«Говорят, доверие — это даже больше, чем любовь.» ©Стивен Кови. Семь навыков высокоэффективных людей.
— Антон, ты бухать умеешь? — спросил Серёга, поворачиваясь ко мне. — Почему так неожиданно? — шепотом проговорил я, потому что в класс зашёл Павел Алексеевич. — Потому что сегодня мы дежурим. — Ответил Позов так, словно я и сам мог догадаться. Но даже после его ответа понятнее не стало. Для меня «дежурство» в Воронежской школе, означало, что несколько девочек, которые очень хотели прогулять уроки, шли в столовую и помогали там. Поэтому меня дежурство никогда не касалось. — Всем привет! Все помнят, что мы сегодня дежурный класс? — хоть Павел Алексеевич всегда светился от счастья, но, видимо, сегодня особенно. Кажется, Ляйсан рассказала про будущее пополнение в семье. — Даааа... — «дружно», да ещё и «со всей радостью и стремлением» прямо «крикнул» наш класс. — Вы чо такие кислые?! — возмутился Павел Алексеевич. — Давайте, нос выше и делаем распределение. Кто хочет в столовую?! У меня бы в классе запищали многие девочки и подрались уже за это место. Но тут дела обстояли иначе. Тишина давила и некоторые начали лезть под парты, рассматривать «о-о-о-чень интересный» пол или же прикрывать лицо чем-то. Только я пристально смотрел на классного руководителя, пока в голове пытался срастить почему так. Я, можно сказать, залип, смотря на него. А когда понял весь ужас ситуации резко отвернулся в сторону окна, чтобы не дай Бог меня не... — Шастун пойдет! — голос учителя показался слишком громким в этой тишине. «Сука» — сказал я одними губами. — Соболезную. — Прошептал Матвиенко, но его шепот услышал учитель. И Косичка успел пожалеть. — Матвиенко идёт. — Продолжил выбирать учитель. — И... Полинка! А дальше я распределю всех по этажам. — Учитель начал называть на каких из лестниц и на какой лестничной площадке должны были стоять ученики. Мои догадки почему тут никто не хотел дежурить подтвердились сразу же, как я вошёл в огромную столовую. Там было около пятидесяти столов, рассчитанных на шесть человек. В школе училась тысяча детей. И большая часть — в младшей школе. По наличию «1-Ж» это и так стало понятно. И теперь мне и ещё двоим грустным десятиклассникам предстояло сначала накрыть всем детям столы, потом убрать за ними, потом дать другим еду, убрать... И так по кругу. С первого по пятый урок. И единственное, что радовало Серёжу и Полину — то, что мы освободимся на два урока раньше остальных. Но вот мне это радости не приносило. Книги все свои я прочитал, денег на новые не было, с Арсением Сергеевичем занятий сегодня тоже нет, а это значило, что мне остаётся только сидеть одному в пустой квартире. — Блин, лучше бы я молчал... — пробухтел Матвиенко и пошел за подносом с тарелками. — Да ладно, Серёж, думаю, Добровольский бы и так тебя выбрал. — Сказала девушка. Полина считалась одной из самых красивых и обаятельных девушек класса. Хоть у нас все девочки были хороши внешностью, но у Полины был характер ангелочка. Она была старостой класса, старалась помочь всем, даже если приходилось разрываться на части. Многие подходили к ней за объяснением материала, и она даже звала небольшие группки к себе домой, чтобы объяснить нескольким сразу. Многие из параллели были влюблены в нее, но сердце Полины было пустым. Она была ростом метр шестьдесят, а весом около пятидесяти. Её запястья были в два раза тоньше, чем у меня (это я понял после того, как по ее просьбе я дал поносить один из браслетов). Светлые волосы доходили до лопаток. Нос маленький и девушка его смешно морщила. На лице было много веснушек. Ещё