Замкнутый круг

Похороны прошли спокойно и без каких-либо неприятностей. Людей было много, все старались выразить свои соболезнования, надевая маски печали и сожаления. Некоторые даже «пустили» слезу для пущего эффекта. Приехала даже Вария, которую, к слову, не особо-то и ждали на сим печальном действе. Они даже вели себя как-то очень тихо и спокойно… Занзас переговорил с Ёмицу, выразил, видимо, свои соболезнования по поводу утраты. Держа под пристальным надзором остальных варийцев, оказал посильную поддержку матери погибшего Скуало. Мукуро не упустил своей возможности немного поиздеваться над Гокудерой, хотя, сам был не в самом лучшем расположении духа. Его тоже удручало то, что маленький босс больше не сможет отчитывать его за каждый проступок. Правда, показывать этого он особо не собирался. Мелкий дождь начинал моросить, а потому люди стали расходиться от могилы, только Хибари продолжал стоять у надгробия. Он сам не понимал зачем, просто уходить предательски не хотелось. Внутри что-то неприятно покалывало, по телу проходила волнами дрожь. В сознание вплыла картинка из прошлого: -Хибари-сан, перестаньте! — по-детски наивно произнёс Тсуна. Здесь ему ещё нет и 17, всё тот же маленький и наивный Савада Тсунаёши, который вроде бы и смирился со своей участью быть боссом мафии, но вроде ещё и сопротивляется. Хибари пытался ударить своими тонфа не угодившего ему официанта в доме, который неправильно подал пищу. Такая мелочь, но Кёя был с утра просто в ужасном настроении, его разрывало от желание на ком-нибудь справить своё негодование. На него смотрели большие карамельные глаза, такие блестящие и добродушные. В них нет более страха — в них любовь и безграничная вера. На душе сразу стало теплее, гнев отошёл на второй план. Как он раньше не замечал чувств Босса? .. Дождь плакал по его щекам. Холодный ветерок доносил капли до лица с большей силой, запах сырой земли приятно растекался по лёгким. Душу терзают самые разные смешанные между собой чувства. Хибари поднял взгляд к затянутому серыми облаками небу, глаза неприятно защипало от холодной воды. Его тёмные волосы цвета вороньего крыла склеились, а чёрный костюм намок, серая рубашка прилипла к телу. Он снова опустил глаза на надгробную плиту, усыпанную цветами, и тихо произнёс: — Прощай, Савада Тсунаёши. Развернувшись, он решительными шагами проследовал к дому. Зайдя в гостиную, ему в глаза сразу бросилась сидящая на диване в полном одиночестве мама Тсуны. Бедная женщина, окутанная горем, уже не могла даже плакать. Она устала… Насколько сложно может быть осознать, что твоё единственное и горячо любимое дитя больше никогда не улыбнётся? .. Женщина заметила присутствие Хибари и подняла свой усталый и болезненный взгляд на молодого человека. — Ах, Кёя-кун, это ты. Всё хорошо? — натягивая тяжёлую улыбку, спросила женщина. Дрожащими пальцами она сминала кружевной платок. — Савада-сан, Вам лучше пойти отдохнуть, — проходя в комнату и становясь в паре метров от Наны, сказал Кёя. — Я знаю, но не могу. Кёя-кун, как думаешь, Тсу-кун был счастлив в последние дни своей жизни? — Она передёрнула плечами, а её голос в эту минуту надломился. — Конечно, — с этими словами женщина расплакалась. Хибари терпеть не мог, когда кто-то рядом с ним плакал. Не потому что ему было противно, просто он не знал, что делать в таких случаях. Нана плакала, прикрыв лицо руками. Она плакала тихо, почти беззвучно, лишь изредка были слышны тонкие всхлипы. Кёя стоял молча… Он соврал… Только сейчас до него дошёл весь смысл слов Тсунаёши, только сейчас он осознал, что тот был несчастен всё время и только лишь ради других, юноша держал свою маску радости. «Какой же ты глупец, Савада Тсунаёши», — проговорил про себя Кёя, сев рядом с Наной и зарывшись пальцами в своих смоляных прядях.