Кубок теней

      Желчь начала разъедать горло Гермионы в десятикратном размере, едва стражники открыли дверь во внутренний двор. Она услышала неразборчивые разговоры и взрывы смеха, потерянно наблюдая за тем, как кружится и смешивается пёстрая толпа.       Она попала на вечеринку, а не на испытания.       Охранники сопроводили её к статуям, быстро покинув купол.       Гермиона ждала.       Через несколько секунд она услышала приглушённый голос Амбридж, раздавшийся с другой стороны защитного экрана:       — Чемпион — Гермиона Грейнджер. Наследник — Драко Малфой.       Толпа перед Малфоем расступилась, и он вышел вперёд, беспрепятственно пройдя сквозь полупрозрачный барьер купола. Волшебник направлялся к ней в своей чёрной мантии с нейтральным выражением лица, сосредоточенным исключительно на ней.       Он выглядел по-привычному собранным, хотя под глазами виднелись синяки едва заметного фиолетового оттенка. Почему-то они придавали ему более человеческий вид. Словно он устал так же, как и она. Уже был измотан игрой, которая ещё даже не началась.       — Палочку, — шикнул он, протягивая руку.       Она безучастно уставилась на его ладонь.       — Ради Мерлина, — пробормотал он, взмахом руки призывая её палочку из кармана мантии.       Гермиона оцепенело наблюдала, как он пробормотал заклинание себе под нос, окутав её древко слабым зелёным сиянием, прежде чем вернуть.       Она казалась такой маленькой. Простой. Непритязательной в его большой ладони. Но Гермиона знала, какой силой обладала эта палочка в её руках. Какую жизнь она забрала.       Она не хотела прикасаться к ней.       Эта палочка была бесполезна против врага. Против Малфоя и барьера, защищающего её недругов. Её сила была направлена исключительно на других Чемпионов. На тех, кто не носил тёмную метку. На невинных.       Палочка олицетворяла всё то, что она ненавидела в них. В себе.       Нет. Она не прикоснётся к ней.       Малфой смотрел на неё с плохо скрываемым раздражением.       — Грейнджер, — прошипел он, прижимая древко к её груди.       Руки остались безвольно болтаться на месте. Палочка упала к её ногам.       Он выдохнул, раздув ноздри, и закрыл глаза. Как только его веки разомкнулись, его лицо приняло безмятежную маску. Только тогда Малфой разглядел её чистое лицо и тёмную мантию.       Гермиона могла поклясться, что его взгляд выражал что-то близкое к одобрению.       — Поступай как знаешь, — протянул он и покинул арену.       Гермиона проследила, как он возвращается на своё место, которое находилось рядом с Волдемортом и сёстрами Гринграсс.       Волдеморт ответил на её пристальный взгляд, пока младшая из сестёр что-то шептала ему на ухо. Он смотрел с предвкушением, ожидая от неё представление. Как обезьяна в цирке.       Злость захлестнула с головой, и Гермиона подавила поток магии, который грозил выплеснуться наружу.       Если он хотел шоу, он его не получит.       — Мисс Грейнджер, ваше первое испытание — мастерство. Магические ограничения временно сняты. Очки будут начисляться в зависимости от ваших дуэльных способностей и времени, которое вам потребуется на уничтожение нападавших, — объяснила Амбридж.       — Начинайте.       Послышался скрип камня, и статуи ожили, но Гермиона не повернулась к ним лицом.       Первое заклятие застало врасплох, вонзившись в плечо, отчего она споткнулась, сделав полшага вперёд. Собравшись, Гермиона выпрямилась, устремив взгляд в красные глаза.       Шквал заклинаний обрушился на открытую спину, в нос ударил запах горящей плоти и меди. Гермиона чувствовала, как по плечам стекает тепло, прилипая к одежде.       Но она не отводила взгляд.       