девушка носила круглые очки. Оправа их была черной и тонкой, поэтому я предположил, что они декоративные. — Антон! Быстрее! — орала на меня толстая повариха, размахивая половником. Я бегал между рядами, раскладывая вилки и булочки, чтобы успеть к приходу младшеклассников. Когда же эти маленькие тараканы ввалились в столовую, я присел рядом с друзьями и смотрел, как малышня чуть ли не выламывает двери, пока их молодая «мама» — классный руководитель пыталась их успокоить. В конце всей колонки этих жуков шла одинокая маленькая девочка. Она смотрела на своих сверстников, словно на голодающих идиотов. И я её вспомнил, эта та девочка с двухсторонней курткой. — Кристина, вот скажи же... — начала молодая учительница, обращаясь к одиночке. — ...что твой брат висит на «стене почета». Надо бы всем к нему тянуться! — Во-первых... — начала Кристина. — Мой брат ещё не вешался. — Я улыбнулся. — Висит его портрет. А ещё его портрет там с его четвёртого класса, а выпустился он лет пять назад с половиной троек в аттестате. Я заржал. — Не ешь это, там ногти часто. — Она показала пальцем на котлету, которую мне и моим одноклассникам принесли в качестве «завтрака за помощь», а потом скрылась где-то в столах, предназначенных 4-Б классу. — Кстати, ногти там реально попадались. — Проговорил Матвиенко и отодвинул от себя тарелку. — Ну, мы же не сможем это не съесть? — спросила Полина, косясь на злую повариху. — Ща порешаем. — Косичка достал из своего кармана телефон и набрал чей-то номер. — Але? Твои вандалы голодные? У нас тут три тарелки, кто добежит первый — того и еда. — Он сбросил вызов и начал обратный отчёт с пятнадцати до нуля. Я подумал, что Серый просто угорает, и никто так быстро не добежит. Но когда он произнес: «два» — в столовую влетел первый марафонец. И, судя по всему, он был из одиннадцатого класса. Парень подбежал к нам, схватил первую попавшуюся тарелку, разинул свою хлеборезку (я не знаю как ещё назвать его огромный рот) и опрокинул сюда сразу все содержимое. Ещё двое участников не заставили себя долго ждать, но с едой они справлялись чуть дольше. Как раз, пока повариха ушла. —Спасибо, Матвиеныч. — Первый бегун пожал ему руку, и они ушли довольными. — Это что за пиздец? — спросил я, смотря на дверь, за которой скрылись старшеклассники. — У меня такой же вопрос. — Полина всё ещё сидела в шоке. — Вечно голодный одиннадцатый класс. Им только волю дай, они сожрут все, что есть в столовой. Как раз в этот момент вышла из кухни повариха. Увидев наши пустые тарелки, она улыбнулась и закивала. Но как только классы начали расходится, она начала подгонять меня и орать с новой силой.***
— Я заебался. — Сказал я, садясь на свое место. Мое дежурство должно было закончится на следующей перемене. Но я уже готов был умереть. Если мне показалось тяжело все так быстро делать утром, когда только у первых-четвёртых классов был завтрак (на который ходило меньше половины класса, потому что он был платным), то сейчас мне было ещё сложнее. Потому что должны были прийти и младшая школа, и средняя, и льготники. Оставалось несколько минут до начала большой перемены. И она должна была стать моим личным Адом. За какие грехи, я не знал. — Позов сегодня один одинёшенек на зловещей лестнице. — Проговорил Серёжа и потом добавил: — Как закончим, пойдем к нему, Шаст. — Так а почему зловещая? — я не успел даже договорить, потому что из кухни показалась наша «любимая» Горгона, которая через пару секунд своим злым взглядом превратит меня в камень. — Шастун! Какого ты уселся?! Бегом там тарелки расставил! Тут в столовую начали