Кубок теней

      Как только мякоть коснулась языка, Гермиона оказалась на незнакомой поляне. Вокруг большого костра в её центре вращались фигуры в изумрудных плащах, затенённые ночным небом.       Женщина возвышалась над преклонённым мужчиной. Хотя он был связан, но с трепетом смотрел на амазонку. От неё нельзя было оторвать глаз. Её кожа и замысловатые косы, украшенные драгоценными камнями, мерцали при каждом движении. Женщина излучала силу и неземную красоту.       Богиня среди людей.       — Ешь, — прошипела она, поднося яблоко к его рту, словно зажаренного поросёнка.       Он судорожно повиновался, поглощая фрукт, подавляя стоны и вздохи.       Съев, он перевёл на неё выжидающий взгляд.       — Овладей страхом, и ты овладеешь смертью, — громко произнесла она, не отрывая взора от лица мужчины, который начал содрогаться.       Он рухнул на бок, его зрачки, полыхнувшие ужасом, расширились, уставившись в пустоту.       Гермиона не понимала, на что смотрит, — только то, что, какой бы ритуал ни проводился, он был пропитан тёмной магией.       Мужчина начал корчиться и кричать от ужаса, а уже через секунду панически поднялся на ноги. И нырнул головой в огонь.       Гермиона не смогла сдержать испуганного возгласа, когда мужчину охватило пламя. Его бьющееся тело поглощала зелень, а плоть пузырилась.       Фигуры начали танцевать быстрее, их пение становилось громче, и женщина возвела руки к небу.       Она с высоко поднятой головой медленно вошла в оранжевое пламя, и её одежда загорелась. В отличие от мужчины, огонь вокруг неё оставался оранжевым, даже когда её кожа обуглилась и стала шелушиться.       Едва она исчезла из виду, пение прекратилось. Все затаили дыхание, глядя на ревущее пламя.       Невероятно, но женщина вышла. У Гермионы свело внутренности, когда она увидела, что с ней стало. Некогда красивая кожа расплавилась, глазницы опустели, волосы сгорели дотла.       Но с каждым шагом, удалявшем женщину от огня, её тело словно восстанавливалось. Плоть сплеталась, кожа сшивалась, волосы росли. Пока обнажённая женщина снова не стала прежней. Рождённая заново.       Сцена сменилась, и на этот раз на коленях у огня стояла уже Гермиона.       Все исчезли, кроме той самой женщины, которая вскоре опустилась напротив неё.       Контраст был поразительным.       — Прошу, — прошептала женщина, крепко сжимая руки Гермионы.       Вся сила, вся красота, некогда наполнявшая эту женщину, исчезла. Её кожа стала пепельно-бледной, лишённой жизни. Но пленили Гермиону именно её глаза. Налитые кровью и умоляющие.       — Прошу, помоги мне, — промычала она.       Гермиона попыталась отстраниться.       — Я… я не понимаю.       — Ты можешь всё исправить, — умоляла она сквозь всхлипы. — Ты можешь спасти нас.       — Я не могу… я не знаю.       Женщина сунула ей в руку что-то твёрдое.       — Ешь, — умоляла она, — ешь целиком. Быстро.       Гермиона опустила взгляд на их соединённые руки и увидела яблоко с пляшущей смесью красной и зелёной кожуры.       Руки обхватили её лицо, притягивая к отчаянному взгляду женщины.       — Вытащи меня из этого ада, — прошептала она. — Освободи меня.       — Я…       — Ешь.       Гермиона взвесила все «за» и «против» подобно тому, как сделала, когда яблоки впервые появились в её камере в Азкабане.       Съесть и умереть. Съесть и жить. Съесть и постичь неизвестную судьбу.       Не есть и гадать обо всех «что если».       Любопытство было болезнью, всегда мучившей Гермиону, оно было движущим фактором многих её лучших — и худших — решений.       Она не хотела прислушиваться к предостережению из маминой «Белоснежки». Были вещи и похуже, чем вечный сон.       Поэтому Гермиона уступила любопытству и сделала первый укус. Она едва не задохнулась, когда языка коснулся его вкус. Пепел, гниль и горечь взорвались на рецепторах.       — Нет, пожалуйста! — взмолилась женщина, прижимая яблоко к лицу Гермионы, пока та кашляла и отплёвывалась. — Прошу, не останавливайся! Быстрее.       