Тасманийский Дьявол

      Вернулся из кухни Феликс с охапкой холодной газировки. Обстановка теперь походила на празднование. Можно сказать, стайные отмечали встречу истинных, и Чан был тронут. Отчасти. Его многое волновало. Столь многое, что в голове не укладывались вопросы, которые следовало задать, разрешить сегодня же, прямо сейчас. Он поставил бутылку и отказался от газировки. — Так, — сказал, торопливо застёгивая комбинезон. Все, кроме Чанбина и Джисона, смотрели с затаённой настороженностью. Джисон вихлялся перед Чаном счастливым щенком, трогал невзначай, заглядывал в глаза, хихикал с придыханием. А Чанбин… казался далёким, недосягаемым не как вожак, а как вождь, в лице — нездешнее, отрешённое благодушие, высеченное на каменной статуе Будды. — Сначала ты, — Чан указал на Джисона, альфа приосанился, всем видом демонстрируя готовность отвечать. — Как полное имя? — Хан Джисон.       Красивое. — Ты в стае? — Нет. Чанбин меня не принял, — обижено пожаловался Джисон, надув губу. — Представляешь? Я три раза просился.       Какое облегчение! В ту секунду Чан был искренне благодарен Чанбину. Хотя бы истинный не состоял в этом альянсе беззакония и разврата. Закрыв самый животрепещущий вопрос, он ощутил прилив счастья, нетерпеливого и яркого. Оно заставляло что-то внутри подпрыгивать, и Чану представилось, что он начинён сотнями маленьких пружинок. Не сдержавшись, потрепал Джисона по волосам, обхватил симпатичное лицо ладонями и широко улыбнулся. Джисон улыбался в ответ, доверчиво подставляясь под руки, моргал ласковыми карими глазами. Безумно хорош. Чертовски обаятелен. — Ты уже встретил третьего или третью? — задал второй важный вопрос Чан. — Встретил или нет? Мы оба альфы, так что третий должен быть омегой. Я прав? Ну или бетой, такое тоже может быть, наверное. Нет, думаю, всё же омега.       Джисон замешкался, уставился вопросительно. Сваливая всё на лёгкий шок после неожиданной встречи, Чан повторил суть вопроса. — В общем-то, да… — промямлил Джисон. Чан не мог понять, почему Джисон так вяло ворочал языком, и на всякий случай прекратил сжимать мягкие тёплые щёки. — Расскажи! — внезапно громко для всех потребовал Чан. — Это омега? Парень или девушка? Вы уже встречаетесь? — Эм… как так? Ты не в курсе? — Джисон упёр руки в бока и с напускной серьёзностью обвёл взглядом присутствующих. — Ребята, ну вы чего? Надо было рассказать, блин. — Рассказать что? — Чан с интересом следил за Джисоном, предвкушая развязку. Он долго ждал и был согласен поиграть в игру «оттяни ответ для большей интриги», чтобы пощекотать нервишки последними сладостными минутами перед раскрытием имени третьей или третьего истинного. — Как бы вот, — Джисон двумя руками указал в сторону, и Чан даже посмеялся, потому что Джисон был похож на фокусника, вытащившего истинного из ниоткуда, как белого кролика из шляпы.       Он посмотрел туда, куда указывал Джисон. Улыбка изогнулась в обратную сторону, превратилась в гримасу. Должно быть, здесь какая-то ошибка, потому что Джисон указывал на Чанбина. — Что «вот»? — Чан прекрасно знал, что значило Джисоново «вот», но до последнего не хотел верить. — Наш омега, — радостно представил Джисон, окончательно разрушив надежду на то, что Чанбин, к примеру, просто лично знал их омегу или бету и после «как бы вот» рассказал бы о ней или о нём. — Неправда, — прошептал Чан и, потеряв страх, приказал Чанбину: — Покажи метку!       Чанбин дёрнул бровью, промолчал и повернулся спиной. Чан подумал, что его нагло проигнорировали, но Со приподнял футболку и приспустил спортивки, открывая широкую белую поясницу. На ней впечатанным в плоть клеймом темнела метка.       Мир обрушился на Чана, схлопнулся вместе с ним, превратив в смятый клочок бумаги. Он не хотел устраивать сцену на глазах стайных. Он вообще хотел уйти. Сделал несколько неверных шагов назад, развернулся, но ноги больше не двигались. Чан закрыл лицо руками. — Нет, нет, нет, — повторял как заклинание, которое могло бы отменить решение судьбы, принятое ещё до его рождения.       Почувствовал лёгкую руку на плече и запах волнения Джисона. Одна часть Чана, древняя, наследованная от предков, порывалась обнять истинного альфу, успокоить, заверить, что всё хорошо, вернуть ему нормальный спокойный запах без примеси сигнализирующих о тревоге феромонов. Но другая часть раздувала пламя праведного гнева. Все в этой стае ненормальные! Водили его за нос! Чанбин сам признался Чжухону, что всё знал. Эти двое… Наверняка им было ужасно весело наблюдать за ничего не понимающим Чаном.       Точно, чёртов Чжухон. Чан не понял, как подскочил к нему в мгновение ока и схватил за грудки. — «Ублюдская дичь», значит? — рычал Чжухону в лицо. — Какого хера?! У тебя с головой не в порядке, раз ты весь этот цирк устроил? Настолько меня ненавидишь? — Я не из-за тебя это делал, мудила, — Чжухон сразу распалился, вцепился в обидчика. — Стал бы я из-за тебя так напрягаться! — Что тогда? Говори! Ну же, говори! — кричал Чан, дёргая альфу.       Они столкнулись лбами, как буйные комолые быки. Чан не терпел насилия и никогда не дрался, но готов был поклясться, что ударил бы Чжухона, не вмешайся Чанбин. Злость в нём кипела, хлестала, точно горящая плеть.       Чанбин вклинился между обозлёнными, рычащими альфами, отпихнул Чана прочь, прикрывая Чжухона спиной. Небрежный толчок оказался достаточно мощным, чтобы Чан смог оценить силу вожака. — Не трогай его, — пригрозил Со. И это были первые его слова после раскрытия метки. — Конечно, точно, он же в твоей стае, — давился сарказмом Чан. — Ты хоть знаешь, что этот придурок мне весь мозг выклевал? — Я сам с ним разберусь, успокойся. — Успокоиться? С вами тут всё нормально? — Чан всхлипнул. На слёзы не было ни намёка, но сжимавшие горло спазмы разрывали, корёжили голос. — Он не специально, поверь. Его причины мне известны, — Чанбин скалой стоял перед присмиревшим Чжухоном. — О, тебе причины известны, — Чан нервно засмеялся и с демонстративной расслабленностью отошёл от вожака, не спускавшего с него пронзительных глаз. — Тогда это всё меняет. Пожалуй, это мне надо извиниться за то, что я не сразу понял, что за игры вы здесь ведёте! Ну надо же! И как я мог подумать, что Чжухон специально, ума не приложу! — он театрально всплеснул руками. — Чан, полегче, пожалуйста, ты разошёлся, — мягко попросил Феликс, подступая всё ближе и ближе. От него распространялся сладковатый, успокаивающий, как маленькие тёплые волны прибоя, запах, и Чан невольно сбавил обороты.       