Тасманийский Дьявол

      Джисон, оставшийся в одиночестве, гипнотизировал плед. Когда они вернулись, вопросительно уставился на Чанбина. — Сделай кофе, — повелел Со, остановившись у стола.       Блуждающая улыбка озарила лицо Джисона загадочным светом. Он подскочил, собрал чашки, отнёс в раковину. Чан смотрел, как Хан суетился у кухонных тумб, звенел ложками, гремел ящиками. Спина у него была довольно широкая, особенно в плечах, а вот талия узкая, Чан помнил по первым объятиям. Странно, что они открыто и самозабвенно обнимались, касались друг друга, нюхали, а теперь им было неловко даже говорить. — Будешь с ним встречаться? — вполголоса спросил Чанбин.       Неожиданно и ожидаемо одновременно. Чан повернулся, но на том месте, где Чанбин сидел прежде, теперь его не было. Он привалился к стене, заняв место Джисона, выжидающе склонил голову. — Я его совсем не знаю. Не думаю, что стоит так торопиться.       Чанбин отвернулся, стал отрешённо разглядывать стену над диваном, увешанную всяческими плакатами, вышивками, рисунками и поделками так плотно, что едва проглядывали бежевые обои. Не верилось, что он так легко отстал. Чан приготовился отражать уговоры, убеждения и, возможно, угрозы, но никак не предвидел капитуляцию при первой же неудаче. Пока они сидели в молчании, Джисон принёс кофе, чистые ложки и коробку молока с отогнутым в виде носика краем. Увидев, что место у стены занято, с сомнением посмотрел на подушку в середине. Строгий кивок Чанбина заставил его сесть без препирательств. Оказавшись ближе к Чану, Джисон часто, с лёгким смущением взглядывал на него и надувал губы, сдерживая умилённую улыбку. От него исходил тягучий зазывающий запах, прячущийся в других запахах, наполняющих дом, но всё равно вскруживший Чану голову. Хотелось закрыть глаза и довериться носу, но это было бы очень не кстати.       Чан тряхнул головой, взял чашку. Успел сделать один глоток, как Чанбин выдал: — Сони, он сказал, что не будет с тобой встречаться, представляешь. — Что? Чан, ты так и сказал? — напуганный известием Джисон посмотрел на Чана как на предателя. Глаза мгновенно увлажнились. — Нет, я такого не говорил, — Чан запаниковал в преддверии чужих слёз, замахал руками. — Так и сказал! — настаивал Чанбин. — Завязывай хернёй страдать! — рявкнул Чан, доведённый его заморочками. Он так и знал, что мелкий засранец не будет сидеть и молчать, меланхолично втыкая в стену, и что-нибудь обязательно выкинет.       Запах Джисона усилился, хлынул, довлея над прочими. От него защекотало нёбо. Чан сжал зубы. — Завязывай юлить, — свёл чёрные брови Чанбин. — Сам ни бе ни ме, а мне ещё что-то предъявляешь за то, что я типа не определился. Да не будь я вожаком, я в первый же день встречаться бы начал! — А ты не можешь внятно ничего объяснить! «Спроси у Шиён», — передразнил Чан. — Ты вообще хоть что-то в состоянии сам сказать? И какое к чёрту встречаться? Мы знакомы без году неделя!       Они опять ссорились? Нет, не совсем. Чана объял жгучий злой восторг, подхлёстывающий, оживляющий закосневшие, подавленные, но никогда до конца не умирающие тёмные части души. По хребту, от шеи до копчика, скользнуло, как льдинка, будоражащее желание погони, шумной пустолайной склоки. Чан видел в глазах Чанбина всполохи азарта. Исступлённый запал — вот что заставляло их сталкиваться подобно двум грозовым облакам. Трудно представить двух человек несходнее между собой. Не будь они истинными, им и поговорить было бы не о чем, да они бы и не стали. Между ними пролегала пропасть величиной в двадцать с лишним лет кардинально различного опыта, отделяющего мир одного от мира