Тасманийский Дьявол

— Какая вежливость! Ну-ну, выпрямись. Присядем, — Со Иён села на середину дивана, положила рядом сумку. — Приятно познакомиться. — Взаимно, — Чан осторожно занял своё место. От Со Иён разило уверенностью. Рядом с ней тело непроизвольно сжималось в инстинктивном стремлении стать меньше и как-то само принимало позу послушного ученика: колени сводились вместе, ладони сцеплялись, будто одна искала у другой поддержки. Спохватившись, Чан снял кепку, взлохматил слипшиеся от пота волосы. — Как твой нос, Чан, не болит? — с искренним волнением спросила Со Иён, разглядывая его нос, который вдруг показался Чану размером с грушу, неказистым и привлекающим излишнее внимание. С ним было что-то не так? Чан еле-еле поборол желание ощупать его. — Нет, всё в порядке, спасибо. — Я уже извинился, — кисло заметил Чанбин. — Ещё бы не извинился, жопа ты с ручкой. — Я защищался!       Джисон кашлянул, пряча смех. — Н-да? — Со Иён покосилась на сына. — От клеветы. И мне жаль. Я был неправ.       Неужели они вели речь про тот день, когда Чан получил по носу? Выходит, Чанбин рассказывал про него маме. Хуже и быть не могло! Чан похолодел от ужаса. Как он должен выглядеть в глазах Со Иён после этого? Пришёл, наорал на её сына, обвинил в неимоверных гнусностях при стае, расстроил его, расстроил Джисона и ушёл. Отличный альфа. Наверняка каждая мать именно такого и желает видеть рядом со своим чадом. — Так-то. А чего это ты такой растрёпанный? Хоть бы причесался, — Со Иён принялась поправлять Чанбиновы вихры. — Спал после трени. Кстати, видела малую? — Да. Так подросла. Сынчон тоже там ошивается. Пожаловался, что ты жука отбирал. — Ябеда. — Может, он будущий врач или биолог. Лишаешь мир гения, — посмеивалась Со Иён, копаясь в сумке. — У этого гения все подопытные заканчивают во рту. Я чуть не сблевал, когда заставлял его лягушку выплюнуть. Больше никакой живности. — О да, та лягушка… Иди сюда, — Со Иён достала влажную салфетку, выставила ладонь. Чанбин послушно уместил на ней подбородок. — Не опаздывай сегодня на ужин, и так торчишь тут целыми днями.       Она сосредоточенно оттирала красные отпечатки с щёк, носа и лба большого, широкоплечего и такого изнеженного сына. Чан знал, что женщинам-альфам сложно забеременеть. Братьев и сестёр у Чанбина, кажется, не было. Если так, это во многом объясняло его вседозволенность. Единственный, долгожданный ребёнок, да ещё омега, да ещё с меткой. Мамино и папино сокровище. — Во скок подъехать? — В восемь. Не раньше. Я соскучилась по твоему папе. — А если я приеду в семь? — Чанбин проказливо осклабился. — Тогда, котёночек, ты услышишь или, не дай бог, увидишь то, что не должен, и это будут только твои проблемы. Я предупредила. — Серьёзно? Сейчас середина дня, а ты мне говоришь раньше восьми не заявляться? Респект. — Пока приеду, помоюсь, получу свой заслуженный массаж. Потом отдохну, я уже не молодая. — Ладно, не продолжай. Развлекайтесь, буду в восемь. — Вот спасибо, — Со Иён засунула скомканную салфетку с красными разводами обратно в сумку, достала массивный, тяжёлый на вид серебряный портсигар. С щелчком откинулась квадратная резная крышка. Внутри под чёрной резинкой лежали в ряд коричневые сигареты. Женщина вытянула одну.       Прибежал Чжухон, в почтительном поклоне поставил чашку на стол. Успел сделать несколько шагов обратно, прежде чем властный голос Со Иён повелел: — Стой. — Слушаю, — Чжухон вытянул руки по швам. Интересно, кого он боялся больше, Чанбина или его маму. — Я там кое-что привезла, пакеты рядом с чемоданом, выгрузи. Водитель откроет багажник. И, Чжухон, предложи ему кофе! — крикнула вдогонку. — Чего расселся? Иди помоги.       Она похлопала Чанбина по ляжке, сгоняя с дивана. Чанбин встал. — Мне реально только выгрузить, или ты хочешь, чтоб я свалил ненадолго? — Второе, золотко. Так что давай, сделай вид, что помогаешь Чжухону, а потом найди себе занятие на десять минут.       О нет, только не это! Со Иён намеревалась остаться с ним и Джисоном наедине. Надвигалась проверка. Для Чана! Джисона-то она наверняка давно успела прощупать. Чан отчаянно сигнализировал Чанбину глазами, умоляя о спасении. Наивный, забыл, с кем связался. Чанбин поймал его жалобный взгляд, миленько улыбнулся и без зазрения совести повернулся спиной. Со Иён проследила за ним до дверей, повернулась, села нога на ногу, грациозная и величественная. — Так ты и есть второй альфа. Дай-ка я на тебя посмотрю, — она неспешно закурила, изучая Чана продолговатыми рысьими глазами. — Много о тебе слышала. Наконец-то довелось встретиться.       Чан сглотнул загустевшую слюну. Он боялся не так пошевелиться, словно сидел перед коброй. Подмышки взмокли, футболка липла к спине. Наверняка он выглядел и пах отвратительно. Со Иён решит, что он невозможный неряха. Всё эта бессонница и палящий зной. Ну почему именно сегодня? Не так Чан представлял знакомство с родителями истинных. В фантазиях он надевал выглаженные брюки и свежую, хрустящую от чистоты рубашку, укладывал волосы, покупал вино и шоколад; встреча проходила отлично, и Чан прощался, произведя хорошее впечатление. Но реальность… Она остаётся верна принципам реализма и пинает под зад. Не смертельно, но унизительно. — Бин говорил, ты им недоволен.       Отлично. Мелкий говнюк настучал маме. Сынчону было у кого учиться ябедничать. — Нет, что вы! Чанбин замечательный! — Брось это притворство. Я тоже альфа, я всё понимаю, — алые губы растянулись насмешливой — право, совсем Чанбиновой, — ухмылкой. — Возится со своей стаей, к себе не подпускает. Не хочешь ждать?       Чану было неуютно под прицелом её внимания, как бывает неуютно стоять полуголым в кабинете рентгенолога; как бывает неуютно, когда чувствуешь подвох, не зная какой и в чём именно, но уверен, что он есть. — Нет, я не против подождать.       По крайней мере в одном Чан точно был уверен — он не любил вранья. Ложь отнимала силы, поэтому, наплевав на то, понравится он Со Иён или нет, Чан выдохнул, встряхнулся и настроился говорить правду и ничего кроме правды. — Меня беспокоят блокаторы. — Ах, это, — Со Иён пригубила чёрный, как дёготь, кофе. — Неприятно, согласна.       «Неприятно»? Чан обомлел. В голове не укладывалось, почему она не помешала Чанбину травиться таблетками, почему не пресекла опасную одержимость стаей. Чанбин упёртый, не поспоришь, но как мать она имела на него влияние. — А вы, — Чан осёкся, но всё же собрался с духом, чтобы спросить, — не пытались переубедить его?       Казалось, Со Иён была готова расхохотаться. — А ты не пытался переубедить его? Проще уговорить дерево подвинуться, — заявила она, преисполненная родительского тщеславия. — Не сочтите за наглость, но вы ведь давали ему деньги на стаю, он же её на что-то содержал. Получается как бы… одобряли. Ну или поддерживали. — О, нет-нет. Это его счёт. Мы с его папой подарили ему на восемнадцатилетие. Он в праве делать с ним что заблагорассудится. Хоть в казино всё проиграть, — Со Иён глубоко затянулась, выдохнула дым вверх. Глядя на неё, Чан подумал об огнедышащих драконах, чьё раскалённое нутро, остывая, извергает клубы пара. — Его деньги, его жизнь. Не мне ими распоряжаться.       Бесспорно, она говорила верно, но для Чана её здравые доводы не выдерживали потенциальной опасности Чанбиновых действий. Чанбин шнырял по Нижнему, общался с сомнительными личностями вроде Ёнхо и его наркомана-сына, ввязывался в драки не пойми с кем и плотно сидел на таблетках. Так себе увлечения для золотой молодёжи. Лучше бы гольфом занимался. Видимо, Со Иён всё поняла по его озадаченному лицу. — Надо было отобрать деньги, что мы ему когда-то дали, нашлёпать девятнадцатилетнего детину по попе и закрыть дома? Думаешь, помогло бы?       Чан попробовал представить, как бы поступил Чанбин, запрети ему родители два года назад связываться со стаей. Вряд ли бы он послушался. Скорее разругался бы с семьёй и нашёл способ сделать по-своему. — Нет, вряд ли. — Видишь, ты уже достаточно хорошо его знаешь. — Вам не страшно за него? Он же, ну… омега. Вдруг он попадёт в неприятности? Или начнутся осложнения из-за блокаторов. — Родители обречены всегда бояться за детей, Чан. Поймёшь, когда свои дети появятся. Увы, я не могу постоянно защищать Бина от мира и его собственных дурацких решений, как бы мне ни хотелось. К тому же я им горжусь. Не каждый способен справиться с такой ответственностью. А он справляется, причём хорошо. Грех таким сыном не похвастаться, вот я и хвастаюсь на каждом углу, — Со Иён обворожительно улыбнулась, вокруг весело прищуренных глаз собрались морщинки. — Хотя, признаюсь, за эти два года у меня прибавилось седых волос. — Понимаю, — Чан нервно засмеялся. — Кажется, я быстро поседею. Клянусь, со мной за всю жизнь столько всего не происходило, как за последние недели. — Ничего, ты втянешься. Ладно, хватит про Бина. Про него успеем потом наболтаться. Как у вас двоих дела? — Со Иён потушила сигарету и оглянулась на Джисона, терпеливо ожидавшего окончания знакомства. — Когда мы с Бином в последний раз разговаривали, вы ещё не встречались. Что-то поменялось? — Нет, — вздохнул Джисон. — Дело не в том, что Джисон тоже альфа, — поспешно вставил Чан. — Я считаю важным сперва получше узнать друг друга. — Какой серьёзный мужчина, — Со Иён сжала плечо Чана, протянула одобрительное гулкое «у-у-у», ощупав крепкие мышцы. — Надеюсь, ты не убежишь от Бина. Не хотелось бы потерять такого зятя.       Её шутливый настрой весьма успокаивал, Чан больше не чувствовал необъяснимой угрозы и даже захотел пошутить в ответ. — Я пытался. Не получилось. — Ещё бы! — вскинулся Джисон. — Мы такие планы по удержанию строили. План A, план B, план C, план D… Почти до середины алфавита дошли. — Похоже, у меня не было ни единого шанса. — С этими двумя тебе бы помог только переезд в другую страну, и то не точно, — Со Иён прикрыла лукавую улыбку чашкой. — Чуть не забыла! Джисон, как бабушка? — С каждым днём всё лучше. — Рада слышать. Ты знаешь, если что-то понадобится — обращайся. — Обязательно, спасибо большое.       В недрах здания загремел дружный раскатистый хохот, захлопали двери. Альфы обернулись. Снова стало тихо. Со Иён посмотрела на совещавшихся о чём-то рабочих. Чану было интересно, о чём она думала, в особенности, что думала о стае. — Могу я спросить кое-что? — Конечно, Чан. — Как вы относитесь к стае? — Я её люблю. По-своему. Раньше не любила, но чем дальше, тем больше убеждаюсь, что Вонхо был прав, когда говорил, что стаи нужны людям.       Шею покрыли крупные мурашки. Неподвижный тёплый воздух густился тайной из пяти букв: В-О-Н-Х-О. Каким был этот человек, чьё незримое присутствие ощущалось в жизни Чанбина и всех, кто его окружал? Как они познакомились? Что их связывало? Как к Вонхо относилась Со Иён? Чан не успел выбрать, какой бы вопрос задать. Вернулся Чанбин и с порога полюбопытствовал, много ли успели о нём посплетничать. — Немного. Мог бы подольше повозиться, — шутливо упрекнула Со Иён. — Уж простите, — съехидничал Чанбин, усаживаясь рядом с матерью. — Десять минут прошли.       Просеменил мимо Сынчон, обнимая бутылки с водой. Чуть всё не разроняв, раздал воду рабочим и, преисполненный важности, подошёл к дивану. — Помогаешь Чжухону? — спросил Чанбин. — Да, — Сынчон, пыхтя, с ногами забрался к вожаку на колени. Попытался с него перебраться на Со Иён, но она не позволила. — Только не на белые брюки, мась. — Они не дают мне с ними иглать, — пожаловался Сынчон, по-обезьяньи ощупывая выпирающий карман Чанбиновых спортивок. — Ребята? — Да. Что там? — Ключи от машины, — Чанбин поймал и отвёл тонкую смуглую руку, когда та юркнула к нему в карман. — Что ты как мартышка? Нельзя лазить по карманам.       Сынчон пожевал губу, глядя на Чанбина, и продолжил жаловаться: — Они компьютелы заняли, и телевизол заняли, и не дают мне. — Они наверняка скоро уйдут гулять, — сказал Джисон. — Займись пока чем-нибудь другим. — Хочу ещё кого-нибудь похонить. — Похонить? — Со Иён нахмурилась. — Похоронить, — перевёл Чанбин. — Я и Жисон похонили жука, и я хочу ещё кого-нибудь похонить, — Сынчон посмотрел на всех по очереди, словно решая, кого бы из присутствующих закопать. — Пошли, покажу могилу, пошли.       