***
День — хуетень, круговорот из тревожных неурядиц, переживаний и рабочих процессов. Невероятно круто периодически рассказывать всем, кто спросит, что ты начальник, невероятно тяжело постоянно нести ответственность за каждый чих, зачастую даже не свой. Иногда Мэй кажется, что все-таки проще было бы работать где-то в другом месте, а не здесь, в этом притоне безумия. Коллектив, каждая штатная единица которого мнит себя творческой личностью, непредсказуем, как погода: ты можешь только предположить, когда будет солнечный день, но однажды все равно придется заочно проклинать штатного метеоролога потому что тот не подсказал взять зонтик, а ливень с переходом в ураган начался как раз в тот момент, когда ты первый раз за последние пять лет выполз на пикник. В офисе творится какой-то кавардак: Джисон до сих пор позволяет себе прилюдно валяться на диване посреди рабочего дня; Минхо истерически носится из отдела в отдел с документами и попутно хватает каждого встречного за жопу (ох и прилетит же им однажды иск за домогательства); Чанбин просыпал свой протеиновый порошок на общей кухне и вытер пол и стол настолько хреново, что к ним все липнет; Рюджин потеряла границы дозволенного и при каждом удобном и неудобном случае пытается вызнать про парня своего босса. Мэй как-то слишком заебалась, а точнее ее заебали. Хочется сожрать слона и свалить в отпуск на месяц. Все это когда-нибудь в другой жизни, если она не реинкарнирует в червя за свои грехи. Она знает точно, что невозможное возможно, однако убедить Чанбина убрать за собой гуманными способами не получается. Давление и репрессии, а также намеки, что новым замом вместо него может внезапно стать Минхо, заставляют недовольно бухтящего себе под нос парня поднять накачанный зад со стула и пойти махать тряпкой. Мэй про себя усмехается, ведь никто в здравом уме не поверил бы, что максимально ленивый Минхо способен претендовать на место, где надо крутиться как белка в колесе, а вот ее непосредственный заместитель — да. Пожалуй, стоит действительно задуматься, на своем ли он месте, если, во-первых, так ведется на дешевый развод, а, во-вторых, так плохо знает людей, с которыми пашет не первый год. С Ханом такие методы не работают. Его нежная натура, очень сильно на самом деле схожая с натурой Мэй, всегда находится где-то между творческими муками, экзистенциальным кризисом и попытками прикрыть свою лень благими намерениями. Кто знает, что творится в его голове сегодня? Со всем уважением и пониманием, она предлагает ему или отправиться домой за свой счет и валяться там, в собственной кровати, либо заняться тем, за что ему, собственно, платят. На всякий случай пихает Хану в ладонь визитку штатного психолога, после чего со спокойной совестью возвращается в кабинет. В глазах от усталости бегут цифры и расплываются буквы. Мэй кажется, что ей нужна красная таблетка, что она загружена в Матрицу, только вот, к сожалению, она не Избранная, как Нео, а значит ебашь тут до старости. Пальцы проворно бегут по клавишам, Мэй споро катает один отчет за другим, отвечает на письма и рычит на Рюджин, когда та опять заходит к ней без четкой цели. Не все сходится, не все документы закрыты и бухгалтерия, вероятно, напихает Мэй хуев за воротник, но это в порядке вещей, офисная рутина и почти не больно. Главное, что основная их задача, запуск мерча, выполнена уже больше, чем наполовину. В семь вечера она настолько погрязла в звонках и проблемах, что начался небольшой тремор рук. Глядя на мелкую рябь своих конечностей, вспомнился возраст и планы по полному медицинскому обследованию, давно заброшенные в дальний ящик. К половине девятого, полностью опустошенная, она выходит из кабинета. В офисе уже никого нет и от пустых столов и стульев как-то некомфортно. Место, где целый день полноводной рекой кипела жизнь, к вечеру умирает, не спасает даже светящийся в темноте значок цыпленка, который Феликс повесил у входа в столовую. Мэй ставит помещение на сигнализацию, автоматически вводя цифры на маленьком горящем экране и мечтает о подушке и теплом одеяле. На улице снова зябко, а