На минуту все замолчали, притихли как мышки. Не звенели рамки фотографий из угла зала, никто не шаркал, не постукивал ногами, не покашливал, не шмыгал носом. Стая замерла. Чан взъерошил волосы. Пружинки внутри больше не подпрыгивали, они растянулись, ходили ходуном и паралично дёргались. Чан силился унять отбивающий в груди набат, от которого гулко прокатывался по телу ужас. Это же Со Чанбин! Это Тасманийский Дьявол! Что теперь делать? Просто сбежать без оглядки и забыть о том, что у него есть истинные? Забить метку татуировкой, притвориться, что её никогда не было и дело с концом? А как же Джисон? Они были знакомы от силы полчаса, но Чан уже не хотел представлять будущее без него. — Слушай, Хан, — тихо позвал Чан, — давно вы встречаетесь? — Я и Бин? Мы не встречаемся, — уныло ответил Джисон и закусил изнутри щёку. — Чт… — Чан взглянул на подобравшегося, в ожидании замершего Чанбина. — А, ладно, плевать.       Разобраться в том, что творилось в этой дурацкой компании, казалось невозможным. — Я не совсем понял, — робко произнёс Джисон, — ты не рад, что Бин наш омега? — Рад? — устрашающим голосом пророкотал Чан, будто услышал несусветную глупость. Гнев, не успев окончательно погаснуть, вспыхнул пуще прежнего. — Серьёзно?       Джисон хотел сказать что-то ещё, но его предостерегла Шиён, закурившая вторую сигарету. — Сони, не надо, не распаляй.       Джисон захлопнул рот. Чан соврал бы, скажи он, что слова Шиён не укололи. Он почувствовал себя преданным всеми. Странное поведение Чжухона, которое все спустили ему с рук, молчание Чанбина, предостережение Шиён, словно среди всех собравшихся именно Чан, никогда не участвовавший в драках и старавшийся никому не причинять зла, представлял опасность. — Тебе не нравится Бин? — всё же пролепетал Джисон, вытянул губы в трубочку и округлил встревоженные глаза. Такой простодушный. Он поди даже не видел в Чанбине всех тех пороков, которые видел Чан, что странно, потому что знакомы они, судя по всему, были близко. — Только не он, — сокрушённо покачал головой Чан. — Вот придурок, — зло плюнув, Хёнджин оставил развернувшуюся сцену, удалившись на зелёный в цветочек диван. Оттуда бросил на Чана уничижительный взгляд и демонстративно отвернулся. — Но почему? — изумился Джисон. — Это всё из-за того, что он вожак? Тебе не нравится, что он типа главнее, да? — Что? — пришёл черёд Чана изумляться. Неужели он действительно создавал такое впечатление — альфы с завышенной гордостью? — Дело вообще не в этом! — А в чём тогда? — допытывался Джисон. — По-твоему, это нормально? То, чем он занимается. — Чем я занимаюсь? — встрял Чанбин. Властный голос и въедливый, вгрызающийся в душу взгляд ещё недавно осадили бы Чана. Не в этот раз. — Издеваешься надо мной? — Чан сделал несколько шагов к Со. Стайные напряглись и, зверовато крутя головами, следили за каждым его движением. — Не знаешь, что ты делаешь? — Да как-то не в курсе. Может, просветишь? — Нафига? Достаточно того, что ты скрываешь запах и что за всё время ты ни словом не обмолвился о том, кто ты. Пусть я не мог почуять тебя, но ты ведь меня чуял. И с Джисоном ты не встречаешься. Тебе вообще истинные нахрен не нужны. Так что я не вижу смысла в дальнейшем выяснении отношений и собираюсь просто пойти домой. Удачи.       Чёрные брови дёрнулись. Чанбин поджал губы, сдерживая проступавшее уязвлённое выражение. Чан развернулся и направился в сторону подсобки за рюкзаком. — Ты не прав! — жалобно, с надрывом, заставлявшим дрожать поджилки, закричал Джисон, вцепившись в рукав комбинезона. — Послушай его, Чан, — подключился Феликс, затуманивая сознание омежьим духом. — Давай мы вас оставим наедине. Поговорите втроём. — Не о чем мне с ним разговаривать, — отрезал Чан. Обида, свернувшись вокруг сердца змеиными кольцами, придушила человечность. Пригрозил Феликсу: — И, что бы ты ни делал, прекращай.       Феликс потупился, отошёл. Поблёк его чарующий, путающий мысли запах. — Да пусть проваливает, — рыкнул Чжухон. — Заткнись, — шикнула на него Шиён. — Чем тебе не нравится Чанбин? — Джисон чуть не плакал, и Чан остановился вопреки бушующей внутри злости.       Он же не отстанет, если Чан не объяснится. Знакомство вышло кошмарным, так что упорство Джисона можно было понять. И, если уж быть полностью честным, Чану хотелось облегчить душу перед тем, как уйти отсюда навсегда. Мягко, извиняясь за всё, Чан отстранил руку Джисона и подошёл к Чанбину. Вожак с вызовом расправил массивные плечи, вскинул голову, глаза недобро блестели. Не верилось, что это был его омега. — Как ты стал вожаком, Со? Подмял под себя омег послабее и подкладываешь под альф, а сам сидишь на подавителях, чтобы тебя не трогали? На любую подлость готов ради власти? И что насчёт детей? Какого хера они делают в стае?       Свои возможности Чан явно переоценил. Он надеялся сохранить достоинство в последней речи. Хотел звучать отстранённым и холодным судьёй, выносящим приговор, но обжигающий взгляд Чанбина дьявольскими тисками выдавливал всю собранность капля за каплей. Очень скоро Чан стал захлёбываться словами, голос дребезжал, трещал надламывающимся весенним льдом. — Какого хрена ты здесь творишь? Я своими глазами видел, как ты выдал Хёнджина мелкому альфе на первый гон! Это в стаях тоже в порядке вещей? — Чан кричал, потому что не мог не кричать о таком. — Что он такое говорит? — послышался сзади растерянный голос Джисона. — И та девушка, с которой ты ходил к альфе из другой стаи. Как я вообще должен на тебя смотреть после такого? С Ханом ты не встречаешься, зато как сходить к какому-то стрёмному альфе, после которого возвращаешься с ссадинами на пол-лица — так это пожалуйста! Я не осуждаю, — сказал Чан, но звучал вполне себе осуждающе, — это твой выбор, ладно. Чего я действительно не понимаю, это твоё отношение к омегам. Ты же здесь бордель организуешь? Зачем иначе столько комнат? И, судя по тому, что я видел, омеги под твоим началом привыкли, что их раздают направо и налево и даже пикнуть не смеют. Но почему, Со?       Услышав свою фамилию, Чанбин дрогнул. Пожалуй, возвращение к ней после того, как он только что попросил Чана называть его по имени, было сродни пощёчине, и Чану эта мысль понравилась. Хотелось сделать Чанбину больно в отместку за напрочь испорченные надежды о счастье с истинными. — Ты же сам омега! Ты должен быть на их стороне! Они не вещи, чтобы вот так ими распоряжаться! Хотя о чём я, — горько усмехнулся Чан. — Я же ничего не знаю о стаях. Может, им это даже нрав…       Он подавился голосом, последнее «нравится» упало обратно в глотку, в голове выстрелил жалящий фейерверк боли. Чан отшатнулся, держась за лицо, моргнул. Веки налились свинцом. Чанбин, ловкий и стремительный, подпрыгнул, отмахнул руку и сжал за челюсть, как проделывал не так давно с Чжухоном. — Что ты там навякал про мою стаю? — яростно закричал, вдавливая пальцы в лицо Чана.       