Никому не хотелось идти смотреть на могилу жука, и все долго отмалчивались. — Пошли, — Со Иён благородно принесла себя в жертву, позволяя истинным немного побыть наедине, пока не пришёл ещё кто-нибудь с какой-нибудь жалобой или просьбой. Она со вздохом поднялась, взяла мальчика за руку, помогла слезть с Чанбина. — Веди.       Сынчон потащил её за собой, сбивчиво балаболя про обряд захоронения. Стряхнув со спортивок песок, Чанбин обернулся к Чану. — Сообразительный мальчик, — Чан указал на уходящего Сынчона. — Хорошо разговаривает. — Ага. Он и читать уже умеет, — гордо сказал Чанбин. — Как прошло? Я про маму.       Он улыбался. Чан понял, что тоже улыбался. Не натужно, а очень даже с удовольствием. — Нормально. У тебя классная мама. — Знаю. — Ты очень на неё похож. — О да. — И она альфа. — Ага. — Братья-сёстры есть? — Нет, я один. — Так я и думал, — покивал Чан, довольный своей догадливостью. В самом деле, не одному же Джисону блистать умом. — Папа тоже альфа? — Папа бета, — не переставая улыбаться, отвечал Чанбин.       Чан собирался поспрашивать ещё про семью, но совсем потерялся и что-то невнятно прокряхтел, хлопая глазами. Для создания семьи женщины-альфы зачастую выбирали мужчин-альф, это повышало возможность успешного зачатия. Беты и омеги обычно пролетали, им было не под силу пробиться через волну тестостерона, особенно в период гона. При таких исходных данных Чанбин куда более необычайный ребёнок, чем мнилось прежде. — Обалдеть! ЭКО? — Неа, сами. ЭКО было запасным вариком после тридцати пяти, но до него не дошло.       Родители, очевидно, очень его хотели. Как, во имя всего святого, они отпустили Чанбина сюда? Вероятно, он с детства показывал характер, отстаивал свободу, и они просто-напросто смирились вопреки соблазну запереть его в золотой клетке под круглосуточным надзором.       Желая разделить восторг личных открытий, Чан посмотрел на Джисона, и радость его поблёкла. Джисон пристально следил за Чанбином из-за рассыпавшихся волос. Упорно его не замечая, Чанбин улыбался Чану. — Что-то не так? — осторожно поинтересовался Чан. — Не знаю. Чанбина надо спросить.       Непривычно было слышать из уст Хана жёсткое Чанбин, вместо тренькающего Бин. Несколько секунд Чанбин держал натянутую улыбку и не шевелился, но он сидел не перед подслеповатой ящерицей, которую могла обмануть неподвижность. В конце концов он закатил глаза и удостоил недовольство младшего альфы вниманием. — Что? Ненавижу когда ты так делаешь. — Делаю как? — Думаешь! Завязывай, серьёзно. Теперь-то в чём дело? — Просто гадаю, зачем ты мне врёшь. — Я не врал. Умалчивать не равно врать, — Чанбин воинственно выставил подбородок. Ему не требовалось уточнять, когда и какую оплошность он совершил. Они с Ханом читали друг друга, как открытые книги. — Я ошибся, а ты мне поддакивал, то есть врал! — Тихо, блядь, — зашипел Чанбин. — Сейчас вся стая сбежится, если будешь орать.       Чан переводил взгляд с одного на другого, не веря глазам. Они ссорились? Похоже на то. Но из-за чего? Когда Чанбин успел соврать? — У нас с тобой один единственный уговор, — Джисон послушался и продолжал шёпотом. — Один единственный. Мы не врём друг другу. Я защищал тебя перед Чаном, говорил, что ты честный и открытый, а ты… — Ещё раз повторяю: то, что я о чём-то умолчал, не значит, что я напиздел. — И часто ты так о чём-то «умалчиваешь»?       Чанбин стушевался, подумал немного и, невинно пожав плечам, выдал: — Ну, прилично. — Поверить не могу… — Джисон порывистым движением зачесал упавшие на лицо волосы и отвернулся. — Типа ты мне всё рассказываешь. — Да! Всё! — тонкие губы Хана обиженно изогнулись. — Чёрт, — Чанбин осуждающе зыркнул на Чана, как будто он был всему виной, достал сигареты и задымил, облокотившись на широко расставленные колени. — Так, — Чан пощипал переносицу, в которой неприятно билось напряжение. — Давайте по порядку. — Не давайте, — оборвал Чанбин. — Чего это ты заднюю включаешь? — Джисон насупился. — Потому что терпеть не могу эти бла-бла-бла, — омега сложил пальцы клювиком, изображая болтливую утку. — Конкретно спроси, я конкретно отвечу, а говно по стенам размазывать — увольте. — То есть, по-твоему, когда я хочу поговорить с тобой начистоту, услышать от тебя подробности о тебе же, я говно по стенам размазываю? — Не передёргивай.       Невероятно. Чан был на грани нервного смеха. Он свято верил в непоколебимое взаимопонимание между Чанбином и Джисоном, боялся, что не вписывается в их небесную идиллию, нарушает райский покой тихой взаимной влюблённости, и вот, пожалуйста, они ругались перед ним, как самые обыкновенные земные люди, разве что со сверхъестественной способностью читать между строк. — Успокойтесь. Джисон, в чём наврал Чанбин? — Чан с некоторой гордостью принял роль судьи. Наконец-то он был тем, кто разрешал спор, а не тем, кто его затеял. — Когда я высказывал свои предположения об инстинктивном эпизоде Чанбина, он же выставил всё так, что я в точку попал, да? — Джисон прокручивал кольца на пальцах, словно настраивал какой-то хитрый механизм внутри себя, который не давал ему взорваться.       Чан напряг память и кивнул, потому что да, Чанбин именно так всё и выставил. — А я не попал, — с надрывом выдавил Джисон. — Там не сходится. — Что не сходится?       Чан шаг за шагом восстановил предшествующий непристойной игре и приходу Со Иён разговор и для него всё сходилось. В доводах Джисона и ответах Чанбина он не нашёл несостыковок. — Я сказал, что в стае выработали собственную технику того, как справляться с инстинктивными эпизодами, после эпизода Бина. — Да, потому что он не чуял, и эпизод у него был меньшей интенсивности, — дополнил Чан, и почувствовал, как разлилось под черепом удовольствие. Он стал частью событий, понимал происходящее. Не наблюдал со стороны, не слушал о прошлом Чанбина и Джисона. Он был с ними. — Но это не имеет смысла. Сам подумай!       К счастью, самому думать не пришлось. Джисон тут же пустился объяснять: — Как, не чуя, Чанбин мог навести остальных ребят на мысль об успокаивающем запахе? Как?! — Действительно наврал, получается, — Чан укоризненно посмотрел на омегу.       