она снова в своем пальто, хотя дома, в недрах гардеробной, покоится славный оверсайз пуховик, надо его все-таки вытащить на свет божий. Холодный порыв ветра беспощадно бьет по лицу, проникает змеем за воротник и заставляет съежится от отвращения. Мэй ненавидит холод, ненавидит жару, с трудом переживает ливни и пыль, что призрачной желтой взвесью покрывает весь город летом. Кондиционированный воздух расположенного в небоскребе офиса — вот привычная среда обитания. В легкие проникает морозец, и она закашливается, сгибаясь пополам. — Ты в порядке? — слышит она ненавистный голос где-то за спиной. Хенджин сегодня одет также легко, как и вчера: на нем серое твидовое пальто без утепления до середины бедра, какой-то нелепый берет, белый пушистый шарф и черные джинсы с драными коленями. Образ хаотичный и странный, но, на удивление ему подходящий. Интересно, а если бы все же напялить на него пресловутый мешок из-под картошки, Хенджин потерял бы свою привлекательность или сумел бы обыграть свой лук, к примеру, соломенной шляпкой? Впрочем, какая разница, и зачем вообще она об этом думает? Откашлявшись, Мэй вспоминает, что сегодня обещала встретиться с ним после работы. Но она знает наверняка, что о точном времени они не договаривались. В любом случае стоило обновить макияж перед тем, как выйти на улицу, однозначно она выглядит уже не на все сто процентов. — Кажется, с моими глазами что-то не так! — вдруг начинает верещать Хенджин. — Не могу оторвать их от тебя! Мэй смотрит на довольного тупым подкатом парня долго. Настолько долго, что тот теряется, идиотская улыбка сползает с его клоунского лица, и Хенджин быстренько возвращает себе облик холодной отстраненности. — Мы договаривались о встрече, — пожимает плечами он, — ты не брала трубку, и я решил просто посидеть в машине, подождать, пока ты выйдешь. Мэй действительно выключила оповещения мессенджеров сегодня, чтобы те не отвлекали от дел. Кому сильно надо с ней связаться — позвонит, кому не сильно надо — подождет. А про Хенджина она хоть и думала вчера в ночи, но сегодня про встречу совершенно забыла. — И куда пойдем? — спрашивает она так и не поздоровавшись. Слишком много чести для человека, который не понимает, что нагружать девушку своим обществом—моветон. Как же хочется его послать, вызвать такси, принять в родных пенатах горячий душ и сладенько поспать. Но долг платежом красен, а значит, все данные обещания должны быть выполнены. — Честно говоря, я устал, был напряженный день… Есть здесь какое-нибудь приличное место неподалеку? Не хочется далеко ехать. Мэй мрачно кивает, поворачивается и идет в бар, расположенный в паре зданий отсюда. Как-то раз они с Рюджин хотели туда зайти, но удача была не на их стороне в тот ненастный октябрьский вечер: под табличкой, гласящей «24 часа» висела еще одна табличка с сообщением, что по техническим причинам бар закрыт. Что ж, нынче подходящая ситуация, чтобы посетить это место еще раз. В те места, куда Мэй ходит более-менее регулярно, Хенджина брать не хочется по многим причинам. На своего спутника, что плетется рядом, предпочитает не смотреть, ибо зла. Она, на минуточку, тоже не баклуши била и тоже очень устала. Но кому это интересно, если его высочеству срочно всралось с ней поговорить. Бар под названием «Запах дракона» всем своим видом сообщает, что назвать его «приличным местом» не смогла бы даже Рюджин, а уж она никогда не отличалась завышенными требованиями к питейным. В прошлый раз он не казался такими убогим, но это, возможно, потому что они и пришли не слишком трезвыми, и была уже довольно глубокая ночь… — Эээ, нам точно сюда? — удивляется Хенджин, но все же проходит вслед за ней. Мэй игнорирует его очередной раз, бегло оглядывается по сторонам явно не страдающего повышенным спросом заведения и выхватывает взглядом самый дальний столик в углу. Они располагаются за ним, повесив верхнюю одежду на вбитые прямо в стену крючки в виде оленьих рогов. Потертая застиранная скатерть на сучковатом дереве столешницы выглядит чрезвычайно чисто, что удивительно, а стулья с высокими спинками оказываются