другого, и они, стоя каждый на краю своей реальности, пока не приспособились, не нашли нужных для общения средств и с энтузиазмом надрывали глотки. — Чан, — Джисон подался вперёд, чуть не своротив чашки, схватил Чана за руки и заговорил с такой страстью, что спорщики оторопело замолчали, — послушай меня, великая Богиня очень любит тебя, Она даровала тебе изобилие в виде меня и Чанбина. Мы с ним как две золотые овечки — живём в достатке и купаемся в любви. И мы предназначены тебе. Не отказывайся от Её дара. Нам нужен наш старший альфа. Ну же! Прими нас! Ты же не оставишь нас?       Он так крепко держал, что Чан не имел ни малейшей возможности высвободиться, не применяя силу, и чем отчаяннее дёргал руками, тем крепче вцеплялся Джисон. Чан, никогда не сталкивавшийся с фанатиками, был поражён и не придумал ничего лучше, чем молящими о помощи глазами посмотреть на Чанбина. — Ну и где он не прав? — вместо помощи развёл руками Чанбин. — Вот дьявол, — шикнул на него Чан и повернулся к Джисону. — Я не имел в виду вообще не встречаться, это вот он всё перевернул! Я о том, что вы мне как снег на голову свалились, нужно сначала узнать друг друга поближе.       По большей части, он, конечно же, подразумевал, что свалились они такие странные, каких он точно не ожидал и к каким был не готов, но сказать именно такими словами не решился. — Мы истинные! Нам суждено быть вместе. Это судьба! Судьба! Мы уже познакомились с тобой как надо, помнишь? — не унимался Джисон, тяжело и громко дыша, сверкая глазами. Исходивший от него запах обволакивал, мешал соображать. — Конечно, мы должны лучше узнать друг друга, но ведь это можно и в процессе! — Я же не могу так сразу, — отпирался Чан, напуганный тем, как стремительно оказался взят в оборот. — Он ссыкло, ты ещё не понял? — с задором язвил Чанбин. — До последнего будет выкобениваться. — Кто бы говорил. Ты его вообще продинамил, — парировал Чан, свирепо хмурясь. — У меня веская причина! — Иди в жопу со своей причиной! — Чан, — позвал Джисон.       Поворачиваясь на зов, Чан всё ещё краем глаза следил за Чанбином и увидел, как его лицо пересекла хитрая ухмылка торжества. Чан слишком увлёкся спором. Так сильно что не заметил, как Джисон, не выпуская его рук, перебрался поближе, обогнув угол стола, и дышал в самое ухо. Стоило повернуться, они оказались нос к носу. Чан дёрнулся. — Тише-тише, не бойся, — Хан обхватил его лицо ладонями. — Я переборщил. Я не буду давить, ага? Только пообещай, что это не отговорка, что ты правда дашь нам шанс познакомиться поближе, а не уйдёшь, не оставишь нас вдвоём, не будешь избегать. Обещаешь? — он говорил мягко и вместе с тем уверенно, голос не дрожал и не срывался как раньше. И запах. Он пах так успокаивающе, так хорошо. — Обещаю, — послушно ответил Чан. Его больше не держали, он легко мог бы выскользнуть и отстраниться, но не двигался, подчинённый какому-то глубинному повелевающему инстинкту. Прошибло запоздалым осознанием: верно, Джисон тоже альфа, и его слова, и поведение, и запах сообщали: «Знаю, что тебе страшно. Не переживай. Некоторые вещи я могу сделать сам, за нас двоих, если ты мне позволишь. Тебе больше не нужно тащить всю ответственность. Раздели её со мной. Отдай мне».       Этот запах сильного альфы, одурманивающий, окутывающий покоем, гипнотизировал и подчинял. Чан облизнулся и приоткрыл рот, чтобы распробовать, позволяя ему завладеть своим существом. Ладонь Джисона накрыла шею сзади. Пальцы приятно массировали участок под затылком, поглаживали, и Чан пригнул голову, прося продолжать. — Вот так, — приговаривал Джисон, — у тебя такой красивый запах, Бан Чан, но ты довольно нервный, и это его портит. Не переживай, положись на нас. Давай-ка, садись нормально, вот молодец.       