Arena

— Прости. Пожалуйста, прости. Это жалко звучит и не искупит моей вины, но я прошу тебя!.. Понимаешь, это как пелена перед глазами... К черту пелену, виноват только я, я понимаю, но я так не хочу тебя терять! Умоляю, если ты можешь... Я не знаю, что мне сделать, что на меня нашло, я и сам не знаю, что выбрал бы на твоем месте, но у меня нет никакого права... — ...Что? Они замолчали. Накахара осекся, нервно комкая пакет с едой, которую, как он понял, любит Дазай, и отвел взгляд от его фигуры. Чуя хотел добавить еще что-то, но осознание сжало его сердце крепко и как-то насмешливо. "Пришел перед ним извиниться? У тебя был всего один шанс, ты ведь и сам не верил своему счастью, когда понял, что ваши чувства взаимны. Боялся все разрушить? И разрушил ведь." — ...За что ты извиняешься, идиотина? Нежное обращение вдруг вырвало Накахару из собственных тяжелых мыслей, и он обалдело склонил голову. — Повторяю... за что ты извиняешься? Это я должен. Это я во всем виноват! Только я, понимаешь? Я тебя подвел, я не рассказал тебе тайну, которая могла бы пролить свет на все... И тебе стало бы легче! Я ведь видел, видел, как тебе плохо, знал, что могу помочь. А я струсил... Чуя с трудом сдержал порыв броситься к Дазаю и прижать к себе, умоляя не говорить больше таких глупостей. Конечно, он солгал бы, если бы сказал, что извинения Осаму не становятся ему бальзамом на душу, но совсем не потому, что он считал его виноватым в случившемся. Наоборот, это показывало, что Дазай не зол на него, на придурка Чую, который чуть не потерял единственное, что стало важным. Что значит "чуть"? Рано расслабляться! — Осаму, ты, вроде бы, умник, а на самом деле такой придурок невозможный! Ты ведь боялся не за себя, я знаю! Я же тебя, дурака, знаю лучше, чем самого себя. Ты боялся, что я сделаю что-то не так, что это я натворю дел, поставлю под угрозу свою жизнь... Дело в этом, котенок. И ты был прав, чертовски прав, потому что я уверен, что если бы узнал это раньше, попытался убить Фукучи в тот же день и прохлаждался где-нибудь в лесополосе под толстым слоем земли. Неожиданно последовало тихое, немного насмешливое возражение. — Не прохлаждался бы, хоть и в лесополосе. По моим сведениям, "Арене" принадлежит суперсовременный крематорий где-то в глуши. Интересно, зачем он школе для особо одаренных, лис? Чуя не выдержал и прыснул, чувствуя, как напряжение и усталость последних дней высвобождаются на волю со смехом. — А ты пойди и проверь! — Рыжие — вперед. — Что-о-о? Да я тебя сейчас... Стоять не сможешь! — Я твоей матери так же говорил. —...Напомни, зачем я к тебе пришел? — Наверное, чтобы отдать мне пакет с эклерами, крабами и книгами. Интересное сочетание, давай и вали отсюда. Чуя ойкнул, осознав, что до сих пор теребит в руках подарочный пакет, и покорно отдал его Осаму, мысленно отмечая, что тот каким-то непостижимым образом додумался до его содержимого. Когда их пальцы соприкоснулись, они замерли, глядя друг на друга. В комнате словно вспыхнула шаровая молния, так и норовя поджечь их двоих и весь ветхий интерьер вместе с криво висящим крестом, судя по виду, участником событий двухтысячелетней давности. Чуя не выдержал первым и поспешно выпрямился, нервно сглатывая и пятясь к двери. — Ну, мир, да? Мир? А то мне уже пора... Голос, вкрадчивый, шелестящий и игривый, заставил его замереть на месте. И кто из них еще, интересно, лис? — Ты что, недоразвитый, реально валить собрался? Дазай с нарочито недовольным выражением лица закатил глаза и включил допотопный квадратный телевизор ленивым нажатием на затертую красную кнопку. — Мне что, одному тут уничтожать эклеры с крабом и смотреть что-нибудь вроде Дома-2? Надеюсь, ты уже сделал уроки, отстающий... по всем предметам и морально... Ты чего? Пока Чуя слушал ворчание Дазая, он словно ощущал, как каждая клеточка его тела наполняется удивительным чувством счастья и полноценности. От уха до уха растянулась полная радости улыбка. — Да так... Слушай, только не "Дом-2", у меня детская травма! Дазай зловеще захохотал, скользя длинными пальцами по пульту-кирпичу, и Накахара понял, что сопротивление бесполезно. Словно ему хотелось сопротивляться!

