«Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете». © Александр Куприн «Гранатовый браслет»
Я встаю, когда вижу за окном первые лучи солнца. Прошедшая бессонная ночь вымотала меня окончательно. Я ворочался до утра и очень хотел спать, но ничего не выходило. В глаза как песка насыпали. Сейчас в голове одно за одним прокручиваются воспоминания вчерашнего. Только уже не драки, а моей истерики. В голове Арсений Сергеевич, его шепот, касания рук... На губах появляется улыбка, но я сразу же стираю ее большим пальцем. Я захожу на кухню и ищу все нужные продукты. Чувствую себя немного обязанным за дом и за заботу, поэтому решаю приготовить вкусный завтрак для двоих. Ловлю себя на мысли, что это похоже на романти́к, но сразу выбрасываю подобную чушь. — Я просто обязан ему. Это просто благодарность. Удивительно, но я нахожу все, что мне надо, поэтому я ставлю разогреваться сковородку и замечаю в одном из шкафчиков фартук. Он довольно обычный. Черного цвета с двумя карманами спереди. Жалко будет запачкать маслом одежду преподавателя, поэтому я надеваю вещи и затягиваю пояс на талии. Я выливаю тесто на сковородку и чувствую спокойствие от шипения масла. Потом уже появляется сладкий запах блинов. Я осторожно выкладываю их на большую тарелку. Ищу в холодильнике сливочное масло для того, чтобы оно разморозилось. Когда жарится последний блин, я ставлю греться чайник и начинаю делать кофе. Раскладываю пару блинов на два блюдца и кладу на них масло, присыпаю сахаром — Как вкусно пахнет. Я оборачиваюсь и вижу Арсения Сергеевича, который прислонился плечом к стене. Что за странная привычка? У мужчины взъерошенные волосы, заспанные глаза, на щеке красные полоски — отдавил во время сна. Большая футболка с маской для сна выглядит мило. Взглядом я ухожу вниз и понимаю, что преподаватель в шортах. Из-за длины футболки видно только кромку шорт. Я моментально начинаю краснеть, поэтому отворачиваюсь. — Эм... Да... — мой голос немного хрипит. — Я приготовил завтрак. Там, — указываю пальцем на блюдце. — Ваша порция. Кофе тоже сделал, но не знаю сколько ложек сахара Вы... — Одну. — Учитель походит ко мне и проводит пальцем по ремешку фартука. — Не больно? Так затянул. — Немного неприятно из-за синяков. — Признаюсь я и краснею сильнее. Пальцы преподавателя скользят между моей спиной и поясом, медленно развязывая его. — Выглядишь прелестно. Правда. — Учитель хмыкает. — Спасибо за завтрак. Я чувствую, как мужчина проводит носом по моему затылку. И по шее идут мурашки. Своеобразный знак благодарности, вместо поцелуя. Я вспоминаю тело мужчины. Такое крепкое и большое. В голову приходит то, что мне сейчас нужно. — Можете лечь на меня? — я поворачиваюсь к Арсению Сергеевичу, понимая, как странно это звучит. Он лишь пару раз хлопает глазами и вскидывает брови. — Просто... Не знаю как объяснить. Придавите меня... — я краснею ещё сильнее и закрываю лицо руками. — Нет, забудьте об этом. — Ты таким способом хочешь почувствовать себя защищённым. — Он кладет руку мне на плечо, очень осторожно. — Это нормально. Я просто не понял сразу. — Я открываю глаза и смотрю в спокойную синеву. — Но я не могу это сделать, у тебя на спине космос. Зато... — Арсений Сергеевич берет меня за запястье и тянет осторожно к себе. Я прислоняясь к его сильному телу и прячу лицо между шеей и плечом. Руки преподавателя обхватывают мою спину, еле касаясь. Я же прижимаюсь сильнее и тоже обнимаю его. Только очень-очень крепко. — Так лучше? — хрипло спрашивает у меня учитель. — Да. — Я трусь носом о шею в знак благодарности. — Неразлучник. — Тихо говорит мужчина и я понимаю, что он придумал мне прозвище. — Почему Неразлучник? — я прикрываю глаза и понимаю, что меня тянет в сон. — Ты же Тоша. А он, вроде, попугай. Из мультика. Я начинаю тихо смеяться. — Он, вообще-то, Кеша. — Ой, ну, тогда... Из «Волшебники изумрудного города»? Там кто-то был. Я улыбаюсь и бодаю мужчину своей макушкой куда-то в район скулы. — Уже ближе, но там собака Тотошка. Есть один мультик «дракоша Тоша», но он для совсем маленьких. — Тогда будешь Дракончиком. — Мужчина ведёт ладонью по моим волосам и я слышу, как в спальне преподавателя начинает играть расслабляющая музыка. — Это мой будильник. — Объясняет учитель и я отхожу от него. — Ты хочешь спать. Пойдем поедим твое чудо-блюдо и ты ляжешь отдыхать. По тебе видно, что не спал всю ночь. Я молча киваю. Отказаться от еды не намерен, но когда я откусываю блин, то понимаю, что в горло мне сегодня ничего не полезет. Арсений Сергеевич хмурится, когда видит, что я только вливаю в себя чай. Но, на мое удивление, ничего не говорит. — Сегодня Катя хотела зайти. Так что не пугайся, если она тут появится. У нее есть ключи, насчёт тебя предупрежу. — Попов встаёт и забирает посуду. Я молча киваю и иду в свою временную комнату. Не сказать, что у меня плохое самочувствие. Просто потому что ощущение, что меня переехал грузовик, затем каннибал нашел мое тело, перерубил его в мясорубке и дал своей любимой собаке получившийся фарш. Надеюсь, ей хотя бы понравилось. Затем стоит умножить это чувство на десять и выйдет оно: сегодняшнее самочувствие Шастуна Антона Андреевича. Конечно, я не драматизирую свою жизнь. И редко когда настроен пессимистично, но сегодня — особенный день. Стоит отметить его в календаре. Я осторожно ложусь на кровать. Спать можно только на животе потому что спина и плечи в синяках. Поэтому я впечатываюсь лицом в подушку и ворчу из-за всей ситуации. В голове пытаюсь прикинуть когда смогу выйти на работу и снять квартиру. Жить в хостелах сейчас довольно дорого. Стук в дверь отрывает от мыслей и подсчётов зарплаты и времени. — Входите! — кричу я, на секунду отлипая от подушки, а затем шлепаюсь в прежнее положение. — Мне пятнадцать минут до выхода осталось. Я намажу твою спину мазью. — Хорошо. Конечно, вся эта ситуация в восторг не приводит. Особенно осознание, что меня сейчас будут трогать за больные места. А вот осознание, что придется оголять спину добивает окончательно. Я вообще не люблю оголять любые части тела, поэтому даже когда в футболке, то навешиваю на руки десятки браслетов. Арсений Сергеевич садится на мои ноги: чуть ниже бедер, и я вздрагиваю от неожиданности. Поворачиваю голову и перевожу взгляд на учителя. Он сидит и греет мазь в своих руках с нечитаемым выражением лица. — Это странно. — Шепчу я себе, но преподаватель это слышит. — Странно — это когда ты видишь своего любимого ученика еле стоящим возле его квартиры. — Почему любимый? — я поворачиваю голову и смотрю на мужчину, который осторожно водит пальцами по моей коже. — Потому что ты очень быстро усваивал материал, а потом приносил мне контрольные работы с лучшим результатом. Я улыбаюсь уголками губ. Воспоминания лезут ко мне в голову...***
— Шастун единственный написал на пять. Ни одной ошибки. — Учительница вручает мне мою работу, где красной ручкой выведена только хорошая оценка. Никаких красных линий — вот это повод для гордости. Математика в тот день была последним уроком, поэтому со звонком я подскакиваю и несусь в кабинет математики на третьем этаже. Он стал мне словно родной. Я стучу три раза и слышу «Входите!» немного хрипловатым голосом. — Арсений Сергеевич! Смотрите! — я вручаю учителю свою идеальную работу и жду, покачиваясь на пятках. Преподаватель минуту изучает листок, затем поднимает свой взгляд на меня и улыбается. — Ты молодец, Тош. — Он тянется к моему плечу и пару раз хлопает по нему. — У меня высший бал в классе. — Я задираю нос и складываю на груди руки. Мужчина тихо смеётся и пальцем дотрагивается до моего носа. — Ты отлично поработал. — Мы оба отлично поработали. — Я улыбаюсь и выскакиваю из кабинета.***