Джисон помог усесться поудобнее, ненавязчиво оглаживая плечи и бёдра. Утихомирившийся, расслабленный Чан беспрекословно подчинялся манипуляциям, отстранённо следя, чтобы не пересекалась грань, но младший альфа и не старался её пересечь, не позволяя лишнего ни себе, ни своим рукам. Усадив Чана, заботливо подоткнул плед со всех сторон, обернул его скрещенные ноги и отполз задом на место. — Ты его угнездил что ли? — Чанбин приподнялся на секунду, чтобы взглянуть на свёрнутый вокруг Чана плед, и гнусаво хохотнул. — Мхм, — неопределённо промычал Джисон, мечтательно улыбаясь в кружку.       «Что со мной?» — подумал Чан, с удивлением прислушиваясь к упоительной, безмятежной тишине внутри. Бесчисленная свора мелких зубастых тревог угомонилась. Какие деньги? Какие метки? Ничто больше не волновало, кроме, пожалуй, десерта и кофе. Взяв ложечку, снял обёртку с треугольного куска, отковырял краешек. Казалось, никогда он не ел ничего вкуснее, так что даже закатил глаза от наслаждения. — И чё ты такой тугодумный? — добродушно поддел Чанбин. — Вон как прибалдел. — Мы же сказали, что не будем на него давить, — Джисон скрестил на груди руки и с поддельной укоризной взглянул на омегу, не умея сердиться на него по-настоящему. — Ты говорил про себя, про меня ни слова не было. И я буду давить. — Это мой альфа, — гордо заявил Джисон, — и я запрещаю тебе давить на него. — Ах вот как мы заговорили! Это и мой альфа так-то. — Да что ты? Где? В каком месте? — младший засмеялся, задрав кверху нос, но тут же заверещал от боли, получив щипок за ляжку. — Ай!       Чан ел и прихлёбывал кофе, наблюдая за их задираниями, и так ему нравилось быть здесь, так всё казалось мило и хорошо. Его мало волновало, что именно произошло. Он вдруг осознал, не разумом, а каким-то шестым чувством ясную, могучую, неопровержимую правильность. — Он, по-моему, вообще не вдупляет, — Чанбин с любопытством вглядывался в Чана. — Всё я вдупляю. Не знаю, что со мной, но мне офигенно. — А представь какого будет, когда мы будем встречаться, — Джисон не упустил возможности посулить горы релаксации. — А когда втроём — это ж вообще! — Наверное, — согласился Чан. — Ешь побольше, — Чанбин, заметив, что Чан доканчивал кусок, снял обёртку со следующего. Подумав, снял с ещё одного и придвинул всю коробку Чану. — Мы тебе оставили, ешь, ешь.       Чан кивал болванчиком и ел. Ему было как-то необыкновенно, без неудобства, приятно заботливое обхождение. Настолько, что он едва подавил желание раскапризиться, привлечь всё возможное внимание, чтобы за ним поухаживали, погладили, понежили. Джисон и Чанбин переглянулись, обменялись счастливыми улыбками. — Скажи, — Чан посмотрел на Со долгим, лениво изучающим взглядом. Зародилось у него одно подозрение. — М? — Ты специально Джисону так сказал, да? — Да. Злиться будешь? — Чанбин смотрел открыто, подняв брови, отчего весь облик его утратил привычную почти мистическую мрачность. Не чуя, не опираясь на запахи, он тем не менее с удивительной прозорливостью считывал обстановку и прекрасно понимал, что в нынешнем положении Чан не способен не то что разозлиться, но даже голос повысить не в состоянии. — Нет. Мне только интересно, как ты это продумал? — Да никак особо. Я ж тем более не знаю, как всё у истинных проходит, — Чанбин невесело усмехнулся. — Сложно предугадать. Я просто надеялся, что расстроенный Сони тебя разжалобит, вот и всё, но не думал, что так круто получится. Посмотри на него, он у нас такой миленький. Разве можно устоять?       