Тут же к ним ломанулись со всех сторон, но повеление Чанбина не приближаться заставило стайных остановиться и в конечном итоге отойти. Один Джисон остался. — Забыл? Я не в стае и не должен тебя слушаться, — натужно прокряхтел он, стараясь оторвать омегу от Чана. — Бин, хватит, ты ему нос разбил. Успокойся, ну же. — Вот как ты решаешь проблемы? — Чан злорадно усмехнулся через боль. — Всегда, блядь, мечтал о таком омеге. — Замолчи, — предупреждающе рыкнул не кто иной как Джисон. От него набухшей грозовой тучей накатился запах враждебного альфы. Поражённый, Чан застыл, натужно, с долей неверия принимая, что гнев Джисона, милого, улыбчивого Джисона был направлен на него. — Права не имеешь так говорить!       Так он всё же самый настоящий альфа. Дурашливость и миловидность ввели Чана в заблуждение, но малыш показал клыки. Взбешённый Джисон не был похож на самого себя, по крайней мере на того, каким являлся полчаса назад, и, несмотря на то, что пытался оттащить Чанбина, казалось, одновременно сдерживался, чтобы не присоединиться к нему. Наконец липкие пальцы соскользнули с лица. Оттеснённый Чанбин порывался вперёд, но Джисон и подоспевшая Джи, которая тоже не состояла в стае, удерживали его изо всех сил. — Ты, — свирепствовал Чанбин, гневно указывая на Чана окровавленным пальцем. Ярким маковым цветком алела вымазанная кровью ладонь. Следы её красными ручейками пролегли от запястья к локтю. — Какого хера ты вообще тогда здесь делаешь? Смотришь на всех свысока, весь такой пиздатый и благородный, в белом пальто! Засунь своё высокомерие себе в очко, мудень! — Бин, угомонись, — увещевал Феликс. — Угомониться? Ты вообще слышал, что он нёс? — с обидой воскликнул Со, но поутих. Опустил голову и тяжело дышал, обхваченный с двух сторон. Когда с ним попытался заговорить Джисон, выпутался из рук и, нахохлившись, зло зашагал к выходу.       Как только Чанбин ушёл, Чан выдохнул, зашипел от резкой слепящей боли. Горячие, пульсирующие струи перекатывались через губы, стекали с подбородка на шею. Чан посмотрел на ладонь, которой держался за пострадавший нос. Всю руку залила кровь. — Не надо, оставь его одного, — сказала Шиён дёрнувшемуся в сторону дверей Феликсу.       Феликс неуверенно замер, постоял несколько секунд, резко развернулся и подошёл к Чану. Злым не выглядел, в отличие от остальных, не пригвождал укоризненным взглядом. Потускневший, как холодное осеннее солнце, усадил Чана в кресло, вложил в руку полотенце и принёс закрытую банку холодной газировки, которую приложил к Чановой переносице. Пока Феликс оказывал помощь, остальные стайные начали понемногу отмерзать и двигаться, расселись на диване рядом с Хёнджином, залезли в кресла, забрались на подлокотники. — Ты не прав, — тихо заговорил Феликс, отнимая руку с банкой от лица Чана. — Бин тоже не знает твоего запаха. Он не был уверен, что ты его истинный, поэтому и не сказал. — Как так? — прогнусавил из-за прижатого к носу полотенца Чан. — Из-за подавителей и блокаторов, которые пьёт. Он не чует.       Дела становились только запутаннее. Страшная усталость навалилась на Чана. Ему претило с чем-то разбираться, так утомили нескончаемые стайные заморочки. — Всё равно. Он же сказал Чжухону, что всё знал, — без особого энтузиазма ответил Чан, морщась от железистого привкуса на языке. — Послушай, — Феликс присел на корточки, положил маленькую тёплую руку на колено Чана, — всё совсем не так, как кажется, поверь.       Феликс взволнованно моргал печальными глазами, линия рта горестно искривилась, на побледневших скулах ярче проступили коричневые брызги веснушек. Хотелось ему поверить чисто из сочувствия, но Чан не смог. Сейчас у Чанбина была возможность оправдаться, а до этого много возможностей поговорить, и он ни разу не сказал ничего, что смогло бы Чана переубедить. Так почему Чан должен был верить Феликсу, с которым раньше не общался, не считая дежурных привет-пока? — Бин не скрывает от нас запах, — неловко прокашлявшись, вступил в разговор Чжухон, с крепко сцепленными на груди руками восседавший на подлокотнике соседнего кресла. — Он скрывает его от вас, — взглядом узких глаз указал поочерёдно на истинных. — Ещё лучше. — Я к тому, что ты не прав. Мы знаем, как пахнет наш вожак, и знаем его запах в течку. И никто из нас с ним не трахался, чтоб ты знал! — Никто из вас? Значит, кто-то не из вас с ним… — Не переворачивай мои слова как тебе вздумается! — зарычал Чжухон и пнул кресло, на котором сидел Чан. — Извини, я забыл, что ты тут самый достоверный источник информации, — Чан вложил в слова всю имевшуюся в запасе язвительность. — Прекратите. Оба, — с унылой, ссохшейся строгостью велела Шиён. — Если бы Чанбин не разозлился из-за этого, я бы тебе тоже врезал, — напоследок огрызнулся Чжухон. — Да прекрати ты. Только хуже делаешь, — взмолился Феликс. — Ты и так дров наломал. — Он больше всех рад, что всё так вышло, — внезапный колючий упрёк прилетел от Хёнджина. — Хэй, — Чжухон сник. Злой азарт, с которым стайный бросался на Чана, слез с него старой облупившейся краской.       Неуютная, разъедающая тишина газовым туманом заполнила зал. По общему настроению, по удручённым взглядам и осунувшимся лицам Чан понял, что теперь для всех здесь он кто-то вроде персоны нон грата. Сам он ощущал себя козлом отпущения, но пока не мог окончательно решить, точно ли отпущения или всё же просто козлом, судя по тому, как все были разбиты, особенно Джисон. Забился в угол дивана, сидел поникший, посеревший и из-за грязного носка вид имел совсем обездоленный и жалкий. Маленькие, сжатые в замок руки дрожали. Сидевший рядом Хёнджин накрыл их ладонью, Джисон ничего не заметил и продолжал отстранённо смотреть на сведённые оцарапанные колени.       Что ж, видимо, Чану придётся в очередной раз принять поражение в сражении с судьбой и смириться с тем, что с истинными ему никогда не пожениться. Может, так было предначертано. Истинность для троих — явление крайне редкое и не особо рабочее. Вот для двоих самое то. Бывало в истории такое, что трио истинных не сходилось, один отваливался, и оставшиеся двое составляли гармоничную пару. Значит, так тому и быть, радость истинности разделят между собой Джисон и Чанбин. Возможно разделят, потому что как ни крути было странно, что они до сих пор не встречались, но это уже их проблемы. Чан убрал от лица полотенце, проверил нос. Кровь остановилась. Поднялся, обогнул сидящего на корточках Феликса с банкой в руках и пошёл собираться домой.       