Отчаяние женщины удвоило в Гермионе чувство срочности, и она, сморщившись, проглотила.       Холод обуял желудок, распространяясь по каждой клетке. Привносящее комфорт оцепенение, которое она привыкла ассоциировать с железными решётками на окнах и плащами-тенями.       Голова закружилась, а руки сами по себе поднялись, прижимая яблоко к губам. Вновь и вновь — Гермиона вгрызалась в почерневшую мякоть плода.       — Спасибо, — шептала женщина, — благослови тебя.       Её мысли о том, кем была эта женщина, начали рассеиваться вместе с загадкой о том, кто приносил плоды в первые годы её заключения.       Всё улетучилось — даже мысли о красном и зелёном.       Эйфория завертела Гермиону, вокруг и внутри неё распространялись холод и тьма. Здесь она чувствовала себя в безопасности.       Открыв глаза, Гермиона поняла, что стоит на коленях в чёрном тумане. Женщина напротив теперь плакала открыто. Части её тела начали стираться, превращаясь в прах.       Но она не выглядела испуганной. Да и зачем? Они были в темноте, которая была их обителью.       Когда Гермиона надавила на сгнившую сердцевину, женщина полностью рассыпалась, оставив после себя в этой непроглядной тишине лишь пепел.       Последний раз сглотнув, Гермиона почувствовала толчок в груди. Тени, окружавшие её, начали танцевать, лаская кожу. Маня.       Низкое гудение, живущее в её крови, стало громче. Шёпот на незнакомых языках. Давно забытые молитвы. Неспетые песни.       Их холодная ласка опьяняла, и Гермиона нырнула глубже. Они расступились, открывая ей вид на спрятанное сокровище.       Стена изо льда, с которой непрерывно капала вода, обнажая камень. На его поверхности были выгравированы руны, окрашенные красным. Кровь густо стекала вниз, становясь чёрной при достижении земли.       А из чёрных луж поднимались тени. Размножаясь, разрастаясь, процветая. Возобновление цикла.       Она вдыхала новое, погребая себя под тьмой.       Никогда в жизни она не чувствовала себя как дома больше, чем сейчас.       Дом.       Словно услышав её мысли, тени вспыхнули чёрным шквалом, потянув её за собой сквозь темноту.       Она поняла, что смотрит сквозь зарешечённое окно в тусклую комнату.       Там сидела крупная фигура. Склонив голову, она примостилась на краю коричневой койки, уставившись вниз.       От осознания у Гермионы перехватило дыхание.       — Дэррил? — прохрипела она.       Фигура тут же вскинула голову, являя её взору пустые глаза, которые знали каждую её часть.       Гермиона всхлипнула, протягивая руку через решётку.       — Дэррил!       Дэррил забился по комнате, отчаянно ища источник звука.       — Я здесь! — закричала она. — Дэррил, я прямо здесь!       Но существо её не видело. Он разрывал клетку на части, ревя от безысходности.       Тени вокруг сгустились, намереваясь увести Гермиону прочь от дома.       По позвонкам пробежали мурашки — чувство, порождённое инстинктом.       Кто-то наблюдал за ней.       Гермиона крепко вцепилась в прутья, а тени всё тянули: то ли к неизвестному зловещему присутствию, то ли от него, она не знала.       В последней отчаянной попытке она изо всех сил закричала, молясь, чтобы Дэррил услышал.       — Я вернусь за тобой! Я обещаю! Обещаю!       А потом её втолкнуло в эфир. Крики оборвались, когда её потянуло течением. Потеряв всякое чувство направления, Гермиона забилась в чернильных щупальцах, которые всего несколько мгновений назад ласкали её нежными касаниями.       Теперь они топили её, их тяжесть давила на грудь, пока паника всё нарастала.       Они не причиняли ей боли, может, они реагировали на её обострённые эмоции? Вдруг, если расслабиться, они отпустят её. Вдруг у неё получится вернуться домой.       Задача оказалась не из лёгких, поскольку Дэррил находился совсем близко, а она не могла добраться до него. Но Гермиона заставила себя дышать ровно, втягивая в лёгкие клубы тьмы, которые продолжали надвигаться на неё.       