Монета

Оригинал рукописи отдали профессору Гекат, конечно же, оставив себе копию. На несколько недель Ним и Оминис погрузились в изучение старинного текста. Это оказался дневник: дневник Сабранн Сейр, колдуньи, владеющей древней магией — и использующей её для исцеления. Ним не могла сдержать ликование, когда поняла, что именно попало им в руки. Это был не просто дневник, настоящий журнал с экспериментами и наблюдениями, практически руководство. Кроме драгоценной информации, рукопись повествовала о судьбе Сабранн. Она была дочерью Бродерика Сейра — чистокровного мага, исследователя в области трансфигурации, выдающегося учёного своего времени. Отец не отдал её в Хогвартс, учил сам — и, подражая отцу, Сабранн вела свой дневник-журнал, исследуя грани своей уникальной способности. Исцеление забирало силы безвозвратно, и она собирала крохи древней магии, чтобы затем использовать их во благо. Когда девушка повзрослела, у неё завязался роман с маглорождённым волшебником. Её отцу это не понравилось. Сперва, щадя чувства дочери, он просто пытался отвадить ухажёра, но тот был настойчив. В итоге Бродерик использовал свой коронный ход — проклял его, навсегда превратив в барашка. Сабранн использовала древнюю магию, чтобы разрушить колдовство. Но необратимое проклятие потребовало слишком много сил — забрало всё до последней капли, убив девушку. Последние записи в дневнике были сделаны другой рукой. Бродерик, разбитый и опустошённый смертью дочери, так и не смог убить её возлюбленного, как намеревался — это сделало бы её жертву напрасной. Он забросил свои собственные исследования. Дочь же похоронил вместе с её дневником, сочтя знания об исцелении опасными для самого же одарённого древней магией целителя. — Грустная история, — сказал Оминис. Девушка, чей скелет они обнаружили в пещере, вызывала у него искреннее сочувствие — она была хорошим человеком, но умерла молодой, и память о ней была утрачена, и не осталось даже портретов — ничего, кроме дневника. В этом была такая несправедливость. Ним же как будто была больше обеспокоена содержащимися в манускрипте знаниями. — Я не могу понять, — Ним ходила из стороны в сторону по выручай-комнате, раз за разом перечитывая избранные моменты из дневника. — Хранители же знали об исцеляющем потенциале древней магии. Как он там мне сказал, профессор Рэкхем: «она способна и на разрушение, и на исцеление, но со своими тонкостями и нюансами». Если исцеление забирает силы безвозвратно — это же полностью решило бы нашу проблему и исчерпало вопрос с этими силами Исидоры, но эти дурацкие портреты попросту сбежали. Тут либо есть какой-то подвох с исцелением, либо Хранители… — Ним сделала выразительную паузу, смягчая слова, — не в своем уме. — Я никогда не любил портреты, — лишь ответил Оминис. — Но, Ним, я надеюсь, ты не будешь пытаться сразу же применять всё, что узнала из дневника? Там прямым текстом сказано, что это опасно. Ним потрясла в воздухе своими записями. — Это единственный кусок теории, который мы нашли. Если мы хотим понять, как всё действительно работает, нам всё равно придётся обратиться к практике. Оминис было набрал воздуха, чтобы по привычке разразиться предостережениями, но в этом была вся Ним. — Ты нужна мне целой и невредимой, — только сказал он. Ним отложила записи на стол, подошла ближе. Оминис увлёк её к себе на колени. Это было невыносимо — прятаться от бдящих эльфов, скрываться от любопытных глаз, выпроваживать Себастьяна с его удивительной способностью появляться, где не ждали, в самый пикантный момент… — Жду не дождусь каникул, — прошептал он ей в шею, вдыхая полной грудью её запах. — Когда мы уже будем предоставлены только самим себе? Остаётся лишь тешить себя воспоминаниями… — И руками, — захихикала Ним. — Набралась у Себастьяна дурацких шуточек, — проворчал