Arena

С "того самого" дня прошла неделя. Чуя уже не сомневался в принятом решении, словно в глубине сознания понимал, что решения были приняты не им, а его мрачный уверенный настрой был предугадан кем-то другим. Велось расследование, это правда. Но так уж неспешно, так наигранно, что и слепой бы понял всю театральность поисков убийц. Кстати, насчет слепых и насчет убийц. Когда на переменах они с Дазаем просиживали на окутанной мрачными серыми облаками крыше, скитались по закоулкам бесконечных коридоров "Арены", Чуя с замиранием сердца слушал теории бинтованного, спокойно и неторопливо приводящего аргументы то в пользу одного суждения, то другого. В конце концов Накахара требовательно поинтересовался, не пудрит ли Осаму ему мозги, а тот расхохотался, из-за чего уверения в том, что, конечно, не пудрит, звучали несколько неправдоподобно. Но Чуя не был бы Чуей, если не выпытал бы все же максимально близкие к реальному ходу мыслей Дазая рассуждения. ― В общем, Тэтте никогда не был придурком и никогда не был слабаком. Ну не позволил бы он вот так просто себя прирезать, понимаешь? Все чистенькие, криков никто не слышал, царапин никто на руках и лице не получил, проверяли. Значит, либо напали толпой и сразу вырубили, не позволив сопротивляться... В чем я, кстати, очень сомневаюсь. Дазай, откинувшись на спинку стула, совершенно спокойно рассуждал об этом в заполненном учениками классе, и все слушали с интересом, хоть речь и была обращена к одному Накахаре. Тот решил, что если бы его сосед хотел сохранить анонимность и сохранение тайн его мыслей, то сохранил бы. ― Так вот, толпой бы они напасть не смогли, хоть у 11-"Y" тогда не было уроков, болтающиеся по коридору ученики явно привлекли бы внимание. Ну и нельзя забывать, что Суэхиро был отлично физически подготовлен, являлся одним из лучших учеников на дополнительном курсе обороны от Оочи Фукучи, ― "Так и знал, что он не просто географ, мать его!" ― и вообще был одним из шайки его любимцев. Он в седьмом классе десять человек раскидал на борьбе, и с того момента позиций явно не сдавал. Осаму отряхнул руки от пепла под укоризненный взгляд Озаки, всем видом показывающей крайнее неодобрение. Чуя почти повис на спинке своего стула, с интересом слушая бинтованного. К нему присоединились Ацуши и Акутагава, с одинаковым выражением лица вслушивающихся в речь. ― Так вот, к чему это я. Нападавший был один, это точно. Мужского пола. Это заключение в силу того, что в 11-"Y" не так много девушек и еще нескольких моментов. Теруко Оокура и Агата Кристи имеют железное алиби, обе в то время давали списать Гоголю, не оставляя одного ни на минуту, чтобы тот не сбежал с их тетрадями, о его ловкости ведь все осведомлены. Тому свидетелями было больше половины класса, в том числе и Луиза Мэй Олкотт. Все. К тому же, эта бы и нож не смогла поднять, ручаюсь, физическая сила явно не относится к ее сильным сторонам. Остались юноши. Дазай качнулся на стуле, опасно повиснув на волоске от эффектного падения на пол. Чуя спешно придержал его, надеясь дослушать историю до конца и не собирать потом кости наглого соседа по всему классу. ― Всех я перечислять не буду, но хочу сказать, что я совершенно уверен в том, что на Тэтте не напали неожиданно. Вернее, неожиданно, конечно, но не настолько, что он не смог бы сопротивляться. Думаю, он не стал. Спорю на что угодно, убийца был ему близким человеком, и Тэтте прекрасно знал, что случится и чьи руки опустят на его голову метафорическую косу и вставят вполне реальный нож. Задолго до этого убийство было обговорено, как Достоевским со своей шайкой, так и Суэхиро с нападавшим. Он знал, что его убьют, и осознанно позволил это сделать. В эту пользу свидетельствует и уникальная переданная мне информация о том, что на лице Суэхиро нашли следы от слез, как совпадавших с его ДНК, так и принадлежащих кому-то другому. К тому же, в тот день Тэтте надел головной убор, напоминающий фуражку. В детстве они с его близким другом Дзено постоянно носили такие. Кстати, тонким, как талия модели, перетянутая корсетом, намеком послужило то, что Сайгику в день убийства оказался точь-в-точь в такой же. Удивительное совпадение, правда? 