Тасманийский Дьявол

      Высокие потолки, белый холодный свет, бросающийся в глаза порядок и простор ошеломили переступившего порог Чана. Непривыкший к большим пространствам в жилых помещениях он попятился, словно рак-отшельник, пытающийся заползти обратно в ракушку и спрятаться в ней от бескрайней огромности океана. Побегу не суждено было свершиться. Отступая, Чан упёрся спиной в идущего позади Джисона, почувствовал его ласковую удерживающую руку на боку и остановился. — Разувайся, — скомандовал Чанбин и отодвинул дверь встроенного в стену шкафа-купе, где вверху ровными рядами висели вешалки с лёгкими летними куртками и плащами, а внизу на стеллажах выстроились рядами кроссовки, кеды, мужские и женские туфли, сандалии, полусапожки и шлёпанцы на любой вкус.       Рядом с потайным шкафом чинно стояли бело-золотистые банкетки. На каждой лежал рожок для обуви с ручкой в виде головы дракона. — С возвращением, солнышко! — донёсся откуда-то из глубины квартиры знакомый голос Со Иён. Вскоре хозяйка собственной персоной появилась в прихожей, в красном шёлковом халате, с полотенцем, тюрбаном свёрнутом на голове. Босая, она грациозно ступала по зеркально-чистым мраморным плитам, величественно и радушно протягивая руки к гостям, вернее, протягивая к остолбеневшему Чану, видя, что он единственный здесь нуждался в поддержке. — Доброе утро, мальчики. — Здравствуйте, — с слышимой в голосе привычностью поздоровался Джисон, расшнуровывая кеды. — Золотко, ты поспал? — Со Иён взяла Чана под руку, погладила по плечу.       Неужели она и про бессонницу знала, и про план Чанбина? Выходит, что так. Постепенно Чан смирялся с открытостью Чанбина по отношению к родителям. По-матерински заботливое обхождение Со Иён растрогало его. Он скромно опустил голову и улыбнулся. — Поспал. — Замечательно, — она удовлетворённо кивнула, и тут же что-то переменилось во взгляде, словно на черноту глаз наплыла пелена любви.       Со Иён чуть повернула голову, как бы заглядывая Чану за спину. Узкие ноздри затрепетали, и он понял, она почуяла сына, запах его спящего, словно маленькая версия Чанбина свернулась в рюкзаке клубочком и мирно спала. — Хотите достану? — тихо спросил Чан и быстро стянул рюкзак. — Да. Держи сам, — Со Иён мотнула головой, отказываясь брать толстовку, — чтобы мой запах не налип.       Понимающе усмехнувшись при виде обрезанной проймы, она склонилась над протянутой толстовкой, придерживая вырез халата, вдохнула и зажмурилась. Тонкие чёрные брови вразлёт дрогнули. Чан почёл за честь поделиться запахом Чанбина с Со Иён и, стоя с вытянутыми вперёд руками, на которых реликвией покоилась серая ткань, чувствовал, что приобщился к неизбывной тревожной нежности, какую питает к своему ребёнку любящая мать.       Подтягивая штаны, подошёл Чанбин, посмотрел с улыбкой. Из него вырос чуткий и понимающий сын. На его месте Чану стало бы неловко и он недовольным «Ну ма-ам, прекрати» упрекнул бы маму за публичное проявление родительских чувств. Но Чанбин был другим. Кажется, он даже гордился тем, насколько любим, и ласково прижался лбом к плечу Со Иён. — Как я соскучилась по твоему запаху, солнышко, — сказала она, целуя сына в макушку, и, обернувшись, громко позвала: — Дорогой! Дорогой, иди сюда! Ну где ты там? — Что такое, милая? Уже иду! — раздался ответ.       Плечи Чана напряжённо выпрямились. Про отца Чанбина он совсем забыл. Как и к знакомству с матерью, к встрече с ним он не был готов ни на йоту. Почему-то Чан представлял его огромным, как гора, черноволосым и черноглазым, большим и сильным, как горилла, но из-за поворота вышел округлый мужчина в пижаме и узких прямоугольных очках на мясистом носу, скорее тёмный шатен, чем жгучий брюнет, и засеменил короткими ножками по коридору. Вблизи стало ясно, что именно от отца Чанбину достался тяжёлый подбородок и крупный нос. — Вы уже пришли, ну ничего себе! — всплеснул он руками, завидя полную прихожую. — Доброе утро, Джисон. А ты, должно быть, Бан Чан, знаю-знаю. Не утруждайся представляться. Приятно познакомиться, уважаемый! Меня зовут Им Чонхо.       Им. Значит, фамилию Чанбин унаследовал от матери-альфы, отметил про себя Чан. Им Чонхо почти протянул руку для пожатия, но тут его мягкие водянистые глаза упали на толстовку, по одутловатому лицу мелькнул свет осознания, и вот он уже присоединился к жене. Вдвоём они походили на паломников, отвесивших долгий глубокий поклон мощам святого-чудотворца. — Я уже и забыл, как пахнет наш сынуля. — Вот, вспомни, — ухмыльнулся Чанбин и не преминул подлезть с ласками и к отцу, втиснулся между родителями, боднул его, прижался, взявши под локоть.       