Зверюга

      Мы прокручиваем получившуюся запись Strangelove снова и снова — и все недовольны, я знаю это, но всё равно всякий раз смотрю в твою сторону, а ты смотришь на Флетчера. Мне кажется, что эта сумбурная, по ощущению незаконченная песня была создана для тебя, она описывает всего тебя и то, что можно к тебе почувствовать, оказавшись слишком близко. Может быть, поэтому ты так хмуришься. Может быть, поэтому мы забраковываем один вариант за другим, мечемся в попытках достичь чего-то идеального, а его и достигать не нужно, потому что оно уже есть, оно в наших с тобой сердцах, но мы еще слишком глупы, чтобы понять.       Я задерживаюсь на драгоценных несколько секунд, словно пораженный громом — у меня наверняка глупое лицо. Слышу, как Антон ругается в сторонке, настаивая на пересъемке. Мне всё равно. Мы любуемся вместе Эйфелевой Башней, нужно обернуться, а в шее словно насквозь проржавели какие-то винтики. Не хочу шевелиться. Ты стоишь рядом, неподвижный как скала, и даже краем взгляда заметна твоя задумчивость. Хочу стереть её с твоих губ, опустить тебе веки, а когда ты поднимешь их опять — будешь смотреть как обычный человек. Может быть, тогда мои ощущения притупятся.       Странная любовь, да. Хоть убей, не могу припомнить ничего более странного, чем твоя заинтересованность во Флетчере. Сначала думал, что ты просто из затаенной вредности соревнуешься в чем-то с Мартином, а потом осознаю: ни черта. Ты и во мне заинтересован, если об этом вообще уместно говорить. Мы с Флетчем, вроде как, Муза №1 и Муза №2, вот только я в своём первенстве не столь уверен.       — Я устал как собака, — слышу краем уха. — Сходим вечерком в какой-нибудь бар? Меня тошнит от четырёх стен.       Неправда — тебя тошнит от меня.       Антон привёл на съемки свою подружку. Обмениваемся с ней короткими взглядами, она улыбается. Настоящая красотка, правда, не совсем из тех, что обычно мелкими группками следуют за тобой до самого отела, выпрашивая автограф. Мне привычно внимание от девочек-подростков, тебе тоже. Я знаю, что подружка Антона тоже находит тебя симпатичным. Почти все, с кем ты видишься, отзываются о тебе хорошо, если не сказать «охренеть как хорошо». Всё потому что они слишком редко бывают за кулисами.       — Не спи, Дейв.       Я снова там, в воспоминаниях, снова в студии, смотрю, как ты двигаешь переключатели на аппаратуре, проверяешь клавиши одним пальцем. Потом поворачиваешься ко мне и говоришь:       — Композиция явно не закончена. Подправим здесь и там, потом послушаете и выскажетесь.       — Всё с ней нормально, — отвечаю сонно. — Кончай херней страдать, поехали домой.       И неясно, домой — это в Бэзилдон (вот шутка-то, твой дом вовсе не там) или в отель?       Странная любовь. Я бы хотел любить тебя единолично, но знаю, что кроме меня существует еще великое множество людей, и это даже не о фанатах. Великое множество людей мечтает разодрать тебя на клочки и собственный клочочек аккуратно припрятать, чтобы никто не нашёл. И как их в этом винить?       Хочу провести рукой по твоему плечу, затянутому в кожанку — парижское солнце тебя обожает, раз ты сегодня такой теплый. Слышу болтовню Корбейна, одновременно приглядываю за тобой и за Флетчем, не хочу ничего упустить. Вижу, как блестят твои глаза, этот блеск мне знаком. Ты смотришь на меня, вопросительно приподняв бровь, и я почему-то с горечью думаю о том, что наши с Энди равные доли в твоем сердце — это чертова несправедливость, ведь полного равенства никогда не бывает, ведь кто-то берёт больше, а кто-то меньше. Качаю головой, мол, ничего.       Мы в Париже — это навевает самые разные настроения. Ни дня не обходится без того, чтобы я не ухватил тебя и не стащил из-под носа у остальных, или хотя бы не попытался. Тычусь носом в твою гладко выбритую щеку и говорю, мол, черт возьми, смени этот блевотный одеколон, не можешь же ты так хреново пахнуть, мне нравился предыдущий. А потом ловлю себя на мысли, что, может, ты у Флетча чего вызнал и теперь готовишься к финальному удару прямо по его неискушенному в любовных делах сердцу. Ты в душе — жадная до внимания конкретных людей зверюга, Алан. Wilder значит «более дикий». Вот и сложился паззл, ларчик просто открывался, не нужно больше ломать голову.       Смотрю, как белый луч касается твоего лица, выхватывая его из полумрака комнаты. Общаешься взглядами с подружкой Антона, вытянувшейся на постели. В этот момент с легким стыдом позволяю себе подумать — хорошо, что не с Флетчем.