Тасманийский Дьявол

      Сбитый с толку всем услышанным и увиденным Чан ни на сантиметр не отставал от Чанбина. За ним, как тень, поднялся по металлической лестнице к таинственной двери. Вожак, пропустив Чана вперёд, зашёл следом, плюхнулся в кресло за рабочим столом, включил компьютер. Чан оглядывался, присосавшись к трубочке и потягивая кофе. В небольшой комнате всё было до обидного обычно. Снизу она казалась более интригующей. Голубоватые выцветшие обои, потёртый диван, шкаф, набитый всякими разными папками — и потолще, и потоньше, какого хочешь цвета. — Располагайся, чувствуй себя как дома, — сказал Чанбин, не глядя на Чана. Он полностью погрузился в то, что видел на экране, водил мышкой и периодически прикладывался к стакану. Натурально офисный работник. — Не хочешь объяснить, о чём говорил с Хёнджином и тем пареньком? — Чан опустился на диван. — Они не спали друг с другом? — Не спали. Минуту подожди, — попросил Чанбин, щурясь в монитор.       Покорно замолчав, Чан поудобнее устроился на диване. Какое-то время, больше, чем минуту, раздавалось только клацанье мыши, действовавшее гипнотически на иссушенное, уставшее сознание. Чан едва не отключился с открытыми глазами и вздрогнул, когда компьютер прощально пикнул. Чанбин выехал на стуле из-за монитора, закинул ноги на стол. — Так что я должен хотеть тебе объяснить? — Что те двое делали? — Ты не понял? — Нет. — Жаль. Я обрадовался, что мы попали на ребят. Надеялся, ты смягчишься, услышав всё своими ушами. — Услышать-то услышал. Не очень разобрал, что к чему. — Помнишь свой первый гон? — Чанбин подтянулся поближе к столу, не спуская ног, извернувшись, порылся в ящике, достал сигареты, стянул со столешницы пепельницу. Со всем добытым вернулся в прежнее положение и закурил, положив пепельницу на живот. — Было хреново. — Течка и гон в этом похожи. У бет с половым созреванием попроще, у девушек начинают идти месячные, у парней часто встаёт, гормончики шалят. Альфам и омегам приходится учиться перебарывать длительные и сильные инстинктивные порывы.       Чанбин начал очень издалека, и Чан приготовился слушать вступительную лекцию. Не то чтоб он был против. Признаться, ему нравился серьёзный тон Чанбина, вдумчивый, умный взгляд и задержки, возникающие, когда он смачно затягивался, прижмуривая от дыма блестящий чёрный глаз. — Для большинства это лютый стресс. Ну, ты в курсе, потеря контроля, нереальное желание трахаться, страх одиночества, вспышки агрессии, потливость, жажда и прочие прелести. В обществе привыкли поначалу купировать течку и гон таблетками. Как контролировать инстинкты разбираются годам к двадцати, и то не все. Это охуеть какое расточительство времени, не находишь? — Нахожу, — согласился Чан. — Когда у наших младшеньких начинается гон или течка, им помогает кто-то из старших противоположного вторичного пола. Или того же, если ориентация располагает. С неизведанным проще справиться, когда рядом есть надёжный взрослый.       Чан нахмурился, Чанбин выжидающе замолчал, давая возможность сформулировать вопросы. Звучало-то всё хорошо, но некоторые нюансы смущали. — Почему противоположного пола? Разве не лучше, если альфу будет учить альфа? — Небольшая провокация в благих целях. Короче, смотри, — Чанбин затушил сигарету, поставил на стол пепельницу, опустил ноги. — Ёнджун впервые переживал гон с Хёнджином. Они хорошо знакомы, и это важно, потому что присутствие рядом того, кому доверяешь, придаёт спокойствия. Задаёт, так сказать, хорошую динамику с самого начала. Чем ближе пик гона, тем сильнее он хотел его как омегу. Инстинкты сносят башню, и, конечно же, он попытался сделать садку. Но, — Чанбин развёл руками, — он стайный и склонен прогибаться под правилами иерархии, а Хёнджин старше. И сильнее. Если бы Ёнджуна не остановили его запах и возраст, он огрёб бы пиздюлей. В любом случае, он не смог бы навредить Хёнджину. К чему я веду… — Стой, погоди, — прервал Чан. — Его остановил запах? — Да. Не слышал про контроль запаха? — Слышал, но… как-то никогда не встречал такого на практике. — Встречал. Феликс пытался тебя успокоить, когда мы разругались. — Так вот что это было! — Ага. У нас некоторые умеют. Чел, отвечаю, омеги, которые управляют запахом, это пушка, — Чанбин с горящими глазами подался вперёд. — Некоторые на раз взбесившихся альф успокаивают. Бывало даже в сон их вгоняли, прикинь! Лично видел. Но это прям редкость. Обычно могут немножко воздействовать. Вообще такому учиться надо. Наши омеги хороши в этом плане.       