Находя положение вещей несколько странным, Чан оглянулся на Джисона, по привычке сверяясь с его отношением к происходящему. Заметив его растерянность, Джисон улыбнулся, погладил по спине, умиротворяющей рукой снимая неловкость, как отмершую кожу. Чан сразу ощутил, что нет ничего предосудительного или неестественного в том, как он протягивал толстовку, в том, что родители вдыхали исходящий от неё запах сына, по которому сильно соскучились, пока сын бесхитростно проявлял чистую, по-детски эгоистичную любовь к ним при посторонних. Или не при посторонних? Может, Чанбин не чурался прижаться к матери и отцу потому, что видел в Чане и Джисоне членов ближайшего окружения? Тех, кого не коснётся холодок отчуждённости, если при них ненадолго позволить себе побыть больше любимым мальчиком мамы и папы, чем вожаком, омегой в квадрате, командиром и кем бы то ни было ещё. — Ну всё, убирай, — Со Иён выпрямилась.       За ней выпрямился и Им Чонхо. К удивлению, он оказался на голову ниже жены, но из-за полноты казался ещё приземистее. Под синей шёлковой сорочкой угадывались очертания обвисшего живота. Между запахом Чанбина, от которого до сих пор пробирал сладостный трепет, и жёстким запахом Со Иён Чан учуял запах беты, приятный, чуть суховатый, как от старой книги. — Чего-то мы тут столпились. Идёмте завтракать, — сказал он, поправляя съехавшие очки. — Не-не, — помахал рукой Чанбин. — Мы поели. Чан приготовил нам завтрак. Я помыться заскочил. — Беги тогда, мы тут без тебя управимся, — отправил его отец, одобрительно глядя на Чана.       «Да, всё так, — бахвалисто подумал Чан, провожая широкоплечего Чанбина взглядом. — Я умею готовить. Со мной ваш прожорливый сын не умрёт с голоду». — Я бы кофе выпил, не успел дома, — сказал Джисон, прокручивая кольцо на большом пальце. — Мы как раз собирались. Давайте бегом на кухню. Чан, не стой, снимай ботинки, — Со Иён указала на шкаф в стене. Понятно теперь, откуда у Чанбина прирождённый начальственный тон.       Тапок не предлагали. Чан снял кроссовки и сразу понял, почему. Пол был тёплый. И очень чистый, без единой соринки. Кремового цвета плитка на кухне тоже была тёплая и чистая. Вообще все поверхности были натёрты до блеска. Как ревнитель порядка Чан находил сиятельную чистоту уютной, но вот высокие потолки, большие площади и роскошная, со вкусом подобранная обстановка заставляли теряться, и он поспешил сесть за вычурный овальный стол с замысловатым основанием, чтобы заземлиться, занять какое-то место и не слоняться потерянно, пересекая внушительные квадратные метры. Керамическая или мраморная поверхность была прохладной, Чан с блаженством прижал к ней горячие ладони, оглядываясь по сторонам. Им Чонхо готовил за кухонным островком (Чан впервые в жизни видел настоящий кухонный остров!), судя по набору ингредиентов, омлет с овощами и креветок в кляре. — Как спалось? Хорошо? — спросила Со Иён, доставая чашки. — Очень хорошо. — Так толстовка сработала? Замечательно! — воскликнул Им Чонхо грудным бархатистым голосом. — А Чанбин, получается, рассказывал вам, что у меня бессонница, да?       Неужели он им вообще всё рассказывает? Как это, интересно было? Он пришёл и пожаловался родителям, что его страдающий от жесточайшего недосыпа альфа отказывается сходить к врачу, пока жизненные силы стремительно покидают его усыхающее тело? — Как думаешь, кто его надоумил дать её тебе? — ухмыльнулась Со Иён, — Вы? — неуверенно предположил Чан. — Почти, — она весело покосилась на мужа. — Моя жена — альфа. Я знаю, что нужно альфам. — О да, дорогой, ты знаешь.       Они кокетливо переглянулись. Когда муж и жена спустя годы брака — больше двадцати лет, исходя из возраста Чанбина — игриво перемигиваются с утра пораньше, правомерно заключить, что между ними царит взаимопонимание, и что любовь всё ещё правит в этой семье как главная действующая сила.       В солнечном сплетении щекотным солнечным шариком свернулось тепло, пролилось в живот. Чан сжал губы. Он посмотрел, в какой атмосфере рос Чанбин, и остался доволен. Чанбин впитал все утра, как это. Имея подобный пример перед глазами на протяжении взросления, он вольно или невольно попытается воплотить то же самое самостоятельно, в собственной семье, и точно так же, как родители безоговорочно любили его, он будет любить своих детей, будет считать их самыми лучшими на свете, как и мужей, от которых этих детей родит. Джекпот.       