11-"X" молчал. Тишина воцарилась абсолютная и пробирающая до дрожи. Девушки класса, Тачихара и Ацуши молча перебрасывались многозначительными взглядами, Акутагава впился своим, полным восхищения и слепого обожания, в спину Осаму, беспечно вернувшегося к старательному разрисовыванию тетради Накахары членами. К слову о хозяине несчастной тетради, Чуя сопоставлял все данные, полученные от Дазая, вспоминал мелькающую в толпе фигуру слабовидящего юноши с безобидной доброй улыбкой, едва играющей на тонких губах, полуприкрытые или зарытые совсем за ненадобностью глаза, зачесанные по обе стороны от лица светлые волосы и сверкающую небольшую серьгу в правом ухе. И понял, что всегда видел его рядом с Тэтте. Чуя ошеломленно вздохнул, нарушив тем самым пугающую тишину. Словно повинуюсь этому сигналу, остальные потихоньку расслабились, негромко обсуждая сказанное и неизменно с этим соглашаясь. Коё молча перебирала документы в ожидании звонка, явно пытаясь не думать о происходящем. Накахара развернулся к Дазаю, почти повиснув на его плече. ― Бинтованный! Ты серьезно так уверен? Слушай, это... да с этим же хоть в полицию. Осаму строго смерил его взглядом единственного глаза, обрамленного по-девичьи длинными темными ресницами. ― По-моему, о пользе полиции в "Арене" мы уже говорили. К тому же, все и так об этом знали, просто вслух сказать не осмеливались. А для меня эти публичные выступления стали старой доброй традицией с тех давних времен, когда мы с Достоевским пытались выпендриться друг перед другом и как можно скорее объявить убийцу из их класса. Чуя зарылся пальцами в шелк рыжих локонов, задумчиво щурясь в ожидании продолжения. Его не последовало, и Накахара с нажимом поинтересовался сам. ― А теперь? ― А теперь мы продолжаем, но уже исключительно с целью потешить заскучавшую публику и как бы подтвердить "принятие хода". То есть, их цель на Отсев выполнена, мы согласны, жертву приняли. Дазай лениво потянулся, скользнув взглядом по хмурому лицу рыжеволосого юноши, пытающегося не разорваться от тысячи вертящихся в голове вопросов. ― Подожди, но Тэтте ведь был хорошим способным учеником, да и сам Фукучи его любил. Неужели нельзя было выбрать в жертвы кого-то менее выдающегося? ― Лис, ты придурок. Это последний, выпускной год, здесь все не очень выдающиеся закончились много лет назад. Смерть Тэтте, человека с острым языком, ясным взглядом и жаждой справедливости, которая была бочкой с порохом, способной взорваться и опалить руки Достоевскому, была запланирована очень и очень давно, а кандидатура Сайгику, очевидно, была единственной из возможных. Оочи никого не любил и любить не будет. Суэхиро нравился ему, это правда, но логика верховного директора проста до неприличия. С этими словами Осаму склонился так близко, что Чуя почувствовал острый медицинский запах особенно резко, невольно поразившись тому, как тот вообще к нему привык. ― "Ты мне нравишься, если смог выжить. Я ненавижу слабых, им нет места среди лучших. Плевать, каким способом ты смог остаться в живых, главное, что твое сердце бьется, а мозги работают, пока противников разъедают черви." И это я его буквально цитирую, понимаешь? Такой человек Оочи Фукучи. Чуя изогнул бровь, пытаясь одновременно успокоить неожиданно участившееся сердцебиение от вида покрытых подсохшей кровавой коркой изящно очерченных губ в считанных сантиметрах от своего лица, и оценить новые грани личности одного из директоров. В целом, чего-то такого он и ожидал. ― Как... интересно. А ты ходишь на этот его курс борьбы и обороны? Дазай, не понимая, к чему клонит "раздражающий рыжеволосый нахал", медленно кивнул. ― Я хожу на все дополнительные курсы в "Арене". Всегда нужно быть в центре событий, чтобы не упустить тех тонких моментов, которые даже самые лучшие маленькие шпионы тебе не передадут. В любом формате. Чуя, решив позже уточнить значение фразы о маленьких шпионах, радостно ухмыльнулся. ― Тогда я хочу туда записаться. Через долю секунды прозвенел наконец звонок, и Накахара, склонившись над сумкой, с изумлением нащупал материализовавшийся в кармашке на дне паспорт, утерянный не одну неделю назад. Примерно в тот же момент Дазай задумчиво разглядывал затылок возмущенно чертыхающегося Накахары, впившись ногтями в свои ладони и с бешено бьющимся сердцем чувствуя, как мысль, стучащая в висках, липким и холодным ужасом растекается по венам. "Он неплохой. Он мне... нравится?"