Он выглядел таким живым, увлечённо рассказывая о стае, так лучезарно улыбался, так гордился, что Чан, всё время осуждавший стайный образ жизни, сидел озадаченный и в полном смятении. Он мог признать, что, возможно, всё обстояло не так плохо. По крайней мере, в стае Чанбина никто не грыз друг другу глотки и не использовал (кажется) омег, но заявлять об их порядочности было рано. Чан так и не разобрался, чем в этой стае занимались, и относился к её членам с обоснованным опасением. Несмотря на сомнения, видеть Чанбина столь воодушевлённым, без личины дерзкого вожака, было здорово. Если Джисон часто видел его таким, то вполне мог влюбиться по уши. — Как видишь, Ёнджуна он успокоил. И, возвращаясь к теме, под руководством старших младшие испытывают себя и учатся сдерживаться. Очень важно, чтобы они распробовали это как можно раньше, поэтому мы и стараемся ловить их первые разы, потому что, знаешь, — Чанбин, периодически отводивший взгляд во время рассказа, установил прочный зрительный контакт, понизил голос, и внимание Чана приклеилось к нему намертво, — сдерживаться мучительно только вначале. Потом это даже приятно.       Торжественно замолчав, откинулся в кресле. Спинка тихо скрипнула. Чан уставился в пол. Он прекрасно понял, о чём говорил Чанбин. Он был с этим знаком. Взяв под крыло Чонина, он прекратил с кем-либо встречаться. На подобное не оставалось времени. Гон, соответственно, проводить было не с кем, а у Чонина случались течки, и, правда, сдерживая себя, пересекая ту критическую точку, в которой вся сущность альфы тянулась к омеге и жаждала обладать, не замечая ничего кроме него, преодолевая этот порог, Чан чувствовал себя охренеть всемогущим. — Теперь Ёнджун сможет себя контролировать во время гона? — Нет, что ты! У него не получится ни во второй раз, ни в третий. Может быть, в четвёртый, хотя вряд ли. Но теперь он знает, с чем ему придётся столкнуться, и, если что, всегда может обратиться к Хёнджину или к кому ещё из наших. Я не говорю, что инстинкты это плохо, но они должны знать, когда можно дать им волю, а когда — нет, понимаешь? — Почему ты сразу не рассказал? — возмутился Чан. Объясни Чанбин всё ещё тогда, они избежали бы недопонимания. — Сорян, я не мог вот как сейчас спокойно сидеть и разглагольствовать после того, как ты наорал на меня, — всплеснул руками Чанбин. — Если на меня орут, я тоже начинаю орать. И вообще… мне не особо даются объяснения. — Тебе изначально надо было поговорить со мной. Когда ты вообще понял, что я с меткой? — Не сразу, — склонил голову Чанбин. — Извини. Я как-то сходу не сообразил, что делать. Скажи, — он помедлил.       Он не мялся в нерешительности, а настраивал тот самый взгляд, под которым Чана в очередной раз прошиб озноб, а собственная кожа показалась чужой. Из неё резко захотелось выбраться и уползти прочь, куда подальше. — Скажи, — продолжил Чанбин, — если бы я тогда сразу подошёл к тебе и сказал, что я твой омега, ты бы не поступил точно так же? Ты бы не ушёл?       Под этим взглядом невозможно солгать. Внутри Чана был ответ, и он мог сделать только одно — взять его и предоставить Чанбину. — Ушёл бы. Но спокойно. И обязательно вернулся бы поговорить. — Хорошо, — удовлетворённо кивнул Чанбин, смаргивая пугающую проницательность. — Ладно, мы заболтались. Пошли, надо проведать ребят. — Мне тоже? — Чан поднялся. — Обязательно. Не прячься от них. Дай им на себя посмотреть, узнать твой запах. Они боятся тебя больше, чем ты их. — Ага, конечно, — фыркнул Чан. — Я серьёзно, — Чанбин остановился, держась за ручку двери, обернулся через плечо. — Ты их до усрачки пугаешь. Особенно Чжухона. — Чего?! Я?       Но Чанбин уже распахнул дверь и больше ничего не говорил. Чану оставалось идти за ним и гадать над значением сказанных слов. В то, что стайные его боялись, верилось с трудом. С чего бы им бояться кого-то вроде него? Только вот было не похоже, что Чанбин шутил. — Лови, — подойдя к стойке, Со бросил ключ Чангюну. — Как у нас дела? — альфа провертел ключ на пальце. — Отлично, вы молодцы. Шиён будет довольна, — Чанбин подпрыгнул, лёг животом на стойку, погладил альфу по голове. Чангюн прикрыл глаза, подставил лицо, как большая доверчивая собака. Пальцы омеги мягко прошлись по высокому лбу, по длинному прямому носу.       Странное, интимное зрелище. Не для чужих. Чан опустил взгляд на ноги Чанбина, висящие в воздухе в нескольких сантиметрах над полом. Чанбин съезжал со стойки, и с каждой секундой носочки становились ближе и ближе к земле. Чан мог бы переждать так, изучая чужие кроссовки, отсчитывая секунды до приземления, не почувствуй шестым чувством взгляд. Его, не скрываясь, изучал Хёнджин. Поняв, что обнаружен, Хёнджин вызывающе наклонил голову и вздёрнул брови, как бы спрашивая: «Что ты на это скажешь? Твой омега ласкает другого альфу». Чан слегка пожал плечами. Что он мог сказать? Ревности он не испытывал. Ему, скорее, было не по себе, как если бы он подглядывал в замочную скважину.       Вожак спрыгнул. Хёнджин отвернулся. Чангюн открыл глаза. — Иди уже, — довольно улыбаясь, Чангюн замахал рукой. — Ёни, пошли со мной, — позвал Чанбин.       Ёнджун подорвался с места. Чан подавился смехом, который еле-еле удалось удержать в груди, потому что малыш Ёни на деле оказался гораздо выше Чанбина. Вдвоём Чан их видел два раза и никогда не замечал такой разницы в росте, потому что кто-то из них всегда сидел, но теперь, когда они стояли рядом, разница эта была очевидна.       