***

Сквозь плотно задернутые шторы почти не проникал свет, и Одасаку смотрел на них озадаченно, словно не мог в это поверить. В его квартире, чистой, уютной и светлой, эти самые шторы вообще никогда не задергивались, отчего и оказались ужасно пыльными. Ода и сам не знал, что это на него нахлынуло, но с каждым днем на его плечах словно возрастала тяжесть, которую он нес уже много лет. Во снах ему то и дело наведывались люди, которых уже нет в живых, и мелькали тени тех, кто неизбежно за ними последует. В последнее время Ода часто беседовал с Иваном. С мальчишкой, который отчего-то привязался к нему и ходил везде хвостом, так и норовя для него что-нибудь сделать. Они разговаривали, и что-то в этом всем напоминало Оде долгие беседы на кухне с Дазаем, когда они обсуждали все на свете без остановки, на одном дыхании, А Одасаку смотрел на воспитанника взглядом, наполненным едва скрываемой нежностью. Гончаров был другим. Совершенно иным человеком, и во время их разговоров он сбрасывал с себя очаровательную оболочку, которую натягивал для общения с Одасаку. Ода смотрел в его глаза и думал, что во всем этом есть неотъемлемая доля его вины. В том, что они вырастили монстров, для которых человеческая жизнь ничего не значит. Вины каждого из них. Сакуноске вздохнул и припал губами к стеклу рюмки, жадно заглатывая коньяк, доставшийся в подарок от кого-то из благодарных родителей несколько лет назад. Горло обожгла приятная горькая тяжесть, и он не сдержал удовлетворенного вздоха. Ода не считал себя хорошим человеком. Но у него был совершенно точный план действий. Что бы ни сделала с ним "Арена", она подарила ему много замечательных людей. Одасаку долил себе коньяка. Он никогда не был глупым и никогда не отличался тем, что не мог понять очевидного. А самое главное — у него был точный план действий.

***

А тем временем третья четверть, которая представлялась Ареновцам самой долгой, насыщенной и пугающей, текла лениво и неспешно. Чуя стал чаще наведываться к Дазаю и проводить с ним больше времени. По правде говоря, он боялся что-то испортить, боялся спугнуть что-то хрупкое и нереальное, так неожиданно легко вновь воцарившееся между ними. А еще Чуя часто что-то не понимал (и речь не только об ужасных уроках Куникиды). Накахара не понимал, почему все снова забыли про эти несчастные баллы, из-за которых в прошлой четверти почти случилось убийство? Почему в "Арене" все словно перестали скрывать, что играют в одну большую чудовищную игру со своими неоспоримыми правилами? Чуя не понимал еще кое-что. Он ведь узнал главный секрет отца, он уже знал, что отомстит за него, хоть в его голове еще даже не начал оформляться план. Так почему же ему снова и снова снился Анго? Накахара чувствовал, что все вокруг него неуловимо меняется, то погружаясь во тьму вместе с неутешительными мыслями, то выплывая из нее вместе с появлением Дазая. О нет, только не Дазай. Пожалуйста, Чуя, только не думай о Дазае. Накахара потер лоб костяшками пальцев, опасливо скосил глаза вправо, убедившись, что Осаму поглощен спором с Мори, в котором учитель явно сдавал позиции, и не замечает расцветающего на его щеках едва заметного румянца. Дазай хлопнул рукой по столу и резко поднялся с места, расчерчивая на доске что-то из разряда "химия-физика-ад для гуманитариев", и Чуя завороженно проследил за движениями длинных пальцев, судорожно сжимающих кусок мела. О черт. Сегодняшняя дата — семнадцатое февраля. А три дня назад, в общем-то, было четырнадцатое. Да, Чуя, потрясающие математические способности. Дазай бы тобой гордился. —...Ну вот, Огай, я же говорил! Все сходится... Мне полагается что-то типа Нобелевской премии? —...Не может быть, Дазай. Не мог ведь я упустить это значение из виду?.. Ах ты, маленький... И правда ведь... Накахара тихо усмехнулся, взглянув на довольного Дазая со счастливой ухмылкой от уха до уха, и снова вздохнул, понимая, что не может больше ни секунды бегать от этих воспоминаний.