***

Разглядывая паспорт, Накахара чувствовал себя главным героем весьма посредственной комедии на второсортном телеканале. Не исчезло ничего, ничего не изменилось, все было на месте, черт, документ лежал на том же месте, где сам Чуя не обнаружил его три недели назад. И невозможно было просто подложить его обычному человеку, иначе Накахара не мог не заметить, как кто-то роется в его сумке, с которой тот не расставался ни на минуту. Серьезно? Магия. Или... фокусы? Стоило промелькнуть этой мысли, как Чуя замер, сжимая в руках паспорт и лихорадочно вспоминая обстоятельства его потери и возвращения. Пока в его голове со стонами и напряженными скрипами крутились шестеренки, Тачихара, Акутагава и Рампо наблюдали за ним с явным интересом, а Эдогава, распечатывая очередную шоколадку, хихикал в ожидании того момента, когда Накахара наконец сообразит и сопоставит все факты в загадочной истории с пропажей и триумфальным возвращением документа. "...давали списать Гоголю, не оставляя одного ни на минуту, чтобы тот не сбежал с их тетрадями, о его ловкости ведь все осведомлены..." Гоголь! О ловкости его рук и потрясающем умении воровать, развитом, как у потомственного цыгана, судачила вся "Арена", и, судя по всему, не просто так. Паспорт пропал сразу же после столкновения с Николаем, когда он весьма поспешно испарился сразу же после их знакомства. Да, Чуя не мог об этом не вспомнить раньше, но он был уверен в безосновательности своих подозрений. Как обычный человек может за секунду прикосновения к сумке достать документ, не зная еще его точного местонахождения, из нижнего кармашка сумки, засунуть куда-то в свои вещи, и провернуть это так, что жертва ничего не почувствовала и не заметила? "Фокусник" и "Самые ловкие ручки Арены" недаром получил свое прозвище. Чуя отобрал у возмущенного Рампо кусочек шоколадки, объяснив это тем, что сладкое подкрепляет мыслительный процесс, мозговую деятельность и прочие очень важные в этой истории элементы. Когда паспорт вернулся? Либо неделю назад, когда Гоголь распинался над трупом несчастного Тэтте, поскольку с того момента близко они не пересекались, а после убийства о пропаже документа Накахара, к своему стыду, забыл вообще... Либо же недавно. То, что Чуя не видел Гоголя, к сожалению, не значит, что его не было рядом. Накахара нервно вздохнул, поглаживая кожаную поверхность паспорта с обложкой, изображающей веселую рыжую собаку. Как ему бы хотелось хоть на мгновение забыться и зарыться лицом в настоящую пушистую шерсть золотистого огненного цвета, а не сидеть тут и не разгадывать таинственные исчезновения и загадочные убийства. Укоризненно покачав головой в ответ на собственные мысли и спрятав многострадальный документ, Накахара поправил светлую рубашку, весьма симпатично накинутую сверху на обтягивающую черную водолазку. Эффектная шляпа прекрасно дополняла образ, и очень жаль, что