Сидя ровно, с прямой спиной, со сложенными на столе руками, Джисон горделиво пыжился. Бесспорно, миленький, но пах уверенным состоявшимся альфой. А ведь ему всего двадцать. Чанбин поди понятия не имел, что у его добродушного ужимистого Сони такой крепкий мужской запах. — А ты чего довольный сидишь? Чанбин тебя использует.       Насмешливое замечание старшего альфы нисколько Джисона не оскорбило и не расстроило. — Я могу прямо сказать, если мне что-то не нравится. Раз не говорю, соответственно, меня всё устраивает, — заявил он мягко, но веско. — Ну а меня не устраивает. Не надо на эмоциях играть. Я так-то тоже замешан, учитывайте и моё мнение, — Чан запихнул в рот полную, с горкой, ложку. Он чувствовал себя спустившимся с вершины горы после месяцев уединённых медитаций, отрешившимся от гнева, осознавшим суть бытия просветлённым. — Ладно, Чан. Мы над этим поработаем, — Хан миролюбиво улыбнулся.       Чанбин ни с того ни с сего сорвался с места, пополз на четвереньках, смешно переставляя руки и ноги, как большое неуклюжее животное. Следя за ним, альфы медленно поворачивали головы. Он устроился между ними, уставился серьёзно, решительно выдвинув подбородок. Чан вытащил изо рта ложку. Чанбин прокашлялся. — Хочу сказать.       Чтобы не отвечать с набитым ртом, Чан взмахнул рукой, призывая говорить, и принялся жевать, надеясь проглотить чизкейк быстрее, чем Со ляпнет что-нибудь такое, от чего можно подавиться. Правда, Чан как начал, так сразу и прекратил, забывшись от удивления. — Прости! Я иногда перегибаю. Просто, понимаешь, мне сложно объясняться, я не знаю, с какого конца подойти, вот и нервничаю. А стая… это же годы жизни, Чан. Не два, всё началось намного раньше. И я пытаюсь тебе рассказать, говорю, а оно всё не пришей не пристегни. Начинать, наверное, надо с начала, но тогда нам трое суток безвылазно сидеть. Да убери ты свою граблю, сбиваешь, — Чанбин отпихнул руку Джисона, которая, как намагниченная, тянулась к омеге, насупился, сморщив нос. — Бля, сбился. Сучка-ебучка!       Это последнее восклицание было брошено с такой сердечной досадой, что Чан, с искренними вниманием слушавший речь, зажал ладонью рот и затрясся от сдерживаемого смеха. Раскрасневшись, пыхтел Джисон, тоже сопротивлявшийся приступу веселья. — Смешно вам, да? — Чанбин прикинулся уязвлённым, осуждающе поджимал губы, но не мог скрыть удовольствия. — Я тут, понимаете ли, душу открываю, а они ржут.       Чан с усилием проглотил чизкейк, запил остатками кофе и, вытерев слезившиеся глаза, спародировал Со, раздосадовано взмахнув рукой: — Сучка-ебучка! — и вместе с Джисоном покатился со смеху.       Не выдержал и Чанбин. Они смеялись с минуту или две, потом кое-как успокоились. Говорить никто не начинал, все темы разом как-то исчерпались, каждый думал о своём, или, вернее, они думали друг о друге, но каждый по-своему. Чан никак не мог определиться с отношением к чудаковатой парочке. Сегодня он точно уверился, что Чанбин, занимая должность вожака, привык верховодить альфами, несколько даже манипулировать, и вот эти-то неприкрытые манипуляции, специально или ненароком проявленные в первый же совместный разговор, совсем Чану не понравились, невзирая на результат (Чан признавал, что чувствовал себя как никогда прекрасно). А что дальше будет? Чанбин посадит его на цепь, стоит проявить малейшее непослушание? Джисон, кажется, уже был у него на поводке, вроде как и добровольно, но при всём при том за внешней уступчивостью таилось… одним словом, что-то, очень Чана впечатлившее. Ясно как день — пройдёт время, Хан заматереет, покажет характер. «Сколько же с ними двумя будет хлопот», — подумал Чан, и вся душа его содрогнулась в каком-то сладостном предвкушении. — Хочешь ещё чего-нибудь? Кофе? Чаю? — Джисон тронул Чана за запястье. — Нет, спасибо большое. Мне пора. — Уже уходишь? — переполошился Чанбин.       