Монета

Он справился. К его собственному удивлению, вина не уничтожила Оминиса, хоть и осталась похоронена глубоко в груди. Жизнь продолжалась. Её образ ничем не отличался от того, который он вел и до. Будто даже стало легче, когда у него не осталось ничего — ни семьи, ни дома, ни наследства — кроме Ним, Себастьяна, Хогвартса: того, что он выбрал сам. У него появилась новая палочка. Послушная и удобная, она идеально подходила под все его нужды. Конечно, это не старая — лучший друг, почти часть души — но он привыкнет. Прямой кусок тёмного дерева в руке знаменовал новую веху в его жизни. Странное осознание пришло к Оминису. Раньше он отчаянно хотел сделать что-то, чтобы беды просто перестали случаться — защититься, перестраховаться, предусмотреть. Но каждый раз, когда он допускал мысль, что вот теперь вещи пойдут на лад, жизнь снова наносила удар. Теперь он понял: беды все равно будут происходить — но он справится и переживёт. Катастрофы будут случаться, люди будут ошибаться — такова жизнь. У него была Ним. «Справился бы ли я, если бы они не были рядом? Вряд ли. Не было бы, ради чего». Он был уже не тем человеком, что год назад — и, парадоксально, стал наконец больше похож на себя. Время близилось к зиме. Снег начал идти еще в конце ноября, но на их с Нирмеей прогулки это не повлияло. Они часто проводили время на улице, вели долгие разговоры, собирали ингредиенты, решали задачки Мерлина — целовались в укромных местах. Ним сидела на огромном каменном шаре, который они только что закатили в углубление. Оминис подошел ближе, положив руки по обе стороны от неё. Она тут же запустила пальцы в его волосы, посылая приятную волну мурашек нехитрыми массажными движениями. — Холодные, — Оминис перехватил её ладони, приложил к своей шее, согревая. Он чувствовал себя виноватым. Ним всегда была рядом — спасала его, утешала его, открывала ему, буквально, свои мысли, не давала недопониманиям и страхам разрушить то, что у них было. А что он мог дать ей взамен, кроме поводов для тревог? Он медленно выдохнул, не давая себе свалиться в очередной цикл самобичевания. Это же Ним, она не станет делать ерунды — если она всё ещё с ним, значит, он ей нужен. — Ним? — тихо позвал Оминис. — Что ты думаешь о будущем? — О будущем? — судя по тону, она нахмурилась. — Насколько далёком? — После школы. Она тихо вздохнула. Её пальцы поправили шарф Оминиса, начали перебирать бахрому на концах. — Понятия не имею. Я знаю, что ты хочешь тихой жизни в какой-нибудь пасторальной деревушке, и, в целом, меня такой вариант устраивает… — Мне сложно представить тебя в роли домохозяйки, — Оминис улыбнулся, но тут же, почувствовав двусмысленность, добавил: — То есть, конечно, я бы хотел создать с тобой семью, и мне всегда казалось очевидным, что мы с тобой рано или поздно поженимся, но хочешь ли ты пасторальной жизни? Ним замерла. — Я не знаю, чего хочу. То есть, сейчас мне хочется познавать и исследовать этот мир — я оказалась в нём совсем недавно — но кто знает, что изменится через год или десять. Может, я захочу остепениться, а может и нет. Она признавалась в этом, как будто в чём-то постыдном. Оминис подался ближе, обнимая. — Я хочу быть рядом с тобой в твоих исследованиях. — Не ты ли говорил, что мы сможем наслаждаться годами благополучия, если не будем лезть в неприятности? — припомнила Ним. Воспоминание о том разговоре развернулось в голове, дразня фантомными ароматами августовского солнца и ромашки. Прошло едва ли четыре месяца, а кажется — целая вечность. — Я поменял свое мнение. Мы будем жить недолго, но интересно, и с большой вероятностью умрем в один день. Ним захихикала. Оминис снял её с шара, прижал к себе, не отпуская на землю — слов не хватало, чтобы рассказать ей, как она дорога — будто