— Просто хорошие оценки приносил. Не знаю, почему у Вас был такой восторг. — Я вздыхаю — Потому, что ты светился. — Честно признается мужчина и пальцами проходит по моим плечам. — Я был каким-то наивным. Странно, что прошло всего ничего, а я уже думаю, что был тупым. — Ты не был тупым. — Прерывает меня Арсений Сергеевич и сильнее надавливает на спину. Видимо, он разозлился. — Ты был милым, хорошим, иногда дерзким и весёлым. — А сейчас все плохо? — я посмеялся. — Нет, не плохо. Но я был в шоке, когда увидел тебя пару дней назад. — О да, в ваших глазах большими буквами было написано: «ПИЗДЕЦ, ЭТО ТОША?». Мужчина сильно жмет на спину и я вздрагиваю. — Не матерись. Я все ещё твой учитель. — Это в Ваших глазах было написано! Я тут непричастен! Тем более Вы не мой учитель. Я слышу как мужчина тихо хмыкает, но ничего не говорит. Молчание длится минуту, затем Арсений Сергеевич прерывает её. — Как это получилось? Твои побои. И все в этом роде. — Арсений Сергеевич, я не собираюсь ничего говорить, если Вы не поняли ещё. И вообще... — я ерзаю, чтобы скинуть с себя учителя, но боль останавливает меня. В этот момент звонит телефон. — Это Вика. Поставить на громкую? Я твои руки мазать сейчас буду. Я вздыхаю и думаю над тем, может ли сказать что-то сестра, что нельзя слышать учителю. Потом понимаю, что не поднять звонок я не могу — Вика будет волноваться, да и у нее день Рождения. — Поставьте на громкую, пожалуйста. — Учитель приподнимается и поднимает трубку. Я чувствую, как он стоит на коленях над моими бедрами, и мне становится не по себе. Как-то жарко. — Антош, я у Дениса! Спасибо тебе за билет! — я слышу, как она улыбается и я буквально копирую ее выражение лица. Смотрю на Попова, который продолжает тереть мои плечи и переходит на руки. — С днём Рождения, Вик! Там подарок у тебя в рюкзаке. Я слышу шебуршание, видимо, ищет. Потом слышу, как девушка тихо вскрикивает. — Они же дорогие! — Ты их очень сильно хотела. — Начинаю я. — Это меньшее, что ты заслуживаешь, но то, что я могу тебе дать. Арсений Сергеевич пытается сдержать улыбку, но у него не выходит. Он все слушает. — Я надеюсь, ты не потратил на них все свои деньги. Я поджимаю губы, что не скрывается от преподавателя. — Нет, Вик. Я не настолько смелый. — Спасибо тебе! Правда, это лучший подарок. — Она замолкает. — Мне Павел Алексеевич звонил. — Я вздрагиваю всем телом. — Он сказал, что ему отец не отвечал на звонки. Вот и решил зайти. А Андрей не просыхает же. — Я дергаюсь под учителем и хмурюсь, явно намекая на том, что ему не надо это слышать. Но мужчина не встаёт, лишь внимательно смотрит на меня. — Мама, видимо, тоже. Ну, Паша и спросил, всегда ли так. Я ответила, что это они так празднуют кучу лет отношений и это одноразовая ситуация. Так что тебя тоже могут спросить. Я внимательно слушаю сестру и вскидываю бедрами, чтобы столкнуть учителя со своих ног. Стараюсь дотянуться руками, чтобы оттолкнуть. Но учитель одним движением сжимает мои тазовые косточки и прижимает к кровати. Затем садится на мои ягодицы и я заливаюсь краской. Руками стараюсь сделать хоть что-то. Но учитель лишь несильно сдавливает мои запястья за спиной. Я продолжаю дергать бедрами в отчаянных попытках сделать хоть что-то, но учитель лишь поджимает губы. — Хорошо, Вик, я скажу так же, как ты. — Не появляйся дома, ладно? Вряд ли на тебя руку поднимут, но все равно страшно. — Признается девушка и я мысленно благодарю Павла Алексеевича за то, что он не сказал про мои побои. — Хорошо. Я не появляюсь. — Я ещё раз ерзаю и учитель перехватывает мои кисти в одну руку, а второй надавливает на мою голую поясницу. Из-за этого я прогибаюсь и вижу, как преподаватель рассматривает мою спину, пожирая меня взглядом. — Ты сейчас в хостеле живёшь? — Да. — Я смотрю на то, как Арсений Сергеевич