в классе ее пришлось снять. На его собственный взгляд ― модель. На взгляд Дазая, о чем он сам любезно заявил с утра ― бездомный, которого запустили в гардероб Филиппа Киркорова. Чуя развернулся к наблюдавшим за его сердечными метаниями одноклассникам, красноречиво показав троим парням средний палец. ― Вы знали, да? Что это Гоголь? Троица удовлетворенно закивала, не испытывая не малейших признаков раскаяния. Рампо, судя по всему, возмещая моральный ущерб за отобранный кусочек шоколада, пустился в объяснения. ― Да это каждому, у кого хоть как-то шестеренки в голове крутятся, понятно. Я вообще понял, что это произойдет, до вашей встречи, и спорил с Эдгаром, в какой день. Эдогава оглядел притихших одноклассников с видом победителя и уточнил так, словно кто-то спрашивал. ― Я, конечно, выиграл. Чуя раздраженно кивнул, с опаской прижимая к себе сумку. ― Хорошо. То, что Дазай знал, я догадался и сам, и вообще, конечно, ты понял все первым и молодец, все дела. Теперь скажи мне хоть ты, зачем это было нужно? Данные о моем нынешнем месте жительства у них есть, да и прошлые, думаю, как и остальные, достать нетрудно. Тогда зачем, именем святого географа, им нужен был мой паспорт? И, если уж Гоголь такой умничка и ловкач на все руки, почему вернули его мне не сразу? Все трое усмехнулись про себя мысли о том, что в речь Накахары постепенно входит "Ареновская" лексика, а Эдогава решительно подметил, что перед тем, как он откроет завесу "очередной страшной тайны", ему требуется еще одна шоколадка взамен той, над которой Чуя "непростительно надругался". Когда Рампо накормили, а Чуя от нетерпения и боязни не успеть выслушать все до начала последнего урока чуть не вертелся кругом на месте, Эдогава наконец соизволил высказать свои мысли. ― В общем, если бы документ хотели умыкнуть незаметно, то, поверь мне, ты бы и глазом моргнуть не успел, как паспорт исчез со всех горизонтов, а ты бы и ума приложить не мог, куда он подевался. Никаких встреч и столкновений. Только ловкие Гоголевские руки, понял? Это специально было сделано так нарочито заметно, чтобы ты сразу же сообразил, кто виноват. А ты еще и тугодум. В ответ Накахара пробубнил что-то неразборчивое и явно оскорбительное, но Рампо великодушно не стал уточнять, кого он имел в виду под "заносчивым высокомерным бараном". ― Кстати, ты опять неправ. У них есть твои нынешние данные, это правда, однако директора хранят данные о прошлом учеников в условиях строжайшей секретности, и, хотя на все они закрывают глаза, именно это ― неприкосновенно. Уверен, дело в том, что многие ученики имеют очень темное прошлое или находятся здесь не совсем законно... в общем, посмотрели, что да как, заставили попереживать и вернули. Увидев, как заинтересованно округлились глаза Чуи, Рампо лениво потянулся и направился в класс к Куникиде, бросив напоследок. "И храни свой несчастный паспорт дома!"