Водоворот восхитительных фантазий о будущем пронёсся перед внутренним взором. Там Чан готовил ужин, из гостиной доносился детский смех, потом в кухню заходил Джисон, спрашивал, помочь ли чем, и Чан говорил, что не надо, и спрашивал, чем они заняты, что им так весело, и Джисон называл имена (Чан не мог их расслышать, потому что им только предстояло быть придуманными и утверждёнными) четырёх детей и перечислял, кто чем занимается, пока Чанбин не даёт им убиться. Фантазии были столь ослепительны, что защипало глаза. Чан взглянул на спокойного улыбчивого Джисона, как бы пытаясь проверить, действительно ли он таков, зайдёт ли он в кухню проверить старшего альфу и спросить, помочь ли ему с ужином. Почувствовав на себе внимание, Джисон повернулся, улыбнулся шире, и Чан резко вспомнил, что целовал эти тонкие, чуть влажные от слюны губы.       Ни с того ни с сего Чану нестерпимо захотелось поделиться чувствами со всеми, рассказать Со Иён и Им Чонхо, что сегодня утром он и Джисон поцеловались, и что их сын смотрел на них и радовался, что они втроём учатся быть вместе, что они делают успехи. — Чан, золотко, тебе сливки добавить? — отвлекла от размышлений Со Иён. — Да, пожалуйста. — Какие хорошие манеры, — похвалил Им Чонхо, посмотрел на двух молодых альф, глаза его хитро сузились, и он поинтересовался: — Как вам запах Бина? Понравился? — Очень! — с готовностью выпалил Джисон. — Мне тоже. — Замечательно, а то мы с Иён немного переживали, что вы сочтёте его странным. — Ну, он необычный, — протянул Чан, — сначала было непривычно, но я уже не могу представить его с другим запахом. — Бин долго пах совсем как девочка, — Со Иён обернулась от зашумевшей кофеварки. Говорить про сына ей доставляло видимое удовольствие. Казалось, стоит только попросить, и она охотно выложит о Чанбине всё, начиная с момента его появления на свет заканчивая вчерашним днём. — Мы думали, у него что-то с гормонами, а оказалось, он просто таким родился. — Наш уникальный алмазик, — ласково добавил Им Чонхо. — Точно. Мы с ним словно выиграли лотерею. Когда врачи сказали про его меточку, я была так рада. Родила одного, а получила трёх сыновей. Подарок небес. — Оу, — Чан смущённо потупился. Это она про них с Джисоном сказала — два бонусных сына к её родному. Сердце приятно сжалось. — Держите, — Со Иён поставила две чашки на стол. — Останетесь или пойдёте? — Пойдём, — за обоих ответил Хан и взял свой чёрный кофе. — Хочу Чану показать комнату Бина.       Они поднялись. Чан пошёл следом за Джисоном. На выходе из кухни его окликнул Им Чонхо. — Мы очень рады, что ты пришёл. Не стесняйся, заглядывай почаще. Можешь приводить Чонина. — Вы знаете про Чонина? — чашка дрогнула в руке Чана. — Конечно! Бин говорит, он чудесный мальчик. Нам обязательно нужно собраться всем вместе на ужин. Минхо тоже не помешало бы пригласить, как я понял, Бин с ним подружился. — Оу, ладно, да, отличная мысль, — промямлил Чан, чувствуя, как наливается краской лицо. — Спасибо.       Он не знал способа достаточно отблагодарить родителей Чанбина за безграничное принятие, за любезность, за тепло семейного лона, каким его овеяло, стоило переступить порог квартиры. Благодаря Чанбину, легко и быстро устанавливающему связи, он и раньше понимал, что нет необходимости жёстко разделять жизнь на две, в одной из которых он друг и названный брат Минхо и Чонина, а в другой — альфа с меткой истинных на животе, но он не смел надеяться, что сможет слить эти две реальности в одну, где все будут знакомы, что не нужно разрываться между ними, чередовать их, тасовать, как карты, чтобы каждый раз одна заслоняла другую. — Ну всё, идите, не буду вас задерживать.       В чужом доме Джисон ориентировался, как в собственном, быстро провёл Чана длинным широким коридором, открыл дверь и пропустил вперёд. Чан ступил внутрь, в святая святых, в комнату его омеги. Всё тот же простор встретил его. Справа была ещё одна дверь, из-за неё доносился ровный гул льющейся воды. Отдельная ванная — вот она, богатая жизнь.       Пол покрывал бежевый ворсистый ковёр, такой мягкий, что ступни утопали в нём, словно в вате. Джисон сразу прошёл вперёд, плюхнулся на огромную высокую кровать. Напротив кровати висел плазменный телевизор. На стенах блестели гроздья медалей — бронзовых, серебряных, золотых. Чан подошёл, чтобы рассмотреть поближе. — Как много. — Ага. Эти вот за дзюдо, а те за грэпплинг. — Грэпплинг? — Тоже вид борьбы такой. — Никогда не слышал.       От стены Чан перешёл к столу. Компьютер был выключен. На стенках и дверцах шкафчиков были прилеплены фотографии с Вонхо и отдельно со стайными. На некоторых снимках рядом с Вонхо и Чанбином был мальчик, которого Чан не знал. Такое красивое лицо он бы точно запомнил. По крайней мере в стае ни разу похожего не видел. Перед клавиатурой стояли две стопки тетрадей, одна поменьше, другая побольше. Чан глотнул кофе, поставил чашку и сел в кресло настолько удобное, что в нём без труда можно было приятно поспать. Взяв тетрадь из левой стопки, посмотрел на обложку и прочитал: — Суа. Что это? — Дневники стайных. Чанбин собирает их раз в месяц. — Дневники типа как дневники с оценками? — Нет, — Джисон мелодично засмеялся. — Дневники настроения, состояния. Что-то вроде такого. — А-а-а, надо же, — Чан открыл дневник, который держал в руках. «3 июня. Севодня пасетитель шлёпнул меня па жопе я паслала ево на хуй. Папрасила Гюна налить стопку патамушта всё бесит. Он не налил. Наверна он прав так што я пашла и немнога пасидела на кухне штобы никаво не убить». — Папрасила? Пашла? Может, Чанбину научить их писать без ошибок? — Он пытался, но это, — Джисон вздохнул, — не так-то просто. — Жесть какая. — Они хотя бы пишут от руки, уже что-то. Не все такие безграмотные, как Суа. — Мда уж, — Чан отложил дневник.       