***

14 февраля

— Нет, серьезно! А потом Наоми такая "Посмотри на свою спину, братец"! Бедный Танидзаки, хи-хи... — И что, он так и ходил весь день с надписью "Я совершил каминг-аут" на спине?! И никто ему ничего не сказал? — Ну почему же, Сигма... Сказали, но только после того, как он эту надпись увидел! — Ага, Дазай сочувственно сказал что-то вроде "Ну ты и лохпедрон"... Наверное, лучшая поддержка, которую от него получал кто-то за всю историю "Арены"! — Эй, я, вообще-то, вполне живой и все слышу! К тому же, я был несколько более ласков тогда... Чуя недоверчиво изогнул бровь, смерив Дазая взглядом, полным подозрения. Бесспорно, было сложно представить его искренне сочувствующим Джуничиро в такой ситуации... (Да кому угодно, впрочем!) — Да, я сказал не "лохпедрон", а "лошарик". Это звучит более мягко, не находите? — Не удивлюсь, если это была твоя идея, Осаму. — Чуя перегнулся через Дазая, чтобы взять салат с дальней половины стола, и словно случайно мазнул губами по его волосам. В ответ он получил многообещающе-яростный взгляд. Не приходилось сомневаться, что в следующий раз Дазай тоже не станет просить передать себе что-нибудь, а дыхание перехватит уже у Чуи. Пока влюбленные метали друг в друга взгляды, от которых комната вполне могла воспламениться, на фразу Чуи отозвался Кенджи, оторвавшись от разложенных на столе эклеров. — Не, Чуя, это не Дазай придумал, хотя он, конечно, тоже мог! Это идея Наоми, она же еще та затейница! Вдруг все затихли, и даже музыка, льющаяся из колонок, словно стала тише. — Ну... была. Ацуши решил, что нужно немедленно спасать ситуацию, и с нарочитым оптимизмом хлопнул в ладоши. — Не время сопли размазывать, друзья! Главное, что живы наши воспоминания, а значит, и люди из них. Акутагава, до этого молчащий почти все время, кивнул и взглянул на Ацуши с едва скрываемой нежностью. Люси ткнула Кеку острым локтем в бедро и многозначительно подмигнула. Та тихонько усмехнулась, понимая, на какие знаки обращает внимание ее подруга. — Да, Ацуши прав. Это хорошо, что мы вспоминаем приятные моменты. Мне нравится. Давайте не будем грустить, сегодня ведь праздник. Рампо звонко хохотнул, эффектно отбрасывая куда-то фантик от очередной шоколадки. — Акутагава, я счастлив видеть, что ты отчего-то перестал называть эту дату траурной хренотенью! Хотя, с другой стороны, предаешь учение Дазая... Акутагава на всякий случай напрягся, пытаясь понять, можно ли вывести Осаму из себя таким положением дел или это все-таки шутка. Сам же Дазай, отложив палочки для суши, усмехнулся и величественно кивнул. — Признаю, никогда не считал этот день всех, прости Господи, влюбленных... праздником. Чуя улыбнулся и выжидающе склонил голову. — Но..? — А ты что, извращенец, ждешь какого-то "но"? — В глазах Осаму, который явно собирался продолжит фразу этим самым "но", мелькнули смешинки. — Ну, твой тон это "но" подразумевает! — А твое рождение подразумевает собой несовершенство Вселенной, но я же молчу. — А вот и не молчишь, придурок, ты говоришь прямо сейчас! — Но должен ведь я открыть тебе глаза на этот досадный факт! — Да ты сам себе противоречишь, ты... Рампо закатил глаза и бросил в спорщиков пустой пластиковый стакан из-под сока. — А ну, влюбленные, заткнулись быстро, у меня сейчас уши в трубочку свернутся. —...Кто влюбленные?! В общем, пока все успокоились и перестали бросаться пустыми (и не очень) стаканчиками, прошло не менее получаса. Осаму наконец соизволил договорить. — В общем, эту дату я никогда праздничной не считал, НО... Он выдержал театральную паузу и обвел одноклассников строгим взглядом, убеждаясь, что больше никто собирается его перебивать. Чуя потягивал сок из трубочки с совершенно ангельским видом. — Но в этом году у меня просто удивительное отношения к этой, верно отметил Рампо, траурной хренотени. Мне даже, можно сказать, нравится, прикиньте? И не пяльтесь так на меня! Дазай хлопнул в ладоши с совершенно загадочным видом и почти пропел. — А теперь мне необходимо хоть как-то разбавить времяпровождение в вашем ужаснейшем обществе и во что-нибудь поиграть! Предложение восприняли на ура. Со всех сторон тут же посыпались экстремальные идеи, а самые сомнительные — из уст хозяина квартиры, в которой все и собрались. Хвала Всевышнему, предложение Накаджимы "У кого подожжённый бумажный стаканчик загорится ярче, тот признается кому-нибудь в любви!" отвергли с похвальной решимостью. Дело, правда, было скорее в том, что ходить оставшийся вечер без рук и бумажного стаканчика, но с позорным признанием в любви никому не хотелось, да суть не в этом. Рампо предложил сыграть в дурака или "что-то подобное карточное", но его предложение отвергли абсолютно все: "С тобой уже даже бараны из "Y" играть отказываются, а ты нам предлагаешь?!" ("Люси, сама ты баранка, я на вырученные от них деньги могу выкупить среднестатистическую фабрику по производству леденцов") "С Рампо и в карты? Я же всю дедушкину квартиру проиграю!" ("Ацуши, дедушка тебя все равно любить будет, даже нищим") "Можно было бы сыграть, но неизбежно останемся мы вдвоем, а остальным будет неинтересно. Правда ведь, недоразвитые?" ("Ты кого недоразвитым назвал, умник?" и "Сыграем, когда все спать лягут, и уж в этот раз я тебя голым и босым, даже без бинтов оставлю!") "Знаю я, Эдогава, эти твои игры, раз двадцать на уловку попадался. Больше я тебе все свое состояние не проиграю." ("Да ладно, Рюноскэ, какое там у тебя состояние, давай, всего разок, что тебе, слабо?" и "Акутагава, не поддавайся ты на эти провокации... Нет, ну куда ты, не надо!!") И все в таком духе. Рампо остался недовольным и утешал себя мыслью о том, что их с Дазаем ждет замечательная дуэль ночью. Ну и, конечно, эклерами. Кто-то предложил сыграть в "Правда или действие", но и это предложение отвергли после недолгого совещания: заключение было неутешительным. Мол, банально, все дела, а Чуя загадает всем пойти домой, вот и поиграли. Неожиданно голос подала Кёка. — А давайте, пока думаем, сыграем в маленькую игру. Выберем человека на "камень-ножницы-бумага" и будем задавать о нем вопросы. Кто знает ответ на самое большее количество, тот... Девушка призадумалась, и идею ловко подхватил Ацуши. — То-о-очно! Тот, кто знает ответ на самое большее количество вопросов, тот может загадать этому человеку любое желание, и тот его обязательно выполнит! Мгновение все обдумывали предложение и пришли к выводу, что оно определенно заслуживает внимания. В конце концов, пока никто не предложил ничего поинтереснее, и можно занять время этим. В процессе выяснилось, что Сигма совершенно не умеет играть и находится в слишком радостном настроении, чтобы чему-то учиться, а потому решил взять на себя роль судьи. Компания разделилась на две команды: В первой играли Рампо, Люси, Дазай и Акутагава. Во второй Чуя, Ацуши, Кенджи и Кека. "Камень-ножницы-бумага, раз-два-три... ...