С каждым вдохом она всё больше и больше расслаблялась, пока совсем не перестала обращать внимание на темноту. Это даже успокаивало: гроза за окном, пока она была в безопасности внутри.       Гермиона не помнила, почему вообще хотела уйти. Она могла просто остаться здесь, паря в темноте.       Гермиона не помнила, как родилась, но ей всегда было интересно, какими должны быть первые мгновения жизни. Выдернутая из мира сырости с деформированным черепом для более лёгкого прохождения сквозь таз матери. Должно быть, было больно протискиваться по узким родовым путям, пока её вытаскивали из единственного известного безопасного места в комнату света и резких звуков. Заставляли втягивать воздух в крошечные лёгкие, которые до этого всегда были неподвижны. Возможно, младенцы знали что-то, чего не знали остальные, раз их первым действием был крик.       Но она не помнила. Ей говорили, что её рождение было моментом красоты и радости.       И когда чья-то рука схватила её за запястье, обжигая холодную кожу, и вытащила из мира спокойствия на свет, Гермиона поняла, что это была ложь.       Осознание реальности обрушилось на неё, и она распознала знакомый лазарет, оказавшись снова на больничной койке, будучи далеко от места проведения испытаний.       Малфой, чьи волосы были мокрыми от пота, тяжело опустился в кресло.       — Ты, — выдохнул он, — не стоишь таких хлопот, грязнокровка. Если бы не связь, я бы убил тебя сам — и к чёрту Турнир.       Его слова были холодными, и Гермиона не сомневалась, что он говорил серьёзно, но его злость была приглушена. Просачивающаяся усталость успокаивала ярость.       Она смотрела на него, на эту непробиваемую силу, которая за день превратилась в человека.       — Три простых задания, и в каждом ты пыталась покончить с собой. Ты действительно настолько жалкая? — выплюнул он.       Гермиона не ответила, предпочтя закрыть глаза. Может, если хорошо сосредоточиться, она сможет вернуться туда.       — Грейнджер.       Если увиденное было правдой, значит, Дэррил всё ещё находился в тюрьме. Должен был быть способ вытащить его. Возможно, она смогла бы…       — Грейнджер, открой глаза и посмотри на меня.       Питон подчинился его приказу, заставляя её тело повиноваться. Она уставилась на морщинку между его бровями, не желая давать ему ещё одну возможность проникнуть в её разум.       — Ты понимаешь, что здесь происходит? Что стоит на кону? — он вздохнул. — Ты хоть знаешь, кто ты сейчас?       Она знала. Гермиона Грейнджер. Чемпион. Грязнокровка. Заключённый женского пола 331. Всё это не имело значения. И не будет иметь значения, как только начнётся первый этап.       Гермиона хрипло рассмеялась — отрывисто, ломано.       — Говорят, что я умнейшая ведьма своего поколения.       Малфой нахмурился.       — Может, когда-то и была, но сегодня ты чуть не потерялась в собственном разуме. Если бы я не вытащил тебя, ты была бы всё равно что мертва.       — Жаль, — пробормотала она.       — Значит, план прежний? Не повиноваться и умереть?       — Ты тоже умрёшь.       Он злобно усмехнулся.       — Для тебя это имело бы огромное значение?       — Это поможет другим, — её смерть была единственным преимуществом, которое она могла им предложить.       — Кому, Уизли? — он рассмеялся. — Ты серьёзно думаешь, что у него есть шанс чего-то добиться без тебя? Он — посмешище. Ужасный лидер, а Чемпион и того хуже. Что он будет делать, когда задание потребует от него задействовать его бесполезный мозг, м?       Сидя на своём месте, Малфой наклонился, продолжая насмешливо бить словами.       — Он покойник. А твоя смерть лишь быстрее убьёт его.       Гермиона отпрянула, когда его мятное дыхание коснулось её лица.       — Он прекрасно выживал без меня, — ответила она. — Все они.       — И всё же… — протянул Малфой, придвигаясь ближе. — Посмотри, где они.       