Умывшись и переодевшись, закинул рюкзак на плечо. Огляделся, проверяя, не забыл ли чего. Убедившись, что всё его при нём, двинулся на выход. Раньше Чану было бы крайне неловко уходить после учинённого скандала, и он обязательно ломал бы голову над тем, стоит ли что-то сказать на прощанье и что именно. Теперь плевал он на всех. Прошёл мимо, оставляя стайных и нестайных с бесконечными интригами, замалчиваниями, тайнами и тупорылой иерархией. Без них забот хватало. Нужно было пережить горе, найти новую работу и продолжать заботиться о Чонине.       Останавливать никто не стал. Даже Чанбин, куривший явно не первую сигарету у машины. В сумерках, с рукой, покрытой кровью, нахмуренными до глубоких борозд бровями и взлохмаченными волосами омега выглядел жутко. Проводил Чана лютым, полным чего-то страшного взглядом. Казалось, он сейчас бросит окурок, тихо, крадучись, пойдёт по пятам и убьёт где-нибудь за кустами. Ничего такого, естественно, не произошло, и Чан, неся на спине неприятный озноб, благополучно выбрался на оживлённые подворотни Нижнего. Люди сновали туда-сюда, как загнанные в лабиринт крысы.       До своего района Чан доехал в мутном тумане беспамятства. Вышел из автобуса, огляделся по сторонам. Совсем стемнело, но неоновый свет магазинов и закусочных не давал улицам уснуть. Чан повертел головой, не понимая, что делать дальше, куда идти. Двинулся было в одну сторону, остановился. Из груди вырвался усталый не то вздох, не то стон. В животе тревога скручивала липкий, тошнотворный водоворот, и Чан никак не мог с должным проигравшему унынием доползти до кровати и провалиться в небытие, в котором, желательно, провёл бы всю оставшуюся жизнь.       Покусав губы в раздумьях, бросил идею идти домой и направился в дешёвую закусочную. В лавке, стоявшей в подворотне среди нескольких похожих, готовили вкусные супы. От прилавка густо валил пар. Чан заказал порцию свиного супа с рисовой лапшой и три бутылки пива. Пластиковые столики располагались прямо на улице под полосатым навесом. Женщина в рабочем фартуке, с закатанными рукавами, принесла заказ. Чан отодвинул тарелку, взял бутылку и отогнул крышку краем стола.       Он не помнил, как покупал ещё выпивку, как завалился домой, как строго рявкнул взволнованному Чонину не маячить и идти спать. Хорошо он запомнил лишь одно: твёрдое намерение притвориться другим человеком. Без чёртовой метки истинных. Будет продолжать жить обычную жизнь, как и делал все года до этого. Кто знает, может статься, найдёт подходящего человека. Например, самую обыкновенную девушку, бету, которая работает в кофейне или в офисе, будет любить её настолько, насколько возможно, заведёт с ней детей и будет счастлив. Он ведь сможет быть счастлив, верно?       Утром Чан понял, какой же он дурак. Полнейший идиот. Не дураки не напиваются в четверг, зная, что в пятницу рано вставать. Это первое. Второе — после пробуждения его сразу одолели свежие болезненные раны воспоминаний. Картинки вчерашних выходок неконтролируемо всплывали в сознании. Чан ударил ладонью по лбу и шёпотом обругал собственную несдержанность. Ещё и самочувствие было кошмарное. Нос омерзительно пульсировал, твёрдые глыбы запёкшейся крови забили проходы. Дышать было невозможно. Во рту пересохло до того, что воздух при каждом вдохе колюче скрёб гортань. Голова трещала, приливами подступала тошнота.       Поднявшись с мученическим стоном, пошаркал в ванную. Чонин спал. Чан решил разбудить мелкого позже, когда приобретёт более человеческий вид. Тёплый душ приносил некоторое облегчение до той поры, пока не возвратились воспоминания прошлого вечера. Чан то и дело шипел, рычал, тёр лицо до бордовых пятен, стараясь избавиться от бесконечных повторений собственных дурацких поступков и слов, но те никак не уходили, продолжали преследовать и изводить хуже адских гончих. Вот что ему стоило сказать: «Это такая неожиданность. Мне нужно подумать несколько дней, чтобы переварить эту новость, а пока я уйду» вместо того, чтобы скандалить и кричать на Чанбина? Потом спокойно сообщил бы, что Чанбин — не тот омега, с которым он может смириться. Сохранил бы достоинство и, возможно, работу. Нет же, Чан поддался эмоциям, усугубил и без того нелёгкое положение, сам вырыл яму, сам же в неё и прыгнул. Такой самостоятельный! Такой молодец! Как теперь показаться на глаза… вообще всем? И самое главное — он не представлял, что делать с истинными. Неужели в самом деле решит вот так просто отмахнуться от них и оставить в прошлом как некую несбыточную мечту наподобие суперспособностей или внезапно свалившегося наследства от умершего дальнего родственника? — Аааа, я так не могу, — жалобно сетовал Чан стене, зло намыливая голову.       Минхо, встретивший его у автомата с напитками, первым делом заржал, завидев распухший Чанов нос и набрякшие веки, но безжизненный взгляд друга заставил его быстро смолкнуть. — Что случилось-то? — Минхо привалился к автомату плечом. — На гопников каких-то вчера наткнулся, — быстро солгал Чан и наклонился за банкой кофе, с невыносимым для больной головы грохотом упавшей в отсек выдачи товара. — Хрена себе… Тебя обокрали? — Нет, просто были пьяные, с ничего докопались, — продолжал врать Чан, делая вид, что металлический язычок банки не поддаётся. Он всегда был плохим лжецом, потому старался скрыть лицо от Минхо под козырьком кепки и всё ниже наклонял голову.       Решение никому не говорить о последних событиях было принято само собой. За завтраком Чонин подозрительно поглядывал на Чана, долго не решался ни о чём спрашивать, помня, каким отчуждённым старший вернулся ночью. Даже ведь гаркнул. Тем не менее Чана он не боялся и отмалчиваться постоянно не собирался. — Что с твоим носом? — спросил омега.       Чан посмотрел на него. Вместе с кашей тяжело сглотнул подступивший к горлу ком. Он с непреложной ясностью осознал, что ни коим образом не может никому рассказать о случившемся. История с истинными пухла саднящим, дурно пахнущим гнойником. Всё в ней было не так. Чан стыдился себя, своей наивности, жестокости и поспешности. Злился на Чанбина и его сумасшедшую стаю за то, что никто за всё время не потрудился ничего нормально объяснить, поговорить с ним по-человечески. Он парадоксально сильно скучал по Джисону и мучился бременем вины перед ним. И, конечно же, ему было страшно, больно и обидно. Всё это вместе и сразу клубилось внутри едкой гарью пожарища, так что Чан не понимал испытываемых чувств. Что уж говорить о том, чтобы донести их до других.       