заходить младшеклассники, и я, чтобы не тратить много времени и не спотыкаться о малышню, взял сразу две стопки тарелок. Я осторожно побежал к столам возле входа. И, вроде, я отлично справлялся и справился бы вовремя. Но голубые глаза вошедшего выбили меня из колеи, и я споткнулся о ножку стола, которую я не заметил. И свалился, подбросив тарелки. Сначала мне стало больно от падения на бетонный пол. Потом послышался звонкий треск разбивающихся возле моего тела тарелок. И я понял, какую ошибку я совершил. Что сейчас на меня начнут орать за посуду, скажут оплачивать, начнут оскорблять и читать лекции. И давящая тишина в столовой обостряла мою панику ещё больше. Чтобы не показаться слабым, я резко сел и начал, не задумываясь, собирать голыми руками осколки, боясь поднимать взгляд. Если сейчас посмотрю, надо мной начнут смеяться. Хотя, лучше бы смеялись, чем кричали и ругали. Не смотреть на друзей, не смотреть на повариху, не смотреть на Арсения Сергеевича... Собери осколки и потом извинись. Я не знаю почему меня захлестнули эмоции, наверное, я очень сильно боялся разочарование и наказаний. А больше всего криков, которые я слышал в детстве постоянно. Хорошо, что Вика иногда закрывала мне уши. — Шастун... — проговорил где-то сверху мужской голос. Только попробуй на меня накричать. Я сжал пальцы и один из осколков разрезал мне кожу. Я отдернул руку, словно от кипятка. — Шастун, брось это! — Арсений Сергеевич поднял меня за локоть и повел в сторону выхода. По моим щекам потекли слёзы, и это было так странно. Обычно я не плакал, а из-за такой ерунды особенно. Но сейчас слезы текли, и я боялся, что кто-нибудь это заметит. Поэтому я осторожно дышал через рот, стараясь, чтобы дыхание не сбилось. В коридоре математик меня отпустил. И я уже успел подумать, что вот он — мой выговор. И уже морально готовился. Но учитель лишь осторожно взял меня за руку и переплёл наши пальцы. Он ничего не говорил, как и я. Лишь медленно вел меня вниз по лестнице. И как я понял по рисункам на полу, вёл учитель меня в медпункт. И я оказался прав. В мой нос ударил запах лекарств и стало немного холодно. Арсений Сергеевич отпустил мою руку и закрыл за мной дверь. Я остался стоять как истукан и рассматривать свои грязные шнурки, на которых виднелись следы крови. Лишь сейчас я начал чувствовать в некоторых местах жжение. Скорее всего, осколки поранили открытую кожу. Я не хотел говорить. И Арсений Сергеевич это понимал. Иначе я не мог объяснить то, что он молча стоял рядом со мной. Не пытался меня что-то спросить, наругать или подбодрить. Я просто молча глубоко вдыхал его запах парфюма и пытался не всхлипнуть. Запаниковал, и сейчас все мои эмоции, которые я накопил за пару месяцев, хотели выйти. Знаете, тот момент, когда ты преодолел так много сложных трудностей с холодной головой, и вот, просто упавшая на пол ложка — становится твоей последней каплей, ты срываешься. Сейчас так было и у меня. Стыд захлестнул меня с головой. И я уже ясно понимал, что Арсений Сергеевич не накричит на меня. Но все равно никакого желания смотреть ему в глаза не было. Я глубоко втянул носом его парфюм. И учитель это понял. А ещё с этим же до него дошло, что я плачу. Ну, или может он подумал, что у меня просто полный нос соплей. Я почувствовал тепло его тела. Учитель прижал меня к себе и я уткнулся лицом в его плечо. Тихий всхлип всё-таки вырвался из моего закрытого рта. И согревающие руки обхватили мое тело. Его правая рука поглаживала мою спину, а пальцы левой он запустил в мои кудряшки и успокаивающе перебирали их. Впервые я почувствовал не