Следом за ними Чан проследовал в тот же коридор, из которого недавно вылез, но на этот раз прошли дальше, в сумрачную глубину, где свернули в арочный проём. За ним была одна только лестница наверх. Поднимались гуськом, пропуская столько ступенек, сколько позволяла каждому пропустить длина ног. На втором этаже протянулся очередной узкий коридор с тем лишь различием, что этот был гораздо короче. Две двери по правую сторону темнели немыми проходами, из-за единственной двери слева доносились шум и крик. Нёсшийся вперёд Чанбин пересёк коридор и распахнул дверь. На него и стоящих позади альф обрушилась звуковая волна. — Нехер делать — взяли тряпку, мойте пол! — яростно кричал человек, стоявший напротив двери. Одет он был по-домашнему, в пижамные штаны и серую футболку с растянутой горловиной. Короткие волосы стояли торчком. — Наводи порядок в своей квартире! — Ваше свинство позорит всю стаю!       В зону видимости ещё не вошедших в комнату попадала половина дивана у противоположной стены. На нём со скрещенными ногами сидела девушка в шортах и майке, с растрёпанным пучком крашенных волос на голове. Увидев в проёме Чанбина, она широко улыбнулась и помахала, нисколько не заботясь окружавшими её воплями. Широкий рот и необыкновенные черты лица придавали девушке особый шарм, и не будь Чан ужасно взволнован, невольно улыбнулся бы в ответ.       Чанбин оглушительно свистнул, заходя в комнату. Спор мгновенно затих. — Бин! — выдохнул только что кричавший, и лицо его, искажённое гневом, разгладилось и просветлело.       Ёнджун проскользнул в дальний конец комнаты. Чан, ступив за порог, остался в нерешительности стоять, сбитый с толку обилием запахов, среди которых было невозможно разобрать кто есть кто, оглушённый уже не шумом, а тишиной, с их появлением куполом накрывшей комнату. Чан замер, став мишенью для множества глаз. Сам он не знал, куда деть свои. Куда бы ни посмотрел, в каждом углу кто-нибудь да сидел и пялился оттуда, поэтому он стоял как вкопанный, судорожно сжимая стакан с недопитым капучино. — Это Бан Чан, — представил Чанбин, взял за запястье и провёл к дивану, над которым на стене висел большой плакат в рамке. Надпись на нём гласила: «Помни правила: — кражи запрещены — наркотики запрещены — изнасилования запрещены — секс только с защитой».       Чан сел с краешку, совместным усилием воли и разума согнув одеревеневшие ноги. Стайные задирали головы и водили носами, вычленяя его запах из общего месива, присматривались и принюхивались. Большая комната, несмотря на размеры не казавшаяся просторной из-за нагромождения каких только можно вещей, наполнилась тревожными феромонами. Атмосфера сделалась несколько удушающей. Чан вспомнил, что Со не чувствовал запахов. Ему поди вообще было невдомёк, как все переполошились. Держался он, по крайней мере, непринуждённо. — На чём я вас прервал? — вожак скрестил руки на объёмной, круглящейся под футболкой груди, обвёл взглядом присутствующих. — Сам посмотри, — сказал тот, что кричал про мытьё пола, и дёрнул стоявшую на столе чашку. Она не поддалась, намертво прилипшая к поверхности. Тогда ревнитель чистоты оставил её и указал на переполненное мусорное ведро, вокруг которого валялись упаковки, бумажки, банки из-под напитков и, кажется, использованный презерватив. — Тихий ужас. Постельное не меняли уже хрен знает сколько, кругом пыль, бардак. Зачем Иисус умер за наши животные грехи и даровал нам человеческий облик, если вы продолжаете жить, как животные? — отчаянно взывал он к хихикавшим состайникам. — Кихён прав. Вам нужно прибраться. — Не один раз! Вам нужно регулярно делать уборку! — Ты даже не живёшь здесь, завязывай орать, — раздался сонный голос с разложенного дивана. Чан посмотрел туда. Из комка одеял торчали длинные ноги и руки, принадлежавшие нескольким людям. На подушке виднелась лохматая голова, половину лица закрывала маска для сна. Других голов, как ни странно, не было. — Да, нафиг ты сюда приходишь тогда? — глухо раздался женский голос. Повернувшись в его направлении, Чан увидел матрасы, занимавшие всё пространство от разложенного дивана до стены с окном. На них тоже кто-то валялся. — Это и мой дом так- то, — обиженно пробурчал названный ранее Кихёном и с уязвлённым видом сел. — Подумаешь квартиру купил, что мне теперь, бывать здесь нельзя что ли? — Приберёмся мы, не плачь только, — человек в маске слепо махнул рукой примерно в направлении бурчащего Кихёна.       Чанбин с родительским вздохом опустился на диван. От его близости Чану стало спокойнее. Он вроде как немножечко чувствовал себя под защитой. Когда перепалка прекратилась, сделалось совсем тихо. Взгляды со всех концов комнаты были устремлены на гостя, и Чан, натыкаясь на один или другой, внутренне содрогался от пристального и какого-то требовательного внимания. Затянувшаяся тишина переполнилась напряжением. Чанбин болтал ногой, не замечая нервозности, отравившей спёртый воздух.       