раз-два-три!" Люси выбросила бумагу. Акутагава выбросил бумагу. Рампо выбросил ножницы. Дазай выбросил ножницы. Рампо хмыкнул и легко "перерезал" ладони обоих игроков, потрепав по макушкам. — Эх вы, неудачники! Дазай задумчиво скользнул взглядом по соперникам и метнул его ко второй команде. Юношу, казалось, совершенно не интересовала ни игра, ни ее правила, и выиграл он на доведенном до совершенства чистом автоматизме. Гораздо больше его интересовал Чуя, как раз в ту секунду выбросивший... Бумагу. Одновременно с Кенджи, который тоже ее выбросил. Ацуши и Кека сидели, ошеломленно глядя на свои "камни". Первая команда расхохоталась, оценив ироничное совпадение, а Рампо счел своим долгом потрепать по макушкам и этих неудачников. Сигма сочувственно приобнял за плечи двух ближайших к нему проигравших, шепнув на ухо "Вы все равно большие молодцы, я вами горжусь. Я бы и так не смог!" Чуя стрельнул взглядом на Дазая и улыбнулся уголками губ, склонив голову на плечо. Тот подмигнул в ответ и сделал вид, что не любовался им все это время. Накахара и сам то и дело косился взглядом на обладателя шикарных каштановых локонов, поэтому провести его не удалось. В общем-то, всех остальных тоже. Ацуши со смущенной улыбкой повис на плече Рюноскэ, нашептывая ему что-то и почти с родительской нежностью оглядывая пару. Тот слушал, блаженно прикрыв глаза и наслаждаясь звуками его голоса. Нет-нет, конечно, не наслаждаясь. Т-с-с. Вскоре 11-"Х" приступил к второму раунду игры, разделившись по парам победителей. На этот раз начали Кенджи с Чуей. "Камень-ножницы-бумага, раз-два-три... ...раз-два-три!" Кенджи выбросил ножницы, шутливо щелкнув ими так, словно срезал сорняк. А Чуя, хмурясь так, словно это событие решало успех всей его оставшейся жизни, выбросил камень. И тут же, конечно, получил шквал одобрения со всех сторон. Только Осаму не навалился на плечи Накахары, радостно хлопая по плечам и спине, а мягко кивнул, улыбнувшись одними глазами. А губы его шепнули одно короткое "Молодец". Это было более ценно, чем все похвалы мира. Кенджи дали последний карамельный эклер в качестве утешительного приза. Тот принял поражение с легкостью, и в этом самом призе, в общем-то, и не нуждался, но съел его с благодарностью. Против такого расточительного применения эклерам, что было весьма неожиданно, даже не оказался против Эдогава. Он вообще вдруг куда-то засобирался, то и дело поглядывая на экран смартфона, и когда пришла его очередь играть с Дазаем, сел за стол, находясь мыслями где-то далеко отсюда. "Камень-ножницы-бумага, раз-два-три... ...раз-два-три!" Дазай выбросил ножницы, явно уверенный в своем проигрыше королю всех возможных в мире игр. А Рампо выбросил бумагу. Осаму изумленно перегнулся через стол, словно не был уверен в том, что глаза его не обманывали. На мгновение повисла абсолютная тишина, а затем все дружно расхохотались, глядя на рассерженного и витающего в облаках Рампо. Пока все интересовались, каким образом Эдогава оказался в проигравших, Чуя подсел к Осаму и негромко шепнул ему на ухо. — Как же ты хорош, идиот. — Конкретно сейчас или по жизни? Впрочем, признаю, я такой в обоих случаях. Чуя рассмеялся и игриво, но мягко толкнул его в плечо. — Ладно, кот, я не стану спорить. Ты именно такой и есть. С языка почти сорвалось "у меня", но Накахара его вовремя прикусил. Не настолько, пожалуй, Дазай опьянел от апельсинового сока, чтобы не отвесить ему за это нежную оплеуху. Тот вдруг потянулся, словно и в самом деле был котом, и проурчал на ухо Накахаре. — Ну, так-то, я бы ему, пожалуй, проиграл, если бы не... Дазай неопределенно кивнул в сторону Эдогавы, который явно пытался найти приличный повод слинять отсюда сию же секунду. Ацуши пытался выпытать, по какой причине тот собирался их покинуть, но тот лишь мычал в ответ что-то нечленораздельное. Вдруг к нему подошел Сигма, и они начали о чем-то шептаться, бросая на остальную компанию задумчивые взгляды. Накаджима почесал затылок и усадил Чую напротив Дазая, решительно уперев руки в боки. — Рампо куда-то засобирался, и ничего говорить толком не хочет, еще и Сигму за собой тащит. Давайте, доигрывайте вдвоем. Остальные столпились вокруг стола, наблюдая за финальным раундом боя. "Камень-ножницы-бумага, раз-два-три... ...раз-два-три!" Дазай, не отрывая взгляда от острых черт красивого лица напротив, выбросил бумагу. А Чуя, усмехнувшись каким-то своим мыслям, выбросил камень. Все вокруг зашумели, смеясь и высказывая свое мнение по поводу мастерства Осаму и удивительного везения Накахары, но сами игроки на все остальное обращали мало внимания. Дазай перегнулся через стол и удивленно шепнул Чуе на ухо. — Придурок, ты ведь должен был выбросить ножницы, тогда бы выиграл... Очевидно же! Накахара на мгновение перестал дышать, ощутив Осаму так близко к себе, а затем растянул губы в улыбке. — Может, я и не хотел выигрывать. Посидишь, помучаешься тут... Дазай вдруг удивленно округлил единственный видимый глаз и опустился на стул. — Ой... Так это что, обо мне будут спрашивать? А разве не о тех, кто проиграл? Чуя не выдержал и расхохотался. Иногда Дазай пугал его своей гениальностью, а иногда... —...Эй вы, любовники, мы с Сигмой уходим! Чуя и Дазай дружно обернулись в сторону Рампо, распихивающего по карманам сладости. — Куда уходите? Мы ведь только начали! Обращение их, видимо, совершенно не смутило. Ацуши тихо хихикнул. Сигма виновато улыбнулся и натянул шапку посильнее, собираясь на выход. — Извините, пожалуйста! Рампо написал его друг, Эдгар, и он решил пойти отпраздновать с ним. Но вы же знаете Рампо, он немного... не приспособлен к обычной жизни. Я вызвался его проводить к общежитию 11-"Y"... Осаму вдруг ткнул Чую и шепнул ему что-то на ухо. Оба заулыбались. —...Ну, я тоже зайду... К Николаю. Побуду у него. Спасибо за гостеприимство! Вы очень хорошие. Вы все. В следующий раз я останусь подольше, обещаю! И спасибо еще... Договорить Сигма не успел, так как Эдогава проворчал что-то о том, что такими темпами они вообще никогда отсюда не выйдут, и они оба быстро испарились из квартиры. Долю секунды в комнате царило молчание, а затем стало очень шумно. Каждый норовил вставить свое слово и свое мнение, а Чуя и Дазай сидели вдвоем, лениво перебрасываясь фразами. — Надеюсь, Гоголь трахается с Сигмой на кровати Достоевского. Он заслужил. — Чуя, напомни, почему я продолжаю с тобой общаться? — Как минимум потому что я принес тебе крабы и эклеры, а еще тебе нравится, как я целуюсь. — Да ты сам половину съел... И ничего мне не нравится! К концу их диалога все почему-то затихли, с интересом вслушиваясь в брошенные фразы, и Накахара, заметив, что Дазаю это не понравилось, легко толкнул Ацуши. — Чего уши греете? Давайте играть!