Чанбин источал холод недвижимой гранитной скалы. Чёрные брови грозно нависали над глазами, вокруг головы зловеще вился дым. — А до этого он что сказал? — продолжал Джисон. — Что помогал Хоёну. Не после таблеток он лично ему помогал ведь. Тогда вывод один: он и раньше знал, как останавливать инстинктивные эпизоды. Да, Чанбин?       Чанбин молчал. Молчание, как известно, знак согласия. — Почему ты мне раньше не рассказал про свой инстинктивный эпизод, когда мы их обсуждали? Почему я должен допытываться? Почему сегодня не поправил? — Да потому что это тупая херня, — Чанбин яростно вкрутил тлеющий фильтр в пепельницу и впился в младшего альфу тем особенным жутким взглядом, выживающим душу из тела. — Я вообще хотел никогда не рассказывать про мой эпизод, ясно? Потому что знал, что вы чуть что паникёров включите, а крайней, как обычно, окажется стая! Всегда моя стая! И я не стал тебя поправлять сегодня, потому что не понимаю, на кой хер тебе эти мелочи? Какая разница, что, когда и зачем? В целом же ты был прав, ну.       Поразительно, как при таком накале страстей они умудрялись обмениваться претензиями вполголоса, помня о стайных поблизости. Любопытно оглядывались рабочие, но они не принадлежали стае, с ними Со не считался. — Это не мелочи. Не мелочи, — пыхтел Джисон, вцепившись в спинку стула. — Это твоё здоровье. — Ну началось, — Чанбин неприятно, с ехидцей засмеялся. — Моё здоровье в полном порядке. Я даже анализы тебе показывал. — Как я могу теперь тебе верить? Вдруг ты их подделал? Лгун! — в сердцах бросил Джисон. — Ты офанарел?! Я ни разу тебе не врал! Всегда честно отвечал! Даже сегодня признался, что был инстинктивный эпизод, а мог бы отвертеться!       Аргумент был достаточно убедительный, Джисон поутих и, судя по сосредоточенности, принялся его обдумывать. Заминка не укрылась от чёрных глаз, Чанбин ринулся дожимать уговаривающим шепотком: — Ну прости, я не придаю этому такого значения, как ты. Типа было и было.       Джисон поддался. Он не запрыгивал в ссоры с таким же дремучим азартом, как Чан, и по всему было видно, что разногласия давались ему мучительно. — Ладно, — он воровато огляделся, проверяя, нет ли кого поблизости. Не доверяя окружению, заговорил еле слышно, наклонившись вперёд вместе со стулом. — Давай немножечко поменяем наш уговор. Рассказывай мне, пожалуйста, даже то о себе, что считаешь несущественным, или плохим, или вредным для образа стаи в моих глазах. Инстинктивный эпизод — определённо то, о чём я хотел бы знать раньше. Может, я и не имею права просить о безграничной открытости, но я же никогда не осуждал тебя ни за какие твои решения, так что, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — он умоляюще сложил ладони. — Это всё, что мне остаётся. С тобой. Я тебя люблю. Мне страшно, когда мы отдаляемся.       Конец ссоре. Чанбин растерял всякую боевитость. Чан посмотрел на его профиль и впервые отчётливо заметил пленительную плавность округлых линий: волна чёлки на лбу — раз, плавно выдающаяся вверх переносица — два, закруглённый кончик носа — три, округлые губы — четыре, подбородок, квадратный спереди, но закруглённый, если смотреть сбоку — пять, и, наконец, мягкая складка второго подбородка за ним, заметная, когда Чанбин отклонял назад голову, — шесть. Как он по необходимости умудрялся принимать облик острый и хищный при такой мягкости черт, оставалось неразрешимой загадкой. — Нет, что ты. Мы не отдаляемся. Я стараюсь всё вам с Чаном рассказывать. Кроме таблеток и инстинктивного эпизода ничего такого больше не было, честно. Остальное ерунда, всё как у всех. — А Вонхо? — Про него я и так обещал рассказать, когда мы напьёмся. После зачётной недели, думаю, можно. Предупреждаю, я буду реветь, так что приготовьтесь. — Договорились, — обняв спинку стула, Джисон с собачьей преданностью смотрел на Чанбина, наверняка в мечтах вместо стула обнимая его.       В Хане было заперто так много неисчерпаемой любви, пугающе много. Как прибывающая вода, она искала выход, просачивалась наружу, и Чанбин волей-неволей к ней тянулся, ласково улыбался, и эта улыбка очень ему шла. Он не улыбался так ни Хёнджину, ни Чжухону, ни маме, и не потому, что улыбки для них были неискренни. Просто улыбка для Джисона вмещала всё то, что Чанбин не мог выразить словами или прикосновениями: любовь, признательность, слабость.       Чану было чуточку жаль, что он никак не поспособствовал примирению, но проявившийся комплекс бесполезности волновал в последнюю очередь. Ему понравилось наблюдать, понравилось, что его присутствие не стесняло Чанбина и Джисона, и всё равно… В затылке неприятно скребло. Так давала о себе знать интуиция. Мама учила Чана интуиции доверять, но на сей раз он не понимал, в чём, собственно, заключалось предупреждение.       Вышел, щурясь под ослепительным светом, Чжухон с попискивающей Борой на руках. К появлению стайных интуиция осталась равнодушна, что-то иное её занимало. — Не вовремя? — Вовремя. Чего хотел?       Чанбин переменился за долю секунды. Чан не мог сказать, как именно, только почувствовал отчуждённость, как если бы Чанбин был здесь для Чжухона, ждал его, а Чан и Джисон были отдельно, случайные люди, случайно составившие ему компанию. — Ключи можно?       Чанбин вложил в подставленную ладонь брелок от машины, пощекотал голую розовую пяточку Боры. — Детское кресло в багажнике? — Да. С собой её что ли потащишь? Давай мне. — Не-е. Чё все её отобрать пытаются? — Чжухон развернулся, прикрывая Бору боком. — Мне с ней дают скидку. К тому же ей нравится ездить на машине. Тебе что-нибудь надо? — Нет, я сегодня дома ужинаю. — Понятно. Парни, я по магазинам, вам взять чего? — спросил Чжухон, но, казалось, хотел спросить, почему они сидят здесь втроём, уединившись, подальше ото всех.       Чан и Джисон сказали, что ничего не нужно. Чжухон переговорил с рабочими и ушёл тем же путём, что и пришёл. Рабочие, взвалив на плечи сетку, скрылись за домом. В высокой траве оглушительно чирикали ополоумевшие от жары птицы.       