Кроме того, он переживал странное, неприятное ощущение, являвшееся одной из причин умалчивания. Всю жизнь истинность выделяла его, окутывала ореолом избранности. Многие завидовали подобной удаче, причём завидовали по-чёрному. Он был отмечен судьбой, загадочной высшей силой. Пускай Чан старался быть скромным и не хвастался заветной меткой, но втайне гордился. А как иначе? Ведь ему были уготованы сразу два идеальных партнёра. И вот истинность рухнула в одночасье. Из князей в грязь. Чана как заживо похоронили.       По пути до аудитории он старался не смотреть по сторонам. Вдруг поблизости окажется Чанбин. Тогда Чан прошёл бы мимо, не заметив омегу, и не пришлось бы испытывать страшную неловкость. Оставалось только надеяться, что Чанбин затаил столь сильную обиду, которая не позволит подойти первым. Чан не хотел видеться с Со, не хотел с ним разговаривать, но думал только о нём. И о Джисоне. На протяжении первого занятия сосредоточиться на лекции никак не получалось. В голову то и дело ядерными вспышками позора врывались воспоминания: притихшие стайные с укоризненными взглядами, сжавшийся в углу дивана Джисон, озверевший Чанбин. Чан вздыхал, беспокойно теребил рукава и вертел ручку. — С тобой точно всё нормально? — прошептал Минхо. — М? — Чан отвлёкся от мучительной, никому не видимой пытки. — Да, порядок. — Хм, — с сомнением протянул Минхо, отстраняясь и сканируя друга взглядом. — Ладно. Расскажешь, когда созреешь. — Не о чем рассказывать. — Я же сказал, ладно, — привычное раздражение в голосе беты показалось как никогда родным и успокаивающим, и Чан вяло, но тепло улыбнулся. — Чего лыбишься? — Ничего. Люблю тебя, — ответил Чан и заметил, как покосился на них сидящий спереди студент.       Минхо улыбнулся в неподражаемой манере, объединяя в улыбке и издевательское надменное выражение, и проявление глубокого ранимого чувства привязанности. Чан снова вздохнул, попытался сконцентрироваться. Бесполезно. Мечущийся взгляд ни на чём не задерживался, руки перебирали всё, до чего дотягивались. Периодически прошибал пот, сбивалось дыхание. С середины пары неостановимо затряслась нога. Потом свело живот, и Чан отстранённо его поглаживал, да так долго, что Минхо предложил дать таблетку обезболивающего.       К обеду Чан извёлся настолько, что в конец обессилел и отказался идти в кафетерий. Минхо силой уволок с собой, приказал сторожить столик, пока купит поесть. Чан глубоко погрузился в раздумья и вздрогнул, когда перед ним с грохотом приземлился поднос. Второй поднос бахнулся рядом. Звякнули палочки и ложка. — Ешь, — Минхо плюхнулся справа. — Своё потом слопаешь. — Да я сегодня ничего и не взял, — Чан уложил палочки в вялых пальцах и принялся ковырять жареные овощи. — Тем более. Приятного.       Бета, в отличие от товарища, потерей аппетита не страдал. Пока Чан по чуть-чуть клевал то, что стыло на тарелках, Минхо смёл половину и недовольно поглядывал на унылого альфу, не замечавшего ничего вокруг. После приступа тревоги Чана одолела тоска. Он всерьёз обдумывал мысль поделиться с Минхо горем, облегчить душу. Останавливало то, что он точно знал, какой вердикт получит после исповеди. Моральные принципы Минхо разительно отличались от принципов Чана. Будь у Минхо истинные, он бы не отвернулся от них независимо от того, состояли бы те в стае или нет. Да хоть в преступном синдикате, лишь бы к нему хорошо относились и не обижали кошек. Поэтому Чан продолжал хранить секрет. У него не было сил что-то доказывать, объяснять причины поступков и защищаться от обвинений в слабоумии. — Привет, парни, — громко поздоровался Минхо. Чан испуганно замер, затаился. Сердце распухло, словно в груди выросла тыква.       В пределах видимости появилось знакомое плотно сбитое туловище в футболке и поскрипывающей кожанке, остальная часть скрывалась за козырьком Чановой кепки. Чан перестал дышать. — Вы чего такие хмурые? Садитесь с нами, вместе поедим, — радушно пригласил Минхо.       Неожиданно перед Чаном показалась чёрная макушка. От удивления он поднял голову. Чанбин согнулся в поклоне с вытянутыми по швам руками. Рядом с ним состроил недовольную гримасу Хёнджин. — Прости, что ударил тебя. Я не должен был, — выпалил Чанбин как на духу и выпрямился. — Давай выйдем и поговорим, — мягко предложил он. — Нет, — от испуга Чан решительно отказался. — Нет? — Чанбин растерянно посмотрел в сторону, постукивая пальцем по столу. — Ладно, как хочешь, — сел напротив. — Никуда не пойдём.       Хёнджин драматично вздохнул и занял стул рядом с вожаком. Минхо молчал. Есть перестал и весь обратился в слух. — Ты всё мог сказать вчера. Больше нам говорить не о чем. Я думал, что чётко это обозначил.       Чан старался не суетиться, хотя сердце стучало как от инъекции адреналина, а мышцы сводило от желания убежать. Ну почему он?! Вокруг тысячи омег, почему его истинным оказался именно Со Чанбин? Почему именно стайный, и не просто стайный, а вожак? За какие такие грехи? — Не мог я ничего вчера сказать! — возмутился Чанбин. — Ты такую чушь нёс, что я ушам не верил. — Эту чушь я видел своими глазами. — То, что ты видел, и то, что нафантазировал, — разные вещи. Ладно, оставим пока. Нам многое надо обсудить. — Не надо, — отрезал Чан и, не в силах больше смотреть на омегу, уставился в тарелку. — Я вас, пожалуй, оставлю, — выказал тактичность Минхо, поднялся. — Я тоже пойду, — Чан подскочил за ним. — Погоди, — Со тоже встал, смотрел жалобно, просительно. — Останься, чего ты, — Минхо удержал Чана, усадил обратно. Чан вцепился в его запястье. — Нет, не уходи!       Он нуждался в чувстве локтя. С одной стороны, выяснять отношения перед Минхо было некрасиво. С другой же — Чан надеялся, что присутствие постороннего повлияет на Чанбина как сковывающий фактор, и он в итоге уйдёт быстрее и выскажет меньше, чем собирался. Более того, Чан боялся оставаться с Чанбином один на один. Ну или один на два, если учитывать осуждающе молчавшего Хёнджина. — Эм… ладно, — Минхо сконфуженно посмотрел на омег и придвинулся вместе со стулом.       Не менее сконфуженным выглядел Чанбин. Нервно облизывал и кусал губы, двигал челюстью, то взглядывал на альфу, то отворачивался. — Давай сегодня вместе поедем? По пути поболтаем. — Я увольняюсь. — Из-за вчерашнего?! — Чанбин подпрыгнул, в дрогнувшем голосе молнией сверкнула неподдельная паника. — Брось, Чан! Тебе же нужна работа, не дури. — Найду другую. — Но почему? — Чанбин подался вперёд, склонил набок голову, ища Чанова взгляда. — Я там никому не доверяю, а меня, кажется, все ненавидят после того, что я вчера устроил. — Не выдумывай. Все не так друг друга поняли, ничего страшного. В жизни всякое случается. Это ж такая ерунда, не парься ты.       