Не только Чан окаменел. Никто, кроме вожака, не шевелился. Стайных словно заколдовала злая волшебница из сказки, и они застыли, скованные её ледяным проклятием: Кихён судорожно впился в колено; на полу перед высоким шкафом остановили игру младшие, бестолковыми, выстекленными глазами вперившись в раскрытые веерами карты; девушка, занимавшая диван по другую сторону от Чанбина, не моргала и почти не дышала. — Ладно, раз все молчат, я скажу, — лежавший на диване стянул маску, ещё больше растрепав густые волосы с двумя обесцвеченными прядями спереди, приподнялся на локте, потёр заспанное лицо. — Ты пришёл сообщить серьёзную новость?       Щуря от света большие, как у оленя округлые глаза, смотрел на Чанбина с обречённой усталостью. — Нет, — странная нежная смешинка послышалась в ответе вожака. — Как нет? Вообще ничего сказать не хочешь? — Вообще ничего, — пожал плечами Чанбин, отвлечённо колупавший ногти. — Блядь, напугал! Чего и припёрся тогда? — Захотел и пришёл, вожак я или кто?       В Чанбина прилетела подушка. Он поймал её, смеясь, и положил на колени девушки. Стайные разом выдохнули оцепенение. Пространство оживилось шевелением. Из одеяльного кокона вылезли здоровый накаченный парень в одних спортивках и парень поменьше, оба с короткими чёрными волосами. Поднялись с матрасов несколько девушек и ребят. Чана посетила мысль, что они не спали и не донеживались в послесонной лени, а прятались от ожидаемых плохих новостей. Ожидания не оправдались, и все задвигались, загалдели. Перед поражённым внезапной суетой Чаном сновали полуголые и растрёпанные стайные, сталкивались, пихались и без остановки говорили. — Где моё полотенце? — Там, где ты его бросила. — Там его нет. — В стирке посмотри. — Свалите с дороги. — Пардоньте. — Дайте зарядку. — С какого хера на тебе мои штаны? Снимай! Гони обратно! — Отвали, это не твои! Это общие штаны. — Мне такой сон приснился… — Я пошёл делать яичницу. Кто будет? — возвысил голос Кихён, перекрикивая шум.       В воздух поднялось шесть или семь рук. Кихён пересчитал, беззвучно двигая губами, кивнул и вышел бодрой походкой, поскрипывая резиновыми тапками. Пара человек ушли с ним. — Гахён, пойдёшь в душ? — крикнула девушка, проходящая мимо в футболке и трусах, с махровым полотенцем на плече. — Да, — ответила та, что с самого начала сидела на диване. Она поднялась. Перегнувшись через подростков, загородивших проход к шкафу, выудила оттуда полотенце и покинула комнату с другой девушкой.       Постепенно половина стайных рассосались кто куда. Занимаясь своими делами, они изредка с непониманием или с интересом опасливо поглядывали на Чана, но надолго внимание не задерживали и быстро отворачивались, игнорируя его присутствие, так что можно было подумать, будто Чан какой-нибудь новый непонятный предмет интерьера, назначение какого так до конца и не выяснили.       Один из подростков, с чёлкой, закрывавшей глаза, оставил карты и отделился от компании. По виду его угадывалось, что он был из тех, кто здесь ночевал. Из-под безразмерной мятой футболки тянулись ноги, утратившие подростковую нескладность, с оформившейся полнокровной округлостью бёдер и голеней. Чану доводилось видеть его раньше, и, если ему не изменяла память, мальчик был омегой и звали его Бёндже. Осторожный, осмотрительный в движениях, с повадками тихони, Бёндже молча встал напротив Чанбина. — Иди сюда, — позвал вожак, протягивая руки.       Недолго думая, мальчик юркнул в раскрытые объятия. Чанбин погладил его с большой теплотой, заботливо зачесал наверх чёлку, открывая пугающе серьёзные глаза, чмокнул в низкий, суровый лоб. Бёндже поелозил, устроился на коленях и успокоено приютился в сильных руках. Под сбившейся футболкой торчали короткие пижамные шорты. Увиденное поразило Чана. Не в плохом смысле. Он счёл это милым. Право слово, он тоже обожал тискать и нежить Чонина и не находил в подобном проявлении заботы ничего дурного.       Бёндже, устроив макушку под подбородком Со, смотрел на Чана, и Чан, раз уж всё равно смотрел в ответ, решил воспользоваться случаем, улыбнулся и сказал: — Привет.       Непонятно чего он ожидал. Смущения, наверное, или капельку дружелюбия от тихого подростка. Вместо этого Бёндже ощерился и зарычал таким утробным, клокочущим рыком, что у Чана по всему телу волосы встали дыбом. Он отшатнулся, поражённый до глубины души. — Ого, — хохотнул парень, спавший недавно в маске, а теперь развалившийся на боку, подперев голову кулаком. — Эй-эй-эй, — вмешался Чанбин, — Чан не сделал тебе ничего плохого. — Но сделает. — Не говори так, — смягчился вожак, плавными движениями массируя взъерошенный затылок Бёндже. — Чан пытается подружиться. Поздоровайся тоже. — Ну привет, — прошипел Бёндже. — Ты, блин, в курсе вообще, что он на восемь лет тебя старше? — упрекнул младшего омегу вожак. — Здравствуйте, — неохотно исправился мальчик и жутко улыбнулся, пользуясь тем, что Чанбин не мог видеть его ужасную физиономию.       