***

― Что за идиотское название для проекта, а? "Феномен гениальности", сразу видно, кто его придумывал... Дазай шагал рядом с ним, поправляя спадающую с бледных острых плеч, перетянутых бинтами, рубашку, явно на несколько размеров больше, чем нужно. Накахара с трудом удерживался, чтобы не засунуть нос ему куда-то в изгиб шеи и плеча и не вдохнуть аромат, уже ставший привычным. Отчего-то он ему нравился. Аромат, а не Дазай, конечно. Да и получить очередную пощечину не очень-то и хотелось, а получал он их все чаще, и не только потому что с завидным упорством трогал его вещи. Проблема заключалась в том, что ему хотелось трогать и самого Дазая. Удивительное желание, учитывая то, что Чуя вообще-то особо не тактилен, если, конечно, дело не касается котов и собак. Отчего-то в сознании вырисовался образ Осаму в ошейнике, который, наверное, должен был показаться ему забавным. Но забавным он почему-то не показался, а по телу прошла обжигающая волна жара, стекающая куда-то к бедрам и сжимаясь там выразительным тугим комом. Чуя едва сдержался, чтобы по-кошачьи не отряхнуться, пытаясь стряхнуть мысли, странные и непривычные, которые посещали его все чаще, опаляя горячим напряжением в тех частях тела, о которых подросток вспоминал исключительно по долгим бессонным ночам в силу некоторых физиологических потребностей. Ей Богу, мысли об убийствах казались более спокойными и понятными, чем об этом пугающем явлении. Поэтому Чуя закрывал на это глаза, пока еще мог, и сваливал на то, что в "Арене" какая-то аномальная зона. Возвращаясь мыслями к Дазаю, оглядывающему его с явным неудовольствием и щелкающим пальцами перед носом, Накахара осознал, что они уже дошли до кабинета Фукучи, а на очередную беззлобную издевку от Осаму он не ответил, за что получал яростные взгляды, прожигающие в нем дыру. ― Я задумался, тише ты! Кстати, сокращение названия проекта до "Феномена гениальности" ты придумал, так что цыц тут мне. Дазай, судя по всему, хотел праведно возмутиться, но притих, вспоминая, что идея действительно принадлежала ему, после чего упер руки в боки с видом "я-вообще-такого-не-говорил-и-все-мои-мысли-гениальны". Чуя расхохотался, за что чуть не получил затрещину, но веселье прервал громогласный рев со стороны кабинета Оочи. "Кто там хохочет, неучи?!" Дазай с Накахарой переглянулись, с трудом пытаясь сдержать рвущийся наружу хохот, и бинтованный, гребаный предатель, пропихнул соседа первым в кабинет, с невинным видом белой и пушистой овечки входя следом. Мужчина изогнул седую бровь, отставляя кружку с чаем и воззрившись на прибывших мрачным взглядом. Обстановку немного портил тот факт, что в кружке был не чай, а коньяк, о чем выразительно свидетельствовала початая бутылка на краю стола и надпись на чашке "КРУЖКА ТРЕЗВЕННИКА!", щедро сдобренная смайликами и сердечками. Такие надписи обычно правдой не являлись, и Накахара невозмутимо сжал губы, с трудом держась, чтобы не прыснуть в кулак, а Дазай замаскировал смех трагически нахлынувшем приступом кашля. Позволив нежданным гостям собраться с силами сохранить невозмутимое выражение лица, Оочи грозно прогремел. ― Зачем пожаловали, клоуны? Оба невинно заморгали, склонив головы, и Накахара начал. — Уважаемый Оочи Фукучи, понимаете, мне очень сильно расхвалили ваш кружок... курс... в общем, да... Дазай поиграл бровями, всем видом показывая "переигрываешь, не поверит", а Оочи слушал, закинув ногу за ногу. — Ближе к делу. Накахара приподнялся на носках, пытаясь выглядеть серьезным, и оттянул ворот водолазки, перед тем как выпалить. — В общем, хочу записаться к вам на дополнительный курс, потому что вы производите на меня впечатление... впечатление... Дазай и не думал помогать формировать мысли, вместо чего захлебывался "кашлем", который, кажется, уже и не пытался под тот самый кашель маскировать. Накахара уперся в него полным праведного гнева взглядом, ожидая ответа от Фукучи, доливающего в кружку напиток. — Эх, малец. Я-то что? Разве ж я против!.. Хочешь — запишем... Накахара выдохнул с таким видом, словно от его виска только что убрали дуло пистолета. Осаму усмехнулся, словно ожидал именно такого ответа, сказанного именно таким тоном. Чуя рассыпался в благодарностях, на которые Фукучи раздраженно отмахнулся. Ему явно хотелось продолжить сеанс "чаепития", и гораздо сильнее, чем болтать с заикающимися от волнения школьниками. — Ну идите, идите... Не желаете со мной чайка хлебнуть? Парни отрицательно закачали головами, в ответ на что директор довольно ухмыльнулся, даже не потрудившись дождаться, пока за ними закроется дверь. — Я бы все равно не дал, чего уж там.