вскидывает брови и осуждающе качает головой. — Ладно, нет, я у друга живу. — Не знаю зачем я это сказал. Но, видимо, это все влияние преподавателя. — Ты им не мешаешь? Может, дашь мне поговорить с ними? В плане с родителями. — спрашивает Вика и я напрягаюсь. Арсений Сергеевич кивает мне головой. — Нет, не мешаю. Да, сейчас дам телефон. Преподаватель ждёт для приличия полминуты, а затем склоняется ближе ко мне, чтобы его было слышно. Из-за этого учителю приходится немного подняться с моих ягодиц. — Здравствуйте. — Здравствуйте! Я сестра Антона. Меня Вика зовут. — Приятно познакомиться. Арсений Сергеевич. — Представляется преподаватель, а я подкидываю бедра, чтобы спихнуть с себя учителя. Он явно этого не ожидал. А я не ожидал, что задену бедрами что-то твердое. Молитва о том, что это телефон прошла мимо, потому что Арсений Сергеевич звучно выдохнул мне в шею и сдавил запястья сильнее. — Арсений Сергеевич? — я начинаю матерится про себя потому, что вспоминаю: сестра знает, что это мой учитель, который разбил мне сердце. Но девушка берет себя в руки. — Мой брат не мешает Вам? Если нужно, я скину деньги на время, которое он живёт у Вас. — Нет, он абсолютно не мешает. Денег тоже не надо. Антон может оставаться тут сколько ему нужно. Он немного объяснил ситуацию и я понимаю, что она не из лёгких. Не переживайте, его никто не выгонит. Я размякаю в руках учителя. Моя голая грудь трётся о постель. Дыхание учителя в районе моей шеи. Меня это возбуждает и я перестаю думать о последствиях. Злость и возбуждение вспыхивают во мне и горят. Хочется довести до того же состояния и учителя. Чтобы от злости у него пар из ушей шел. Я ухмыляюсь и беззастенчиво трусь бедрами о его член и Арсений Сергеевич тихо рычит. — Малыш, не ерзай, пожалуйста. — Шепчет мне на ухо преподаватель, а я ещё больше вжимаюсь в его пах. Кисти сжимают сильнее и это уже больно. Но я терплю и продолжаю. Потому что представляю, как это «малыш» через пару минут превратится в злое «Шастун!». — Спасибо большое! — щебечет Вика. — Можете дать телефон Антону? — Да, конечно. — Я вздрагиваю потому что учитель отстраняется. На его губах сияет ухмылка. Он что-то задумал. И это «что-то» явно мне не на руку. — Антон? Ты ж сказал, что ты у друга, а не у своего возможного парня. Арсений вскидывает брови и прижимает рукой мою спину. Я чувствую, как горячий член ложится между моими ягодицами. Чувствую его размер даже через четыре слоя ткани. Четыре — если Попов в трусах. А я надеюсь на это. Ну, штаны на нем точно есть. — Я у Арсения Сергеевича. И ты знаешь, что он мой учитель. — Учитель, который сейчас проводит своим пахом по моей заднице, вызывая дрожь и тихий всхлип в подушку. – Ты до сих пор ночью зовёшь его по имени и просишь, чтобы он не уходил. — Выдыхает Вика и я чувствую, как преподаватель резко меня отпускает. На лице больше нет озорной улыбки. Там есть только грусть. Арсений Сергеевич поспешно выходит, оставляя меня один на один с телефоном и стояком. — Вик, давай мы не будем это обсуждать. Я слышу шуршание в коридоре. Видимо, учитель спешно собирается. — Хорошо. Ну, в любом случае я тебя поддержу. И это... Презервативы обязательно. Я краснею и слышу, как смеётся сестра. Сразу же после этого она скидывает вызов. Меня настораживает реакция Арсения Сергеевича, поэтому я выхожу в коридор, но вижу, как мужчина закрывает за собой входную дверь. Ну и ладно, ну и не сильно-то хотелось. Я прохожу в зал и только теперь обращаю внимания на книжный шкаф. Раньше там были только задачники по математике, но теперь там стоит и художественная литература: Рэй Брэдбери, Оскар Уайльд, Агата Кристи, Достоевский, Акутагава Рюноскэ... Этих авторов советовал я. И многие книги, стоящие тут, тоже были мною рекомендованы. Я взял «451 градус по Фаренгейту» и увидел десятки пастельных стикеров. — Он