Чан сконфузился. Продолжать зрительный контакт со злобным созданием было неприятно, но отвернуться не получалось, так захватил тяжёлый мрачный взгляд Бёндже. У стайных ведь такие игры в гляделки являлись, кажется, частью дурацких ритуалов с обязательным тайным смыслом. Чан передёрнул плечами, спина липко взмокла. Неловкое положение сгладила рыжая девочка. Проиграв партию, с досадным вздохом отбросила карты, влезла на свободное место рядом с Чанбином, прижалась к нему и к Бёндже. От неё так же пахло омегой. На вид Чан не дал бы ей больше шестнадцати. Бёндже отвернулся, чтобы обнять подругу. — Как дела, Черён? — Чанбин высвободил руку, зажатую между подростками, и обхватил девочку за плечи. — Хорошо, — ответила она. Голос оказался до невозможного милым. — Меня учитель математики похвалил после последнего теста.       Едва Чан успел выдохнуть после неудачного общения с Бёндже, как с дивана снялся последний остававшийся на нём стайный. Направился к Чану, на ходу подтягивая сползшие серые спортивки. На небольшом расстоянии удавалось различать запахи, отделяя самый сильный, принадлежавший конкретному человеку, от общего обилия запахов, заполнявших комнату, и Чан установил, что перед ним бета. Даже опухшим со сна он выглядел ошеломительно. Гладкая матовая кожа сияла, большие глаза лениво двигались под полуопущенными веками, придавая незнакомцу вид скучающего аристократа, что особенно сочеталось с большими привлекательными губами. Картину довершали поразительные пропорции, казавшиеся смотревшему снизу Чану ещё более выдающимися. Такие длинные изящные руки и ноги приличествовало иметь моделям. — Привет, Чан. Я Хёнвон, — бета протянул руку. — Привет, — Чан вежливо пожал её и завис. Имя вспыхнуло в памяти, озвученное голосом Минхо, который его упоминал вроде бы не так давно, но будто бы целую вечность назад. Чан простил себе, что не мог вспомнить подробности, и пообещал хотя бы не забыть спросить о нём у друга. — Твою мать, — раздосадовано выпалил Чанбин, — я телефон в машине забыл. — Я схожу, — вызвался Чан, вспрыгивая на ноги. Для него это была возможность выбраться отсюда хоть ненадолго. Чан поставил кофе на стол. Несчастный стакан, помогавший справляться с волнением, покрывали вмятины от пальцев, как кратеры — Луну. — Спасибо, — Чанбин кое-как вытащил и отдал брелок от машины. — Пошли вместе, мне тоже вниз, — предложил Хёнвон, продевая красивые длинные ступни в шлёпки.       Выработавшаяся в последнее время привычка ждать отовсюду подвох заставила и в этот раз напрячься, но Хёнвон не был ни ревнивым, ни подозрительным, ни злобным. Спускаясь по лестнице, они коротко и, надо же, обычно поболтали, как все нормальные люди. Перед залом бета хлопнул Чана по плечу и присоединился к своим. Чан повернул к чёрному выходу.       На улице расправил плечи, вдохнул полной грудью. Такого неумеху в стайных делах нахождение непосредственно в сердце стаи прилично вымотало. Надо было иметь определённые предрасположенности, чтобы жить подобной жизнью. Чан таких точно не имел.       Повертев в руках брелок в кожаном чехле, нажал на кнопку и разблокировал двери машины. Ещё на подходе заметил через окно звонящий телефон. На экране высвечивалось имя Джисона. Чан не удосужился подумать и долю секунды, поспешно открыл дверь, достал телефон из держателя и принял звонок. Ничего сказать не успел. Он не успел даже поднести телефон к уху, а Хан уже разрывал динамики. — Наконец-то дозвонился! Ты чего так долго трубку не берёшь? Что-то с нашим Чаном? Вы в порядке? Только не говори, что вы опять поругались. Вы же вместе? Он не ушёл? Бин, не молчи! — на высоких нотах сыпал Джисон.       «С нашим Чаном». Он так и сказал. Чан закусил губу. — Бин? — испуганно позвал Джисон. — Ах, да, — спохватился Чан, — это я. — Чан? Вау, ого! Я хотел сказать «привет». В общем, привет, да. У вас всё нормально? — Да-да, всё нормально. Чанбин оставил телефон в машине, так что я ходил его забрать. Вот. Давай скажу ему, чтобы он тебе перезвонил. Через пару минут буквально. — Нет! Нет, подожди, — закричал в трубку младший альфа и, поняв, что Чан не сбросил вызов, продолжил спокойнее: — Не отключайся. Давай поговорим, пока ты идёшь к Бину.       