В повисшей тишине он остро ощутил, что остался с Джисоном наедине. Недавно их губы соприкасались, они дышали друг другу на лица, тёрлись лбами и шеями. Чану хотелось большего. Хотелось прямо сейчас подойти к Джисону, обхватить его голову, проникнуть языком в его жаркий влажный рот, но он стеснялся, он не был уверен, что это уместно, что Джисон не вскинет изумлённо брови, отстранившись, и не скажет: «Чего это ты?» — Ты в курсе, сколько Чанбин хочет детей? — Нет, — Джисон отхлебнул кофе, глядя поверх чашки. — А ты в курсе? — Да. — И сколько? — Не меньше четырёх. — Ух ты! Круто. — Тебе окей с этим? — Вполне. — А про дом ты знаешь? — Про какой? — У него куплен дом для нас троих. — Не знал, — Джисон смерил его липким взглядом, оставляющим на коже невидимый, но ощутимый маслянистый след. Кажется, он всецело одобрял интерес Чана к общему будущему и стремление заполнить те пустые пространства, какие не успел или не подумал заполнить сам. Они были разными, и это было хорошо. Джисон подхватывал с одной стороны, Чан — с другой, и так, вдвоём, они раскрывали Чанбина, его прошлое, его настоящие помыслы и его намерения на грядущее. Раскрывали как бутон цветка со сложенными куполом лепестками, чтобы добраться до сладкой, одурманивающей пыльцы.       От этой немой, переданной взглядом похвалы между ними ниточкой протянулось единение, служившее предпосылкой тому глубокому чувству, могущему образоваться между двумя альфами, заботящимися об одном омеге. Дрожь скользнула по хребту, живот на секунду поджался от мимолётного возбуждения. Чан сглотнул. — А ты каким видишь наше будущее? — Счастливым, — Джисон склонил голову, и прядь волос упала на лицо. Он тряхнул головой, отбрасывая её. — Как-то, может, поподробнее? Чего ты хочешь от отношений? — Любви. — Боже, — Чан хохотнул и откинулся на мягкую спинку. Попробуй-ка вытянуть из сказочного создания, обитающего в возвышенных сферах, приземлённых уточнений. Джисону в принципе было весьма комфортно в неопределённости. Он не поторапливал Чанбина, не докучал ему, подобно Чану, да и Чана не пытал бесконечными вопросами о сроках и не сильно напирал, благородно оставляя ему право продвигаться в том темпе, в каком посчитает правильным. — Я хочу, — сжалился, по-видимому, Джисон, и заговорил, закинув ногу на ногу, — доверия и поддержки. Хочу, чтобы ты не прятался, не отстранялся, когда тебе плохо, а приходил к нам. Хочу, чтобы я мог прийти к тебе и к Чанбину, когда мне тяжело, чтобы Чанбин приходил к нам, когда ему тяжело. Хочу, чтобы нам троим было хорошо вместе, чтобы отношения приносили радость, чтобы нам было в удовольствие и общаться, и спать. Хочу, чтобы мы ценили общество друг друга как наивысшую ценность, ибо нас свела судьба, и оберегали этот дар. — Оу, — Чан навалился на подлокотник, поскрёб щетинистый подбородок. Что ж, это было весьма конкретно. И мило. Он пожелал похвалиться, что успел кое-чего добиться с Чанбином во имя сохранения великого дара судьбы. — Сегодня, пока ты спал, мы с Чанбином договорились, что будем прислушиваться друг к другу и искать компромиссы. Вышло… нормально. Мы вроде как стали ближе. — Отлично! Ты большой молодец. — Да ладно, пустяки, — скромно отмахнулся Чан, в душе неприлично довольный тем, что усилия его не остались незамечены. — Чанбин тоже молодец, он очень старался. — Нет, не пустяки. Я благодарен, что ты стараешься найти к нему подход. Спасибо. Я хочу вас двоих, вместе, не по отдельности. Не хочу быть между вами, хочу быть с вами двумя. — Так и сделаем, — серьёзно сказал Чан, потому что это была серьёзная задача — свести их троих, таких разных, к общему знаменателю, и все они к этой задаче должны приложить силы. — Я в нас верю. — И я.       