удобными. Эту забегаловку Мэй могла бы назвать не второсортной, третьесортной даже, но на полу отсутствуют ожидаемые лужи от пролитых напитков, нет даже грязи от обуви посетителей, многочисленные окна кристально прозрачны. Кажется, невзирая на интерьер, здесь все же можно выпить. Людей внутри почти нет, занято лишь несколько столиков, на фоне тихо играет хэви металл, официантов не видно, но за стойкой имеется бармен, скучающе протирающий стаканы полотенцем. — Я пойду, сделаю заказ, — Хенджин решает взять инициативу на себя и поднимается со своего места, — что ты хочешь? — Бокал вина. Без закуски. Он кивает головой и уходит, даже не уточнив, какое вино она предпочитает. Откровенно говоря, не стоило бы ей пить сейчас, снова на голодный желудок. Есть опасность гастрита или развязанного языка. Но порция не велика и Мэй решает, что может себе позволить такую шалость, потому что она устала и встревожена. Хрен знает, что этому идиоту от нее надо, в конце-то концов. Хенджин возвращается быстро, неся в руках поднос, на котором помимо огромного бокала красного вина стоят еще бутылка пива и пакетик орешков. — Бармен сказал, что официантка отошла, — вздыхает он, — и кухня у них закрыта. — Мы все равно тут ненадолго, — равнодушно отвечает Мэй. Она цепляет бокал за ножку и тянет его к себе, делает большой глоток и морщится. Полусладкое. Лучше бы пива, но, если вино, то хотя бы шампанское. На вкус, на самом деле неплохо — терпко и ароматно, и тепло разливается по замерзшему телу мгновенно, а на щеках появляется несвойственный румянец. Но хочется уколоть даже в мелочи, а потому и соврать не грех. — Предпочитаю белое. — Рот на твоем лице не только для красоты, — поджимает губы Хенджин, — ты могла сказать заранее. — Мог спросить заранее. — Принести другой бокал? — Да. Мэй злобненько хихикает внутри себя, пока раздраженный Хенджин гуляет до бара и обратно еще два раза. Винная карта в данном заведении оказалась короткой на его удачу. — Ну, говори, — настроение немного улучшается после первого бокала. Как бы она ни выпендривалась, Мэй выпила красное, запьет его белым, отполирует шампанским, а дома забросит в себя пищеварительных ферментов и все будет хорошо. Наверное. — Хочу предложить тебе сделку, — Хенджин откидывается на спинку стула, глотает свое пиво, барабанит длинными пальцами по столу, привлекая к ним внимание Мэй. — Какую же? — Я знаю, что мы давно не общались, — он отводит глаза в сторону, — но все же мы были близки долгое время… — Сомневаюсь, что наше вынужденное из-за родителей совместное времяпровождение можно назвать близостью, — несколько пьяно смеется Мэй, — или ты считаешь, что стал мне близок, когда со своей шпаной обзывал меня в школе? Она не хотела, не собиралась этого говорить! Проклятые полтора бокала вина! Хенджин не выглядит удивленным, смущенным или даже хоть капельку не готовым к такому повороту событий. Просто спокойно сосет свое пиво. — Знаю, что часто вел себя неправильно, мне очень жаль. Мэй хочется ударить его и спросить, не дурак ли он. Ему жаль, а ей что с этим делать? — Мы как-нибудь поговорим об этом при более располагающих обстоятельствах, — продолжает он, не обращая внимания на перекошенное от злобы лицо напротив, — но сейчас у нас с тобой одна беда на двоих. — И какая? — Наши родители хотят, чтобы мы непременно нашли себе пару. Ты же понимаешь, что они не просто так организовали нам свидание. Это жест отчаяния, попытка обеспечить себе внуков. — Ну… Да? Разговор о родителях — последнее, что можно было ожидать от этого вечера. Но Хенджин прав, их поведение уже действительно можно назвать бедой. Мэй так и не смогла поговорить с матерью, сказать, что ничего у нее не вышло даже с так называемым другом детства. Написать сообщение, что все прошло хорошо — единственное, на что ее хватило. Просто не хотелось расстраивать и ругаться. — Мои родители донимали меня этим все время, пока я был в Америке, а уж теперь, когда приехал обратно… Скажем так, этот вопрос вышел на первый план у моей матери и она не остановится, пока не добьется своего. Как и твоя мать. Я слышал, как они