Было не поздно, они могли бы посидеть ещё несколько часов, до одиннадцати или двенадцати, поговорить, но Чан утомился, чувствовал, что не в силах далее ничего обсуждать и хотел домой. В том умиротворении, в каком он находился, ему было до необычайного легко уйти, не мучаясь укорами совести и не боясь прослыть неблагодарным гостем. Чан отодвинул пустую чашку, аккуратно положил в неё ложку, размотал плед и встал. Джисон и Чанбин одновременно поднялись, пошли за ним и стояли у двери, пока он обувался. Он видел, они не хотели его отпускать. — Подвезу тебя, — Чанбин потянулся за кроссовками, но, услышав отказ, встал рядом с Ханом, засунул руки в карманы джинсов. — Хочу прогуляться, проветриться, — из сочувствия сказал Чан, чтобы Со не слишком огорчался. — Ты не представляешь, как я беспокоился всю эту неделю, — Джисон переминался с ноги на ногу, руки передвигали по запястьям фенечки и браслеты, — не пропадай, пожалуйста. Бин даст мне твой номер, давай переписываться. — Давай. — Круто, — Джисон улыбнулся, сжав губы, и щёки, покрытые мраморно-пёстрым румянцем, стали казаться ещё больше. Вся альфачность улетучилась. От него исходила тень того самого запаха, Чан чуял его, но то был остаток, частично прицепившийся к одежде Джисона и частью не до конца выветрившийся из комнаты, если он вообще мог выветриться при наглухо закрытых окнах. Зато травы и благовония перебивали его на ура. — Вроде всё, — Чан похлопал по карманам. — Телефон забыл. — Он у тебя в кармане был? — Чанбин оглянулся на стол, где лежал только его телефон. — Да.       С сосредоточенным видом просканировав комнату взглядом, омега уверенно прошлёпал к пледу, сел на корточки, пошарил в складках. Вернулся с телефоном, протянул Чану, но забрать не дал, отвёл руку за спину. — Так что ты в итоге скажешь? Останешься с нами? — Серьёзно, ты меня будешь шантажировать моим телефоном? — Чан рассмеялся от такой наглости. Они же только что это проходили, Чанбин извинился, и вот опять. — Тебе повезло, что я сейчас обалдеть какой спокойный. — Это тебе повезло, что я шантажирую твою трусливую задницу телефоном, а не болевыми. — Отдай, — Чан требовательно протянул раскрытую ладонь. Старался выглядеть строго, но не сумел стереть с лица блаженную улыбку. — Ну чё ты, сложно что ли определиться? — насупился Чанбин, раздувая ноздри. — Бин, хватит уже, — попытался угомонить его Джисон, но ласковые уговоры на омегу не действовали. — Что «Бин, хватит»? Больно хорошо устроился. Свалил всё на нас, решать ничего не хочет, а сам, заметь, нихера про себя рассказывать не спешит, — воинственно затарахтел Чанбин. — Мы тут из кожи вон лезем, уговаривать его должны, а могли забить и бросить, раз уж он так этого хотел. Остались бы вдвоём, а он один. Потом разнылся бы, какой он бедненький, всё-то у него не так, истинных он прозевал. Сто процентов так и было бы. Так что мы, считай, услугу оказываем. Чан!       Чан глубоко задумался. Что ж, Чанбин отлично подобрал время. Злость в Чане не то что не закипала, от неё не было и следа. В нём замерла благословенная тишина невообразимого масштаба. Бросься Чанбин с кулаками, Чан бы только вяло отбивался и похихикивал.       