***

Пока все наконец собрались и усадили на диван отчаянно отнекивающегося Дазая, прошло не менее четверти часа. На этот раз роль ведущего взяла на себя Кека, со старательным видом выводившая возможные вопросы на листочке. Почти каждый из присутствующих предложил свой, и всего их оказалось десять. Осаму закатил глаза и показал рукой знак о помощи, а Чуя сочувственно хмыкнул. Безусловно, всем хотелось ответить на как можно большее количество вопросов и иметь возможность загадать любое желание самому Осаму Дазаю! Игра началась. — Итак, друзья, первый вопрос... Начнем с легкого! Какая музыка нравится этому человеку? Дазай пробормотал что-то вроде "Какая банальщина, что я здесь забыл?", но его проигнорировали абсолютно все. Акутагава и Люси в один голос заявили, что Осаму слушает только классику, Ацуши, вспомнив, что Осаму как-то дарил ему старую пластинку "Deep Purple", решил, что он поклонник рока годов так 70-х, Кенджи сказал, что ему подходят депрессивные попсовые хиты из 90-х, а Кека пробормотала что-то вроде "Наверное, джаз". Последним высказался Чуя, не поднимая глаз от чашки с чаем, которую рассматривал с задумчивым вниманием. — Осаму — меломан. Немного прав каждый из вас, но на самом деле он отдает предпочтение любой музыке, которая его цепляет. Иногда это что-то из репертуара "Lana Del Ray", иногда хеви-металл, русское инди или кальянный реп. Я знаю только то, что он не станет слушать музыку, которая не является чем-то важным для него. Даже если это кальянный реп. Все одновременно замолчали, одновременно с потрясением и восхищением глядя на Накахару. Дазай выдержал паузу в пару секунд, а когда заговорил, голос его звучал слегка надтреснуто. — Действительно, вы все в чем-то немного правы. Все, кроме Чуи: этот ублюдок прав во всем. Накахара заулыбался не без нотки самодовольства, а все остальные лишь многозначительно перемигнулись. Кто бы мог подумать, что Накахара узнал об Осаму за полгода в сто раз больше, чем они все за одиннадцать лет? На каждый вопрос у Чуи находился единственно верный ответ (начиная от "какой любимый цвет Дазая?" и заканчивая "Какие философско-политические движения он поддерживал в более юном возрасте, но сейчас перестал?"). Поначалу Осаму это явно забавляло, как и всех остальных, но под конец он казался почти завороженным, глядя на Накахару с каким-то невыносимо задумчивым выражением лица. Он словно бы разгадал что-то, давно не дающее ему покоя, и никак не мог с этим смириться. Или понять. Когда вопросы закончились, Чуя коротко хмыкнул и подошел к Дазаю, отвесив манерный поклон. — Ну все, гаденыш, теперь ты попался. Ты должен мне одно желание. Осаму неожиданно рассмеялся в ответ, сбросив с лица задумчивое выражение, и коснулся губами щеки Накахары, когда шептал ему на ухо. — Справедливо, незнакомец, который успел выучить меня наизусть. Желание, значит... Надеюсь, ты помнишь, что и сам должен мне одно еще с первой четверти? Чуя сверкнул глазами, отмечая, что Дазай все-таки ублюдок с отличной памятью, и мир вдруг показался невыносимо ярким. А потом кто-то предложил посмотреть фильм, приглушить свет и заняться какой-нибудь романтичной фигней. Пожалуй, автор самой интригующей из идей оказался Чуя. Он предложил поиграть в бутылочку.