Это было почти катарсисом — физическая боль облегчала душевную рану, которую вчера вскрыла Сьюзен. Пришлось признать, что в груди образовалась дыра, и эта рваная пропасть была огромной и гноящейся. Гермиона пока не до конца понимала, что с ней делать, как сшить обратно. Всё это время она лишь наугад латала её болью, грязью и холодом. Она не знала, кем была без неё.       Но Гермиона обещала Сьюзен попытаться. По крайней мере, она даст ей умереть собой, а не пустой оболочкой человеческого существа.       Повторное нападение статуй пошатнуло уверенность в этом обещании. Гермиона была наркоманкой, а раны, которые они оставляли, были для неё дозой. Тишина, принесённая болью, граничила с блаженством. Больше ничего не было. Ни страха, ни горя, ни Гермионы Грейнджер.       Только боль и красные глаза.       Время стало сливаться в единое целое. Моментами особенно сильные проклятия валили её на землю. Но каждый раз Гермиона беззвучно вставала и принимала прежнее положение. Смотрела.       При желании она легко могла наложить щитовые чары или развернуться, остановив атаку. Но в том-то и дело, что она не хотела. Она не хотела поднимать палочку. Она не хотела заканчивать бой. Она не хотела играть в эту игру.       Взгляд Волдеморта медленно переходил от возбуждения к любопытству и ярости. Без сомнения, он был раздосадован её неповиновением.       Взмах руки — и статуи замерли, оставив Гермиону в покое, пока её прерывистое дыхание перекликалось с шумом крови в ушах.       Он подозвал к себе Малфоя, что-то тихо говоря ему.       Лицо Малфоя казалось каменным, он покорно кивнул и низко поклонился, после чего снова направился к ней.       Девушка Гринграсс — Астория — отчаянно вцепилась в руку своего Повелителя, умоляя широко раскрытыми глазами, пока жестом указывала на удаляющуюся фигуру Малфоя. Волдеморт стряхнул её пальцы и надменно сел обратно. Король на своём троне.       Малфой занял место на одном конце восьмёрки из чёрной соли, встав спиной к толпе.       Смиренно расправив плечи, он жестом велел ей подойти к нему. У Гермионы подогнулись ноги, когда активировался Питон, подталкивая её пересечь соляной порог.       В груди вспыхнуло сильное дурное предчувствие, отчего кожу обдало жаром. Тёмная магия словно исходила от земли, усиливаясь по мере её приближения к большому кристаллическому камню в центре.       Рядом с Волдемортом примостилась пухлая фигура Амбридж, глаза-бусинки которой возбуждённо блестели, пока сама она нетерпеливо кивала в ответ на слова Тёмного Лорда. Малфой даже не потрудился обернуться, его стальной взгляд был сосредоточен на камне, словно он ожидал удара.       На неё он тоже не смотрел.       Спустя, казалось, вечность, яркий голос Амбридж прорезал барьер.       — Несмотря на уникальный статус мистера Малфоя как Наследника и Залога, мы решили продолжить испытание в обычном режиме.       Малфой сглотнул.       — Мисс Грейнджер, вы положите руку на круциорк. При этом он будет имитировать проклятие круциатуса. Это испытание на психическую стойкость, чем дольше вы будете держать руку на камне, тем выше будет ваш балл. Всего на это испытание отводится пять минут. Если вы уберёте руку до истечения времени, проклятие перейдёт на ваш Залог.       Гермиона растерянно слушала инструкцию. Она могла терпеть пытки или могла передать их Малфою. Почему Волдеморт предоставил ей такой выбор? Решение было очевидным.       — Текущий рекорд — четыре минуты тридцать восемь секунд.       Гермиона перевела взгляд со зловещего чёрного камня на Малфоя. Она могла дотронуться до него всего на секунду, отдав ему право страдать до конца. Чертовски смехотворно, насколько это было просто.       — Начинайте.       Она шагнула к камню, вытянув руку. Малфой вздрогнул — ничтожно короткое движение. Колыхание руки, лёгкий вздох, когда её пальцы зависли над тёмной поверхностью.       