Резко, как переполненные влагой губки, взмокли ладони. Чан захлопнул дверь, на ней остался мокрый отпечаток. — Давай, — к своему стыду, почти проблеял он из-за сбившегося дыхания. Сердце заходилось нещадно, до глухой, тянущей боли, и Чан на секунду испугался, что из-за переутомления, бессонницы и стресса у него прямо сейчас случался инфаркт или инсульт. — Как всё прошло в баре? — не менее взволнованным голосом спросил Джисон. — Меня угостили вкусным кофе и не трогали особо. А, ну Бёндже на меня нарычал, — рассказывал Чан, открывая дверь. — На меня он тоже в первый раз накинулся, — Джисон тихо посмеялся. Тепло заполнило грудь Чана, хлынуло в живот. — Бин рассказал мне, что ты узнал про меня. Что я ведьма. Тебя это пугает? — Не могу точно сказать, — прокряхтел Чан, пробираясь между коробками к свету. — Надо узнать тебя получше. — Да, он мне посоветовал морально готовиться к допросу. — Чанбин? — Ага. Мы созванивались на неделе. Он мне каждый божий день говорил: «До прихода святой инквизиции осталось столько-то», — Джисон удивительно похоже изобразил то, как Чанбин иногда говорил в нос. — Ты у него так в телефоне и записан — «Инквизитор». Бина это очень смешит. Типа ты придёшь шмонать ведьму, понял?       Шутка про ведьму и инквизитора показалась добротной, и Чан прыснул в кулак. Он всё ещё посмеивался, когда поднимался на второй этаж. — Надо заслужить, чтобы он переименовал тебя нормально. Я вот раньше был у него записан как «Погремушка». — Хотел бы узнать причину, но я уже пришёл.       Чан зашёл в комнату. Два парня, которые скрывались с Хёнвоном под одеялом, вернулись и теперь сидели за приставленным к стене столом, ели яичницу с сосисками. Подростки группами по двое и трое рассредоточились по комнате и наводили порядок под командованием Чанбина — одни снимали постельное с дивана и матрасов, другие складывали мусор в пакет, третьи собирали разбросанную повсюду одежду. — Тогда до скорой встречи, Чан. Очень хочу тебя увидеть. — Я тоже.       Чан передал телефон. Садиться не стал, предполагая, что им с минуты на минуту выходить. Парни за столом не обращали на него внимания, поглощённые завтраком (если отталкиваться от того, что они только недавно проснулись) или обедом (если брать в расчёт время на часах) и негромким разговором. Зато Бёндже два раза пихнул плечом, проходя мимо из одного конца комнаты в другой с ведром, куда бросал грязные носки. Чан потеснился ближе к Со, не желая получить в третий раз. — Не надо, не готовь ничего, — говорил Чанбин, развалившись на диване, — мы заедем и купим что-нибудь. Что тебе взять? Ок, понял. Ага. Да ну. Всё, отключаюсь. — Уже уходишь? — спросил с набитым ртом парень потоньше. — Ага, — Чанбин, потягиваясь гибким массивным телом, подошёл к столу. — Придёшь завтра на треню? — накаченный снизу-вверх смотрел на Чанбина и, вообще-то, выглядел донельзя простодушным и приятным. Чан подошёл поближе. Пахло бетой и альфой. Оба казались неплохими ребятами. — Приду, — Чанбин рывком отодрал от стола прилипшую чашку, поставил на пустую тарелку с засохшими остатками не пойми чего. — Пакеда.       Он одновременно обнял обоих, прижав головы к своим бокам, похлопал по спинам. Продвигаясь к выходу, трепал по волосам каждого, кто попадался на пути. Чан мелкими шажками поспевал следом, стараясь не наступать Чанбину на пятки. — Пока, Чан, — по очереди попрощались сидевшие за столом. — Пока… — он замялся, обернувшись. — Я Минхёк, — указал на себя поджарый, выглядывая из-за загородившего обзор подростка, — а это Шону, — тыкнул пальцем в накаченного парня. — Пока, Минхёк и Шону.       Чан развернулся и быстро выскользнул за Чанбином. Внизу сперва прошли в зал. За гвалтом раздавался звон столовых приборов. На сей раз появление Чанбина в компании Чана не вызвало всеобщего впадения в коматоз, напротив, все особенно взбудоражились, завертелись. Чан понял, как чувствовала себя Алиса, оказавшись в Зазеркалье. Как и для неё, для него всё выглядело шибко странно: стайные, кто полуголый, кто в домашней одежде чинно трапезничали в обстановке с претензией на шик, и Чан почти усмехнулся, способный представить себя на чаепитии у Безумного Шляпника и Мартовского Кролика. — Я здесь подожду.       Чан отстал от Чанбина, затормозил у барной стойки, постеснявшись тащиться за вожаком, как бестолковый ребёнок. С расстояния наблюдал за тем, как Чанбин подошёл к столу. В том, как Со держался, было что-то, изобличавшее доминантную особь, как бы странно это ни звучало по отношению к омеге. В размашистых свободных движениях просвечивала внутренняя сила. В нём не было ничего от показушности, ничего, что могло бы навести на мысль о подражании альфам. Крепкое, молодое тело излучало естественную, бесхитростную гордость, не имеющую ничего общего с завышенным самомнением. Она проступала отчётливее, когда Чанбин стоял перед стаей.       На полукруглом диване всем места не хватило, к столу приставили несколько стульев. На одном из них сидел Хёнвон, эпатажный сам по себе, нога на ногу. Обхватил подошедшего Чанбина длинной рукой, прижался. Вожак что-то говорил. Ему отвечали, — некоторые с набитым ртом, и яичница едва не вываливалась обратно в тарелку, — и, кажется, что-то спрашивали. Чану было не слышно. Зато он прекрасно видел, как Чанбин влупил кому-то подзатыльник, вызвав общий взрыв гиеньего хохота. Хёнджин, сидевший там же, посреди дивана, запрокинул голову и захлопал, словно был на уморительном комедийном представлении.       