Гермиона затаила дыхание, напрягшись всем телом, когда он отстранился и небрежно откинулся на спинку.       — Дело в том, что ты сошла с ума, — заметил он как ни в чём не бывало. — Но ты достаточно умна, чтобы ещё быть полезной. Если преодолеешь комплекс мученика, то сможешь сделать так, чтобы Уизли дошёл до финального этапа. А потом уже убьёшь себя, тогда, может, твоя смерть действительно чего-то да будет стоить.       Гермиона ощетинилась, на языке вертелся острый ответ. Его слова задели. Не из-за оскорбления, а из-за правды. Она могла помочь Рону, она знала. Будучи скорее живой, а не мёртвой.       Просто она не хотела.       Внезапно появился целитель Льюис, чьи глаза были красными и слезились. Жёлтая паста была густо размазана по распухшей коже.       — Мортифер, — он вежливо кивнул, поворачиваясь к ней. Выражение его лица смягчилось. — Я за боггартом.       Малфой хмыкнул в знак согласия, жестом веля целителю подойти к пациенту.       Гермиона вздрогнула, когда он пробормотал заклинание над её животом, водя руками в поисках существа, которое она невольно проглотила.       Малфой внезапно повернулся к ней, исказив от отвращения лицо.       — Какого чёрта ты вообще съела боггарта?       Ответ на этот вопрос Гермиона даже не могла сформулировать в голове. Произошедшее казалось ей сном — она не понимала, что, съев гнилое яблоко в своём видении, она также съела его наяву. То ещё было зрелище, наверное.       При мысли о замешательстве Волдеморта уголок её рта дёрнулся вверх.       — Проголодалась, может, — тупо ответила Гермиона.       Малфой хмыкнул, замолчав, пока целитель Льюис накладывал заклинание за заклинанием.       Минуты тянулись.       — Доставай уже, — нетерпеливо рявкнул Малфой.       Руки целителя дрожали.       — Сэр, его… его нет, — выдохнул он. Лихорадочно сотворяя заклинания, он терял все краски на лице.       — Конечно, есть… Ты видел, как она ела эту чёртову хрень. Они не могут умереть, так если его там нет, то где он?       Целитель отступил, и ужас в его взгляде свинцом пронзил её внутренности.       — Сэр, в теле мисс Грейнджер нет никаких следов инородного тела. Боггарт… исчез, — выдохнул он.       Малфой нахмурился.       — Это невозможно, — отрезал он, вытаскивая палочку и накладывая шквал собственных чар. — Они любят тёмные грязные места. Что может быть лучше, чем спрятаться в крови Грейнджер, — прошипел он, ища магический отпечаток существа.       Но ничего не было.       После неудачных попыток Малфоя целитель Льюис неуверенно заговорил:       — Я могу вызвать рвоту, хотя, учитывая её состояние, это не…       — Вперёд, — отрезал Малфой.       Волшебник склонил голову.       — Да, Мортифер.       Малфой расхаживал по лазарету, пока целитель набирал тёмно-зелёную жидкость, осторожно поднося к её рту.       Выполнив его указания, Гермиона проглотила субстанцию, стремясь изгнать из себя пропавшее существо. Хотя в глубине души она уже знала.       Желудок сильно скрутило, и её вырвало до боли в горле. Изо рта вырвался сгусток пепла и разложения, приземлившись на белые простыни, натянутые на колени.       Гермиона оцепенело уставилась на эту чёрную кучу. Сердце колотилось, глаза слезились.       Куча не двигалась.       — Блядь, — выдохнул Малфой.       Целитель Льюис поворошил её палочкой, отодвинувшись от Гермионы как можно дальше.       — Он… он переварен, — выдохнул он. — Он… мёртв.       Малфой рухнул на своё место, издав недоумённый смешок.       — Похоже, это и есть ответ на извечный вопрос? — хмыкнул он, в замешательстве качая головой. — Как убить боггарта: бойся фруктов и съешь эту херовину.       Несколько секунд все трое неподвижно смотрели на чёрную массу. Они были в равной степени изумлены и шокированы этим открытием.       — Жизненные показатели, — внезапно гаркнул Малфой, щёлкнув пальцами в сторону целителя.       Волшебник дёрнулся в ответ, телом пытаясь угнаться за кипящим мозгом.       — Ты что, оглох? — рыкнул Малфой. — Проверь её жизненные показатели.       Целитель Льюис так и поступил, хотя и неуклюже: над её кроватью слабо вспыхнули парящие руны. Диагностика не выявила никаких изменений. Она по-прежнему была покрыта оранжевыми и жёлтыми пятнами — признак слабого здоровья. Но её магическое ядро сияло ярко-зелёным цветом.       — Мерлинова борода, — прошипел Малфой, растерянно сжав переносицу.       Гермиона нахмурилась. Бессмыслица. В неё стреляли заклятиями, её пытали — её жизнь чуть не оборвалась.       Ей должно быть хуже.       — Замечательно, — выдохнул целитель Льюис, лихорадочно переводя взгляд с неё на диагностические чары.       Гермиона не чувствовала себя замечательно.       — Придётся провести дополнительные тесты, — быстро оповестил волшебник. — У меня есть коллега, которая специализируется на тёмных существах, мы могли бы попросить её осмотреть останки.       Целитель взволнованно повернулся к Малфою.       — Я буду накладывать диагностические чары каждый час в течение следующих нескольких дней. Это открытие монументально. Оно может изменить наше представление…       Лицо целителя Льюиса внезапно стало безучастным.       — Этого вполне достаточно, — протянул Малфой, встретившись стальными глазами с пустым взглядом целителя.       Гермиона в ужасе посмотрела на Малфоя. Его руки казались расслабленными, а палочка была спрятана. Ни по каким внешним признакам нельзя было определить, что Малфой применял легилименцию.       Впервые она посмотрела на него с лёгким страхом.       Его серебряные глаза обратились к ней, но… целитель Льюис продолжал оставаться безучастным.       — Как ты узнала? — спокойно спросил Малфой. Слишком спокойно.       — Я… — Гермиона с трудом обрела дар речи. — Что?       — Боггарт, — уточнил он. — Как ты узнала, как его убить?       — Я не знала, — честно прошептала она.       — Тогда почему?       Она замерла. Действительно — почему.       Побуждение. Инстинкт.       Правда заключалась в том, что она не знала, как убить это существо. Ни один волшебник не знал.       Но боггарт знал.       Она вспомнила отчаявшуюся, умоляющую и гниющую женщину. Родственная душа — просящая об избавлении от бессмертного существования.       — Она попросила меня, — выдохнула Гермиона, и этот ответ поразил её, как удар бладжера. Боггарт был живым. Разумным.       Запертым.       Это был не тот ответ, которого ожидал Малфой: в его взгляде промелькнуло разочарование.       — Это всё усложняет, — вздохнул он, проводя ладонью по лицу. — Я не могу допустить, чтобы тебя осматривала команда исследователей так близко к Турниру. Мне нужно больше времени. Нам нужно замедлить разрушение твоего разума.       Он ей не поверил. Да и с чего бы?       — Удачи, — с горечью ответила Гермиона.       Малфой трансфигурировал пустой флакон в металлическую шкатулку и, призвав в её полость чёрную рвоту, запечатал крышку. Быстрые очищающие чары — и испачканные простыни снова белые.       — Ты не заметил ничего необычного. Её вырвало, и мы заперли его здесь, — послышался тихий голос. Лицо целителя исказилось, пока Малфой перестраивал его воспоминания.       Из левой ноздри целителя Льюиса потекла тонкая красная полоска, которую Малфой быстро убрал заклинанием.       Собираясь уходить, он повернулся к ней, аккуратно зажав коробку под мышкой.       Лёгким движением руки Малфоя Питон завибрировал, заставляя Гермиону выпрямиться и на негнущихся ногах направиться к нему.       — Думаю, беспокоиться о том, что ты знаешь, мне не нужно? — протянул он, ухмыляясь. — Никто не поверит ни единому твоему слову.       И с этим он направился к выходу из больничного крыла, а её дрожащие ноги были вынуждены последовать за ним.       Когда они добрались до двери под аккомпанемент шагов, эхом отдающихся по полированному полу, целитель Льюис вернулся к своим делам, а его перо записывало на пергаменте мысли, не принадлежавшие ему.