Гермиона замерла.       Медленно подняв голову, она встретилась взглядом с Малфоем. Она ожидала увидеть злость, страх, обещание возмездия — но он просто смотрел на неё с хладнокровным согласием.       Этого оказалось достаточно, чтобы поколебать её уверенность. Достаточно, чтобы перевести взгляд за его плечо.       Волдеморт самодовольно наблюдал за происходящим, наслаждаясь представлением, несмотря на то, что его любимая протеже беззвучно плакала рядом. Едва их глаза встретились, его усмешка стала шире, словно у родителя, наблюдающего, как его ребёнок разворачивает подарок рождественским утром.       Ему, как никому другому, было чуждо милосердие. И она — наименее достойная в его глазах.       Нет, речь шла не о её вознаграждении. Это было наказание для Малфоя. За её отказ. За его неспособность контролировать своего Чемпиона.       Но прежде всего это было реализацией его полного контроля. Демонстрация, предупреждение всем наблюдающим. Его власть была настолько абсолютной, что даже великий Мортифер охотно согласился на пытки только потому, что так приказал Тёмный Лорд.       Это было шоу силы, и она чуть было не распахнула красные занавески.       Всегда сцена. Всегда шоумен.       А она — марионетка.       Недолго думая, Гермиона вжала ладонь в камень.       Боль.       Она была повсюду. Она была всем.       Секунда. Две. Год. Тысячелетие.       Время ничего не значило.       Гермиона забыла, где находится, кто она и почему это происходит. Была только она. Только боль.       Мучительная, всепоглощающая, великолепная.       Гермиона была полна пламени. Она была пуста. Она была сосудом, вбирающим в себя всё.       Конечности напряглись и затряслись, лёгкие сжались. Кровь забурлила.       Проклятие вторглось в тело. Вирус, разрывающий её на части клетка за клеткой.       Но она уже побеждала эту болезнь.       Тело помнило, разум хорошо знал.       В конце концов люди — адаптивные существа.       — Осталось четыре минуты.       Судороги в конечностях перешли в дрожь.       Спина выпрямилась.       Дыхание выровнялось.       Гермиона медленно открыла глаза.       Малфой оцепенело смотрел на неё. Слова отскакивали от стен сознания. Неистово.       Звон в ушах стих.       — … чёрта ты творишь! — воскликнул Малфой, хотя его губы не двигались. А лицо было пустым.       Гермиона уставилась на него во все глаза, пока её затуманенный разум медленно прояснялся.       — Отпусти, — прошипел он, и она поняла, что он говорил в её голове.       Она перевела взгляд на камень, отмечая, что по сравнению с ним её застывшая рука была просто карликовой. Под кожей переплетались чёрные вены, поднимаясь по предплечьям, и исчезали глубоко внутри.       Гермиона бы забилась в тревоге, если бы не её неохотное восхищение такой уникальной магией.       Существовал ли этот камень в реальности? Или был создан специально для этого испытания?       — Грейнджер!       Её вытянутая рука была испещрена красными точками.       — Осталось три минуты.       Точки превратились в брызги, а те — в ручейки.       Гермиона рассеянно осознала, что из носа идёт кровь. Хлещет. Раны на спине разрывались с каждой волной магии, проходящей через неё. Этот цвет резко контрастировал с её бледной кожей.       Кровь. Как одно тело могло вырабатывать столько жидкости?       — Отпусти!       Моргнув, она посмотрела на Малфоя, чьи обычно бледные щёки порозовели. На его лице быстро промелькнули возмущение, растерянность и мольба, а затем всё это исчезло.       Внутри разлилось понимание.       Как бы ни укрепляли её зелья, каких бы улучшений ни добился целитель Льюис, с каждой секундой, пока её ладонь оставалась прижатой к этому камню, весь прогресс рассыпался в прах.       