***

Идею все восприняли замечательно, дружно придя к мнению, что это станет отличной игрой для завершения праздничного вечера. — Если Чуе выпадет поцеловаться с Дазаем, я убьюсь! — Люси скрестила ноги и подвинулась поближе, выравнивая получившийся круг. Едкий ответ Осаму, само собой, не заставил себя ждать. — Отличный план. Надеюсь, выпадет. Первым крутить выпало Кеке. Лениво крутнувшись, бутылка приняла решение и остановилась ровно на Кенджи. Ацуши с придыханием пробормотал что-то вроде "Ой, сейчас как засмущаются..". Однако невинный чмок особо никого не смутил, и бутылочка перешла в руки Кенджи. Затем Люси и Ацуши с Акутагавой, которым загадочным образом два раза подряд выпало поцеловаться друг с другом. Неожиданно, но Акутагава не только не засмущался, но еще и показался очень умелым, коснувшись побледневших от волнения губ Накаджимы быстрым, но умелым жестом. Осаму сделал вид, что поперхнулся, и Чуя заботливо постучал его по спине. Бутылочка упрямо игнорировала их обоих, и в тот момент, когда присутствующие перецеловались по пять раз, даже близко не коснувшись их двоих, Дазай выхватил бутылку из рук Кенджи и резко крутнул, чувствуя, что его щеки внезапно начинают гореть, а бинты почему-то особенно сильно сдавливают шею. Он зажмурил глаза, почувствовав, как ресницы коснулись повязки, а когда открыл их, увидел то, чего так хотел и страшился одновременно. Бутылка, совершенно не колеблясь, показывала на Накахару. Кенджи радостно хлопнул в ладоши, а Люси простонала "Ладно, я все-таки убьюсь!". Чуя подумал, что у него сейчас остановится сердце, и зарылся пальцами в каштановые локоны волос Дазая. А потом притянул к себе и поцеловал. В голове пульсирующей опухолью билась только одна мысль. "Это что, любовь?"