обсуждали вчера по телефону сколько лет у тебя еще есть в запасе, чтобы родить. Мэй краснеет, бледнеет, допивает вино. Разговор из странного становится неприятным. Обида прожигает насквозь, ну вот зачем мама обсуждает такие вопросы? — К чему ты все это говоришь? — она напряженно вглядывается в глаза Хенджина, пытаясь его понять, заприметить насмешку, сочувствие или укор. Не получается. — Думаю, ты тоже устала от этого, и я устал. Давай объединимся? Предлагаю тебе встречаться. Понарошку. Мэй смеется громко, привлекая к себе внимание немногочисленных посетителей. Ей кажется, что это все глупая шутка или какой-то идиотский пранк. Но Хенджин сохраняет серьезное выражение лица и безмятежно ест орехи, ожидая, пока она успокоится. — Ты серьезно, что ли? — не может поверить Мэй. — Более чем. И ты моя должница, помнишь? — Они нам не поверят. — Пару раз сходим куда-нибудь, соберемся семьями, прокатит. А потом они отстанут. — Будут требовать внуков. — Пока до этого дойдет, пройдет пара лет. А потом громко расстанемся. — Нам никто не поверит. — Пара совместных фотографий и дело в шляпе. — А, если мы найдем кого-то? — Расстанемся. Мэй сама не замечает, как вступает в оживленный диалог и обсуждает подробности предложения, которое по сути изначально ей показалось абсурдным, а теперь кажется неплохим вариантом. Конечно, хочется растоптать Хвана, пройтись острым каблуком по его крошечным яйцам и удалиться в закат, но… Как от бойфренда от него больше пользы. Он красивый, с хорошей работой, нравится маме и способен прикрыть от слухов. Шальная мысль, а почему бы, собственно, и да, полностью захватывает сознание. Минимум усилий максимум профита. — Но в конце это я тебя брошу! — подводит она итог. — Конечно, — мгновенно соглашается Хенджин, хитро улыбаясь. Когда Мэй возвращается домой, темнота и одиночество уже почему-то не давят. У нее непривычно приподнятое настроение и прилив жизненных сил. Виноваты ли в том три бокала вина или оказавшийся приятным вечер? Хенджин проводил ее до дома и это было странно, хотя они разговаривали только о том, как обведут родителей вокруг пальца и славно заживут без их покушений на личную жизнь, ничего больше. Она умывается, ложится, как и мечтала, в теплую кровать и проваливается в глубокий сон, где все в том же ромашковом поле кто-то ласково берет ее за руку и становится так хорошо, как никогда не было раньше.Часть 3. Второе свидание.
26 марта 2023 г. в 20:20
Мэй с отвращением смотрит на фотографии Хенджина. Что же, отрицать бесполезно, каждая из них — удачная настолько, что сложно выбрать, какие взять в каталог и это даже без обработки. Ни у кого не возникнет сомнений, что именно этот парень и должен был рекламировать новый бренд, идеальная кандидатура к которой не придраться. Мэй закрывает окна с фотографиями на компьютере, выключает его и устало трет слезящиеся глаза: на часах уже десять вечера и все давно разошлись по домам, успокоенные, что проблема рассосалась сама собой. В офисе осталось лишь два человека.
Хенджин сидит напротив и напряженно вглядывается в ее лицо, будто пытаясь прочесть мысли и считать настроение по мимике. Это действительно бессмысленно, ведь к концу дня сил нет уже ни на что, даже мышцы лица едва работают.
Мэй барабанит короткими ногтями по столешнице, нарочито громко шмыгает носом и выносит вердикт:
— Ты отлично справился.
Хенджин радостно щурится, в его глазах победа, а поза из напряженной становится расслабленной. Это чуточку удивляет, разве мог он хотя бы предложить, что затея, где он является прямым участником будет не успешна?
Хенджин откидывается на спинку стула, чешет затылок и лохматит волосы. Выглядит очаровательно, конечно, если не сказать горячо: чуть размазавшийся макияж; большое количество металлических колец в бровях, ушах и даже одно на нижней губе; стекающий со лба пот. Один в один рок звезда после изматывающего концерта. Мэй втягивает ноздрями воздух, пытаясь уловить запах Хенджина, но осекается почти сразу. Неловкость и отвращение к самой себе. От усталости немного слетела кукушка, видимо, иначе к чему ей обнюхивать Хвана?