же не любит читать... — я открыл книгу на одном из стикеров и понял, что эта книга жила. Жила не только своим текстом, но и мыслями, написанными между рядами карандашом, стикерами с заметками и маленькими рисунками огня. Почерк Арсения Сергеевича был неровным, но разборчивым. «Есть преступления хуже, чем сжигать книги. Например — не читать их.» — подчёркнутая цитата. Снизу карандашная надпись: «Я грешен. И грехов во мне великое множество». Осознание, что это личное пространство человека, ударяет мне в голову, но я уже не могу остановиться. Я перелистывая страницы, читаю каждую написанную неровным почерком строчку, смотрю на кривые рисунки книг и огня. Мне интересно. Интересны его мысли, его чувства. Почему он начал читать? Почему именно то, что советовал я? «Сами по себе мы ничего не значим. Не мы важны, а то, что мы храним в себе». Далее неровный почерк: «Я хранил в себе так много, что возненавидел себя целиком». «У нас есть всё, чтобы быть счастливыми, но мы несчастны.» на полях: «Мне страшно быть счастливым. Я потерял их». Их? «У людей теперь нет времени друг для друга». «Я бы вернул время вспять, чтобы обнять их». Их. «Знаете, в положении умирающего есть свои преимущества. Когда нечего терять — не боишься риска». На стикере мелкими буквами: «Я боялся потерять его, но в итоге оттолкнул сам. Мне страшно говорить о моих проблемах. Страшно признаться в чувствах. Страшно смотреть в его глаза. Он жив, но мне кажется, что и его я погублю». «Мне нужно поговорить, а слушать меня некому. Я не могу говорить со стенами, они кричат на меня. Я не могу говорить с женой, она слушает только стены.» «Он бы выслушал меня?» Каждая строчка дальше ломала учителя и я чувствовал это всем своим телом. С каждой строчкой он словно принимал что-то в себе. «Откуда эта опустошённость? — спросил он себя. — Почему всё, что было в тебе, ушло и осталась одна пустота?» «Когда он светился — я сгорал от чувств к нему». Я захлопнул книгу. — Мне нельзя. Это чужие мысли. Антон, не копошись... — я замечаю ежедневник. Тот самый в котором был не до конца заполнен календарь. — Только календарь. Ты посмотришь, убедишься, что он заполнен до конца и закроешь. Я открываю блокнот и из него выпадает бумажка. Календарь заполнен до конца этого года. Я поднимаю бумажку и вижу... — Это стихотворение? Он пишет стихи? Мои глаза невольно тянутся к строкам.«Проигранная война» Не важно, кто меня полюбит, Мужчина, женщина — пусть так. Ведь одиночество погубит, Меня вовеки закопав. В твоих глазах нашел я счастье, Даже когда ты умирал. Когда вцепился в твои руки, Я понял, что все потерял. Я потерял свой сон, здоровье, Но приобрел совсем иное — Способность взгляд твой прочитать, И чувств огонь смог распознать. Влюбившись в школьника я понял, Что развязал с собой войну. Мечтая выиграть эту битву, Утратил силу всю свою. Когда конец войны настал, Забыл, за что я воевал. За счастье, волю и любовь? Надежду, веру иль покой? Осталась только горечь чувств. За все то время, что сражался, Я не заметил, что война, С начала проигранной была.
27 марта. Я вспоминаю, что за день до написания этого стиха учитель отказал мне. Значит, он действительно был влюблен в меня, но запрещал своим чувствам появляться. Почему? Нахожу второй стих в блокноте. Названия нет.«Я горел» Я горел от чувств к тебе ежедневно, Потерял в себе весь железный контроль. Ты был странным: весёлым и совершенно нелепым. Но любовь мою ты украл, не желая вернуть. Я был странным: вернулся в счастливое время. Забывая про все остальные дела, ненавидел себя. Осознание вины приходило все время, Когда в зеркале находил я свои голубые глаза. Я хотел оказаться в лесу твоих глаз таких ярких, И мечтал засыпать я в объятиях твоих, Не вставать по утрам и ворчать, что хочу твоей ласки, Ты бы смеялся, мой любимый, прекрасный ученик.