Оминис. Его ладонь скользнула дальше по бедру, бесстыдно забираясь под юбку. Ним послушно затихла, оставив свои шуточки. Оминис намеревался показать ей, что именно он может делать своими руками. Это кружило голову, сводило с ума — прикасаться к ней так, улавливать мельчайшие движения её тела, слушать, как меняется её дыхание… — О, Мерлин, Оминис! Я не могу расслабиться, всё ожидаю, что вот-вот появится эльф и начнёт порицать. Оминис разочарованно выдохнул. — Давай сбежим. На все рождественские каникулы запремся в домике Ноктуа и будем кидаться конфринго в каждого, кто появится на горизонте. — Хороший план. Напишу Клементине, что осталась в Хогвартсе, остальным скажу, что поехала к тётушке… Их план обрастал и обрастал новыми подробностями. Они лежали в обнимку, фантазируя о совместном будущем, счастливом и безоблачном, о Рождестве, которое не будет омрачено ни тёмной магией, ни гоблинским восстанием, о взрослой жизни, которая, если повезёт, будет не хуже их бурного студенчества. Оминиса тоже занимала одна мысль, которую он пока не озвучивал Нирмее. Ему вскоре исполнится семнадцать, Ним тоже станет совершеннолетней в начале весны. Как достойный джентльмен, он обязан жениться на девушке, чью честь вероломно компрометировал уже столько времени. Но стоило ли с этим торопиться? У него не осталось ничего, кроме дома, оставленного в наследство Ноктуа — Марволо вычеркнул его из рода, как только стал главой семьи. Это бы нисколько не тяготило Оминиса, если бы не собственные планы по созданию семейного очага. Ним, конечно, не из тех, кто отвергнет руку и сердце претендента, если у того нет поместья и набитого золотом сейфа, но сам факт того, что ему нечего ей предложить, ранил его самолюбие. Мысли о семье закономерно потянули за собой воспоминания о случившемся. Фантомный запах разложения и тёмной магии возник сам собой, замыкая на шее незримую удавку. — Оминис, — Ним уловила перемену в его настроении. — Опять? Он кивнул, прижимаясь лбом к её ладоням. *** Ним не знала, зачем в очередной раз спустилась в зал картографии. Это место возвращало её в ту главу жизни, которая, казалось, осталась далеко позади. Здесь царила мрачная, но изящная красота — так Ним представляла себе саму древнюю магию. Оминису здесь не нравилось — из-за зачарованного пола, который странно рассеивал звуки и чары, путая его, из-за живых портретов, которые для него были лишь голосами со стен. Поменял бы он свое мнение, если бы смог увидеть переплетающиеся узоры вокруг рам, мерцающие в полумраке, если бы смог рассмотреть панораму земель под ногами? Тихое покашливание отвлекло её от задумчивого рассматривания карты. — Профессор Бакар! Профессор Фитцджеральд! Ним в неверии устремилась ближе к портретам. Внутри поднималась противоречивая смесь обиды и надежды. — Здравствуй, Нирмея. Ним оглянулась на другие две рамы — они всё ещё пустовали. — В нашем преподавательском коллективе возникли некоторые разногласия, — пояснила профессор Фицджеральд, отследив направление её взгляда. — Но вы вернулись. Сан Бакар неопределённо повёл плечами, будто пытаясь сказать, что это ещё ничего не значит само по себе. Ним скрестила руки. — Мы всё ещё обсуждаем, что делать с твоей ситуацией. Это не то дело, в котором нужны поспешные решения. — Вас не было почти год, — не выдержала Ним. За этот год она могла бы разнести Хогвартс по камешку, обратиться к тёмным искусствам, покорить магическую Британию — или чем ещё занимаются подростки с уникальным даром и излишком энергии. В любом случае, как эти картинки на стенах пытались бы её остановить? «Они не представляют, как им повезло, что рядом со мной был Оминис». — Целый год? Хм, — профессор Бакар звучал, как будто ему почти было неловко. — Время для нас несколько субъективно. — В любом случае, Нирмея, тебе некуда