***

Час спустя

— Не останавливайся, умоляю, продолжай, просто... То, что лилось из его рта непрекращающимся потоком вперемешку со стонами, Дазай прекратил контролировать в тот момент, когда Чуя сжал его у основания. Или тогда, когда он страстно и жарко поцеловал его, вжимая в мягкую кровать. Или, может быть, когда он сам устроился на бедрах Накахары, ощущая, как мозг плавится и растекается, не выдерживая таких высоких температур. Впрочем, наверное, это случилось сразу после того поцелуя в квартире Ацуши. — Повтори, чего ты хочешь. Скажи мне, Осаму, не стесняйся. Тогда я позволю тебе... Дазай ощущал, что в его горле застрял плотный ком, а по телу без перерыва бегают мурашки, неизбежно возвращаясь к тому месту, куда он сейчас не мог даже опустить взгляд. Кто же знал, что для жесткого гения Осаму Дазая нет, пожалуй, ничего более смущающего, чем сверкающие в романтичном полумраке синие глаза, наполненные бесстыдной страстью. — Пожалуйста, Чуя, не останавливайся. Продолжай, да, делай это... И позволь мне... Влажный, одуряюще-похабный звук заставил Дазая вздрогнуть, и вкрадчивый томный голос прозвучал прямо над ухом. — Что тебе позволить, котенок? Собственный стон показался Осаму молящим. И как он до этого дошел?.. Собственно говоря, дошел вполне себе легко, всего лишь позволив себе забыть о всех проблемах, отречься от всех правил и почувствовать этот пьянящий вкус на языке. Тогда у Ацуши их поцелуй внезапно провел какую-то черту, показался до дрожи интимным, таким, каких не бывало раньше. Влюбленных не смущало ни присутствие в комнате друзей, ни вообще что-либо в этом мире. Чуя поднялся на ватных ногах первым и неожиданно твердо сказал, что им с Дазаем пора идти. Взгляд его скользнул к лицу Осаму, ища согласия, и он повторил, обращаясь уже к одному только Дазаю. — Нам ведь пора? Осаму легко встал следом за Чуей, взявшись за предложенную руку, и решительно кивнул. — Пора. Каким образом они дошли до дома Накахары, Осаму помнил и понимал плохо. Все эти чувства вообще сейчас вряд ли были его сильной стороной, и это совершенно его не расстраивало. Когда они ввалились к нему в пустую (хвала небесам и ненормированному рабочему графику миссис Накахары) квартиру, смеясь и прижимаясь друг к другу, Чуя с серьезнейшим видом зажег какие-то крайне вонючие ароматические свечи и потянул в свою комнату Осаму. Тот авторитарно заявил, что это все похабщина и банальщина, и Накахара охотно согласился. А потом они поцеловались снова. Между той секундой и тем, что происходило сейчас, Дазай умер, возродился и умер снова тысячу миллионов раз. Он отчетливо помнил, как шептал какие-то отвратительно романтичные милости на ухо Чуе, стаскивая с него рубашку, и как вздрагивал от того, с какой трепетной нежностью губы Накахары целовали его обнаженные ключицы, и как ответил короткое хриплое "Да" на вопрос, действительно ли он этого хочет. Вернее "Да, ублюдок, ты что, сам не видишь?" В ответ на это Накахара с невозмутимым видом ответил, что прекрасно все видит, потому что пятно на брюках говорит о чувствах Дазая весьма красочно. Совершенно удивительным и волнующим для Осаму оказалось то, что он отдался Чуе во всех смыслах этого слова, нисколько не заботясь о том, что ему могут сделать больно. Он знал, что не сделают. Да, Дазай определенно потерял контроль, и это было одной из тех вещей, к которым он относился с некоторой опаской и определенной долей недоверия. Вот только этот чертов лис делал все, чтобы Осаму оказался полностью в его власти, под его защитой, нисколько не заботясь о том, что с ним произойдет в следующую секунду. Потому что Чуя знал, что не позволит случиться ничему плохому. Никогда. И Дазай покорился. Он просто целовал, притягивал, терся и стонал так, что Накахара то и дело легко покусывал его шею, умоляя притихнуть и не дать ему позорно кончить, не прикасаясь к себе. У Осаму даже не осталась сил на то, чтобы достойно съехидничать в ответ, и вместо этого он мстительно царапнул его плечо с редкой россыпью веснушек. А потом Чуя, этот самодовольный великолепный идиот, прочертил влажную дорожку из поцелуев от его шеи к бедрам, осторожно огибая бинты, и Дазай вспыхнул, как спичка. Горячий язык легко прошелся по нему снизу вверх, распаляя жар и пытаясь угадать реакцию. Она, безусловно, оказалась выше всяких похвал: Осаму зарылся пальцами в огненные пряди волос и шумно выдохнул. — Обещаю, я убью тебя сразу после того, как ты... Чуя на мгновение отвлекся от поглаживания органа и поднял игривый взгляд на лицо Осаму. — После того, как я сделаю тебе великолепный минет? Не думаю, что у тебя останутся на это силы, но ты всегда можешь попытаться, котенок. Дазай вздохнул, решив, что обязательно отыграется на своем лисе позже, и отдался его горячим бесстыдным губам. И вот сейчас, мечась на постели, не сдерживая мольб и стонов, он ощущал себя самым счастливым (хоть и чертовски смущенным) человеком на свете. Из томной неги его выдернул вкрадчивый голос, в котором едва слышно звенели смешинки. Конечно, от этих звуков у Дазая в голове помутилось окончательно. — Котенок, я здесь. Ну же, скажи, чего ты хочешь? Внизу живота пульсировало так, что Осаму больше не мог терпеть, а остатки смущения он давно растерял где-то между сладкими поцелуями и страстными стонами. Ощутив, как ловкие пальцы ласково огладили чувствительное место на внутренней стороне бедра, он шумно втянул воздух, внезапно ставший вполне осязаемым. И прошептал, глядя в наполненные бесконечной нежностью глаза. — Кончить. Пожалуйста, дай мне кончить. Накахара улыбнулся. Довольно, как сытый кот, но не насмешливо. Мазнул поцелуем по искусанным губам Осаму и скользнул вниз, шепча что-то страстное и ласковое. И в тот момент, когда Чуя не слишком умело, но до дрожи возбуждающе взял в рот до основания, Дазай вскрикнул, ощутив, как перед глазами взорвались звезды. А когда Накахара взял быстрый, резкий темп, Осаму показалось, что он попал в эпицентр этого самого взрыва. Внезапно переставшие дрожать пальцы крепче ухватились за длинные рыжие локоны, и Дазай оттянул их, пытаясь то ли замедлить темп, то ли ускорить. Что бы Осаму не имел в виду, Чуя понял это правильно. Еще несколько быстрых, влажных движений, ласковое прикосновение к выпирающим тазовым косточкам, толчок бедер навстречу ласкающим губам, и... И Дазай растворился. Утонул, исчез, ощутив напоследок, как осколки взорвавшегося мира впились в его бедра. Ему внезапно стало очень жарко, словно весь воздух в одно мгновение нагрелся до самой высокой из всех возможных температур. Выгнувшись, словно пронзенный электрическим током, получив несовместимый с жизнью разряд, Дазай оказался на самом пике блаженства, испытал лучшее из всех возможных чувств. На бесконечно долгое мгновение он умер. И все вокруг умерло вместе с ним.