***

Откинув голову, он целиком и полностью отдался во власть ледяных бледных рук, разминающих его шею и массирующих плечи. Тишина кутала парней в уютные теплые объятья, а сквозь задернутые плотные занавески периодически проскальзывали лучи сонно цепляющегося за горизонт солнца. Николай вздрогнул, тихо простонав, когда от касаний длинных холодных пальцев по телу прошла судорога. Достоевский заправил за его ухо прядь длинных светлых волос, накинув на обнаженные плечи юноши рубашку, и улегся на кровать, разглядывая Гоголя из-под полуприкрытых сияющих дьявольским лиловым светом глаз. Тишину пронзил вкрадчивый сладкий голос Федора. — Нужно почаще делать тебе массаж, Коля. Ты выглядишь уставшим в последнее время. Николай вымученно улыбнулся, потягиваясь и чувствуя, как приятно ноют мышцы после массажа от Достоевского. Конечно, уставшим он выглядел совсем не потому, что ему не делали массаж, но и это лишним явно не было. — Все в порядке, Федь. Спасибо. Достоевский с задумчивой улыбкой наблюдал за поправляющим одежду растрепанным парнем. Снова заговорил он только через несколько минут, когда в одной из комнат корпусов общежития 11-"Y" класса воцарилась почти полная темнота. — Ты отлично справляешься, душа моя. Фокус с исчезновением и появлением паспорта прошел без сучка без задоринки. Все идет идеально по плану, Коля. Его появление чуть не спутало нам все карты, это правда, но мальчишку явно переоценили. Хотя, если наши догадки верны, я понимаю, почему Дазай так носится с ним и позволяет к себе липнуть... Николай заинтригованно повернулся к нему, отметив залегшие тени синяков под глазами Федора. Они появились около пяти лет назад и все никак не исчезали с мертвенно-бледного лица, знакомого и любимого с детства. Но еще раньше его самый лучший друг и самый близкий человек начал превращаться в монстра, готового на все ради победы. Гоголь думал, что это нормально, так и должно быть. Если не стать таким в "Арене", тебя разорвут на части и проглотят, не подавившись. Пока обратное ему невольно не доказал мальчик с печальными серыми глазами и теплыми руками. Он не хотел сейчас об этом думать. — Ты считаешь, это правда? Он действительно... Федор удовлетворенно кивнул, закинув руки за голову и вытянув ноги. — Иначе такой шаг — брать неподготовленного новенького в последний, выпускной год — просто необъясним. Тем более все полученные нами данные, а я очень сомневаюсь в их умышленной фальсификации, указывают на это. Или, по крайней мере, не опровергают. Обладатель самых ловких рук и сомнительного юмора во всей "Арене" медленно кивнул, невольно соглашаясь с другом. Гоголь скользнул к Достоевскому, улегшись поудобнее, и прикрыл глаза. — Наверное, ты прав. Хотя не уверен, что есть что-то, в чем ты в итоге не оказался бы таковым. На его ухмылку Федор отреагировал своей, слегка отстраненной, словно эти слова он воспринял как-то по своему. — Думаю, что-то подобное обязательно найдется. Остаток ночи, наконец, прошел в тишине. Изредка нарушаемой нервно ускорявшемся во сне дыханием Гоголя. Парень явно мучался кошмарами, но Достоевский не будил его, позволяя переживать ночной ужас в очередной раз. Он, не отрываясь, смотрел то на быстро поднимающуюся и опускающуюся во сне грудь юноши, то переводил тяжелый мрачный взгляд на бледное лицо, видя тень болезненного отвращения от кошмара на нем и разглядывая напряженную морщинку между слегка сведенных бровей. Думая. Размышляя.