Она была слишком слаба для соревнований.       Она проиграет.       Она умрёт. Малфой умрёт.       Выдержав его взгляд, она улыбнулась ему. Жалко, криво.       Рука оставалась непоколебимой. Злорадство в сторону проигравшей команды. Моча на могиле.       — Грейнджер! Хватит!       Она уже умирала?       Гермиона начала смеяться. Неконтролируемый, булькающий хрип.       — Осталось две минуты!       Чернота застилала зрение, затуманивая восприятие цвета за барьером. Фигуры стояли. Молчаливо. Заколдованно.       Лица расплывались. Красные глаза убийственно смотрели на неё.       Красный, красный, красный…       — … убивает тебя. Ты должна отпустить.       Она не могла отпустить. Как она могла их отпустить?       — Минута!       Боль начала утихать. Тело словно поплыло.       Шахматные доски и кольца, и зубная паста, и палатки, и мётлы, и ванны…       Красный превратился в зелёный.       Кто-то кричал. Или это было пение?       Плавание и стены, и лёд, и молитвы, и красный, и зелёный, и красный, и зелёный, и красный, и красный, и красный, и…       — Время!       Чёрный.       Чёрный.       Чёрный.       Чёрные уши. Чёрные лапы. Чёрная морда.       Фигура. Животное.       Чёрный пёс.       Жёлтые глаза заглядывали в самое нутро, даже когда ноги подкосились, а глаза закрылись.       Она всё ещё видела их. Чувствовала. Ей не нужно было зрение, чтобы ощутить этот пристальный взгляд.       — Глупая невыносимая ведьма! — тихо прошипел ей на ухо голос.       Сильные руки осторожно подняли её, и это прикосновение резко контрастировало с грубыми словами.       — Целителя! Живо.       Сириус?       — Ёбаная мазохистка.       Сириус, это ты?       — Ты прокляла нас обоих. Ты идиотка, безрассудная, упрямая сука.       Грубая встряска заставила открыть глаза. Моргнув, чтобы прогнать темноту, Гермиона уставилась в серебряные глаза, вытеснившие жёлтые.       Взгляд Малфоя был напряжённым. На секунду он стал похож на того Малфоя, которого она знала раньше. Волшебника, одиноко выброшенного на берег. Испуганного мальчика.       Мир закружился, и она закрыла глаза, прячась от резкого света.       Ещё одна пара рук. Тепло исцеляющих чар. Мелькающие слова, как страницы книги.       Прикосновение к плечу всколыхнуло сознание, а пальцы, нырнувшие под одежду, вызвали такой сильный ужас, что Гермиона мгновенно вернулась к реальности, вырываясь из мерзких рук, пытающихся достать до свежих ран на спине.       Действуя на чистом инстинкте, она ударила кулаком в лицо нападавшего, разбив его очки.       Целитель Льюис с испуганным визгом отпрянул, схватившись за правый глаз.       Малфой навалился на неё всем своим весом, придавив спиной к земле.       — Хватит, — прошипел он, удерживая её запястья над головой.       Поза была слишком знакомой, и Гермиона потерялась в красном тумане паники.       Она превратилась в дикое существо — брыкающееся, извивающееся и рычащее. Зверь, сопротивляющийся тем, кто пытался его укротить.       Её не возьмут. Не в этот раз. Не в последующие.       Никогда больше.       С помощью грубой силы он зафиксировал её на месте, зная, что внушение Питона нанесёт только больше вреда. Она будет сопротивляться. Она ещё больше навредит себе.       Она не остановится, пока не умрёт.       Как бы то ни было, её борьба уже привела к открытию раны на плече. Гермиона слышала, как разъезжается плоть. Мышечные волокна превратились в резину, которую она неосторожно рвала.       Она не чувствовала. Боль была ничем по сравнению с камнем.       Каким-то образом Малфой достал палочку и оглушил её. Гермиона лежала в ловушке собственного тела, способная лишь слышать и чувствовать. Неспособная кричать.       Это было худшее, что он мог с ней сделать.       