***

Облизнув губы, он коснулся легким, невесомым поцелуем его бедра. Язык щекотала едва ощутимая горечь, но Чуе она показалось самым восхитительным из всех возможных вкусов. Накахара склонился над лицом своего возлюбленного, мысленно отметив, что это слово звучит чертовски правильно, и с улыбкой взглянул на него. Красивый. Из полуприкрытых алых губ вырывалось частое сбитое дыхание, а длинные ресницы подрагивали, словно их обладатель видел сон. Чуя нежно поцеловал его в влажный от пота висок, будто бы невзначай коснувшись чувствительной шеи. В ответ раздался слабый, больше напоминающий вздох, стон, и Накахару вдруг повалили на спину. Карий прищуренный глаз смотрел с всеобъемлющей лаской. — Лис, ты великолепный. Накахара притянул его к себе, мягко расцеловывая щеки, и погладил по спине, пересчитывая выступающие позвонки. — Боюсь, я даже близко не сравнюсь с тобой. Я не верю, что ты реален, кот. Дазай мягко усмехнулся, пытаясь не показать, что явно наслаждается лаской, и пробормотал ему на ухо. — А я тебе сейчас это докажу. Ты, вообще-то, еще не кончил. Между бровей на светлом лбу Накахары пролегла неглубокая морщинка. — Я сделаю это сам. Тебе нужно отдохнуть. Этот самый лоб мгновенно получил легкий щелбан. — Ты мне, значит, отсосал так, что я чуть не вознесся, а я не могу ручкой туда-сюда сделать? Что я, барышня какая-нибудь? Чуя не смог удержаться от смешка и пробормотал что-то вроде "Не знал, что среднестатистической барышне приходится двигать ручкой туда-сюда после того, как ей отсосали", и заслужил исключительно символическую оплеуху. Накахара вдруг коснулся пальцами мягкой ткани повязки около щеки, глядя на Дазая задумчиво, словно решал в уме задачу. — А что, если ты снимешь повязку с лица, Осаму? А я взамен дам тебе сделать туда-сюда ручкой? Расслабленное выражение лица Дазая как ветром сдуло, и Чуя уже готов был пожалеть о своем предложении, но слова Осаму вдруг сжали его сердце. — Ну у тебя и сделки... Я бы и рад, но после того, как ты увидишь меня без повязки, вряд ли захочешь кончать. Накахара смотрел на него долгую секунду и сгреб в объятья, баюкая, как ребенка. — Ты придурок, Дазай. Хоть ты окажешься шестиглазым фиолетовым чешуйчатым инопланетянином, для меня будешь самым красивым. Всегда. Что бы ты не скрывал за своими бинтами, какими бы не оказались твои физические и душевные шрамы, и расцелую и залечу каждый из них. Твоя внешность восхищает меня, но больше нее это делает только то, что скрывается внутри тебя, понимаешь? Я уверен, что ты прекрасен, но если ты не хочешь верить этому, поверь, что для меня всегда будешь самым лучшим. Осаму не отвечал. Пять, десять, сорок секунд. Минуту. Чуя не знал, что сейчас происходит в его голове, но боялся его тревожить. И вдруг понял, когда его плечо, к которому он прижал юношу, неожиданно стало мокрым. Дазай плакал тихо, не издавая ни звука, и даже его плечи подрагивали едва заметно, почти не выдавая хозяина. Когда Накахара почувствовал его слезы, сердце пропустило удар (или два). Он прижал его крепче, но так, чтобы ему не было трудно уйти, если он захочет. Гладил по волосам и ничего не говорил, позволяя Осаму пережить это мгновение слабости, позволяя почувствовать, что его любят и ценят. Время остановилось, оставив их наедине друг с другом. И с той болью, которую обязательно нужно пережить. Спустя пару минут Дазай отстранился, вытирая мокрые щеки тыльной стороной ладони и не глядя в глаза Чуе. И прошептал, комкая в руках изрядно помятое одеяло. — Ненавижу тебя. Накахара только растянул губы в улыбке. Кажется, подумал он, Дазай только что признался ему в любви. Судя по тому, как Осаму улыбнулся в ответ, Чуя был прав.

***

Дазай согласился снять повязку при условии, что сначала Накахара кончит, и на все увещевания и фразы о том, что Чую нисколько не смутит его второй глаз, отвечал отрицательным качанием головы. В конце концов, выторговав у юноши честное-пречестное слово, что повязку он после этого действительно снимет, Чуя расслабился. Впрочем, не расслабиться было весьма сложно, учитывая то, что прохладные длинные пальцы вдруг без предупреждения скользнули к все еще возбужденному органу Накахары, игриво и томно проводя снизу вверх. Чуя зашипел от неожиданности (и от того, насколько приятной она оказалась), и толкнулся бедрами в кольцо изящных пальцев, ощутив, что его щеки внезапно покрываются румянцем. — Понимаешь теперь, каково было мне? Еще не понимаешь... Не беспокойся, я тебе еще позволю испытать это на себе. Сообщив Накахаре эту крайне приятную новость, Дазай наклонился к его паху и легонько, исключительно для остроты ощущений прикусил. Чуя вздрогнул и застонал, чувствуя, что вместо ожидаемых ругательств в голове формируются только пошлости, которые грех не излить на свет, когда руки Осаму так великолепно делают свое дело. Дазай ухмылялся, наслаждаясь тем, как стоны его возлюбленного (он мысленно отметил, что это слово звучит чертовски правильно) перемешиваются с короткими приказами, больше напоминающими мольбы. — Быстрее, быстрее... Да, черт, не останавливайся! Да... Вот так, пожалуйста! Осаму на мгновение сжал его, жадно ловя взглядом малейшие изменения на любимом лице, и сделал ловкие финальные движения. Он склонился над его пахом, бесстыдно слизывая подтверждение удовольствия, которое получил Накахара, и ласково поцеловал чувствительный орган. Чуя, казалось, едва дышал, сжимая в руках неизвестно как оказавшиеся там волосы Дазая и пытаясь собрать рассыпавшийся паззл реальности в одно целое. Осаму прильнул к подтянутому животу щекой, наслаждаясь твердостью мышц пресса, и игриво провел кончиками пальцев от шеи Накахары до лобка. Это заставило его то ли рыкнуть, то ли всхлипнуть, поскольку чувствительность всего тела заставляла Чую чувствовать себя искрящимся, как бенгальский огонь. Он поднялся на постели вслед за Дазаем и взял его лицо в свои ладони, мягко поглаживая приоткрытые влажные губы большим пальцем. Они пересеклись взглядом, и Чуя прошептал, любуясь самым красивым лицом, которое только мог себе представить. — Теперь твоя очередь выполнить обещание, котенок.