Взгляды их слиплись, спаялись. Чан не мог отвести взор от тёплых карих глаз, так ласково пробирающих до мурашек. Чаще и мельче забилось сердце. Чан приготовился встать. Он собирался подойти к Джисону, наклониться над ним. Собирался придержать его запрокинутую голову, положив руку на затылок, и поцеловать. Сейчас был отличный момент. Напряжение между ними было идеальным для влажного интимного соприкосновения языков. Мышцы напряглись, чтобы совершить движение, но вода не лилась вот уже пять минут. Едва Чан взялся за подлокотник, чтобы оттолкнуться от него и подняться, дверь открылась. Из ванной вышел Чанбин. Одет он был просто, но выглядел соблазнительно. Просторная белая футболка, заправленная за пояс, выгодно подчёркивала широкую выпуклую грудь, чёрные джинсы славно облегали бёдра и ноги. «Как же ты всегда вовремя», — подумал Чан, вновь расслабленно откинулся на кресло и взял чашку, взглядом скользя по выпирающим округлостям. — Я всё почти, — оповестил Чанбин, отодвинул дверь шкафа и исчез внутри.       Удивлённый, Чан нагнулся и посмотрел, куда он пропал. О, это был не шкаф. Это была гардеробная размером с комнату Чана если не больше. Чанбин ходил по узкому проходу между полок и вешалок, выбирал что-то. — Ты ведь сегодня не пойдёшь на работу? — спросил Джисон. — Нет, — Чан повернулся к нему. — Приходи в стаю. Я буду там. Приезжай вместе с Чанбином. — Точняк, — подхватил Чанбин, возвращаясь к ним с носками в руках. К его облачению прибавился кожаный ремень и массивный серебряный браслет-цепочка. — Погнали после пар.       Как показала практика, не так страшен чёрт, как его малюют, и не так уж опасно ошиваться возле стайных, а все неприятные впечатления с лихвой перекрывала перспектива провести время с Джисоном. — Погнали, — пожал плечами Чан и невольно уставился на большой круглый зад Чанбина, когда он согнулся, надевая носки. — Супер, — прокряхтел Со.       Интересно, Джисон тоже смотрит? Чан покосился на него и вздрогнул, потому что Джисон смотрел не на отставленную задницу Чанбина, а на то, как Чан на неё смотрел. Поймав его, Джисон расплылся в пошленькой улыбке и вздёрнул брови. — Классный бампер, — сказал он, не разрывая зрительного контакта с Чаном. — Спасибо, — равнодушно бросил Чанбин, выпрямляясь. — Дашь потрогать? — Обойдёшься.       Джисон пожал плечами, мол, не судьба. Может, потом повезёт. Чанбин достал телефон, набрал кого-то, приложил к уху. — Алё, ну чё, проснулся? Чего? Опять? Блядь, подожди, ща приедем. Скажи Феликсу, чтоб не лез, — отключился и сказал: — Пошли быстрее. Чашки здесь оставьте.       Тон его был суров. Альфы подскочили, широко зашагали за ним в прихожую. — Солнышко, будешь кофе? — крикнула из кухни Со Иён. — Не, ма, тороплюсь! Там опять этот гандон наведался! — Опять? — Со Иён выглянула в коридор. — Сколько можно. Пусть ребята пока поживут у нас. — Ты же знаешь, им долго отсюда до работы. — Ничего, наймём водителя. — Им неудобно. — Удобнее, чем отбиваться от идиота Юнсо. Предложи им, хорошо, солнышко? — Предложу. Не обещаю, что согласятся, но предложу. Идём. Всё взяли?       Чан в последнюю секунду подхватил рюкзак и выскочил в подъезд. — Что случилось? Бывший Хёнджина? — уточнил он в лифте, вспомнив прозвучавшее имя. — Ага. Конченый придурок. — Чего ему надо? — Вернуть Джинни. Он помешался вроде как. — Жуть. — Не то слово. Это пиздец. Он нас всех достал.       На сей раз Джисон сел к Чану назад, за Чанбином, заведомо отдавая место подле вожака Хёнджину. Так решил Чан, чтобы не решить, что Джисон сел к нему, чтобы побыть с ним рядом. — К тебе после заедем, — сказал Чанбин, выезжая с парковки. Музыку включать не стал. Он был очень сосредоточен, крепко сжал руль.       Подчинённые его настроению, Джисон и Чан сидели тихо, смотрели в окна, каждый в свою сторону. Ближе к Нижнему Чан вынырнул из хаотично бьющихся мыслей, перескакивавших с поцелуя и детей на задницу Чанбина и на до конца не выясненный инцидент с Юнсо. Рука Джисона лежала на чёрной коже сидения, на тонких пальцах тускло поблёскивали кольца. Чан придвинул руку поближе к его руке, накрыл мизинцем мизинец. Джисон повернулся, улыбнулся растерянно. Было видно, он волновался за Хёнджина. Чан сжал его ладонь — «всё будет хорошо».       Остановились у обнесённого ржавой решёткой скопления одноэтажных строений, напоминавших гаражи, но гаражами, с большой вероятностью, не являвшихся. Во дворе под покосившимся грязно-красным истрёпанным навесом пустовали расставленные вокруг старого столика пластиковые стулья и металлические табуретки. Несколько мужчин и женщин подозрительной наружности толпились у машины, не припаркованной, а скорее халатно оставленной посреди двора. Чан присмотрелся и присвистнул. Не каждый день увидишь в Нижнем мерседес. — Ждите здесь, — велел Чанбин и закрыл окна прежде, чем уйти.       Он шёл, подняв и выдвинув вперёд плечи, будто раздвигал ими пространство, взмахом приветствовал собравшихся, бросил им пару слов и исчез за одной из железных дверей. Прошла минута. Две. — Ты знаешь Юнсо? — Видел однажды, — не отрывая взгляда от двора, ответил Джисон. — Неприятный тип. Опасный. — Он сумасшедший? — Одержимый. Его дух ему не принадлежит.       