Рядом со стихотворением мой портрет. По нему видно, что его перерисовывали минимум раз двадцать. Осознание, что наши отношения начались очень тупо, бьёт по голове. Нам обоим хотелось нежности, но мы закрывались глупыми пошлыми подколками, страстью и ложью. Так стыдно мне ещё не было, наверное, никогда. Я ставлю все по своим местам и собираюсь написать Позову, но именно в этот момент слышу стук в дверь. Меня отпускает. Понимаю, что взять за шкирку Попова и наорать за враньё не могу. Потому что сам скрываю не меньше и потому что у учителя должны быть причины для лжи. Я открываю двери и вижу Катю. — Привет, Антош! Я очень рада тебя видеть! — она подходит ко мне и осторожно обнимает, почти не касаясь спины. — Здравствуйте. Взаимно. — Я улыбаюсь девушке. Хоть мы и виделись буквально пару раз, но она располагала к себе. — Арс мне сказал, что ты спать должен. Не хочешь? — я качаю головой, пока девушка снимает куртку. — Тогда пойдем вместе что-то приготовим. Конечно, хочу спросить о твоём внешнем виде, но Попов попросил меня этого не делать. Я прохожу на кухню и жду, пока девушка вымоет руки. — Как дела? Арс мне про тебя ничего не говорил. Ну, так, в общих чертах. — Да нормально. Просто сейчас период сложный. Я тут на недели две максимум, а потом съеду. Девушка подходит к шкафу и достает фартук, который отдает мне. Второй она вытаскивает из рюкзака. — Почему две недели? Если тебе так этот мелкий сказал, то я ему голову оторву. — Хмурится Катя. — Нет, это мое решение. Я же не могу сидеть на шее у своего учителя. — Признаюсь я и смотрю, как девушка достает спагетти и сливки. — Антон, я понимаю, что лезу не в свое дело, но... Что между вами? — она поднимает на меня свои голубые глаза. — Только честно. Ты можешь довериться мне, я не скажу никому ничего. Обещаю. Я не знаю почему, но от этих слов что-то бьётся у меня внутри. И снаружи тоже. Я чувствую как моя маска падает и бьётся, да так, что ее не склеить. На моём лице отображаются все, что я чувствую и девушка обнимает меня. — Мне... больно и страшно. Мои родители не просыхают, вчера отец замахнулся на маму и я... Заступился... Полез в драку, а мама сказала его не трогать. Я остался один... Сестру отправил к её новому парню, потому что она этого заслуживает. Ей страшно было рядом с отцом... Я боялся, что он ее ударит... Вот и сказал, чтобы она ехала в другой город. — Я начинаю плакать в худое плечо. — Когда Арсений Сергеевич и Павел Алексеевич пришли, я думал, что это конец. Что родителей лишат прав и я отправлюсь в детский дом. Вика же не работает... Мы бегали по подработкам, чтобы хоть какие-то копейки были. — Я всхлипываю. — Я люблю Арсения Сергеевича, но он меня кинул тогда. Сказал, что я все выдумал. И мне не хочется тут оставаться... После всего. Мне больно рядом с ним. Он не обязан был... Но мне казалось, что он тоже... — слова «тоже любит меня» застревают комом в горле. Страшно произносить это. Теплая рука гладит меня по волосам и я снова вспоминаю Вику. Она примерно такого же телосложения, как и Катя. — Солнышко, ты молодец, что ты справился со многим. Ты очень сильный. Дай теперь нам о тебе позаботиться. Мне и Арсу. — Я поднимаю свой взгляд на нее. — Арс тоже влюблен в тебя. Ещё тогда был. Он идиот, он и сам это знает. Отказал, потому что думал, что тебе так лучше будет. Я потом тут чуть ли посуду не била, орала на него, что он дурак конченный. — Я тихо смеюсь от того, что кто-то так называет Арсения Сергеевича. — Просто кое-что с ним случилось. И он считал, что ему лучше... — она запинается. — Знаешь, тебе стоит... Нет, вам стоит поговорить. Обоим и честно. Может, не сегодня, но... Надо. Хорошо? Он слишком трусливый, чтобы начать этот разговор первым. — Вы не против? — Ваших возможных отношений? Я только рада, если вы будете счастливы. Вдвоем. — Она улыбается, копируя мое выражение лица. — Но если что, то я приючу тебя. Так что говори, если этот дурак что-то вычудит. И... У меня есть идея. — Девушка улыбается и подмигивает мне.