— Сегодня уже поздно, — он нарушает гнетущую тишину, растворяя ее своим томным бархатным голосом, слишком низким и интимным для этого вечера. — С тебя одно свидание, завтра.
Мэй почему-то кажется, что она проиграла, хотя никакого соревнования не было, только прямая договоренность. Нестерпимо хочется поддаться чарам хитрого змея напротив, увлечься, как делают это все, расслабиться и получить удовольствие…
— Может, лучше ближе к выходным? — она привыкла ставить свои условия и не вестись на чужие. — По будням я долго работаю, освобождаюсь не раньше восьми.
— Нет, — категорически мотает головой Хенджин, — давай завтра, надо просто поговорить.
— О чем же? — Мэй хмурит брови и начинает подозревать неладное. Ну не похож Хван на пылкого влюбленного, хоть ты тресни. Даже на просто заинтересованного в ней парня не особо похож. Он рассуждает об их встрече слишком по-деловому, будто им предстоит вести переговоры, а не проводить время наслаждаясь друг другом. Хотя никакого наслаждения не предполагалось изначально, так что…какая в принципе разница? Плевать, как будет так будет.
— Завтра обсудим, — Хенджин тускло улыбается и зевает, прикрыв ладонью рот. Мэй хочется треснуть себя чем-нибудь тяжелым, ибо даже такой обыденный жест заставляет ее умиляться. — Подвезти тебя до дома?
— Нет, я живу тут рядом.
Почему-то появляется желание оправдаться, сказать, что, дескать, дело не в тебе, чувак, я просто привыкла к прогулке перед сном, но Мэй себя останавливает и вновь сожалеет о своем мягком характере. Размышлять о том, что подумал Хенджин — последнее дело и полнейшая нелепица. Он вот никогда не переживал, что очередное брошенное «мартышка» ее обижает. Он никогда не пресекал своих друзей, которые смеялись над ней и обзывали зубрилкой, а спокойно стоял в стороне, отмалчиваясь.
Мэй и сейчас не может трезво оценить свое прошлое. Знает наверняка, что многие прошли через гораздо больший буллинг, чем она, получавшая насмешки только за оттопыренные уши да бешеную зацикленность на учебе, но все равно отпустить это так просто не выходит. И шрам на сердце оставили не мальчишки из класса, их лица почти истерлись из памяти, всплывая иногда размытыми пятнами. Только лишь Хенджин, который днем, в школе, был молчаливым участником насмешек, а вечером — сыном друзей родителей и ее партнером для игр, задел настолько, что она пронесла обиду через года. Эта обида жила все время где-то на подкорке, не мешая жить, но, как только раздражитель всплыл в зоне видимости, рана Мэй вновь заныла, напоминая о себе. Прошлое в прошлом, регулярно говорит психолог, но эти абстрактные слова пока что переварить и прочувствовать не получается.
Хенджин, кажется, начинает подозревать, что не слишком ей нравится, потому что она очевидно устала, но ехать с ним не хочет. Он жмет плечами и сухо сообщает, что хотя бы проводит ее до выхода из здания. Мэй не отказывается, какой резон спорить за еще пять совместно проведенных минут, но и особой радости не выражает. Закрыв офис и поставив сигнализацию, они молча идут к лифту, физически сохраняя дистанцию в двадцать сантиметров, а ментально гораздо больше.
Лампы светят тускловато, кому-то надо будет позвонить завтра технику, чтобы заменил, а зеркало, в котором отражается Хенджин, заляпано жирными отпечатками чьих-то пальцев, что просто недопустимо, учитывая, что уборщица должна наводить порядок каждый вечер. В голове одна за другой ставятся галочки: сделать завтра то и это, встать пораньше, поблагодарить фотографа за хорошую работу, выпросить у главы агентства корпоративный тренинг для сотрудников своего отдела, чтобы те могли набухаться и отдохнуть за счет компании. За размышлениями Мэй не замечает, что пялится в зеркало, скользя взглядом от темной макушки Хенджина к его ссутуленным плечам и ниже, к длинным ногам. Он занял странную позу беременной женщины — уперся руками в поясницу, будто стремясь поддержать самого себя, и в этом есть что-то забавное, вызывающее смешок. Мэй на секунду отвлекается от печалей и это не остается незамеченным. На губах Хенджина тут же возникает непонимающая рассеянная улыбка, кажется, он согласен на что угодно, лишь бы не эта тягомотная тишина.