Ясно. Сумасшедший. Чан заелозил. Скрипнуло кожаное сидение. — Нормально, что мы тут отсиживаемся? — Лучше оставить его на Бина. — Думаешь? Чанбин, конечно, сильный, но вдруг что случится…       Джисон резко повернул голову. В его тёплых глазах поселился страх, уголки губ дрогнули, опустились. — Не случится, — твёрдо заверил он. — Мы с тобой только помешаем. Мы не умеем разговаривать на языке Юнсо так, как умеет Чанбин. — Он разве не на корейском говорит? Если что, я свободно говорю на английском. — Он говорит на языке власти. Таким ты владеешь? — Нет. — Тогда сиди здесь.       Проглотившая Чанбина дверь распахнулась, из недр её вывалился на улицу, будто кто его подтолкнул, высокий стройный мужчина в сером костюме с иголочки, встал, одёрнул идеально подогнанный пиджак, выправил манжеты, поправил очки. Следом вышел Чанбин. Ниже противника на добрые сантиметров тридцать, он казался совсем маленьким. Чан дёрнулся к двери. Джисон схватил его за локоть, потянул обратно. — Пусти. Плевать мне, на каком языке он говорит. Он, блядь, в два раза больше! — Нет, Чан! Стой! Да стой ты! Хуже сделаешь. — Почему? — Тогда Чанбину придётся защищать тебя. — Я не настолько слабый. Пофигу, вместе как-нибудь справимся. Этот Юнсо к тому же дрищ. — Ты не понял. Послушай меня, они не собираются драться. Они не подерутся, если всё пойдёт своим чередом. Твоё появление нарушит привычный порядок вещей. Мы сидим здесь, потому что мы — уязвимое место Бина. Стоит задеть нас, он взбесится и не сможет ясно мыслить.       Мы — не уязвимое место. Мы — его сила. Чан ли это подумал? Или то был древний лающий голос, поднявшийся из глубин, далёкий и гулкий, как заунывный вой ветра в лощине? Судить было сложно. Чан глубоко вдохнул, принуждая сердце замедлить бег. — Обещаю, если они начнут драться, я не буду тебя останавливать. Давай подождём. — Ладно.       Они снова обратили всё внимание на двор. С появлением хозяина подозрительные личности оставили мерседес, расселись на стульях и табуретках, откуда с любопытством поглядывали на споривших. Юнсо и правда казался неприятным типом. Неприятно в нём было всё: движения, мрачная неуловимая внешность, злобные подёргивания узкого лица, манеры, но больше всего Чана отвращало то, как он, и без того высоченный, поднимал голову и смотрел на Чанбина сверху, словно на безобидную мышь. Как он вообще посмел смотреть подобным образом на самого сильного и дерзкого омегу в городе?! На Тасманийского Дьявола!       Чанбин взмахнул руками. Юнсо выгнулся назад, исторгая из себя смех. Закончив с показным весельем, наклонился над Чанбином, они перебросились несколькими фразами и разошлись не оглядываясь. Что такого они сказали, какими секретными выражениями и знаками обменялись, чтобы положить конец спору? Мерседес уехал. Чан выдохнул и разжал кулаки. — Всё, — поставил точку Хан.       Возвращался Чанбин в сопровождении двух омег, белого и чёрного, как инь и ян. Измождённый хмурый Хёнджин в длинной голубой рубашке, бежевых брюках, с перекинутой через плечо блестящей сумкой завалился в машину, хлопнул дверью и опустил окно, к которому сразу пристроился Феликс с царапинами на пол-лица. — Привет, парни. — Господи, что с тобой? — Чан нахмурился при виде тонких красных полос, рассёкших коричневые веснушки. — Это Юнсо сделал? — Вроде того. Можно сказать, у нас была дуэль на букетах, — устало улыбнулся Феликс. — Я бросил букет в него, он в меня, ну и вот. — Сказал же, не трогай его, — буркнул Чанбин, устраиваясь за рулём. — Он тебя даже за сраную занозу засудит. Не думай к нему прикасаться. Понял меня? — Слушаюсь, капитан. — Поживёте пока у меня.       Стайные переглянулись. Молча, по ментальной своей связи обсудили предложение и вслух отказались. — Кончайте дурью маяться. Мне так будет проще, чем ездить к вам каждое утро и влезать в разборки с Юнсо. — Мы подумаем. — Подумайте. Вас мама приглашает. Ей вот тоже не обосралось, чтобы мы с этим долбаёбом связывались. У нас хотя бы охранник есть. Скажем, чтобы он все цветы ему обратно отправлял. — Хах, это будет забавно, — подал слабый голос Хёнджин. — Мордашку не забудь обработать. — Ага, — Феликс задумчиво потёр царапины. — Чан, а ты оброс. Заглядывай, подстригу за счёт заведения, — он указал большим пальцем куда-то за спину.       