торопиться. Ты сильная ведьма, у тебя впереди ещё хорошая сотня лет. Ним крепче сжала рукоять палочки. — Я нашла дневник Сабранн Сейр. Она описывала методики исцеления с помощью древней магии. Не решило бы это нашу проблему? — Сабранн Сейр… — задумчиво протянула директриса. — Я слышала о ней, но не знала, что она вела записи. Насчёт исцеления, Нирмея, есть один нюанс: прецедентов не было, и нет оснований утверждать, что боль и эмоции будут работать точно так же, как обычная древняя магия. Разочарование накатило волной. Это было так обидно: найти, наконец, подсказку и обнаружить её несовершенство. — Если прецедентов не было, нет иного способа проверить, кроме как на практике. Ниов иронично улыбнулась и покачала головой. — Именно этого мы ожидали и опасались — стремления юных волшебников проверять кажущиеся им удачными идеи на практике. — И всё же вы здесь, — голос Ним прозвучал резко, когда она посмотрела на две пустующие рамы. Ниов кивнула, всё с той же полуулыбкой. — Не торопись, — предостерегла она Нирмею. — Я тебе расскажу кое-что. Во-первых, если ты вытянешь из кого-то боль, то обратно вернуть всё уже не сможешь. Точнее, сможешь поместить эту силу обратно, но она не вернёт прежнего человека, а лишь останется ядом у него в душе. Но, — она сделала паузу. — Пока ты не завершила действие, ты можешь его прервать. Без последствий. Ним вспомнила, как в начале года приходила в последнее хранилище, как тянула ртутную нить у себя из груди, но передумала, дала ей оборваться. Ох, наверное, это было опасно — что, если бы всё работало вовсе не так? — …Так что прерывай колдовство, если чувствуешь, что что-то идёт не так — не важно, сила выходит из-под контроля или просто нехорошее предчувствие. Второе: проклятия разрушать проще, чем исцелять болезни. Начни с них. Рекомендую сперва потренироваться на животных, мышках-кошках, — Ниов говорила таким чётким, будничным тоном, будто перечисляла студенту свои требования к эссе. — Предлагаете мне сперва проклясть кошку, а потом экспериментировать над ней? — А ты хочешь начать сразу с людей? — директор Фицджеральд едва заметно улыбнулась. — Ступай. И будь внимательна. Ним бегом поднялась по лестнице, ведущей из зала картографии. Наконец у неё появились внятные инструкции — информация, полученная из дневника и от хранительницы, обнадёживала. *** Ним обратилась за помощью к Поппи — и она стала приносить животных, которые пострадали от браконьеров. Оминис тоже присутствовал: его восприимчивость к тёмной магии могла помочь, он всегда первый чувствовал, что что-то идёт не так. Сила внутри Ним не была похожа на ту целительную, нежную энергию, которую описывала Сабранн. Она была горячей и едкой, стремилась вырваться наружу, стоило потерять концентрацию. Но работала. Она разъедала проклятия, точно кислота, выжигала яды и заразу, затягивала раны. В Хогвартс пришла весна — месяцы исследований и экспериментов подошли к концу, когда Ним наконец решила, что готова. — Думаю, я могу попробовать снять проклятие с Соломона. Ним едва успела выставить перед собой руки, спасаясь от нежеланного объятия — Себастьян сорвался с места, пересёк всю крипту за несколько шагов. — Спасибо. Я никогда этого не забуду, — его рука дернулась, остановилась, так и не решаясь прикоснуться к Ним. — Я всегда чувствовал, что ты сможешь помочь, это словно… — Себастьян захлёбывался в словах. — Спасибо. Последние камни с той горы, что лежала у него на плечах, падали при виде того, как Оминис и Ним принимают благодарности: сдержанно, но принимают. У Себастьяна было предчувствие, что всё сработает — он мог поклясться, оно появилось еще в тот день, когда профессор Фиг привёл на церемонию распределения новенькую. Именно поэтому он решил помочь с библиотекой, поэтому показал ей крипту. Однако, может, это был лишь