Целитель Льюис снова встал рядом, только без очков и с опухшим глазом. Гермиона вложила всю свою ярость во взгляд, пока он обрабатывал её плечо и почерневшую руку, запятнанную тёмной магией.       Отовсюду слышался шёпот, но его не получалось распознать. Малфой стремительно удалился, оставив её наедине с целителем Льюисом, который перевернул её на живот.       Едва мужчина склонился над ней, прикрывая её изуродованную спину своей сгорбленной фигурой, как запах антисептика и трав ударил в нос.       — Я буду делать это через мантию, — прошептал он так тихо, что слова почти показались выдохом. — Никаких касаний. Обещаю.       Верный своему слову, он принялся за работу. Раны затягивались, пока его палочка просто парила в воздухе. Гермиона чувствовала, как дрожь его рук вибрирует в воздухе, разрезавшем между ними пространство, и её глаза защипало от этого маленького акта милосердия.       Целитель Льюис быстро залечил раны — далеко не так умело, как это можно было бы сделать без ткани и с непосредственным контактом, но достаточно, чтобы кожа сшилась. Он пробормотал восстанавливающее заклинание в сторону её обожжённой и разрезанной одежды, скрывая то немногое, что было видно, и перевернул её на спину.       Он взглянул на неё и слегка наклонил подбородок. Едва заметное движение, но для Гермионы оно прозвучало громко.       Это был дар содействия, благородства. Маленький акт неповиновения со стороны кроткого человека. Теперь общий секрет.       Гермиона недоумевала, почему он решил, что она это заслужила.       Он оставил её наедине с мыслями. Застывшие глаза уставились в потолок купола и серые облака, что находились над ним.       Несмотря на пасмурность, за последние годы это был, наверное, единственный светлый день, который она видела. Облака казались намного выше, чем она помнила, дальше, чем звёзды в ночь Отбора. Это было не совсем то же самое, что находиться снаружи. Она не чувствовала ветра и не ощущала приближающегося дождя.       Но если сосредоточиться, то можно вспомнить, как трава тянулась к небесам, когда падали первые капли. Запах жизни, когда дождь питал, взращивал и смывал грязь. Возобновление цикла.       Малфой встал перед облаками, будучи ростом с само небо. Она хотела сказать ему, чтобы он отошёл. Ему там было не место.       Подняв палочку, он снял оглушающее заклинание, но Гермиона оставалась неподвижной.       Смирившейся.       Серебро сменилось серостью, сливаясь с необъятностью за его спиной. Он был мраморным, невыразительным.       Гермиона подумала, не окклюменция ли это? Наверняка. Легилименция и окклюменция были близнецами: мастерство одним гарантировало, по крайней мере, владение другим.       Если слова Волдеморта были правдой, тогда, возможно, она могла бы попытаться освоить и вторую способность.       — Осталось одно испытание, Грейнджер, — речитативом произнёс Малфой, опуская её палочку рядом с ней. — Я бы сказал тебе не разочаровывать меня, но, уверен, ты найдёшь способ.       Она лениво повернула голову, и в уголках её губ появилась тень улыбки. Боже, как она устала. Разве он не устал?       — Ещё раз, и всё закончится. Почти конец.       Ещё раз. Затем первый этап. Затем свобода.       Ещё два шага до долгожданного отдыха.       Гермиона осторожно села. После перенесённых пыток она чувствовала себя на удивление легко. Впрочем, после вспышки всё обычно успокаивалось.       Малфой уже отступал к толпе, которая быстро переключила внимание в слабой попытке скрыть изумление.       На этот раз Гермиона не стала искать взглядом Волдеморта. Она уже трижды превзошла его.       Оставив палочку на земле, она приблизилась к последнему кругу в конце двора, где в одиночестве стоял большой деревянный сундук.       