Отчаянные попытки Чанбина наладить контакт заставили Чана дрогнуть. Пусть он не доверял Со, тем не менее не мог отрицать его внимательность и заботливое отношение к окружающим. Он хорошо относился к рабочим и к Чану в частности, и это, пожалуй, заставляло сомневаться в имидже жадного до власти мафиози-сутенёра, который выстроил в воображении Чан. Но дальше сомнений дело не шло. О доверии не могло быть и речи. — Не так друг друга поняли, ну да, — невесело усмехнулся Чан. — Именно! Поэтому нам и нужно поговорить. А то, знаешь ли, всё то, что ты вчера про меня наплёл, было обидно, — робкая шутливая улыбка тронула бледные губы Чанбина. — О, тебе было обидно! — воскликнул Чан, с обречённостью ощущая знакомую волну негодования, жертвой которого стал прошлым вечером. Чанбин нахмурился. Тон ему не понравился. — Чел, ты… — лицо Хёнджина исказилось, будто он смотрел на отвратительную кучу мусора. — Реально, что с тобой не так? — Чанбин тоже начал заводиться, перестал осторожничать. — Что со мной не так? Это с тобой что не так? Ты же знал! Да даже если только догадывался, ты должен был попытаться выяснить, есть ли у меня метка. Ты обязан был со мной поговорить раньше! — этого-то Чан и боялся — в голосе опять звучала истошная надрывность, слишком очевидно открывающая другим, что он глубоко ранен и уязвлён. — Знай я, что ты мой омега, — на этих словах Минхо подавился воздухом и закашлялся, — то чувствовал бы себя в полном праве спрашивать обо всём, что увидел, но ты не дал мне такой возможности. Ты всё скрывал и позволял Чжухону играть со мной, ты даже вчера ничего не сказал по делу, а теперь заявляешь, что мы друг друга не поняли. Одно я понял прекрасно — альфы тебе не нужны!       Чан загнанно хватанул ртом воздуха. Его бросило в жар, лицо пылало. Чанбин, напротив, заметно погрустнел, побледнел и почти не дышал. Поджав губы, долго думал. Чан порадовался возникшей задержке, позволившей немного оклематься. — Я тебе не нравлюсь, окей, но подумай о Джисоне. Он замечательный, — Чанбин стал разгибать сжатые в кулак пальцы один за другим, — добрый, не в стае, что, видимо, важно для тебя, красивый. И он младше нас, ему всего двадцать. Знаешь, как он вчера расстроился, когда ты ушёл, — немного помолчал и продолжил тише: — Сейчас я ничего не могу ему дать. Не оставляй его, пожалуйста. — Значит, дашь всё потом, — с показным равнодушием пожал плечами Чан. На самом деле при упоминании Джисона защипало в носу, и он понял, что расплачется, как только появится возможность. Ничего более ему не хотелось так, как встретиться с тем альфой, но это не имело никакого смысла. Он мог быть с ним до тех пор, пока таинственные обстоятельства Чанбина не перестанут им мешать. А что потом? Как известно, альфа всегда сделает выбор в пользу омеги, и как только Со позовёт, Джисон побежит к нему. Чану, выходит, доставалась промежуточная роль в отношениях, что-то вроде станции, на которой поезд сделает временную остановку. Как жалко. — Да блядь… — Чанбин откинулся на спинку, с досадой шлёпнул по ляжкам. — Ты всё ещё дуешься из-за случившегося? Подумаешь, малой порычал на тебя, пока за меня заступался. Бывает. — Дело не в этом. — А в чём? — Допустим, я тебя послушаюсь. Что потом, когда ты сможешь быть с ним? Предлагаешь мне подвинуться? — Что? Боже, нет! — возмутился Чанбин. — Как-нибудь что-нибудь придумаем. Разберёмся, короче говоря. — Сами разбирайтесь. — Прекращай строить обиженку. Да, всё пошло немного по пизде, но это можно исправить. Долго мне тебя уламывать? Что ты хочешь? Мне извиниться отдельно за каждый проёб? — Бин, — предостерегающе окликнул Хёнджин, судя по всему, не просто так просиживающий штаны рядом с вожаком. После короткого вмешательства Чанбин взял себя в руки. — Ладно, я разошёлся. Давай для начала ты встретишься с Джисоном, поболтаете. Как насчёт выходных? — Ты меня не понял. Я думаю, вам вдвоём действительно будет лучше, — чётко проговорил Чан, не оставляя шанса переиначить смысл слов. Повторить было бы сложно, если не сказать невозможно, так тяжело они давались.       Сказанное дошло по назначению. Чанбин, не моргая, уставился на Чана. От чёрных глаз хотелось спрятаться. Приглядевшись, Чан мог бы различить в глянцевито поблёскивающей темноте своё отражение, но не стал, боясь увидеть, насколько плачевное зрелище представлял. — Погоди, — Чанбин выставил ладонь, словно Чан торопил его или торопился сам, хотя он молчал, недвижимый и безмолвный, как гранитное изваяние. Кажется, до Чанбина стало доходить, что значили методичные отказы. На лице поочерёдно отобразились удивление, неверие и что-то, что Чан назвал бы страхом. — То есть, ты от нас отказываешься?       Короткое «да» так и не слетело с губ. Горло сдавило, и всё, на что достало сил, — кивнуть, сжав зубы. Хватило и этого. Чанбин свирепо ощерился. Будь гнев огнём, Чанбин вспыхнул бы, как спичка. — Малодушный ты кусок говна! — рявкнул так, что половина кафетерия обернулась в их сторону. Со вскочил, навалился на стол. То ли от переполнявших чувств, то ли чтобы не услышал народ, змеёй приглушённо зашипел Чану в лицо. — Мы же твои истинные, и ты вот так при малейших трудностях бежишь, поджав хвост. — Кто бы говорил. Ты со мной даже поговорить нормально не удосужился, а теперь наезжаешь. Нравится играться в стаю — пожалуйста, только мне не нужен омега, который сидит на подавителях, чтобы истинные альфы его не почуяли, и занимается хрен пойми чем, — тихо рычал Чан. — Я никогда не смогу смириться с тем, что ты используешь других омег в личных интересах. — У меня хорошая стая, усёк? И никого я не использую. Заманал выкобениваться, — Чанбин задрал козырёк Чановой кепки. Добирался взглядом до души. — Ну да, запах скрыл. Так и скажи, что тупо обиделся. Жертва альфачьей гордости, чтоб тебя! — Почему мне все талдычат про эту альфачью гордость, когда у меня нет ни капли гордости вообще? — взъелся Чан, сдёрнул кепку, взъерошил взмокшие волосы. — Ещё лучше! Тряпка! — шипел Чанбин, распластавшись по столу большим чёрным пауком. — Эй, полегче! — внезапно рявкнул Минхо так, что Чана чуть не контузило. — Он хороший парень! — Ага, просто отличный! Отказывается от истинных, толком ни в чём не разобравшись, — Чанбин окончательно взбесился. Схватив Чана за грудки, дёрнул на себя. — Ну сорян, что я ничего не сказал, но, блядь, неужели это настолько веский повод, чтобы возненавидеть меня? — Я, в целом, с тобой согласен, но ты сам просил остановить тебя, если заведёшься, так что вот… — встрял в перепалку Хёнджин, взял вожака за плечи и стал поспешно уводить.       