И как прикажете быть? Оттягивать, пока оттягивается, просить отсрочку, время для размышлений? Для каких размышлений? Все размышления ничто перед запахом Джисона, без которого никак нельзя дальше жить. — Ладно тебе, завязывай. Я сказал Чану, что он может на нас положиться, так что давай без наездов, малыш, — Джисон выудил телефон и передал старшему альфе. — Держи. — Вот он сейчас усвистает без ответов, оклемается дома, хер ты потом до него допишешься. Придётся мне в универе вылавливать, а он не то чтобы очень разговорчивый там, — Чанбин подбоченился, смерил Джисона недовольным взглядом. — Ребят, — позвал Чан, и оба сразу повернули на него головы, — когда я с вами, я как-то весь тревожусь и переживаю. У меня как бы и без вас хлопот навалом. — Ты это к чему? — Чанбин недобро прищурился. — Погоди, дай договорить, — одёрнул Хан.       То, что его перебили, нисколько Чана не волновало. Пока Чанбин и Джисон препирались, он успел поразмыслить над сказанным Чанбином. А ведь правда, что если бы они сразу приняли отказ, не стали бы настаивать? Они тоже совсем его не знали, но боялись потерять. Они точно так же ощущали потребность в определённости, в долгожданной точке. — Это совсем не то, что должно быть. Всё так сразу и внезапно, и эти наши ссоры и недопонимая… Не знаю уж, как было у вас, когда вы встретились, но мне не по себе, — продолжил Чан. Собственные слова казались откровением, истекающим из самого центра души, но, судя по бледнеющим лицам напротив, они не были так понятны, как он рассчитывал. — С тобой нам вообще много о чём ещё предстоит поговорить, — указал кивком на Чанбина. — Справедливо. И? — омега явно не ждал ничего хорошего. — Дайте мне к вам привыкнуть. Дайте в вас… — Чан посмотрел на Чанбина, с глазами, как два уголька, на взъерошенного Джисона, — влюбиться что ли.       Да, вот так. Он не струсит, потому что если струсит, изнасилует судьбу и будет потом выть от раскаяния, вспоминая, как бесконечно хорошо было почувствовать шевеления дремучих инстинктов, какими сокровеннейшими соками напиталось сердце, жаждущее внимания истинных. Но чтобы прикоснуться к этому тайному удовольствию, Чану требовалась особая смелость, потому что только на одно лишь удовольствие он никогда не согласится. Пускай их троих связывали метки, это не гарантия на «долго и счастливо». В сущности, вопрос отношений заключался для Чана в будущем, в доме и семье, а это не про похоть, не про страсть, неизбежно возникающую между истинными из-за феромонов. Это про доверие и надёжность. — Значит, ты с нами? — уточнил Чанбин, наклонив голову и выставив вперёд лоб. — Я же сказал: «влюбиться», так что да. С вами. — Фух, блядь, — Чанбин схватился за сердце, облегчённо застонал и обессиленно прислонился к младшему альфе. — Испугался? — Джисон обнял его, прижав к груди, и ласково гладил чёрную макушку, поверх которой с бесконечной признательностью смотрел на Чана. — Конечно! Сам-то как думаешь? Погодь, — омега отстранился, приблизился к Чану. Протянув руку с отставленным мизинцем, потребовал: — Поклянись! — В чём? — Что не убежишь от нас. Будем ссориться, будем разбираться, будем что-то делать. Что бы ни случилось, ты не уйдёшь.       А вот и цепь для непослушного альфы. — Тебе десять что ли? — Чан заулыбался. — Поклянись. — Сначала ты поклянись, что не делаешь ничего плохого.       Мизинец сжался, рука опустилась. Чанбин подозрительно долго молчал. — А что ты подразумеваешь под плохим? Я же уже сказал, что проституция не по моей части. Наркоту тоже не уважаю. — Ничего плохого с точки зрения закона. — Да вроде нет. — И, надеюсь, ты не… ну, знаешь, не бьёшь людей, как какой-нибудь бандит?       