Монета

Нирмея лежала в больничном крыле. Битва с Ранроком уже ускользала из памяти, как будто никогда и не случалась. В ее жизни в последнее время было так много битв, так много открытий и испытаний, что они уже не казались реальными — будто она читала книгу о чужих приключениях, уверенная, что с главным героем ничего не случится. Даже смерть профессора Фига казалась лишь фактом, который стоило осознать, но не получалось. Конечно, после битвы её положили в больничное крыло. Излишняя мера — древняя сила кипела внутри неё, показывая, что может быть созидающей, раны затягивались от половины глотка зелья Виггенвельда. Весь год в круговерти приключений она думала, что, когда всё закончится, она сразу упадет на кровать и не встанет ближайшие пару месяцев, но на практике оказалось совсем иначе. Ним лежала в кровати, покачивая ногой от скуки, и пыталась сосредоточиться на учебнике трансфигурации. Дверь в палату открылась — ей выделили отдельную палату, за особые заслуги перед Хогвартсом. Показался Оминис, Ним не смогла сдержать радостной улыбки, тут же убирая учебник. — Оминис! — она окинула его взглядом, тут же насторожившись. — Все впорядке? Он выглядел еще бледнее, чем обычно. И совершенно вымотанным и истощенным, будто свеженький инфери. Глаза Ним тут же заметили тревожную деталь — знакомую дрожь его тела. — Что произошло? Он осторожно присел на край постели. Достал из кармана ладонь, уронил на одеяло перед ней что-то маленькое, но увесистое. «Это монета», — Ним подобрала, покрутила в руках заурядный, ничем не примечательный галеон. — Помнится, ты заключила со мной спор о том, что Себастьян, — он сделал паузу, видимо, ругаясь со своим воспитанием, — ссыт мне в уши, — дословно процитировал Оминис. Его голосу недоставало привычной теплоты и выразительности. — Что он опять натворил? Ним взяла обеими руками его ладонь. Хотелось потянуть его на себя, уложить рядом и закутать в одеяло — но школьная медсестра никогда не простила бы им такое вопиющее попрание общественных норм. Оминис обвел рукой палату, намекая, что это не место для подобных обсуждений. — Как ты? Стоило мне только отлучиться из Хогвартса, я возвращаюсь и узнаю, что здесь была битва и ты в одиночку сражалась с Ранроком. — Прошу заметить, еще и с Руквудом до этого, — подняла палец Ним. — Он сказал занимательную вещь — это он наложил проклятие на Анну. — О, — только и ответил Оминис. Словно напоминание о проклятии вновь расстроило его. — Ну и, справедливости ради, я сражалась не одна — практически все преподаватели защищали Хогвартс. Она переплела пальцы с его, гладила его ладони, и вскоре Оминис начал оттаивать, прикасаться в ответ. Легкая улыбка появилась на его лице. — Кажется, вещи идут на лад, не так ли? — Кажется, — улыбнулась Ним. — Нам столько всего надо обсудить, но это пока подождет. Поправляйся. Хочешь, я принесу тебе что-нибудь из кухни? Ним помотала головой. — Нет смысла, думаю, меня уже завтра выпустят. Встретимся тогда в Выручай-комнате перед занятиями? Из коридора раздался голос медсестры, оповещающий, что их время закончилось. — Конечно. Оминис склонился над ней. Один поцелуй — медленный и нежный — в губы. Другой — короткий и ласковый — в лоб. *** Ночь, проведенная в больничном крыле, казалась Ним самой долгой и скучной в жизни. Вот и стоило пробираться сюда под чарами невидимости в обход старост и медсестры, чтобы потом оказаться запертой в этом унылом месте? Она написала ответ на письмо тетушки, которая была крайне обеспокоена событиями в Хогвартсе и участием Ним в них, и попыталась поспать. Наутро её, наконец, отпустили, и Ним отправилась на завтрак. Во время завтрака Оминис поднялся из-за слизеринского стола и, как ни в чем не бывало, сел рядом с ней. Вёл он себя абсолютно приличествующее, как если бы дело происходило среди его сокурсников, но самого факта было достаточно, чтобы запустить целую волну сплетен. Позавтракав, они направились к назначенному месту — выручай-комнате. Усадив Оминиса на облюбованный диван и наложив вокруг заглушающие чары, чтобы домовик не развешивал уши, Ним приступила к расспросам. — Подожди. Сначала кое-что другое, — улыбнулся Оминис. — Кто-то успел отпраздновать свое шестнадцатилетие