***

— Вундеркинд — это ребенок, значительно опережающий своих сверстников по какой-либо характеристике — одной или нескольким. Чаще всего этим словом обозначается уровень умственного развития, превышающий уровень ровесников. Гениальность, особенно замеченная в раннем возрасте, считается и даром, и проклятием. Известно достаточно много случаев, когда дети-вундеркинды страдали психическими заболеваниями и не умели налаживать дружеские связи, однако высокий уровень IQ необязательно означает наличие проблем с нормальной жизнью в социуме... Закончить Накахаре не дал толстенный учебник по углубленному изучению тригонометрии, пролетевший в опасной близости от его головы. Дазай нехотя встал с полюбившегося ему кресла в комнате Чуи, отложив с острых колен ноутбук. Жестом остановил возмущения юноши и ткнул того носом в лист со слабо вырисовывающимися основами их многострадального проекта. — Ну что за формулировка предложений? Никакой точности, никакой ясности, все неправильно... Где звучание, где красота языка? Накахара фыркнул в ответ на придирки, бросив листок в сторону Осаму. — Умный какой! Ну вот сам тогда все и делай, понял? В ответ Дазай усмехнулся, вернув ноутбук на колени, и начал что-то строчить с уверенным видом. Чуя не выдержал и минуты, придвинув свое кресло ближе к нему и с интересом заглядывая через перебинтованное плечо в экран монитора. Тонкие длинные пальцы умело и быстро скользили по клавиатуре, перепечатывая с листа уже написанное, да так, что, безусловно, звучало приятнее. Накахара вздохнул, подняв с пола учебник. — В следующий раз не швыряйся книгами, умник. И дай мне тоже помочь! Осаму съехидничал без злобы, почти по инерции, прежде чем поставить ноутбук на стол перед ними двумя посередине. — Ты ими все равно не пользуешься по назначению, будем честны, так что ничего страшного... И вообще, ты же сам сказал мне делать все одному, правильно? — Дазай! — А что "Дазай"? Я уже шестнадцать лет как Дазай. — Все эти шестнадцать лет планета медленно погибает от яда, который ты выплескиваешь из себя каждую гребаную минуту. — Чисто теоретически, я не мог выплескивать яд все шестнадцать лет, поскольку осмысленные фразы говорить начал только к восьми месяцам, а поддерживать диалог и болтать без умолку начал только с года, поэтому, если, конечно, я не обладал способностью мимикой, взглядами или... —...Сейчас я тебя убью. — Отлично, я давно этого жду! Чуя закатил глаза, и они наконец принялись за работу над проектом, но его мысли почему-то никак не покидала последняя фраза Осаму, сказанная каким-то не шуточным тоном, выбивающимся из общего диалога. Может, конечно, у него уже крыша едет, но звучало совершенно не забавно. Интересно, что там, под слоями бинтов? Когда Дазай ушел, Накахара с испугом поймал себя на идиотской улыбке от уха до уха, появляющейся в последнее время непозволительно часто, стоило на горизонте замаячить фигуре бинтованного. Раздраженно вздохнул, проверил, сохранен ли документ, и захлопнул крышку ноутбука, устало потянувшись и рухнув на кровать. Взгляд, ни на чем не останавливаясь, скользнул по комнате, мимо закрытой на замок, честно говоря, чисто формально, тумбочки, в которой лежал паспорт. Хвала небесам, он не забыл запрятать его куда подальше по совету Рампо. Хотя, конечно, вряд ли он понадобится Гоголю или кому бы там ни было еще раз, терять его снова не хотелось от слова совсем. Чуя стянул с себя водолазку, решив, что до душа не доползет, и, быстро переодевшись в очень мужественную пижаму с лисятами, потушил свет, ворочаясь. Сон отчего-то пропал, и в голове вертелось множество мыслей. Возглавлял эту чехарду, конечно же, Дазай. Интересно, почему он ни разу не звал его к себе домой, а проект они все время готовили у него? Нет, он не против, конечно, даже рад, и Осаму не обязан звать в гости человека, с которым знаком месяц. Это привлекало внимание не со стороны этикета, как-то иначе, но ответ никак не приходил на ум, и Чуя раздраженно чертыхнулся, вздрогнув от звука