Чанбин ещё погрозил пальцем, что-то наставляя, после чего отбил пять по всем тянущимся к нему рукам и мелкими шажками побежал к Чану, мнущемуся возле бара и не знающему, нормально ли будет попрощаться со стайными, крикнув: «Пока, ребята!», потому что, если они его проигнорируют, он сгорит со стыда. Вот Чанбин уже настиг его, хлопнул по плечу. — Пока, Чан, — выкрикнул Хёнджин, приставив ко рту сложенные рупором ладони. Несмотря на то, что он всё ещё источал едкие интонации, Чан был ему несказанно благодарен. Жест Хёнджина воодушевил остальных. — Бывай, Бан Чан, — охотно и дружелюбно попрощались Хёнвон и Чангюн, и прочие стайные последовали их примеру. — До свидания, — Чан слегка поклонился. В последний момент он всё же застеснялся сказать «пока» незнакомым, по сути говоря, людям. — Он чё, реально сказал нам «до свидания»? — донеслись до Чана насмешливые и озадаченные голоса, когда Чанбин спешно выводил его в коридор, придерживая за плечо.       Оставив бар и снова ступив на асфальт, Чан с лихвой ощутил колоссальное ошеломление, с опозданием дошедшее до сомнамбулического мозга, весь как-то затрепетал в страхе, сопутствующем, обычно, всему новому, совершенно непреднамеренно приходящему в жизнь. Он и подумать никогда не мог, что вот так сойдётся с настоящими членами стаи, что его имя будет у них на устах. — Чан, ну! — Чанбин который раз пытался дозваться до ушедшего в себя альфы. — Ключи у тебя. — А! — вскинул голову Чан и принялся рыться в карманах.       На переднем сидении так и лежала смятая рубашка, в ногах стоял рюкзак. Чан засунул рубашку в рюкзак и сел. Чанбин завёл мотор, включил спокойную хип-хоп песню. — Купим по дороге поесть, — сказал Со. — Хорошо.       Несколько раз Чан поворачивался к нему с намерением прояснить некоторые терзавшие его вопросы, но замыкался в сбродивших, сонно бурлящих мыслях и отворачивался, ничего не говоря. Слова отяжелели, обессмыслились. — Ну что? — наконец не выдержал Чанбин. — Ничего. Не знаю, как спросить. — Спроси как есть.       Что там вообще его волновало? И не вспомнить. Что-то очень важное, общечеловеческое. Чан углядел за окном сгрудившихся возле магазинчика детей. Точно! — Слушай, почему у вас столько детей? Почему у вас вообще дети в стае? — А где им ещё быть? — Дома, в школе, с друзьями на улице, на секциях… — рассержено перечислил Чан. Не нравилось ему, что Чанбин не отвечал сразу и прямо, а всё как-то увиливал и оттягивал. — А-а-а, дома, — омега понимающе покивал, но вместе с тем скептически поджал губы. Казалось, он подготовился к очередной шутливой выходке, к какому-нибудь ироническому высказыванию, но внезапно блеск лукавства потух. — Знал бы ты, что творится у них дома. Не у всех, конечно. Мама Ёнджуна, например, очень классная женщина. Но в основном у многих дома абзац. Мы смотрим, чтобы они не прогуливали уроки и делали домашку. Улицы… Чел, ну тут такие улицы, сам понимаешь. А на секции они ходят, не переживай. Ещё вопросы? — Да вроде нет, — Чан выпятил губу. Полученный ответ звучал вполне разумно, но наличие детей в стае по-прежнему не давало покоя. Отчасти он мог признать, что все сомнения были тесно связаны с укоренившимися в нём предрассудками, от которых, будучи человеком принципиальным, он не мог запросто отмахнуться. Видимо, Чанбин заметил его смятение и, несмотря на отсутствие вопросов, продолжил говорить. — Я правда думаю, что с нами им лучше. Они сыты, одеты, у них есть друзья и старшие товарищи, в то время как дома они видят, как взрослые бухают, ширяются, ебутся и пиздят друг друга. И их тоже пиздят. — Вот как, — Чан задумчиво повесил голову. Он не был наивным и не считал, что все в мире добросовестные и сердечные люди, но, наталкиваясь невзначай на заскорузлую грязь и обыденную жестокость жизни, неизменно ужасался. Вот он — мир во всей своей зачумлённой красе. Приглядишься и сразу захочется отвернуться, возвратиться к привычному, утешительному незнанию. — Ага. Не у всех так, говорю. Есть и такие, кого дома любят и ждут к ужину. Просто мелкие — они ж как мартышки. Чжухон однажды притащил одного, чисто так, отогреть, покормить и выпустить на волю, а тот стал таскаться к нам. Мы взяли его в виде исключения. Но стоит одной мартышке узнать, где можно поесть, поспать и повеселиться, как набегают другие. Короче, мы оглянуться не успели, как у нас стало реально дофигища детей, — Чанбин нервно хохотнул. — Они все через одного знакомы по школе и улицам. Многие соседи. Вот так и получилось. Мы понимаем, какая это ответственность, без шуток. И родители их знают, где они пропадают, если что. Некоторые сами члены стаи. В общем, я не думаю, что это плохо, типа того.       