Ведомый вперёд спиной Чанбин вскинул руку, грозно указал на Чана пальцем и закричал: — Передумывай! — Что? — Чан насупился. — Передумывай, я сказал! Не рассчитывай, что вот так просто можешь решить всё один, насрав на наше мнение!       С этими словами Тасманийский Дьявол исчез, утащенный Хёнджином прочь. Десятки глаз наблюдали, осиным роем жужжали студенты, кафетерий гудел. Подоспели свежие сплетни для университетских чатов. Чан нахлобучил кепку на голову, натянул на лицо козырёк по самый подбородок. С уходом Чанбина он больше не сдерживался. Закапали с ресниц жгучие слёзы. — Ой, ну чего ты, — Минхо погладил по спине. Заметив, что Чан плачет, снял рюкзак со спинки стула, порылся в нём и протянул салфетку. Чан прижал салфетку к глазам. — Посиди, отнесу подносы.       Когда Минхо вернулся, Чан успел успокоиться. По крайней мере, слёзы литься перестали. — Давай-ка перейдём в местечко потише, — предложил Минхо и, приобняв друга, повёл в коридор.       Они решили пропустить следующую пару. Всё равно Чан был не в состоянии учиться. Друзья уединились в парке напротив университета, заняв скамейку в тени густолиственных деревьев. При входе в парк Минхо купил по стаканчику горячего шоколада. — Так, значит, Чанбин твой истинный? — начал бета и, к его чести, долго сдерживал вопросы, дожидаясь, пока Чан восстановит силы после ссоры. — Можешь начинать смеяться, — буркнул Чан в поднесённый к губам стаканчик. — Обязательно, — Минхо хихикнул, потом рассмеялся, выдохся и напоследок хихикнул ещё разок. — Прости, но это очень смешно. Я даже не могу злиться на то, что ты мне сразу не рассказал. — Да уж, — Чан тоже улыбнулся, немного зарядившись чужим весельем.       Как же хорошо, что Минхо всё узнал. Облегчение, последовавшее за этим, походило на невесомость. На душе посветлело. Кошки там по-прежнему скреблись и вопили, но было уже не так паршиво. — Хотел сказать, — посерьёзнел Чан, обхватив ладонями стремительно остывающий стаканчик, — спасибо, что встал на мою сторону. — Хрен там! Я не на твоей стороне, — поймав озадаченный взгляд, Минхо лукаво подмигнул. — Я на стороне Чанбина. — Серьёзно? — Чан не особо удивился. Чего-то такого он и ожидал. — А почему тогда… — Ты совсем дурак? — не дал договорить Минхо. — Наедине я могу тебе честно сказать, что ты долбанутый моралфаг, но когда на тебя нападают чужие, естественно я встану на твою сторону, даже если ты не прав! Ты же мой друг. Да я и не сказал ничего особенного, просто назвал тебя хорошим парнем. — Спасибо, — смущённо улыбнулся Чан. — Ты покраснел, — захохотал Минхо, тыкая в него пальцем. — Приятно, что ты за меня заступился. Мне повезло быть твоим другом. — Рад, что ты это понимаешь, — Минхо важно задрал нос. Закинув ногу на ногу, сел вполоборота, смерил Чана оценивающим взглядом. Заключив, что он в порядке, перешёл к сути. — Может, расскажешь, что произошло вчера? А то из ваших оров я толком ничего и не понял, кроме того, что Чанбин врезал тебе, а ты обиделся.       Выложить всё оказалось не так сложно. Было даже приятно полностью избавиться от накопившегося, разделить переживания с человеком, на которого можно положиться, которому можно довериться. Чан ничего не упустил, ничего не сгладил и попытался пересказать ровно так, как всё случилось, не избегая ни особенно больных, ни неловких деталей. Минхо выслушал, не перебивая, и, когда Чан закончил, вынес вердикт: — Чанбин реально прав. Я вообще не понимаю, что тобой движет. Поговори с ним. — Не доверяю я ему, — нахмурился Чан. — Что если ты правда всё не так понял? — Я своими глазами видел, как он сказал маленькому альфе, что его первый гон он может провести с Хёнджином, если тот его устраивает. Что здесь можно понять не так? — Ну не знаю, — Минхо засомневался. — Может, для стай это нормально. — А это не должно быть нормально! Тот альфа подросток, а Хёнджин — взрослый парень! Это отвратительно, неправильно! — Да понял я, понял, — Минхо схватил руки Чана, которыми он размахался, уложил ему на колени, — успокойся, божечки-кошечки. — И ещё он сто процентов участвует в драках! И, кажется, спит с альфой из другой стаи, но это не точно, — скороговоркой сыпал Чан. — Я не говорю, что это плохо, что он занимается сексом. Он же свободен и всё такое. Но он потащил с собой девушку-омегу из стаи. Судя по всему, там какой-то жёсткий альфа, потому что Со говорил что-то про стрессоустойчивость. По-твоему, это тоже нормально? Я не понимаю. — Не знаю. Нормально, ненормально, какая разница, — Минхо непринуждённо болтал ногой. — Всё равно тебе стоит выслушать его. — Не уверен, — Чан допил шоколад. Слюна во рту загустилась от сладости. Достал из рюкзака бутылку воды, попил. Минхо терпеливо ждал продолжения. — Я не доверяю его словам. Просто как-то подозрительно, что он вчера ничего не сказал, понимаешь? Я имею в виду, что он не пытался защищаться или оправдываться, он сразу полез драться. Представь себя на его месте: кто-то обвиняет тебя в подобных гадостях, и ты видишь, что человек всё не так понял. Разве первым делом ты не попытался бы объяснить, как всё обстоит на самом деле? — Даже не знаю. Наверное, — неопределённо дёрнул плечами Минхо. — От темперамента сильно зависит. Но, думаю, большинство так бы и поступило. — Не знаю, должен ли я ему поверить? Он может наговорить, что угодно, и стайные всё подтвердят, потому что он их вожак. У Со было столько возможностей поговорить со мной, вот к чему я веду, но он намеренно не делал этого, а теперь я виноват в том, что типа всё не так понял, — Чан запрокинул голову, прокатился свинцовый шар боли в распухшем носу. Глаза снова щипало. Пальцы Минхо выудили пустой стаканчик из его руки, картон полетел в мусорку. — А запах. Он ведь его скрывает. Зачем? — Что насчёт второго? С ним ты не хочешь познакомиться поближе? — Минхо проигнорировал скорбно заданный вопрос, приняв его за воззвание к жестокой вселенной, и сменил направление разговора. — Очень хочу, — тихо признался Чан, жалобно глядя на Минхо. — Но мне кажется, Со ему очень нравится. Мне совесть не позволяет встать между ними. Мы ведь оба альфы, что я могу ему предложить? Пусть он будет счастлив с омегой. — Я не могу с тебя, — Минхо закатил глаза. — Всё, я умываю руки, иди в монастырь и становись новым мессией. Здесь я бессилен, — провёл ладонью по лицу, тяжко простонал. Принципы Чана оказались для него слишком высоки. Минхо задумчиво погладил