частичка души, обретенная нежданно. — Смотри, — Оминис выпустил её из объятий, скользнул рукой к изнанке собственной мантии — всё это время он носил с собой брошь матери, приколотую ко внутренней стороне, всё никак не собираясь с мыслями поговорить об этом. Наверняка Ним и так заметила и тактично молчала. Оминис отцепил украшение и протянул Ним. — Это ведь она, не так ли? — Да, — сразу узнала Ним. — Я вижу свечение. Сейчас уже сложно было сказать с уверенностью, была ли эта вещица оставлена на виду исключительно как проверка на вшивость — не позарится ли грязнокровка на плохо лежащую ценность? — или капелька древней магии в ней намекала на большую осведомленность и некий план. В любом случае, это была интригующая находка. Ним с интересом вертела вещицу в пальцах. — Я бы могла вытянуть магию из броши, но меня больше интересует, зачем её заколдовали. И кто? — У неё довольно долгая и приметная история. Она досталась Гонтам от Сейров, это мрачная и грязная история, — как и почти любая, связанная с его семьёй. — Думаешь, кто-то из Сейров был способен видеть следы древней магии? — Не исключено. В любом случае, что-то выяснить будет сложно — последняя из Сейров сбежала в Америку еще в семнадцатом веке. — Основательница Ильверморни, — вспомнила Ним. — Да. Думаю, имеет смысл порыться в архивах и поискать намёки, не владел ли кто из Сейров необычными способностями. *** Подсказка пришла нежданно — от Себастьяна, которому стало любопытно, что же они там затевают. — Я уже видел такой символ, — сказал он, рассматривая украшение. — Символ? Оказалось, что форма броши — не просто симпатичная загогулина. — В запретной секции была книга с такой же штукой на обложке. — Что за книга? Название, автор? — тут же встрепенулся Оминис. — Я уже и не помню, — пожал плечами Себастьян. — Вроде, с жёлтой обложкой. Мы можем пробраться в запретную секцию, и я попробую её найти. Конечно, Себастьян бывал в запретной секции так же часто, как на отработках — эти события удивительно коррелировали. — Не надо никуда пробираться, — вздохнул Оминис. — Я попробую получить разрешение. Ним, мы пойдём к профессору Гекат, расскажем ей про наши эксперименты с воспоминаниями — там много всего занятного насобиралось, думаю, ей будет интересно продолжить исследование и она не откажет нам в дополнительной литературе. Этим же вечером они оказались в кабинете профессора. Однако, Оминис недооценил ее дотошность и проницательность. — Однако, запретная секция вам понадобилась не только для исследования, не так ли, молодые люди? Пока Оминис размышлял, стоило ли отрицать обвинения, в диалог вступила Ним. Она выложила всё как на духу: что Хранители оставили её, что после смерти профессора Фига у неё нет ментора — ни одного взрослого, к которому она может обратиться за помощью и советом, — что она не знает, что делать с этой силой, и боится использовать её во вред — ведь её столько раз предупреждали, но так и не объяснили подводных камней. В её голосе отчетливо звучали слёзы. Оминис не выдержал, невзирая на присутствие профессора, притянул Ним к себе, обнимая, вытирая слёзы с её лица. «Она мне ничего не рассказывала», — с горечью думал он. — «Утешала меня сама, но не делилась грузом, который выпал на её собственные плечи». Это было невыносимо — чувствовать себя настолько бессильным. Не мочь облегчить её проблемы, а быть лишь обузой. Профессор Гекат заварила чай, плеснула туда успокоительного бальзама и протянула кружку Ним. Стала расспрашивать, что уже известно о древней магии — не так уж и много. В конце концов, она всё же написала им разрешение, строго-настрого наказав им сообщить, если они соберутся заняться чем-нибудь опасным. Уже на следующий день жёлтая книга с неизвестным символом на обложке была у них.