собственного голоса. Матери все еще нет, на часах "23:23". Красивое число. Накахара повертелся еще немного, и в голове вдруг всплыл образ отца. Он невольно расплылся в улыбке, с затаенной печалью думая, где бы он был сейчас, если бы папа был жив? Наверное, они с мамой болтались бы по разным городам снова, волнуясь за отца, переживая, но зная, что он всегда вернется домой со службы. Однажды он не вернулся. Чуя ткнулся лицом в подушку, словно прячась от снова и снова возникающих в его голове мыслей и образов. Папа, папа... Что бы ты сказал, будь со мной сейчас? Я ведь знаю тебя и твой характер, пап! Ты бы поддержал меня. "Никогда не отводи взгляд. Никогда не сдавайся. Никогда не бойся." Я помню, папа. Ты говорил все правильно, ты был прав. Я и не боюсь, видишь? Я не сбежал, я остался здесь. Обещаю, что добьюсь всей возможной справедливости!.. Это уже как учила мама. Она говорила, что справедливость превыше всего. Сейчас она, конечно, думает так же, но мы давно не говорили с ней по душам. Было здорово. Я сильный, правда? Ты бы мною гордился, я уверен. Я люблю тебя, пап. И очень, очень скучаю. Накахара лежал так долго, вытирая горячие слезы тыльной стороной ладони. Ничего, это скоро пройдет. Все будет хорошо, конечно, будет. А пока он продолжал перебирать мысли и образы, переживая воспоминания одно за другим. Думая. Размышляя.

***

Пятнадцать лет назад.

У него были рыжие волосы. Но не цвета огня, не цвета лисьей шерсти и прочих красивых метафор. Скорее, цвета меди. Глубокого, темного и насыщенного рыжего цвета. Как говорила одна прекрасная девушка, яркая и нежная, как цветочное поле в мае, это очень красивый цвет. Она говорила это, прежде чем игриво поцеловать его в уголок губ и слегка прикусить. Потом она звонко смеялась, коснувшись лбом его лба, и он ласково целовал ее, прижимая к себе за тонкую талию. И они вместе шли в детскую спальню, где видело самые сладкие сны самое любимое их чудо. В общем, у него были рыжие волосы. Увы, в силу некоторой особой специфики его работы, на локоны иногда попадали и подсыхали там, если вовремя не смыть, брызги крови. Как, например, сейчас. — Повторяю, если ты, кусок мяса, сейчас же не скажешь нужную мне информацию, я порву этих очаровательных малышей на куски, а твою женушку посажу на кол, и заставлю наблюдать за тем, как остывает ее хладный труп. Здесь стойко чувствовался запах крови, рвоты и гниющей плоти. А еще чего-то горелого. Воздух буквально вибрировал от жары и сочетания сомнительных ароматов, но мужчине было плевать на это. Он уже не первый год дышит этим, и, видит Бог, будет еще не один год. Скрючившийся на полу человек жалобно всхлипнул, судорожно дернувшись в оковах. В противоположном углу помещения стояли у стены, словно приговоренные к расстрелу, женщина и двое мальчишек, которые от ужаса уже перестали хныкать и плакать. Они прижимались к рукам матери, крепко прижимающей их в ответ. Искали защиты. Она не могла ее им дать. — Скажу, скажу! Что хотите скажу! Только, пожалуйста, не трогайте их... Что хотите! Молодой мужчина удовлетворенно хмыкнул, прежде чем вызвать человека, которому были очень нужны эти сведения, сюда. — И помни, что если хоть что-то в сказанном тобой окажется ложной информацией, я лично прослежу за тем, чтобы женщина и дети умерли такой мучительной смертью, которая только возможна, и ты будешь молить о смерти до тех пор, пока еще сможешь что-то говорить. Несчастный судорожно закивал, покорно сообщая всю информацию человеку, который имел очень большое влияние в мире и который очень хотел ею обладать. И которую тот, к своему горю, знал. Удостоверившись в том, что пожелания очень-важного-человека выполнены в точности, мужчина развернулся к человеку, в глазах которого горела надежда на освобождение себя и своей семьи. Ему плевать было на то, что у него там горело. Он привычным жестом подбросил в руке пистолет и сделал четыре выстрела. В человека. Его жену. Старшего сына. И младшего сына. Его кодовой кличкой было "Арахабаки".