подбородок. — Вот тебе не насрать, а? Они твои истинные. Как по мне, ничего больше и не надо выяснять. Мог бы порадоваться для приличия. — Не могу, — Чан опустил голову, каясь, что воротил нос от великой и редкой ценности, за которую другие готовы были биться. — Я не смогу быть с омегой, который наживается на других омегах. У меня будет нервный срыв. — У тебя и так вся жизнь сплошной нервный срыв по твоей же милости. Неужели ты всерьёз решил отказаться от истинных? У меня в голове не укладывается. — Я сам до сих пор не верю. Кажется, что это долгий кошмар, — Чан упёрся локтями в колени, уронил тяжёлую голову в раскрытые ладони. — Минхо, что мне делать? — Для начала успокоиться, отпустить ситуацию, а потом всё же поговорить с Чанбином. Ты не думал, что, даже если Чанбин занимается чем-то, что тебе не нравится, ты мог бы повлиять на него как на своего омегу, м? Как насчёт такого? Немного терпения и любви и тебе не придётся корчиться в муках совести и одиночества. — Как мне на него повлиять, когда он даже встречаться с нами не собирается? Ну, пока не собирается, или что он там говорил… — Вот и выясни, почему всё так. Спроси у него. — Я его боюсь.       Приглушённое хныканье вызвало у Минхо улыбку. — Да брось ты. Чанбин был готов ушатать тебя, когда ты сказал, что отказываешься от них, так что, думаю, он настроен серьёзно и пойдёт тебе навстречу. — Не знаю. Я пока не готов. — Поэтому я и сказал, чтобы ты сначала успокоился. Пообещай мне, что всё хорошенько обдумаешь и попытаешься поговорить с ним, договорились? — Договорились. — Молодец, — ласково промурлыкал Минхо, заботливым взглядом осматривая сгорбленную фигуру рядом. — Хочешь обняться?       Обниматься Минхо не любил, поэтому Чан расценил предложение как особое проявление сочувствия и великодушия и поспешил воспользоваться возможностью, тесно прижавшись к другу. Минхо снисходительно погладил Чана по голове, мягко похлопал по спине. — Ладно, всё, хватит, — отстранился, оправил лёгкий свитер. — Гадость эти ваши телячьи нежности. Кстати, что за второй? Джисон, кажется? Он, вроде, забавный малый, — бета усмехнулся. Должно быть, всплыл в мыслях рассказ Чана о собаке и ботинке.       Чан кивнул, глядя перед собой, вспоминая восхитительный запах альфы, громкий смех и миниатюрные ладони, особым образом замечательно сочетающиеся с широкими плечами и сильными руками. — Хан Джисон, — мечтательно и печально выдохнул Чан. — Хан Джисон? — имя, казалось, удивило Минхо. Он встрепенулся, вытащил телефон, принялся что-то поспешно искать, приговаривая: «Да где же оно?» и с победоносным «Вот!» повернул экран к Чану. — Этот Хан Джисон?       С некоторым опасением, которое теперь преследовало Чана во всём, что касалось истинных, он перевёл взгляд с Минхо на экран телефона и, прищурившись, всмотрелся в фотографию, на которой, несомненно, был его Джисон. Вернее, не его, но тот самый, являвшийся его истинным. Стоял в великоватом, как с чужого плеча, пальто, в смешной панамке и с охапкой веток под мышкой. Рядом с ним позировала симпатичная девушка. — Ты его знаешь? — Как бы тебе сказать, — Минхо замешкался с ответом, убирая телефон. — Лично не знаком. Местный городской сумасшедший ну или типа того. Утверждает, что является ведьмой.       У Чана задёргался глаз. Ведьма? А он надеялся, что судьба будет к нему благосклонна, ха. Запилить омегу-вожака ей показалось недостаточным «подарком», и она решила добавить в жизнь Чана немного волшебства в лице Джисона. Прекрасно. Чан запрокинул голову и расхохотался. Истерический смех не прекращался, так что Минхо заволновался, попытался его успокоить, но Чан хохотал всё громче, одной рукой схватившись за живот, а другой — вытирая слезившиеся глаза. — На что я вообще рассчитывал? — просипел Чан и закашлялся после продолжительного нездорового приступа мрачного веселья. — Не отчаивайся ты так, — пытался утешить Минхо, но из груди то и дело вырывались предательские смешки. — Он неплохой парнишка. Безобидный. С приветом только. Моя знакомая, это она на фотке, пару раз покупала у него талисманы и всякие волшебные безделушки, я не шарю. Она говорила, что Хан добрый и милый, так что…       Затянулось молчание, в продолжение которого Чан серьёзно смотрел на Минхо, честно пытаясь внять уговорам. Возможно, всё не так уж и страшно. Во всяком случае Джисон в первую их встречу показался Чану очаровательным, весёлым и привлекательным молодым человеком. И всё равно странный юмор судьбы заставил собранность пойти трещинами. Чан ещё пожевал изнутри щёки и покусал губы, стараясь сдержаться. Да кого он обманывает? — Хо, мой истинный омега — вожак стаи, а альфа — городской сумасшедший, — сказал он, чувствуя, как странный оскал расползается на лице. — Ага, — сидящий напротив Минхо тоже едва сдерживался.       Несколько секунд они честно боролись с собой. Воля оставила обоих одновременно, и они залились смехом, чуть не падая со скамейки. Комизм собственного положения несколько затмил недавнюю тоску, и, пусть Чан повеселел, в душе по-прежнему тяготился бесконечными переживаниями и вопросами, поэтому, после резкой смены различных эмоций он в конце концов совершенно выдохся. Развалился на скамейке, едва дыша. — Чёрт, это легендарно, — пропыхтел Минхо. — Это моя жизнь. — Иронично, не правда ли? — дёрнул бровью бета, и Чан закатил глаза. — Да прекрати ты. Не всё так хреново. Они хотя бы красивые, здоровые и, самое главное, живые. С ними ничего не случилось до вашей встречи. Или тебе было бы легче, узнай ты, что Чанбин помер? — Что ты говоришь? Нет конечно же! — воскликнул Чан, поражённый жестокими словами. — Вот видишь. Хоть какой-то омега лучше никакого. — Тут ты, конечно, прав, но… — Чан устало провёл ладонью по лицу, дёрнулся, задев нос. Посмотрел вдаль, на дорожку, по которой, раздувая зобы, чинно прогуливались голуби. — Я не могу вот так сразу принять их. Как-то всё это сложно. — Да нет, просто ты всё усложняешь. Не торопись, спешить некуда. Присмотрись к ним, прислушайся к себе, а там всё устаканится.       Чан помолчал, обдумывая услышанное за прошедший час. Вывод напрашивался один: Минхо во всём прав, а Чану оставалось лишь внять мудрым советам и попытаться примириться с реальностью. — Спасибо, Минхо. Спасибо, что поговорил со мной. — Без проблем, Чан-а.       Они не стали сидеть в парке в ожидании конца прогуливаемой пары и вернулись в стены университета, чтобы дожидаться следующей, на которой должны были разойтись из-за разных дисциплин. К счастью, в тот день Чан больше не пересекался с Чанбином и вернулся домой без дополнительных потрясений.