Чан провёл языком по сухим губам, не понимая причины подзуживающего беспокойства. Туго соображая, он скрёб и скрёб выпуклый шов на джинсах. Чанбин и Джисон завели пустяковый разговорчик о погоде. Чан не слушал, он упустил что-то важное в этот день, нечто вроде движения или пятна, которое замечаешь краем глаза. Напряжение ума стало почти невыносимо, Чан уже собрался плюнуть, и внезапно — раз-раз-раз — он всё понял. Понял так, как никогда ничего не понимал. — Ты не уйдёшь. — Что?       Чан и сам не понял, каким образом родились эти слова, откуда взялись. Он только и делал, что слушал ото всех о скорых переменах, о том, что Чанбин готовится оставить место вожака, надо лишь немного подождать. Все в это верили, и Чан, стиснув зубы, присоединился ко всем, потому что не было тех, кто считал иначе. Но Джисон слушал то же самое пять месяцев, и за пять месяцев ничего не поменялось. Чанбин не ждал второго истинного. Он боялся его прихода. Он и первого-то испугался, Джисон сам сказал, что Чанбин перетрусил, когда увидел его метку. И про инстинктивный эпизод он умолчал, чтобы не было ещё одной причины недолюбливать стаю. Он защищал стаю от них! Ради неё разыгрывал дурацкий спектакль, по сценарию которого он, омега с меткой, просто дружил со своими истинными альфами, и никто в это не верил, но всё равно все делали вид, что верят. — Ты не уйдёшь. — Не надо, Чан, — взмолился Джисон. До него дошло, каких масштабов озарение обрушилось на Чана. — Он уйдёт. — Когда? — требовательно спросил Чан. Ему было обидно и за бесплодное ожидание заботливого, трогательно влюблённого Джисона, и за собственную несбывшуюся мечту об идеальных отношениях, за испорченную сказку о любви. Сколько бы он себя не убеждал ранее, до встречи с Ханом и Со, что сказки и реальная жизнь несовместимы, глубоко в душе надеялся на чудо, и в лучшие ночи ему снились не кошмары, а искрящиеся розовыми закатами вечера и двое истинных под боком. Он никогда не видел их, но знал, что они там, потому что слышал их перламутровый счастливый смех и как они по очереди звали его по имени. — Когда надо, тогда и уйду, — буркнул сбитый с толку Чанбин. Он всё ещё не затвердел после обезоруживающей искренности Джисона и не был готов к новому столкновению. — Через пять лет? Десять? Когда наступит этот великий момент? — Вы сегодня сговорились что ли? — разочарованно простонал Со. У него на лбу было написано, как он устал от разговоров. — Кончай пилить, а. Я занимаюсь этим. От твоего ворчания дело быстрее не пойдёт. — Оно вообще не идёт. Ты Джисона почти полгода морозишь. — Вот чё ты опять на пустом месте начинаешь? Сам же тоже его морозишь. Чего ты тормозишь с ним и ебёшь мозг мне? — Никто меня не морозит, всё нормально, успокойтесь, пожалуйста. — Видишь, Чан? Только ты по этому поводу возмущаешься. — Естественно, возмущаюсь. Ты чем занят был все эти месяцы, кексы лопал и на диване дрых? Неудивительно, что тебя отсюда хрен выгонишь. Всё, что я пока увидел, как ты с Чжухоном шуточки шутишь. — Вот доколупался… Я уйду, а пока, — Чанбин придвинулся и ткнул пальцем Чану в грудь, — просто слушайся меня. Вот увидишь, жить сразу станет проще. — Слушаться? — Чан даже хохотнул от удивления. — Ты что-то попутал. Слушаться тебя будут эти твои, — он мотнул головой в сторону здания, под крышей которого, как муравьи в муравейники, копошились стайные, — а я не обязан. — Тебе придётся. — Да что ты? — Да. Будь паинькой и делай как я говорю. Учись, встречайся с Сони, заботься о Чонине и не кипишуй, пока я со всем разбираюсь. Ага? — Ага. Губу закатай. Я не против подождать, ты мне скажи сколько! Я тебе чётко могу сказать, что Чонин со мной до зимних экзаменов. Что насчёт твоей стаи? — Я не знаю, не знаю, — Чанбин развёл руками. — Вот в этом всё и дело. — Чего ты прёшь, как асфальтоукладчик злоебучий? Расслабься. Или что, — Чанбин принял нарочито обольстительную позу, кокетливо закусил губу, — так влюбился, что уже не терпится мутить?       И он ещё что-то говорил про говно на стенах и конкретику, тогда как конструктивный разговор с ним был попросту невозможен. В этот раз, Чан был уверен, он и Чанбин должны были доссориться до чего-то. Там, за раздражением, пряталось какое-то откровение. Дотянуться бы. Чан качнулся вперёд, обхватил голову Чанбина и потряс, как копилку с мелочью. — Как же ты иногда бесишь. Ты невозможно бесячий. — А сам-то! — Чанбин отпихнул его руки, схватил за грудки, глаза полыхнули торжеством. Он ступил на свою территорию. Грубая сила была ему милее словопрений, и Чан даже допустил мысль, что им стоило разок подраться для лучшего взаимопонимания. Он бы, конечно, проиграл. Да и драка была как будто бы невозможна. По крайней мере в этот день, слишком уж вялотекущий темп взяла разборка. Даже Хан не удосужился вмешаться, так и покачивался безмятежно на стуле. — Я привёл тебя в стаю, в святая святых. И до этого мы вроде договорились, что я какое-то время вне зоны доступа. Так чё ты бухтишь сейчас? — напоследок Чанбин встряхнул Чана так, что у того клацнули зубы, отпустил и великодушно расправил смятую на груди футболку.       Справедливо. Он цеплялся к Чанбину, не доверял его словам и улыбкам с двойным дном и не мог набраться терпения, чтобы дождаться, когда непонятное прояснится естественным образом. Мысли роились, сталкивались и спутывались. Чан не распознавал, что перед ним омега. Он чувствовал себя обманутым, как будто его омегу от него спрятали. — Ты не пахнешь, и я просто, блядь, ненавижу это. Я не понимаю, что ты омега. То есть я знаю, что ты омега, но никак не могу этого подтвердить, и у меня крыша едет. — И всё? — И всё?! Да у меня под кожей зудит, постоянно кажется, что я должен что-то сделать и не понимаю что! — У тебя дар какой-то драму из-за фигни разводить. — Это не фигня, — мягко возразил Джисон. — Это обонятельный импринтинг. — Ой, ты ещё лезешь, энциклопедия ходячая, — Со закатил глаза. — Импринтинг же больше про отношения. Хватит ему оправдания искать. Ничто не мешает ко мне сейчас нормально относиться, без этих закидонов. — Не забывай, что мы истинные. Для нас обонятельный импринтинг не просто важен, а супер-важен. — А что это? — тихо поинтересовался Чан, немного стыдясь собственной необразованности. — Когда запах партнёра запоминаешь, — сказал Чанбин. — Я не спорю, что это важно, но не на столько же. Не забывайте, что я в таком же положении. Мне тоже хочется вас понюхать, но я терплю. Это не смертельно. — Дело не в том, что понюхать хочется, — запротестовал Чан. — Мы как совсем чужие люди. — А чё ты хотел? Мы недавно встретились. — Я понимаю, но на контрасте с Джисоном ощущается неправильно. Мы с ним познакомились как надо и, как бы сказать, у меня сразу такое чувство возникло, что я его знаю. — Очень за вас рад! Вот и тусите вдвоём!       