Чан посмотрел в том направлении и только сейчас заметил через дорогу вывеску с надписью в кошмарном дилетантском дизайне «Салон Ликса» над двустворчатыми стеклянными дверьми, перекрытыми выдвижной решёткой. — О, так ты здесь работаешь. — Да. — Миленько. — Вандалы пока до нас не добрались. — Как идут дела? — Почти всё уходит на кредит и аренду, но со временем будет лучше. Как-то крутимся. Мне нравится. — Тогда за счёт заведения не пойдёт. Я заплачу. — Нет. Я тебе не позволю. Первая стрижка будет в подарок. — Чего это ты от денег отказываешься? — фыркнул повеселевший Хёнджин. — С нас дак втридорога дерёшь. — Потому что вы меня заколебали со своими дикими экспериментами. — Это опыт! — И время. И материалы. Сам-то ты тоже эскизы бесплатно не рисуешь. — А вот и неправда. Некоторым рисую. — Так и я некоторых бесплатно стригу.       Омеги тихо, изнурённо посмеялись над шуточной перепалкой. Вытянув шею, Феликс потёрся о висок Хёнджина, Хёнджин подался навстречу, подставил лицо, они прижались щеками. Казалось, они вот-вот поцелуются. Дыхание Чана замерло. Он редко видел, чтобы люди так общались и прощались. Точнее, он видел такое только в стайном кругу. Чанбин рассказывал, что более интимное поведение для них естественно, и так оно и выглядело — естественно, непринуждённо, будто сама природа вложила в них понятие о том, как следует двигаться, чтобы донести друг до друга невыразимые чувства, как и куда уткнуться носами, в какую сторону и под каким углом наклонить голову. Утром с Джисоном — было ли у них то же самое или нечто неуклюжее, лишь отдалённо похожее?       Феликс отстранился, шаркнув ногой, посмотрел на Чанбина. — Можно мне… — С моей стороны подойди, — Чанбин открыл окно, выставил локоть.       Обежав машину, стайный нырнул в салон. Чан завалился набок, чтобы лучше видеть. Феликс держал глаза закрытыми, рот, напротив, приоткрыл. Он замер в ожидании. Чанбин приложил пальцы к его переносице, погладил. Вверх-вниз-вверх-вниз. Слабый стон облегчения, избавления вырвался из напряжённого горла Феликса. — Ты молодец, что защищаешь Джинни, но не переусердствуй. Не раздражай Юнсо. Не хочу носить тебе передачки в тюрьму.       Неразборчиво что-то промычав, Феликс пролез дальше в окно, обнял Чанбина, спрятал лицо у него на плече. Внезапно он вскинул голову, вытянулся и вперился широко раскрытыми глазами в Чана. — Что? Что такое? — Чан подался назад, испугавшись, что по незнанию как-то нарушил стайный ритуал. — Я чую Бина. — Что-то нюх у тебя сдаёт, — цокнул Хёнджин. — Чего-о? — Я вот сразу почуял. — Так чего молчал?! — А что говорить? — Вот хер собачий, — Феликс протянул руку, щипнул его. Дёрнувшись, Хёнджин ударился коленом о бардачок, зашипел, растирая ушибленное место. — Так тебе и надо. Можно понюхать? — обратился он к вожаку и умоляюще свёл тёмные, особенно выделяющиеся под светлыми волосами брови. — Блин, ща весь сюда залезешь. Сдай назад! Фух, — Чанбин поправил футболку, когда Феликс больше чем наполовину оказался на улице. — Чан, рюкзак.       Чан засуетился, по неведомой причине желая угодить омегам, всем троим, но от спешки выпутать руки из лямок не получалось. Заметив его мучения, Джисон услужливо помог снять рюкзак и передал вперёд. — Не трогать, только понюхать, — Чанбин провёл бегунок по молнии — вжик.       Мягкий запах сна наполнил салон, смешался с утренним воздухом, запахами альф, омег, машины, заструился между ними, как ленивый ручеёк. Стайные сунули в рюкзак носы. Наслаждаться долго Чанбин не позволил, но и минутный сеанс произвёл колоссальное воздействие — омеги притиснулись к вожаку, облепили его, обвили руками, жадные до ласки и внимания. — Соскучились, чертята? — Чанбин потрепал их по волосам, обхватил насколько смог, прижал к груди.       Чан тоже был не прочь прижаться к груди Со, оценить её мягкость и упругость, но, захваченный зрелищем, совершенно забыл позавидовать. Феликс и Хёнджин поскуливали и пыхтели, двигались и извивались под руками, силясь урвать как можно больше прикосновений. И Чанбин... Чанбин урчал. Что-то совсем дикое проглядывало в их повадках, негородское. В каменные джунгли они протащили варварский лесной дух, его неотёсанный нрав.       Лёгкая волна испуга прокатилась по коже, вздыбливая волоски. Захотелось выйти, побродить по улицам, посмотреть на нормальных цивилизованных разговаривающих людей. Чан сглотнул, но ком в горле никуда не делся. Джисон заметил, что он занервничал. — Они просто давно не чуяли вожака, — шепнул в самое ухо, погладил между лопаток.       Присутствие и запах младшего альфы неизменно успокаивали. Чан привалился к нему, опустил голову на плечо, обнял. Джисон обнял в ответ. Так, под его защитой, Чан переждал ужасающее переживание, не придавившее своей огромностью только потому, что оно ещё не вызрело до конца. Но что-то переменилось, сдвинулось в мироустройстве Чана и вот-вот готовилось рухнуть.       Спереди послышалась возня. Кто-то задел клаксон, машина подала громкий сигнал, и все разъединились, вспугнутые резким звуком, — омеги выпутались из клубка, Чан и Джисон отодвинулись. Феликс наконец целиком вылез из машины и заглядывал в неё, наклонясь. — Пора нам. Придёшь сегодня? — Чанбин передал рюкзак назад. — Вечером. Работаю до семи. — Тогда не прощаюсь. Все пристегнулись?       