Рассказывал Чанбин экспрессивно, взлетающим и падающим, как кувыркающаяся в небе птица, голосом. Чан видел, насколько важно было для него объясниться на сей счёт, и вряд ли ошибся, заключив, что на этот раз Чанбин изо всех сил старался избежать недопонимания. Наверняка то, что Чан наговорил ему о стайных в первую ссору сильно задело его, и теперь он напряжённо ждал повторного заключения. — Что ж, не так, вроде бы, и плохо, — признал Чан. — Вот именно!       Остановились у маленькой уютной забегаловки в приземистой двухэтажке, открытые нараспашку двери придерживал кирпич, изнутри тянуло плотным, сытным запахом домашней еды.       Сухопарая бабулька за прилавком узнала Чанбина, просияла, принялась расспрашивать о делах и здоровье целого списка людей. Спрашивала и про Джисона, и про Чжухона, и про Шиён… Упомянула всю Чанбинову братию. Сквозь запахи жареного мяса, рыбы и теста Чан уловил и запах возрастной омеги, непосредственной хозяйки забегаловки. Читая меню, он не обращал особого внимания на затянувшийся разговор (состоящий, в основном из фраз «– А эта как? — Нормально. — А как дела у такого-то? — Хорошо, купил недавно стиралку»), но, оторвавшись от списка гарниров и присмотревшись к хозяйке, подметил на шее подвеску, как у стайных. Разглядывая блестящую ощерившуюся морду, Чан изумлённо хмыкнул, достаточно тихо, чтобы не привлечь внимания. Дети и старики, неожиданно. Не самый конкурентоспособный состав. — Сейчас позову Юну. Вы посидите, ребятки, а мы пока всё приготовим. Юна! Юна, иди сюда!       В маленьком зале для посетителей стояли три стола. Чанбин вольготно расселся за ближайшим, Чан устроился напротив. В ту же минуту, звучно топая, слетела с верхнего этажа девушка, почти что девочка, с врождённым дерзким выражением лица и, демонстративно недовольная, пролезла за прилавок. — Я с первого раза слышу, ба, незачем так орать, — ворчала она с типичным беззлобным подростковым раздражением. — Я бы поспорил, — ввернул Чанбин. — Бин! — обрадовалась Юна, надевая фартук и занимая место рядом с бабушкой, которая уже подсовывала под нос внучке написанный на блокнотном листочке заказ. Девушка бросила взгляд на Чана и сразу скуксилась. — Это Бан Чан, — бесстрастно, как случайного знакомого, представил Чанбин. — Я уже в курсе, — Юна дёрнула уголком рта. — Явился, тц… — Вот несносная, — пустилась отчитывать бабушка, не отвлекаясь от готовки. — Прояви уважение, это истинный твоего вожака. — Да блин, ба, ты не понимаешь, — заныла Юна, нарезая овощи. Нож ровной уверенной дробью стучал по доске. — Я, может, поболе твоего понимаю, — бабушка угрожающе махнула на неё щипцами, которыми переворачивала мясо.       То, что они говорили о нём и называли истинным Со, заставило Чана стушеваться. Видно, новости в стаях распространялись быстро. Что в баре, что здесь о нём слышали до его появления, о нём говорили, его ждали. Не знавший прежде такого внимания Чан не на шутку оробел. Он не привык быть известным в каких-либо кругах, вернее, он привык быть неизвестным и незаметным. Даже водя дружбу с Минхо, он никогда и нигде не засветился. Светские дела бета вёл отдельно от него и если где и рассказывал про Чана, то на жизни его это никоим образом не сказывалось. Теперь же Чан оказался в положении, когда все (и под всеми он подразумевал стайных) его знали, а он толком не знал никого. Всё это ужасно нервировало. Чанбин на обмен любезностями между бабушкой и внучкой снисходительно усмехнулся. — Не обращай внимания.       Беседы не вышло. Чанбин иногда кротко взглядывал на Чана в ожидании очередной претензии или вопроса, но, не получив ни того, ни другого уткнулся в телефон. Чан молчал с упоением. Он как-то подустал и решил воздержаться от болтовни, чтобы хотя бы некоторое время не получать новой информации. Голова и без того пухла. — Ребятки, всё готово, — позвала жизнерадостная хозяйка. — Ты же к Джисону, родной? Я положила ему говяжий язык. — Спасибо большое, тётушка, — вожак принял пакет с тремя контейнерами.       Он же за всё и заплатил. Чан начал было протестовать и собрался идти за бумажником в машину, но Чанбин не позволил. — Мне как-то неудобно… — Чан потёр шею. — Что такое, альфачья гордость не позволяет? — поддел Чанбин, блестя озорными, улыбчивыми глазами. — Забей. Это моё извинение за то, что дал тебе в нос. — Ладно, — нехотя согласился Чан. Как же все надоели ему с этой гордостью! И ведь дело было совершенно не в ней. Просто Чан, ничего не зная о Со, не хотел быть у него даже в пустяковом долгу. Все эти дружеские жесты доброй воли налагали определённые обязательства на тех, между кем возникали. Нельзя ведь быть строгим с человеком, который тебя угощает. — Как я рада была вас увидеть. Если будешь поблизости и голодный, заходи ко мне, Бан Чан, — попрощалась хозяйка заведения. Юна презрительно фыркнула.       По дороге к Джисону они сделали ещё одну остановку, купили напитки и чизкейк. После этого все отсрочки исчезли. Начало возрастать волнение. Чан держал напитки на коленях и без конца скрёб ногтем картонный подстаканник.