Чан суетливо заёрзал. Он не хотел обидеть Чанбина, тем более не хотел подчеркнуть его отдельность в отношении себя и Джисона и был готов просить прощения, как вдруг Джисон засмеялся. — Вы, парни, нечто. — Нравится смотреть, как мы срёмся, да? Извращенец, — съязвил Чанбин. — Нравится смотреть, как у вас, по отдельности двух взрослых, умных, понимающих людей, начинает одновременно отказывать мозг, когда вы оказываетесь рядом. Ладно Чан, он уставший, но ты, Бин… Ты лучше меня разбираешься в инстинктах и альфах и до сих пор не понял, что мучает Чана? — Хватит красоваться. Выкладывай, если есть что сказать, — хмуро велел Чанбин. — Я уже ничего не соображаю.       Джисон поднялся, удерживая на губах улыбку просветлённого, хранящего тайное знание. Медленно, нервируя нетерпеливого Чанбина, расчистил местечко на столе, отодвинув в разные стороны чашку с красным следом губной помады по краю и пепельницу, сел, поелозил, устраиваясь поудобнее, прокашлялся. — Итак… — Наконец-то. — Итак, сначала я беспокоился, что ты не нравишься Чану из-за стаи, но это не так. Потом думал, что ему трудно тебя принять, потому что ты вожак. Для некоторых альф такое недопустимо. Не то. Ожидание его не пугает. — Правда что ли? Ты точно всю ссору видел? Потому что он как бы докопался, когда я соизволю снять корону. — Если Чан не хочет ждать, объясни мне, почему тогда я его жду? — Оу, извини, я… — Всё хорошо, Чан, — ласково успокоил Джисон. — Я лишь пытаюсь донести до Бина суть. — Ты можешь доносить её короче и быстрее? В другом месте я бы с удовольствием часами слушал, как ты про Чана говоришь, но помни, где мы. Чудо, что сюда никто ещё не припёрся.       Джисон кивнул, на секунду прикрыл глаза, а когда открыл, был собран и серьёзен. — Чан нашёл своего альфу. Для полного счастья кое-кого не хватает. — Да, меня, — без всякого стеснения заявил Чанбин. — Всем меня не хватает для полного счастья. — Глаза Чана говорят, что его омега здесь, — Джисон навёл на Чанбина окольцованный указательный палец, — но инстинкты говорят, что его омеги здесь нет и надо продолжать искать.       Чанбин оскорблённо ахнул и ударил Чана по груди. — Ауч! За что? — За твои тупые инстинкты! Разберись с ними, — скомандовал Со. — Как?! — Чтоб тебя, ничё не умеешь. Поверить не могу, — шептал Чанбин, спрятав лицо в ладонях и не то похихикивая, не то всхлипывая. — Пипец позорище. Ещё вожаком зовусь. — Серьёзно, мне так смешно было, как Чан тебе прямым текстом говорит, а ты в упор не понимаешь. — Так это всё из-за инстинктов? — спросил Чан, потирая грудь. Что ни говори, рука у Чанбина была тяжёлая. — Я так думаю. Можно попробовать… — докончить Джисон не успел.       К ним вышла Со Иён, помахивая маленьким прямоугольным пакетом. Остановилась, зайдя под навес. Чанбин поднял голову. — Мне пора. Что с тобой? — она прищурилась, вглядываясь в сына. — Чего такой убитый? Что-то случилось?       Чанбин вскинул руку, указывая на альф. — Они… — Нет! — Со Иён выставила палец, останавливая его. — Неа. Я сказала, я в ваши разборки влезать не буду. — Я пожаловаться хотел, — пробурчал Чанбин. — Дома пожалуешься. Не видел Бёндже? Нигде найти не могу. — У его мамы выходной, он с ней. — Жаль. Ладно. Чжухона не успела попросить, вот, передай Бёндже, — Со Иён подала Чанбину пакет. Омега сразу полез внутрь. — Не утруждайся, там телефон. Вы же не купили ему новый. — Он сам попросил не покупать. Сказал, тот ещё работает. — Как мило с его стороны. Ну, это не от стаи, это от меня, так что пусть не переживает. — Балуешь его.       Не было похоже, что он ревновал маму. Довольный, жмурился на неё снизу, словно она сделала ровно то, на что он рассчитывал. — Он мне сильно кое-кого напоминает. — Брось, я не такой мрачный! — Ты забыл тот период, когда одевался во всё чёрное, подводил глаза и называл себя созданием тьмы?       Джисон раздул щёки, сдерживая смех. Чан не присоединился к его борьбе только потому, что потратил слишком много времени, представляя маленького Чанбина, того худощавого остролицего паренька, в готическом одеянии вампира. — Ла-ла-ла, я ничего не слышу, — Чанбин прижал ладони к ушам. — Я поехала, — Со Иён погладила сына по голове. Видно, хотела этим ограничиться, но не сдержалась, набросилась с ласками — сжимала щёки, гладила, целовала вокруг него воздух, чтобы не испачкать помадой. — Какой ты у меня хорошенький, так бы и съела. Самый лучший на свете! Люблю-люблю-люблю! — Я тебя тоже, — прокряхтел Чанбин, стиснутый в неистовых объятиях.       Признаться, Чан несколько беспокоился по поводу догадок об избалованности Чанбина. Они с ним происходили из разных миров. Один был из мира, в котором рано узнаёшь об экономии и ребёнком учишься просить практичные подарки на праздники, другой — из мира, в котором получаешь счёт в банке просто за то, что ты есть. Разница мировоззрений могла стать очередной преградой между ними, но вот догадки в полной мере подтвердились, а беспокойство взяло и улетучилось. Чан обрадовался тому, что их с Джисоном омега вырос в крепкой семье и познал безусловную родительскую любовь, принимать которую, судя по доносившемуся урчанию, нисколько не стеснялся. — Ладушки, — Со Иён пощекотала Чанбина под подбородком и отстранилась. Поправила волосы, сумку на плече, мягко похлопала Хана по макушке. — Ведите себя хорошо, мальчики. Чан, рада была познакомиться. — Я тоже очень рад, — Чан во второй раз подорвался и низко поклонился, перед лицом сидящего на столе Джисона принимая руку для рукопожатия. — Боже, выпрямись. Ты так надорвёшься. Обязательно приходи в гости, слышишь? Джисон, возьми Чана с собой, когда соберёшься в следующий раз, — Со Иён с материнской заботливостью погладила Чана по плечу. — Джисон тебе покажет, где мы живём. Всё, всем пока.       