Пассажиры перекинули ремни безопасности, защёлки вошли в замки, ленты натянулись и прижались к грудям. Мохав сдвинулся с места.       Неподвластное разуму огромное переживание преследовало Чана, как тень. Он смотрел на ухо Чанбина, на покачивающуюся в мочке серёжку, отбрасывающую блик на шею с видными сбоку тонкими складками, которые красиво прозвали кольцами Венеры, на крутой склон плеча, переходящий в сильную надёжную руку, и осознавал, — или пытался осознать, — что в его омеге живёт примитивная стайная диковатость, и именно Чанбин взрастил её, выпестовал в себе и своих воспитанниках. Нет, то, что они делали, не было простым заигрыванием с инстинктами. Напрасно Чан не относился к рассказам Чанбина о порядках в стае всерьёз, наивно полагая, что стайные лишь держат роли, чтобы без стыда отбросить некоторые нравственные покровы и насытить инстинктивные позывы. Они не держали никакие роли. Они вросли в эту стайную парадигму, она пустила в них корни, проросла через них, и стволом её, её столпом был Чанбин.       Что такое вожак? — Ты как после Юнсо? — Джисон тронул Хёнджина за плечо. — Нормально. Уже нормально. — Перебирайтесь ко мне, — строго велел Чанбин. — У Юнсо обострение, а Ликсу в тюрьму никак нельзя. Он там сторчится. — Да я понимаю. — Вы с Феликсом вместе живёте? — поинтересовался Чан. Не столько из любопытства, сколько из стремления поговорить, вернуть Хёнджину человеческий облик, потому что перед глазами фата-морганой дрожало скулящее и извивающееся видение полуживотного, упивающегося милостью вожака. — Да. А что? — Нет, ничего. Просто спросил.       С этим неловким вмешательством Чана разговоры свелись на нет. Хёнджин включил бодрую попсу, под которую поразмышлять о том, что же произошло, что подкосило внутренние устои, подпилило надёжные опоры, не получалось. Заедающие строчки песен всасывались в мозг и крутились на повторе, посылая ногам сигнал отстукивать ритм. — Мне одному подняться? — спросил Чан возле своего дома. — А тебе компания нужна? — Хёнджин обернулся, посмотрел поверх тёмных очков. Достал их из бардачка в дороге и присвоил. Так делают стайные, отказываясь признавать за непомеченными вещами одного хозяина. Популярная политика в детских садах: «Это моя игрушка» — «Она не подписана», а если не подписана, значит, не твоя, точнее, не только твоя. Общая. — Нет, я быстро.       Держа рюкзак перед собой, Чан трусцой добежал до подъезда, зашёл и столкнулся с Минхо. — Божечки-кошечки, какая встреча!       Из-за Минхо выглядывали Чонин и Шиён. Чан поздоровался со всеми сразу. Шиён во все глаза смотрела на рюкзак, и никогда на памяти Чана её холодное строгое лицо не приобретало такого выражения добровольного подобострастия. Почуяла. Как Хёнджин и Феликс. Чан ревностно прижал запах Со к животу, безотчётно надеясь спрятать его, уберечь от звериного расхищения. — В универ не пойдёшь? — спросил Минхо, обшаривая друга изучающим взглядом, по виду пытаясь понять, как он провёл ночь. — Пойду. Вещи зашёл закинуть. — Увидимся тогда. Нас Шиён подбросит. — Спасибо за помощь, — Чан отвесил девушке короткий поклон. Как-никак она потратила время, чтобы помочь с Чонином, накормить и отвезти в школу утром.       Шиён ответила рассеянным кивком. Всё её существо изливало нежность на рюкзак. Проходя мимо, она сделала глубокий вдох, втягивая в лёгкие запах своего вожака. Стук её каблуков оглушал. Минхо и Чонин, поводя носами, потянулись за ней. Тоже уловили пока не знакомый им запах Чанбина. — Уроки? — на автомате спросил Чан мелкого. — Сделал. — Молодец. До вечера. — До вечера, — жизнерадостно улыбнулся Чонин. По всей видимости, время с бетами пошло ему на пользу.       Оставшись в подъезде один, Чан подошёл к лифту. В ушах раскатисто отдавались стучащие шаги Шиён и, подобно прилипчивым строчкам Хёнджиновых попсовых песен, как заевшая пластинка повторялся её глубокий вдох.       Рюкзак Чан стискивал до самой квартиры. В комнате он достал толстовку с одним рукавом, положил на кровать, прикрыл веки, вдыхая мягкий-мягкий запах. Был ли он другим для стайных? Скрывалось ли в нём для них что-то особенное, чего Чан не чуял? Что заставляло Хёнджина и Феликса поскуливать, почему всегда собранная Шиён, деловито сверяющаяся с часиками на запястье, забыла поздороваться, чего с ней никогда не случалось, и, не поторопив спутников, просто прошла мимо, так и не проронив ни слова?       Чан выложил трусы и домашнюю одежду. В рюкзаке пахло Чанбином. Перед выходом он положил руку на толстовку, погладил в районе груди, поднёс ладонь к носу, понюхал.       Так что же такое вожак?