выверт памяти. Столько всего произошло. Ним всё ещё относилась к нему осторожно. Ей была свойственна злопамятность, Себастьян не считал это чем-то плохим. В конце концов, это не Оминис, с которым их объединяли годы дружбы — это не Оминис, который находил в себе благородство не отказываться от него, что бы Себастьян не творил. В памяти всплывали все его проступки, за которые он вполне бы мог оказаться в Азкабане. Круцио в скриптории: за это он себя виновным не считал, разве что косвенно, что затеял это. Им нужно было выбраться оттуда живыми. Империо, наложенное на гоблина — может, были и другие способы его остановить, но у него не было времени думать, какое иное заклятие преодолеет щит. Ритуал с реликвией — в этом Себастьян тоже не собирался каяться. Прошёл целый год, прежде чем они смогли найти лекарство — это целых триста шестьдесят пять дней, полных боли, для Анны. Соломон — не ребенок, не девчушка, которая стремительно угасает от проклятия, запертая в четырех стенах деревенского дома. Единственное, что действительно было излишним — Империо, которое Себастьян применил на Ним в катакомбах. Будто действительно не отдавал себе отчет в действиях. План появился внезапно, как только он понял, что за эхо шагов позади слышит. Будто бы действительно из-за тёмной магии начал потихоньку терять контроль над собой. Под Обетом Себастьян чувствовал себя, как алкоголик в завязке. Это чувство абсолютной, упоительной власти всё ещё помнилось ему так же отчетливо, как и во мгновение, когда он использовал заклятия. «Если бы я настоял тогда, в скриптории, чтобы Ним использовала Круцио на мне», — пришла ему в голову неожиданная мысль, — «Насколько бы всё изменилось. Может, я бы действительно не зашёл дальше. Оминис бы не ополчился против меня. И вряд ли бы позвал Ним на то дурацкое свидание». Себастьян практически сразу отбросил мысль — ему не было свойственно пропадать в бессмысленных рассуждениях о неслучившемся. Себастьян поменял тактику, широко развёл руки, сделал шаг вперёд, сгребая в свободное объятие их обоих. Оминис чуть похлопал его по спине: такой простой жест и так много облегчения приносит. Они отправились в Фельдкрофт вчетвером: близнецы Сэллоу, Оминис и Ним. Грязь и слякоть от подтаявшего снега хлюпала под ногами, но даже это звучало жизнеутверждающе. Пейзаж — опостылевший, напоминающий о том, что хотелось забыть — казался неузнаваемым, то ли это весеннее солнце так приукрашивало его, то ли что-то неуловимо изменилось в самом Себастьяне. И всё же в дом он заходил с гулко бьющимся сердцем. Соломон не сказал ему ни единого слова с тех пор, как Себастьян использовал реликвию. Полностью игнорировал его существование. Возможно, он и сам не знал, что сказать племяннику — было ли это верным решением при неверном пути? Анна не знала, чью сторону занять, и в этом доме на месяцы воцарилась неуютная, давящая тишина. Оминис отправился к Соломону рассказать об их плане. Дядя и Ним невзлюбил чуть ли не с первой встречи — этот факт приносил Себастьяну странное утешение. Но Оминису он доверял. Пусть теперь тот убеждает и доказывает, что способ может сработать, что он точно не имеет ничего общего с тёмными искусствами… Когда Ним вошла в спальню, время словно замедлилось. Себастьян стоял снаружи и считал секунды. Сработает ли? В доме снова стало тихо, минуты вяло тянулись, не желая раскрывать ему ответ — получится ли и как это изменит его будущее. Это было уже привычно — смиренно ожидать, отрезанному ото всех: от сестры, семьи, друзей — от тех, чьё доверие он когда-то подвёл. Пузырь тишины вдруг лопнул — голоса за дверью, приглушённый смех — Себастьян не мог разобрать слов, но по интонациям понял: сработало. «Сработало», — слабость захлестнула его тело, заставляя облокотиться на стену и сползти на пол. — «Сработало».