Она ушла уверенной, сотрясающей мир походкой, оставив на Чанбине свой сильный запах. Чан нащупал позади диван и сел. После тёплого прощания настроение Чанбина заметно улучшилось, он беззаботно улыбался и нахлопывал на коленке простенький ритм. — Маменькин сынок, — сказал Чан, просто чтобы поддразнить его. — Подлиза, — без промедлений ответил Чанбин, впихивая телефон для Бёндже между собой и подлокотником. — Чуть землю носом не клюнул пока кланялся.       Что произошло дальше, Чан так до конца и не понял. На секунду обступила мерцающая красными пятнами тьма, будто выключили и включили свет. Холод клюнул в темечко, растёкся по голове. Чан облизал до кожистой корочки пересохшие губы, пощипал переносицу, сморщил от щекотки нос, и, о нет, по губам и подбородку потекло. — Ёпт, — Чанбин зачем-то подставил сложенную лодочкой руку под Чанов подбородок. Кровь закапала в ладонь. — Джисон, полотенце. Бегом.       Бледный Джисон вскочил и побежал, бренча украшениями, как погремушка, и Чан вспомнил прозвище, которым младший альфа был записан в телефоне Чанбина. — Ты как? — Чанбин обеспокоено осматривал его лицо. — Порядок. Голове легче, когда кровь выходит. — Чан, тебе нельзя идти на работу. — Я не могу не идти. — Можешь. Увольняйся. Возвращайся к нам.       Говорить было затруднительно. Кровь попадала в рот. Чан чувствовал её на языке и на зубах. — Ты меня за идиота держишь? У вас почти всё готово. Неделя-две и мне придётся искать другую работу. — Не придётся, — горячо возразил Чанбин, подставляя вторую ладонь. Из первой уже выливалось. — Я буду всё ломать по кругу, а ты чинить. Только оставайся здесь. — Не сходи с ума, это всего лишь носовое кровотечение. И убери руки, перепачкаешься весь. — Уволься, очень тебя прошу. Это работа на износ. — Мне нормально. И там хорошо платят. — Я найду тебе другую работу, где не надо уёбываться, а платят не меньше. — Так, погоди. Давай проясним: не указывай мне, что делать. Со своей жизнью я сам разберусь. Не пересекай черту, иначе мы очень сильно поссоримся.       Чанбин насупился, явно готовый перечить. Как нельзя кстати примчался Джисон, размахивая небольшим полотенцем для рук. — Несу! — Чистое хоть? — Чанбин отвёл ладони, стряхнул кровь. На серой бетонной плите образовалась тёмно-красная клякса, быстро становившаяся коричневой. — Да. Пришлось поискать.       Они помогли Чану подняться, отвели в туалет, усадили на крышку унитаза. Джисон побежал за чем-нибудь холодным, Чанбин отмывал руки, Чан прижимал полотенце к носу. — Вот, — Хан протянул тканевый свёрток, и Чан прижал его к переносице. — Там лёд. Чжухон много наморозил.       Пространство было крошечным. Джисон беспокойно вертелся, не находя удобного места, натолкнулся на Чанбина, засуетился под его строгим взглядом, отдавил Чану ногу, рассыпался в извинениях, опять натолкнулся на Чанбина. — Кончай топтаться, — не выдержал Со, — иди в зале подожди. — Но как же… — упирался Джисон, испуганно посматривая на Чана. — Без «но». Ничего с ним не сделается. Шуруй.       Выпроводив Джисона, Чанбин закрыл дверь на задвижку и привалился боком к стене. Он долго ничего не говорил, только смотрел. Время растянулось. Казалось, они сидят в туалете не меньше получаса. Тяжёлый вздох прокатился по кафельным стенам. Выглядел Чанбин до странного пришибленным, так что Чану нестерпимо захотелось извиниться за что-нибудь. — Мне жаль. Прости. За всё. — Оу, ничего, — прогнусавил Чан в полотенце, поражённый, что не он произнёс эти слова. — Я знаю, что очень виноват перед вами двумя. — Не надо. Я не хочу, чтобы ты винил себя. И Джисон не хочет, я уверен. Чего я хочу, так это сблизиться с тобой. В эмоциональном плане.       Здорово, что они наконец спокойно разговаривали. Правда, Чана смешило, что он гундосил из-за зажатого носа, сидя на унитазе.       Пиликнуло оповещение. Чанбин проверил и убрал телефон. — Рука поди замёрзла. Давай я подержу, — он встал перед Чаном. — Да не на…       Как будто бы его послушали. Одной рукой Чанбин придержал лёд, другой перехватил руку Чана, сжал и больше не отпускал. Тёплая мягкая ладонь. Тёплая и мягкая. Чан облизнул шероховатые губы, ощутил языком, как топорщились на них запёкшиеся чешуйки крови. Он поднял глаза. — Что? — Чанбин смотрел сверху. — Мы держимся за руки. Вроде как. — Ну да. Мне захотелось. Ты против? — Нет, мне нормально. — Зашибись.       Чан машинально погладил ладонь в руке большим пальцем. Невыразимо грустная нежность подкатила под сердце. Смотрел ли на него Чанбин так же, как на Джисона, излучающими любовь глазами? Может, он смотрел так, пока Чан не видел? — Слушай, — голос неприятно скрежетал, Чан кашлянул, — а я тебе вообще нравлюсь как мужчина, как человек? Или ты так старался меня удержать, потому что мы истинные?       В коридоре послышались шаги. Несколько пар ног протопали мимо. Чан не хотел, чтобы кто-нибудь попытался вломиться в туалет и прервал их, и был уверен, что Чанбин не хотел этого тоже. Крошечное пространство уборной стало убежищем искренности, словно существовало негласное правило, что нельзя лгать среди кафельных стен, туалетки и ёршика. В самом деле, толчок — самое честное место, а дерьмо и моча — такая же оголённая правда жизни, как и смерть. Сидя на унитазе, с забитым кровавыми сгустками носом, Чан очень тонко прочувствовал открывшуюся ему философию туалетной близости.       Чанбин повернул ухо к двери, послушал, всё ли тихо. Не глядя на Чана, сказал: — Я в тебя втрескался.       