Чанбин потёр подбородок, поводил губами, посмотрел по сторонам. Безусловно, Чан видел его в крови, со сбитыми костяшками, с ссадинами, но была вероятность, что он опять всё не так понял. — А если эти люди придурки, если они заслужили? Или если я защищаюсь или защищаю кого-то? Это считается?       Серьёзно, вести подобные разговоры с омегой… — Скажем, это допустимо, — нехотя протянул Чан. — Тогда ладно. Клянусь, я не делаю ничего плохого, — Со вновь протянул оттопыренный мизинец, и Чан обхватил его своим. — Клянусь, я от вас не убегу.       После торжественного обмена клятвами все трое неумело попрощались. Обниматься к Чану не полезли, несмотря на то, что благодаря воздействию Джисона он впервые за долгое время пребывал в прекрасном расположении духа и не стал бы противиться, но сам почему-то тоже не предложил. Слишком чувствовалось, что они пока чужие люди. Повернувшись к выходу, Чан увидел над дверью висящий на гвозде мешочек. Ведьмовские штучки. Когда-нибудь он привыкнет. Вздохнув, открыл дверь и вышел. — Точно сам дойдёшь? — Чанбин обеспокоенно смотрел с порога. — Точно, — уже с дорожки на прощание махнул Чан. — Ладно. Будь осторожен. — Удачи, Чан.       Джисон выглядывал из-за плеча омеги. Они закрыли дверь, когда Чан вышел за калитку. Наверняка им не терпелось его обсудить. Ему, признаться, тоже не терпелось обсудить их, и для этого у него был один подходящий человек. Чан позвонил Минхо. Трубку долго не брали. — Как прошло? — после долгих гудков послышался сдавленный голос беты. — Не помешал? — Нет-нет, просто на мне спит Суни, не мог дотянуться до телеша. Ну, рассказывай. — Прошло… нормально, я думаю. Я что звоню-то, может, встретимся завтра? — Чан чувствовал себя немного по-скотски. Он, вроде как, предлагал повидаться только по собственной нужде, а не из одного только искреннего желания провести время вместе. — О, неужели! — Минхо, судя по радостному голосу, переживания вроде Чановых не мучили. — Конечно, давай. Сто лет твою рожу вне универа не видел. Пойдём куда или у меня посидим? — Как хочешь. Я подстроюсь.       Минхо всегда выручал. Чану ещё не приходилось в нём сомневаться. Не то чтобы Чан был единственным в их отношениях, кто нуждался в помощи и всегда её получал. Он сам не раз прикрывал другу спину, протягивал руку и подставлял плечо. Однако то, что делал для него Минхо, было гораздо значительнее, и порой, задумываясь о таком перевесе, Чан с горечью понимал, что никогда не сможет отплатить в полной мере. Не потому, что у него не хватало времени или сил. Случись с Минхо беда, Чан мигом бы бросил всё и ринулся к нему, так что дело было не в том, на что он мог или не мог пойти ради него. Просто у Минхо почти всегда всё было хорошо. Он шутил, что использует Чана как громоотвод, — пока к нему липнут неудачи, Минхо живёт припеваючи. Как бы то ни было, они друг друга ценили и берегли. Чан верил, что такую дружбу скрепляют не иначе как на небесах.       Договорившись о встрече, достал из рюкзака наушники, включил любимый плейлист. Кругом зеленела, дрожала на ветерке листва. Небо, от края до края усеянное множеством взбитых облаков, нависало так низко, будто собиралось вовсе опуститься, лечь на землю. — Красота, — прошептал Чан, не слыша себя из-за музыки.       Ближе к дому воздействие, произведённое запахом Джисона, начало отпускать. Сознание постепенно очищалось от хмельного дурмана. Чана одолела весьма приятная светлая грусть, и рассеянная улыбка так и осталась на лице. Да и как не улыбаться? Его одурачили по полной программе, один вытянул обещание, другой — клятву. Потрясающая командная работа. Хитрые они, Чанбин и Джисон. Хитрые и умные. Так что ж, разве это плохо? Кроме того, Чан в долгу не остался, многое подметил, намотал на ус.       