Едва она ступила внутрь, раздался скрипучий голос Амбридж:       — Мисс Грейнджер, в последнем испытании вы встретитесь с боггартом.       Гермиона фыркнула. Боггарт? И всё? Она одолевала его ещё на третьем курсе.       — Это испытание страхом. На вашей палочке стоит блок на использование заклинания ридикулус. Вы должны поймать боггарта другими способами до истечения времени. В отличие от остальных, это испытание будет оценено как пройденное или проваленное.       Значит, автоматический провал. Если только боггарт не примет форму существа, с которым она могла сразиться, другого способа победить его не было. Боггартов нельзя было убить, они лишь исчезали обратно в тёмные углы, из которых появлялись. А поскольку Гермиона даже не взяла с собой палочку, она знала результат наперёд при любом раскладе.       — У вас будет две минуты. Если вернёте существо в сундук в установленный срок, то заработаете пять очков. Если нет — ноль.       Это испытание было фикцией. Блокировка ридикулуса превращала возможность победы в подбрасывание монеты. Шансы сильно менялись в зависимости от того, какой страх испытывал Чемпион. Это было нечестное состязание, хотя, чего она, впрочем, ожидала? Это испытание существовало только по одной причине…       Выявить слабости Чемпиона.       Несомненно, чтобы другие Наследники могли обучить своих Чемпионов обратить это в свою пользу. Или, что ещё хуже, подстроить задания так, чтобы Чемпионы с менее желательными Наследниками проиграли. Волдеморт, по сути, мог использовать их коллективные страхи, чтобы выбирать, кого устранять на каждом этапе.       — Начинайте.       Задвижка поднялась, и под крышкой раздался глухой удар.       У Гермионы не было времени подумать о том, с каким страхом ей придётся столкнуться. Их было слишком много. Смерть Рона, доживание своих дней в плену, люди в масках и окровавленные койки, дементор, запертый в тюрьме, два пустых зелёных глаза…       Изнутри вырвалось движение. Кружащаяся масса света и красок. Затаив дыхание, Гермиона ждала, когда боггарт изменит форму, но он просто, кружась, завис в воздухе.       Секунда. Две.       Похоже, он размышлял. Словно взвешивал, какой из её страхов воссоздать.       Гермиона шагнула вперёд, чувствуя нетерпение от его нерешительности.       Тем не менее масса продолжала вращаться.       Ещё один шаг. Другой.       Ожидание было мучительным. Она хотела знать. Она хотела, чтобы всё закончилось.       Наконец, когда она сократила расстояние настолько, что при желании могла его коснуться, масса начала уменьшаться.       Уменьшаться.       Уменьшаться.       Пока она не смогла выставить руку, чтобы взять его.       В её протянутую ладонь упало яблоко.       Она ждала.       Ничего не происходило.       С трибун донёсся смех. Её это даже не разозлило — она была согласна.       Гермиона Грейнджер боялась яблок. Какой абсурд.       И всё же по позвоночнику пробежала дрожь. Зловещее присутствие лишало рациональности, оставляя только страх.       Сначала шёпот был тихим. Настолько тихим, что она едва могла расслышать его сквозь стук сердца. Необъяснимым образом Гермиона наклонилась к нему. К яблоку.       Смех начал затихать, пока не остались только ровные удары в груди.       Шёпот откликался на размеренный ритм, скандируя в такт.       Ешь. Ешь. Ешь.       Гермиона наклонилась ещё ближе. Заворожённая переливающимися цветами фрукта. Его кожура танцевала красно-зелёным вихрем. Не зная, как себя преподнести.       Гермиона, словно околдованная, осторожно прижалась к нему губами. Всего лишь прикосновение. Всего лишь проба.       Шёпот стал лихорадочным, горячим и тяжёлым.       Только когда она вонзила в него зубы, всё смолкло, и она поняла — слишком поздно, — что, возможно, всё это время шептала именно она.