Чана как крутым кипятком окатило. Уши запылали, шее стало жарко. Если бы не ледяной компресс, от которого онемело всё выше носа, он бы покраснел до корней волос. Чан отнял полотенце от лица. Кровь больше не текла. — Мне казалось, Сони рассказывал, что я дофига о тебе болтаю. — Да, рассказывал…       Тотчас Чан пожалел, что спросил. Если бы Чанбин сейчас пожелал узнать, нравится ли ему тоже, Чан не нашёлся бы с точным ответом. Он не мог с уверенностью сказать, что влюбился. Пока что он только присматривался, и этим обидел бы Чанбина, а он не хотел его обижать. — Покажись-ка, — Чанбин бросил узелок со льдом на раковину, наклонился и внимательно посмотрел на Чана, придержав за подбородок. — Вроде прошло.       Руки их всё ещё были сцеплены. Чан смущённо уставился вниз. — Голова не кружится? — Нет-нет, я в полном порядке. — Умойся тогда, — Чанбин прислонился к стене возле раковины.       Осторожно, проверяя исправность тела, Чан поднялся и посмотрел в зеркало. От носа до подбородка тянулись жуткие полосы крови. Во рту кислил вкус железа. Чан положил испачканное полотенце на полотенце со льдом и, согнувшись, принялся смывать присохшую кровь, как страшный грим после Хэллоуина. — Помнишь, я говорил, что больше всего ответственности за стаю несут альфы? — вполголоса спросил Чанбин. — Было дело. — Почти все наши старшие, изначальный состав, в прошлом большие любители помяукать. — Что? — Ну, мяу-мяу. — Это какие-то ролевые игры?       Чанбин мрачно усмехнулся. — Это мефедрон. — Наркотик что ли? — Ага. Все в основном им баловались и гашем. Про семейный алкоголизм я вообще молчу. Только Дами, Минхёк и Гахён ничем таким не увлекались. Но вот Чангюн и Чжухон, — Чанбин ненадолго прикрыл глаза и продолжил с неестественной, кривой улыбкой, — они были хуже всех. Чангюн, по-моему, нюхал, глотал, лизал и заталкивал в очко всё, на что денег хватало, а Чжухон, помимо мефа и гаша, сидел на герыче. — На героине?! — Чан так резко выпрямился, что чуть не упал взад себя. — И ты доверил ему ребёнка? Ты совсем поехавший?! Да его, блядь, на километр нельзя к детям подпускать! — Тихо. Они все у меня больше полутора лет в завязке, чистенькие и миленькие, регулярно проверяются и не общаются с плохими родственниками. Понял?       Чан опёрся руками на раковину, смерил Чанбина негодующим взглядом. Чанбин и глазом не моргнул. — Я их заставил. Я их привёл сюда. У тебя есть Чонин, так что ты можешь представить, какое неебическое чувство ответственности по отношению к ним я испытываю. Они хорошо справляются, работают, но стоит им очутиться в обстановке неопределённости, они могут сорваться. Уверенность приносят деньги, поэтому мы сейчас откладываем типа финансовую подушку безопасности на будущее, но это та ещё задачка. Охуеешь содержать такую ораву. Всех кормить, всех лечить. Мы платим налоги, счета, зарплаты, — перечислял Чанбин напирающим шёпотом, будто пытался вдолбить в Чана каждое слово. — Вот это я точно понимаю, — хохотнул Чан. Накопления, налоги, счета — с ними он был знаком не понаслышке. И с чувством долга перед другими. — Знаю, поэтому, прошу, помоги мне. Пожалуйста.       Неужели вот они — слуховые галлюцинации? — Что, прости? — Пожалуйста, помоги мне. — Оу, — Чан взбодрился, подобрался. — Конечно. Что я могу сделать? — Не дёргайся и не дёргай меня. Дай мне всё закончить как надо. То, что ты слышал про стаи, что все хотят быть вожаками, грызутся за место — всё это неправда. Так почти никогда не бывает, разве что только в очень плохих стаях. Знаешь, что самое главное для вожака, Чан? Желание им быть. Желание вести какое-то направление, типа: «Что этот гандон творит? Я знаю как лучше, я могу лучше!» — И у вас таких нет. — Верно понимаешь. Наши альфы — пуськи. Они без указаний теряются, как слепые щенята. — А не альфы? Ты же не альфа. Почему бы другие варианты не рассмотреть. Я без давления, если что. Просто интересуюсь. — Я думал об этом. Даже Шиён предлагал. — Вау, а ведь точно, она та ещё командирша. Совсем как ты. И что она сказала?       Чанбин пожал плечами. — Послала меня на хуй. — Коротко и ясно. — Да уж. Строго говоря, она правильно сделала. Шиён хороша в планировании, но стая — это тебе не проект на бумажке. Это живые люди, их надо вовремя и поругать, и приголубить, и пожалеть, и похвалить. Она бы быстро выдохлась. Видишь, вожака не так просто найти, как ты думаешь. — Помню-помню, ты пизже всех. — Вот именно. Но ничего, я обязательно кого-нибудь протолкну, а потом, — Чанбин торжественно развёл руки, — я весь ваш.       Чан не сдержался и хохотнул. — Что смешного? — Ничего. Просто ты такой… самонадеянный. — А каким мне ещё быть? Я красивый, умный, — начал загибать пальцы Чанбин, — сексуальный, при деньгах, весёлый, добрый, сильный, понимающий, ответственный, уверенный, — пальцы на обеих руках закончились и он начал второй круг, — эмпатичный, отзывчивый, щедрый, верный, жизнерадостный.       Без запинки перечисляя все хорошие качества, какие мог припомнить, сдерживая закравшийся в уголках губ смех, — он был просто прелесть. — Ладно, я понял, нам с Джисоном очень повезло, — посмеивался Чан. — А теперь можешь выйти? Пожалуйста. — Зачем? — Мне надо высморкаться. — Ты стесняешься сморкаться при мне? — Да. Так что разреши избавить тебя от удовольствия лицезреть меня с размазанными по лицу кровавыми соплями. Спасибо, — Чан поклонился, взмахом руки указав на дверь.       Уже перед выходом Чанбин оглянулся через плечо и прошептал: — Давай потом ещё в каком-нибудь толчке закроемся и поболтаем. Прикольно получилось. Можем Сони позвать в наш тайный клуб. — Давай.       Оставшись один, Чан прополоскал рот и осторожно высморкался в клочок туалетной бумаги. Боли не было. Голова гудела, одолевала слабость. В остальном состояние казалось сносным. Ссыпав подтаявший лёд в раковину, Чан вручную застирал полотенца, отжал и вышел во двор, где повесил их на верёвку рядом с сохнущим бельём.       Двор оглашал мерный стук — рабочие вбивали деревянные столбики для нового забора. Чирикали птички. Где-то невдалеке раздавался собачий лай. Чан потянулся, прихватил кепку, позабытый телефон для Бёндже и пошёл обратно. Надо было проверить Чонина, найти Джисона и отдать Чанбину пакет с телефоном.