только его духи, но и его природный приятный запах, запах кофе и молочного шоколада. Меня обволакивало тепло и новые ароматы, я захотел чувствовать их ещё больше. Мои поцарапанные руки крепко обхватили его широкую спину, а лицо я повернул к его шее, чтобы лучше понять запахи и вдоволь надышаться, пока есть время. Хотя, с забитым носом это было довольно тяжело. Мы стояли так вдвоём. В узком коридорчике перед основной палатой, куда почти не попадал свет. Лишь маленькие лучики солнца появлялись небольшими кусочками где-то на белоснежной стене за спиной учителя. А я наслаждался этим моментом. Не знаю, что чувствовал сейчас Арсений Сергеевич, но стук его сердца был, однозначно, быстрее, чем шестьдесят ударов в минуту. Я потёрся носом о его шею. И мне показалось, что учитель немного вздрогнул. Я улыбнулся и прерывисто выдохнул. — Тош... — учитель постарался как-то закрыть свою шею, но моё тело обхватил лишь сильнее — М-м? — промычал я, «случайно» зарываясь носом в его шею ещё больше, ожидая реакции. — Тебе надо обработать царапины. — Его голос немного охрип. Лгун. Ты продолжаешь так же крепко меня держать. Тебе тоже надо обработать раны, но на сердце. — Надо. — Выдохнул я и дотронулся пальцами к его затылку. Арсений Сергеевич сжал мою рубашку сильнее и по ошибке запрокинул голову назад. — Действительно надо. — Отпустил я учителя, и он ослабил хватку, оставляя ещё пару секунд руки на моей талии. Я поднял взгляд и увидел, как он смотрел на меня. С такой трепетностью и нежностью... Словно я — самое хрупкое и его любимое создание на этой планете. Но это тепло было в его глазах лишь мгновение. И я понял, что выдумал его под влиянием момента. Потому что хотел, чтобы так и было. — Идём тогда. — Он указал мне на кушетку, на которой я не так давно блевал. Я сел и смотрел на его высокую фигуру. На его руки, которые рыскали в шкафчиках, пытаясь найти что-то помимо активированного угля. Я был благодарен. За то, что учитель забрал меня из столовой, за то, что утешил, за то, что не спросил про мои красные глаза и всхлипы. И за то, что сейчас копошился со мной, обрабатывая маленькие ранки на руках, щиколотках и одну на моей щеке. — Спасибо. — Сказал я и улыбнулся математику. — Если бы все учителя были настолько добрые и понимающие, я бы был отличником. Арсений Сергеевич рассмеялся и встал с колен. — Лестно слышать. — Он потянулся к моей здоровой щеке. — Но я бы... Он не успел договорить. В медпункт ввалился Матвиенко и математик лишь успел отдернуть от моей кожи руку. — Шаст?! Ты как? — он оглядел меня. Увидел пластыри на некоторых местах. — Рад, что все хорошо. Ты так упал, что я думал, у тебя опять сотрясение будет. — С ним все нормально. — Сказал Попов и похлопал меня по плечу. — Его освободили от дежурства? — Да, Павел Алексеевич сказал, чтобы Антон тут побыл. Он сейчас освободится и зайдет. И это... Шаст, ты можешь идти домой, но если хочешь, можем подождать Позова и пойти вместе. — Я подожду. — Заверил я друга и посмотрел на шею учителя, которая до сих пор была в мурашках. Мое лицо залилось краской. — Тогда я пойду на урок. — Проговорил Арсений Сергеевич и вышел. Сережа пожелал мне хорошего отдыха и вышел следом. Я разлёгся на кушетке и решил набрать маму. Потому что мы не созванивались уже пару дней. Буквально два гудка, и она взяла трубку. Сразу же появилось ощущение неладного. А когда послышался всхлип мамы, я понял, что мое предчувствие меня не обмануло. — Привет, мам. Что случилось? — начал я максимально нежным голосом. — Ничего. — Зло сказала мама, и я понял, что сейчас под горячую руку я уже