два дня назад, не так ли? — О да, празднование было незабываемым, — Ним откинулась на подушки, вспоминая, какими насыщенными были последние дни. — Это тебе, — он протянул ей небольшой футляр. В нём оказалась рукоять для палочки — белая, в тон, со вьющимся узором из серебра. — Я знаю, что ты их коллекционируешь. Надеюсь, она украсит твою коллекцию и будет напоминать обо мне. — О, Оминис, спасибо, — Ним расцеловала его лицо, каждую родинку, пока он с довольной улыбкой подставлялся под ее губы. Сразу же достала свою палочку и примерила обновку. — Сидит, как влитая. И очень удобна в руке. Спасибо! Оминис обнял её, награждая ответным поцелуем. — Что ж. Стоит перейти к делу, иначе мы безбожно опоздаем на историю магии. — Что за упущение! — хмыкнула Ним. Оминис сдвинул брови, уже не разделяя ее дурашливое настроение. Стал рассказывать о произошедшем в катакомбах. — Что ж, при всех исходных обстоятельствах, это вполне хороший исход, — резюмировала Ним. — Все живы, реликвия уничтожена, Анна больше не страдает, а Себастьян дал обет. Ну, то есть, я не хочу сказать, что мне не жаль мистера Сэллоу или что я считаю, что Себастьян поступил верно… — Я тоже испытываю больше сочувствия и расположения к Анне, как бы это ни обличало мое лицемерие, — кивнул Оминис. — И что Себастьян намерен делать дальше? Он продолжит искать лекарство для дяди? — Не знаю и знать не хочу, — отрезал Оминис. Затем добавил: — Конечно, если бы он хотел искупить, что натворил, ему стоило бы — но не в тёмных искусствах, разумеется. А теперь ты расскажи, на твою долю выпали события не в меру грандиознее. Что ж, рассказать было что… Ним вздохнула, собралась с мыслями, начиная рассказ еще с испытания Сана Бакара — с того, как он остановил Исидору Авадой. Оминис слушал, покачивая головой в такт её словам. Такой строгий и задумчивый, он казался особенно привлекательным. — Я понимаю, к чему ты клонишь, — кивнул он. — Знаешь, иногда я думаю, — его тон стал жёстче, брови нахмурились, — что тогда, в скриптории, мне стоило самому использовать Круцио на Себастьяне. Может, это вбило бы в него немного ума. Все равно… всё равно я уже применял это заклятие. Ним пораженно смотрела на Оминиса. — Ты бы не смог, — возразила она. Оминис горько усмехнулся. — Не смог бы. Но что мешает мне возвращаться в тот момент и думать, что стоило сделать? Ним продолжила свой рассказ — про уникальную палочку, про Руквуда, про последнее хранилище и Ранрока, превратившегося в дракона… — Так и что стало с запечатанной силой? Вы вернули ее обратно? Ним набрала воздуха в лёгкие. — Я… поглотила её. — Ты сделала что? Оминис замер. Повернул голову в её сторону, как будто мог что-то рассмотреть на её лице. — Я решила, что так будет лучше, — Ним судорожно вспоминала аргументы, которые репетировала в своей голове не один раз перед этим разговором. — Лучше!.. — Ним ожидала, что он будет злиться, но он издал недоверчивый смешок. — Почему, Ним? — Во-первых, разве можно оставить всю эту силу лежать и надеяться, что через сотню лет на неё не наткнётся кто-то… — Злонамеренный? Или молодой, наивный, самонадеянный? — Оминис… — Разве профессор Рэкхем не предупреждал тебя? Разве не в этом был смысл всех этих испытаний — не дать тебе превратиться в очередную Исидору? — Я бегала по всему краю, проходя их испытания, сражаясь со стражами, ища подсказки! — взорвалась Нирмея. — Когда мне давали только обрывки воспоминаний! Никто мне не объяснял, как пользоваться моей силой! Никто мне не объяснил, что именно делала Исидора не так, почему именно эта магия опасна! — То есть просто факта, что она опасна, тебе недостаточно? — его голос звучал угрожающе спокойно, почти насмешливо. Это было страшнее всего. Он поднялся с дивана. Поднял свою палочку, будто собираясь уходить. — Я не хочу в этом участвовать. — Тебе и не надо участвовать, — Нирмея устремилась за ним. — Просто будь со мной, будь рядом, не дай мне натворить ошибок! — Меня достало, — отчеканил Оминис, — быть вашим якорем. Пытаться остановить, пока вы тащите меня по самому дну за собой. Оставь меня, Нирмея. Он развернулся и покинул выручай-комнату. Ним упала на диван. Внутри — отчаяние, злость и древняя сила, пульсирующая в такт ее ярости.