Зверюга

      Это только на первый взгляд кажется, что с Дейвом легко — возьми его за руку да веди за собой в какую угодно сторону, как покорного барашка. Дейв — и барашек, что, черт возьми, за ересь? Алан не знает. Это сравнение намертво засело у него в голове и не уходит ни в какую. Касаясь Дейва, он в очередной, в сотый раз незаметно для себя и для всех остальных меняет его. Называя его красивым в шутку или всерьез, обнимая его за плечи, утыкаясь носом в его влажную шею, Алан понимает, что имеет над ним какую-никакую власть. Но и она зыбкая, как мираж посреди марева в мучающемся от жары городе.       — Ты слишком похож на меня, — заявляет он, рассеянно трогая клавиши. — Мне кажется, в этом вся проблема.       Коротко стриженная макушка Дейва возникает среди наваленного студийного барахла.       — Не льсти себе, Чарли. Максимум, чем мы похожи — это ростом и немного рожами. Хотя и тут я бы поспорил — если бы ты был фронтменом, с тебя визжали бы даже погромче.       Алан трёт едва заалевшую щеку.       — Ты не понимаешь, — почти примирительно говорит он, улыбаясь. — Мы чертовски разные, стремимся в противоположные стороны, но… В то же время в этом мы и схожи.       — Знаешь, ты прав, — хмыкает Дейв. — Я действительно нихера не понимаю. Выражайся точнее.       С Энди всё не так, хочется сказать Алану. Энди не рвётся вперёд, тщетно высматривая вдалеке возможные перспективы, Энди не амбициозен — по крайней мере, не настолько, как они двое. Кажется, что он уже давно нашёл своё место в мире, пускай иногда его в собственной лодчонке посреди моря под названием «эта жизнь» и потряхивает туда-сюда. Время от времени в эту лодчонку забирается Мартин, или он сам, или Дейв. И Алану хочется сказать, что эти мгновения, краткие или не очень, ценны как каждая лишняя монетка в детстве. Потому что Флетч не столь щедр на билетики для посещений себя любимого — по крайней мере, для таких посещений, где он открывает рот.       Словом, ему нужно что-то новое. Или кто-то новый.       Словом, нужно решить, как быть дальше.       — Хочу трахнуть Флетча, — быстро говорит он, отведя взгляд.       — А кто не хочет? — смеётся Дейв из своего угла. — На последнем концерте какая-то девчонка упала в обморок, дотронувшись до него. Если Энди продолжит в том же духе, мы ему уже не понадобимся.       Грубость застревает у Алана в горле — скорее всего, потому что у него уже нет сил пытаться привести Дейва в чувство, заставить его мыслить серьезнее. Он молчит, сверля глазами дверь студии, и думает о Флетчере. О таком, казалось бы, недосягаемом и равнодушном Флетчере, всегда по-детски надутом, в уродливых свитерах и потертых джинсах. Алан думает, что всё дело в том, какие они разные. Из-за этого они ругаются и из-за этого терпят друг друга, сосуществуя на одной территории, потому что у каждого есть своя работа. Раньше он наивно предполагал, что этим дело и ограничится. Не ограничилось.       — Погоди-ка… — снова подаёт голос Дейв. — Ты серьезно?       — Мне надо выпить, — он поднимается с ящика, пряча руки в карманы и направляясь к выходу.       Дейв словно из-под земли вырастает перед ним, хватая за ворот кожанки.       — Да ты смеёшься, Чарли. Это хреновая шутка, говорю тебе.       — Раз хреновая — не смейся, — отвечает Алан, накрыв его костяшки ладонью. — Больше не буду при тебе так шутить.       — Да кончай ты дурака валять! Это даже звучит смешно: ты и Энди. Всё равно что жаба и гадюка. Ты просто хочешь начать всё сначала, тебе нужны ощущения, я прав? У тебя ведь с каждым так. Только увидишь кого-то, кто тебе интересен, и запускаешь одну и ту же ебаную шарманку. Твои методы уже лет пять не меняются! А еще выделываешься, мол, я уникально мыслю, я не придумываю одно и то же!       — О чём ты? — едва севшим голосом шепчет он.       Дейв медлит — ох уж это знакомое чувство неизвестности, когда непонятно, дадут тебе кулаком в морду или отпустят. На самом деле он выглядит несчастно. И уже не так солнечно, как в том году, в «Hansa», когда они кусали друг другу губы до крови и дышали пылью. Но тогда, по крайней мере, они не разыгрывали эти сцены, у них всё было в порядке. Или уже не было.       По правде сказать, ему ненавистна эта злость в глазах Дейва. Она настолько непривычна и по сути своей чужда ему (он ведь помнит Гаана другим), что любое отклонение от нормы кажется чем-то ужасным, чем-то, что нужно любой ценой исправить — ради баланса, если не ради любви.       — Что ты имеешь в виду? — повторяет Алан вопрос. С горечью, как человек, который сожалеет о причиненных другому неудобствах.       И это срабатывает.       Дейв мякнет под его непонимающим (неправда) взглядом. Ему совестно за свои эмоции, пускай он этого никогда и не скажет вслух. Глаза-то всё выдают. Дейву уже хочется помириться, а прошла всего минута.       — Прости, Чарли, — вздыхает он. — Кому как не мне знать, что ты можешь быть обаяшкой и без какого-то там умысла. Просто потому что ты такой.       — Никакой я не обаяшка, — моментально открещивается от нового ярлыка Алан. — Я — это я. Сморозил глупость, ты вспылил, всё как всегда. Сейчас сюда заявится Мартин после ночных гуляний и мы все дружно наорём друг на друга, это обычный вечер пятницы. Если ты начнёшь укорять себя по-полной, мне так вообще надо язык отрезать.       — Я так среагировал, потому что… Ладно, какая, нахрен, разница? Мне сегодня паршиво. Завтра, надеюсь, будет лучше. Скажи Флетчу, чтобы не вздумал проспать — начинаем рано.       Ведомый тревогой за собственные слова, он и не понимает, что отправляет самое сокровенное прямо в пасть льва. Если Энди вообще может считаться львом.       Алан цинично пользуется дарованной возможностью. Перед тем, как уйти, он нежным поцелуем клюёт Дейва в щеку — закрепляет результат, так сказать.       Флетч на первом этаже студии попивает кофе, закусывая круассаном. Алан издали, не особо-то пытаясь скрываться, любуется его оголенными веснушчатыми плечами, бледными как сок молочая. Он тщетно пытается загореть. Кажется, у него есть комплексы касательно собственного роста, а может, он уже давно их переборол. Единственный, что пока еще прочно в нём сидит — комплекс касаемо собственной значимости. Его бы убедить в обратном, но доказательства должны создаваться собственными руками, а Флетч заглядывает в студию только чтобы бросить им пару замечаний и снова исчезнуть. И пускай даже ему передали относительно простые басовые партии на синтезаторе, он всё еще неспокоен. Алан, способный прочесть его душу как открытую книгу, не знает, почему ему так нравятся эти страдания. Почему желание прикоснуться к чему-то темному затмевает весь здравый смысл.       — Дейв сказал, чтобы завтра ты был как штык, — передаёт он беспечно, хотя и знает, что до сих пор краснеет.       — Как штык где? — уточняет Энди, отставив пустую чашку.       — За пультом, на привычном месте, — едва усмехается Алан. — А ты ожидал другого ответа? Приём, Земля вызывает Флетчера — чтобы вытащить его из хреновых облаков, в которых он витает.       Черт возьми, «Music for the Masses» сам не запишется, а Энди всё еще убийственно отрешён. Но, одаривая коротким взглядом из-за стекол очков, одаривает заодно приятно-болезненным ощущением чего-то скребущегося и подпрыгивающего в животе. Алан, пытаясь найти опору у высокого столика, чуть не сносит на пол его треклятую чашку.       — Может, я приду, когда вы уже со всем закончите? — робко предлагает Флетч, почесывая в рыжем затылке.       — Ни за что, — бессовестно заявляет Алан, хоть и знает, что так было бы лучше. — Без тебя там не так уж здорово. Ты у нас, вроде как, группа поддержки. Это много значит.       Глупо об этом рассуждать, но Флетч настолько же хорош за пределами студии, насколько он плох в своих тихих попытках потыкать кнопочки на «Emulator» тайком от него. Или пошариться в библиотеке сэмплов в надежде выцепить то, что они упустили, хотя до него там же побывали еще три руки и три пары глаз. Энди старается. Очень старается.       — Хочешь кофе? — нарушает он воцарившееся молчание, словно пытаясь выразить благодарность.       — Не-а, — отвечает Алан с деланным равнодушием. — Я уже выпил чашки четыре. Теперь трясёт как кусок мяса в морозилке. Думаешь, к ночи мне конец?       Трясёт на самом деле от другого.       Тонкие маленькие губы Флетчера вздрагивают.       — Ты — самая живучая тварь из всех, кого я знаю. По крайней мере, валишься с ног точно последним.       — Тварь? — Алан приподнимает бровь. — Миленько.       Он не чувствует обиды, но… Чувствует что-то совсем ей противоположное.       — Зверюга, если тебе так больше нравится, — пожимает плечами Энди.       — Да, — помедлив, соглашается он. — Так гораздо лучше.