попал. — Ну мам. — Ласково позвал ее. — Просто я никому не нужна! Отец твой мне ни цветы ни дарит, ни конфеты, ничего! На свидание меня пригласить не может, помочь тоже! Зато как корпоратив, так он первый! А дома «Я устал». О детях даже не вспоминает! А вы с Викой не лучше! — начала она свою старую песню. — Сколько вы мне раз звоните?! Раз в месяц! — Я звонил последний раз два дня назад. — Спокойно ответил на очередную провокацию. — Не перебивай меня! Меня задрал он! Я не могу с ним больше жить! Мне нужен нормальный мужчина, который будет уделять мне внимание! — разрывалась моя родительница на том конце провода. — А ты ему сказала, что ты хочешь чуть больше внимания? — я повернулся к стенке и закрыл глаза. Уж очень мне хотелось спать. — А он сам догадаться не может?! Как всегда. Ощущение, что отец прилетел с другой планеты и из-за этого читает ее мысли. А сказать все претензии она ему не может. Зато мне все высказывает. — Мама, все будет хорошо. Ты самая лучшая у меня. Давай ты сейчас умоешься, остынешь и поговоришь с ним, хорошо? — Ты от меня отвязаться так хочешь? Я поняла тебя. Пока. — Она скинула трубку и сразу же раздался звонок телефона. Звонила Вика. — Але? — проговорил я замученным голосом. — Видимо, я опоздала. — Вздохнула Вика. — Если что-то по-типу: «Лучше не звони маме и не бери от нее телефон, потому что она съехала с катушек» — то да, опоздала. — Много наговорила? — судя по голосу сестры, она не так давно выслушала тот же набор слов, что и я. — Да как обычно. Кучу всего по количеству слов, но смысла ноль. Ей бы в политики. — Наша страна тогда развалится. — Рассмеялась Вика. — Ладно, Вик. У тебя все нормально? — спросил я, постепенно проваливаясь в сон. — Все хорошо, но проблемы есть. Если хочешь спать, то ложись. Я позже позвоню тебе. По голосу слышно, что ты седьмой сон скоро видеть будешь. — Прозвучал успокаивающий голос сестры и я успел только промычать что-то в ответ. Мне снилось, как Вика перебирает мои волосы, а я лежу на ее коленях. Что она говорит мне много приятных слов и успокаивает, как в детстве. Потом я оказываюсь у входной двери Питерской квартиры. Моей квартиры. Там стоят мама, папа и Вика. Они все шокированы и смотрят на меня в ужасе. Я слышу, как кричу и плачу, а потом убегаю. И оказываюсь в чьих-то согревающих объятиях. Пахнет кофе и молочным шоколадом и я, отстраняясь, надеюсь увидеть голубые глаза. Но как только я делаю шаг назад, меня захватывает темнота. Я где-то в черной пустоте. Больше ничего нет. По моим щекам катятся слёзы и я оборачиваюсь. Передо мной Арсений Сергеевич. Вот только на его шее веревка. Его тело холодное, и он больше ничего не говорит. Я подбегаю к нему, но его туловище пропадает. Я подрываюсь. Пустой медкабинет, запах лекарств и звонок телефона. Просто сон... Я беру трубку. — Алё, Антон! Не могли до тебя дозвониться. — Услышал я голос радостного Матвиенко. — У нас для тебя сюрприз! Дуй к нам реще, только зайди к Паше, скажи, что ты ушел! Геолоку сейчас скину! Чтобы через пять минут как штык! Я подорвался. Ещё толком не успел проснуться и уже гонят. Но раз Косичка сказал, что срочно, значит срочно. Я побежал на четвертый этаж, забежал к Павлу Алексеевичу. — Здрасьте! Со мной все хорошо! До свидания! — Проговорил я, и , не дожидаясь ответа, побежал к ближайшей лестнице, попутно надевая наушники. В наушниках громко играла песня и я осторожно сбегал вниз по ступенькам. Добежав до первого этажа я понял три вещи: Первая — надо бежать. Второе — когда убегу, то вырву себе глаза. Третье — я на чертовой лестнице, о которой мне говорили.