— Знаешь, ты и правда очень изменилась, — чуть охрипшим голосом говорит он.
— Я это уже слышала от тебя вчера. Спасибо, усвоила, — Мэй теребит пальцами рукав пальто и не смотрит в глаза своего спутника, опасаясь неизвестно чего.
— И это касается не только внешности, — продолжает Хенджин, — твой характер стал совсем другим.
— Да-да, — отмахивается она.
— Я это к тому говорю, что, знаешь, люди в принципе могут меняться. Не только ты.
Мэй удивленно смотрит на него, не совсем понимая, о чем речь, а с другой стороны — смутно осознавая. Взгляд Хенджина лихорадочно горит, он переминается с ноги на ногу и возникает стойкое ощущение, что он хочет сказать что-то важное, что-то, что может изменить их натянутые отношения, но лифт останавливается и момент безвозвратно потерян.
На улице достаточно прохладно, она зябко кутается все в то же совсем не теплое пальто, а Хенджин—в свою джинсовку на меху. Каждый из них поставил перед собой задачу хорошо выглядеть пусть и в ущерб комфорту, только вот Хван сейчас скользнет в теплое чрево прогретой печкой машины в отличии от некоторых не по погоде одетых женщин. На секунду хочется принять приглашение и сесть в тачку или хотя бы вызвать такси, но Мэй во внезапном порыве самобичевания эти малодушные позывы игнорирует.
— Может, все-таки подвезу? — робко спрашивает Хенджин, пикая сигнализацией и указывая рукой в сторону повидавшего вида черного седана.
Мэй прищуривается, вглядываясь в смутно знакомое авто, и с сомнением спрашивает:
— Это что, машина твоего отца?
— Ну да, я не так давно вернулся, еще не успел купить себе свою, — на его доселе бледном от холода лице проступают розовые пятна стыда, — одолжил пока эту, а то от родителей до работы далеко ездить.
— Вау, твои дела настолько плохи? Ты живешь с ними сейчас?
— Это временно, — раздраженно бросает Хенджин, — ты едешь?
Мэй до ужаса хочется согласиться и сесть в эту полную воспоминаний машину. Сколько раз они вместе ездили на ней в школу, в парк аттракционов, в миллион других мест? Посчитать невозможно.
— Нет, я пройдусь, пока, — она разворачивается и уходит быстрым шагом.
— До завтра! — кричит вслед Хенджин.
До дома она, подгоняемая неясным желанием убежать, доходит минут за десять, вместо привычных пятнадцати. В квартире темно и холодно, как всегда, но почему-то именно сегодня Мэй ощущает себя особенно одиноко. Это привычное и комфортное в остальное время состояние сейчас становится внезапно инородным.
Мэй трет виски, отбрасывает на пол сумку, вешает на плечики пальто и спешит в ванную. Горячий душ обычно помогает смыть хотя бы часть негативных мыслей, но не в этот раз. Тяжелый день и выкрученный на максимум терморегулятор теплых полов делают свое грязное дело: веки слипаются, разморенное тело желает уснуть. И, хотя пустота в душе и неясной природы тоска так никуда и не уходят, физиология берет свое. Мэй плетется в прихожую за сумкой, вытаскивает телефон, идет в спальню, где ее ждет большая кровать и тяжелое теплое одеяло. Она бегло просматривает уведомления и вздрагивает. Простое сообщение от Хенджина с вопросом «Все в порядке? Ты добралась до дома?», отправленное некоторое время назад, добивает и доламывает. Предательские слезы катятся по только что увлажненным кремом щекам, оставляя за собой соленые разводы. И как так вышло, что единственный, кому не насрать, дома она или нет, —Хенджин?
Она отвечает ему кратко: «Я дома, все нормально», блокирует телефон и откидывается на подушки, не желая больше ни о чем думать. Засыпает мгновенно, а во сне ей видятся поля ромашек и чья-то высокая тень рядом.