи это явно не волновало. Чуя медленно кивнул, поднимаясь с колен и с уважением склоняя голову. — Я вас услышал... и понял. Благодарю за оказанное доверие и постараюсь его оправдать. Когда все трое вывалились из класса, Тачихара и Ацуши наперебой принялись рассказывать ему о том, что крайне редко видели Фукудзаву таким серьезным и чувственно признающимся в чем-то, и вообще, "это все так странно!". Чуя от их слов только отмахнулся. Он подумает об этом позже.***
Настоящее.
Оба настолько выдохлись, что даже спорили уже, еле ворочая языком. В конце концов подростки замолкли, разглядывая друг друга напряженно и устало. Чуя вздохнул и приподнялся с кресла, уходя на кухню. — Тебе делать чай? Со стороны кресла, на котором в позе лотоса уселся Дазай, донесся смешок. — Отравленный? Накахара закатил глаза, возясь на кухне с чашками. — Само собой. Секундное молчание и издевательски-серьезный ответ. — Тогда давай. Чай - всему голова. Или нет, но по крайней мере после относительно мирного чаепития острое желание придушить Дазая сменилось на ставшие привычными за неделю нахождения рядом с ним мысли о том, как чудесно было бы отрезать этому психу язвительный язык и вставить в задницу. Однако, более менее спокойно они определились и с темой, хотя Осаму ежесекундно закатывал глаза, цокал языком и поправлял его везде, где только можно и нельзя. Тема звучала как "Феномен психологического развития детей и подростков, опережающих в развитии сверстников", или "Феномен гениальности". Дазай все, кроме того, что придумал сам, раскритиковал в пух и прах, но, в целом, более-менее к согласию прийти получилось. Даже если тему еще придется подкорректировать, Чуя был доволен хотя бы тем, что находиться в одной комнате с Осаму и оставить в живых его и себя оказалось хоть и сомнительным, но вполне возможным решением. Когда они закончили, Накахара спустился вниз провожать Дазая (это он воспринял с совершенно серьезной физиономией и вопросом "Я похож на невинную пятиклассницу? Конечно, похож! Я она и есть."), и, напоследок обменявшись с ним телефонами, Чуя стоял у подъезда, с задумчивой ухмылкой глядя вдаль. В голове всплыл кусок недавнего диалога. " — А тебе за-а-ачем мой телефон? М? — Ночью буду с признаниями звонить, бинтованный. И прекрати так тянуть гласные, это мерзко! — Тогда тем бо-о-олее продолжу. Хотя, я так-то не против обменяться телефонами, закажу на тебя бомбер*.. — Эй, только попробуй! — А? Ну ладно, я вообще-то не планировал, но раз ты та-а-ак просишь.." Чуя поймал себя на том, что улыбается, как дурак. Озвучь бы он эту мысль при Дазае, тот бы услужливо сообщил, что "как" в этом предложении совершенно лишнее. Хватит лыбиться, тут страдать нужно. Хвать. Накахара резко дернулся, почувствовав, что его схватили за рукав футболки сзади, и стремительно развернулся. Фигура быстро поднесла указательный палец к его рту, прося о молчании. Именно потому, что это было мягким, просящим жестом, Чуя, наверное, и не вмазал незнакомцу. Половину лица скрывала черная медицинская маска, явно нужная только для сохранения подобия анонимности, а на голову был наброшен черный капюшон не менее черной кофты. Подросток, судя по широко распахнутым, каким-то маняще-печальным светло-серым глазам, даже младше Чуи, хоть и немного выше (неудивительно). Из-под капюшона выбивались длинные пряди, совсем светлые, почти седые с одной стороны, и грязно-серые с другой. В слабом лунном свете сверкала крупная серьга в одном ухе. Стало ясно, что свою личность он пытается скрыть не от Накахары, да и вообще не то чтобы пытается, иначе хоть как-то спрятал бы отличительные черты. Ему не хочется, чтобы его узнали другие. Чуя еще долю секунды всматривался в смутно напоминающие что-то в полумраке черты. Он его где-то видел... — Ты, сука, кто? Хватать за футболку сзади ночью - так себе приветствие. По слегка сощурившимся серым глазам Накахара понял, что лицо подростка тронула виноватая улыбка. — Извини, я не придумал ничего лучше. - голос спокойный и тихий. - Я из параллельного класса, 11-"Y", ты меня видел на линейке. Захочешь узнать имя - узнаешь, но я тебе не советую. Парень выдержал выжидательную паузу, и Чуя медленно кивнул, позволяя продолжить. Теперь он вспомнил, где видел этого загадочного незнакомца с печальными глазами. — Я сам решил прийти сюда, меня никто не подсылал. Понимаешь, я тоже был новеньким здесь пять лет назад. Знаешь, это страшное место! Пока ты ничего не знаешь о нем, но когда все поймешь, будет уже поздно. Со следующей недели начнется гонка, но если ты думаешь, что дело в темпе обучения, то я искренне завидую твоему неведению! Беги, беги отсюда, пока не поздно. Пожалуйста, я просто хочу тебе помочь, я не хочу, чтобы ты стал таким, каким пришлось стать мне, каждому из нас! Чуя слушал эту тираду, сведя брови. В карманах шорт ладони неприятно потели, но он мысленно списал это на все еще стойко держащуюся жару. — Спасибо, конечно, но ты прав, я совершенно ничего не понимаю. Объясни, чего я должен бояться? Юноша посмотрел на него с искренним сожалением. — Прости, но я и так сказал гораздо больше, чем должен был. До встречи, Накахара Чуя. Я очень хотел бы, чтобы следующей встречи не случилось. И парень ускользнул, растворился в тенях так, словно его и не было. Чуя глядел ему вслед, пытаясь понять, что вообще только что произошло. Отряхнув руки от пепла, но так тщательно, словно пытаясь стряхнуть раздражение от загадочности всех этих учеников "Арены". Не получилось. Накахара резко развернулся на носках и вошел в подъезд, вбежав по ступеням на свою лестничную клетку с единственным желанием не думать ни о чем и завалиться спать. Так и не узнав, что все это время за ним наблюдала одна маленькая пара глаз.