В квартире шумел телевизор. Чонин, развалившись на диване, смотрел энную серию популярного сериала про детективов. Завидев Чана, поставил сериал на паузу, бросил пульт и напряжённо сел, ожидая новостей. — Ты улыбаешься, — изучая лицо Чана, сказал он, — значит, всё нормально, ты их не отшил, да? — Я их не отшил. Вернее, отшил, — поправился Чан, увидев, что омега приготовился победно визжать и хлопать, — на время. Короче, мы решили сперва узнать друг друга получше. — Не так плохо, — одобрительно закивал Чонин. — Я думал, будет хуже. Познакомишь нас? — Попозже. Не дуйся, я ещё сам не понял, что они за люди, — Чан сел рядом, обнял младшего за плечи и стал притворно сюсюкатсья. — Я же не буду показывать тебя не пойми кому, правильно? Ты же такое золотко, мало ли, что им взбредёт в голову. Украдут ещё. — Отвратительно, — Чонин скривился, но вскоре засмеялся, отпихивая руки альфы.       Колючее, резкое, как выстрел, осознание пронзило Чана, и он застыл, глядя в длинные узкие глаза, сначала сощуренные от смеха, но с каждой секундой всё более вопросительно округляющиеся. — Что такое? — наклонил голову Чонин. — Ничего, просто задумался, — Чан пришёл в себя, успокоительно улыбнулся и покрепче обнял мелкого. — Ты уже ел?       На самом деле, ему в голову пришла одна поразительная мысль: разве он со своей возьнёй с Чонином не был похож на Чанбина с его стаей? Он ведь допускал мысль, что в случае, если истинные оказались бы против Чонина и заботы о нём, Чан бы отложил отношения на столько, на сколько потребовали бы обстоятельства. Правда, Чонин не делал положение столь радикальным, чтобы были необходимы особые меры предосторожности в виде блокаторов, как было в случае с Чанбином, но найти определённые сходства между двумя этими ситуациями не составляло никакого труда. Интересно, узнай ребята про Чонина, что бы они сказали? Стоило поговорить с ними. Со всем непомерным раздражением, одолевавшим его, и чугунной, отупляющей усталостью Чан даже не подумал упомянуть о такой важной части своей жизни. По всему выходило, что Чанбин был прав, обвиняя его в требовательности вкупе с умалчиванием о самом себе. Вот уж действительно хорошо устроился. Чан пощипал переносицу, сдерживая истерические смешки.       Оставался вопрос, как им всё преподнести, сразу при первой же встрече, вроде как: «Привет. Дела? Нормально. Кстати, забыл сказать, я живу с омегой, но он мне как брат, и сейчас я озабочен тем, чтобы он поступил в университет или колледж», или всё же выждать удобный случай? Чан надеялся, что Минхо и тут сможет подсказать. Может статься, он давно уже растрепал всё Чанбину, раз уж они так подружились, с него сталось бы. — Неа, не ел ещё. Поедим вместе? — Пошли.       За столом Чан отвечал на бесконечные вопросы младшего, сыпавшиеся как из рога изобилия, и думал, как, ну как он должен познакомить его с Чанбином! Чонин ведь обязательно потащится за ним в его дурацкую стаю, а там куча альф, там в целом все немного, мягко говоря, неадекватные. Всё это при условии, что они с Чанбином сойдутся. Вполне могло случиться и так, что Чанбину совсем не придётся по душе наличие юного симпатичного омеги у Чана под боком, и кто знает, что он тогда мог выкинуть. Чонина, например, мог выкинуть, вот что. С Джисоном вряд ли могли возникнуть проблемы. Ему-то и стоило первому всё рассказать. Чан уповал на то, что, оставшись с Джисоном наедине, без Со, он будет меньше нервничать и выходить из себя, и разговор пройдёт в более доверительном ключе. Он пообещал себе не откладывать данное предприятие и разрешить все вопросы как можно скорее во избежание большего недопонимания.