// «Я тоже была такой.» //
Это было то, что сказала ему мама много лет назад, когда Хёнджин впервые оставил девушку в слезах. Тогда он ей не поверил.// «Это ты так говоришь. Ты самый лучший человек из всех, кого я знаю.» //
Он опускается на колени перед Феликсом.// «Когда я была ребёнком, я была довольно ужасна.» // // «Но сейчас ты совсем не такая...» //
— Феликс? — он протягивает руки, берёт его за плечи и легонько встряхивает. — Феликс, посмотри на меня...// «Я встретила твоего папу... а потом я встретила тебя.» //
Феликс даже не мог посмотреть на него.// «И когда ты любишь кого-то настолько сильно, ты растёшь.» //
Хван не ревнует — больше нет. Он вовсе не грустит. Вовсе не сердится. Он просто волнуется.// «Не думаю, что когда-нибудь полюблю кого-нибудь так же сильно. У меня уже есть ты, и я всё ещё довольно ужасна, так что...» //
Феликс дрожит. Не в большом, драматическом смысле — слегка, едва заметно.// «Хёнджин, запомни мои слова...» //
— Я всё испортил, — бормочет Феликс, с трудом сглатывая. — Я... прости, мне не следовало... — Эй, — Хван мотает головой, поднимая его, — Не извиняйся. Чуя позволяет завести себя внутрь, и дверь захлопывается.// «...жизнь всегда сможет тебя удивить.» //
Феликс не говорит. Хван не заставляет. Он позволяет блондину воспользоваться его душем, оставляя сухую футболку и спортивные штаны для него. Они до смешного велики, но зато удобно. Феликс сидит на его постели, свернувшись калачиком в одеяле Хвана. Хёнджин сидит в своём кресле у стола. И ждёт. — Со мной что-то не так, — тихо подаёт голос Феликс, плотнее закутываясь в одеяло. Хван качает головой, выражение его лица наполнено беспокойством, но взгляд мягкий. — Феликс, как бы мне этого ни хотелось, но в тебе нет ни малейшего изъяна. Чуя судорожно сглатывает. — Я не смог сделать это, — Хван не спрашивает, хотя и хочет, просто ждёт. — Мы были прямо там, всё было прекрасно, а потом я просто... — Феликс так сильно прикусывает губу, что шатен удивляется, как он ещё её не прокусил. Серьёзно, он никогда не видел кого-то настолько напуганным. — И... — Феликс тяжело сглатывает, пытаясь справиться с тем, что, очевидно, является ещё одним приступом плача, и у Хёнджина от этого внутри всё скручивается в узлы, но... Феликс выглядит так, будто плакал весь день. — Не думаю, что когда-нибудь буду готов. ...Стойте. Стойте. Хван не... — Если я попробую кое-что... — Феликс делает глубокий, шумный вдох, — мог бы ты... — его голос срывается, — никому не рассказывать? Хёнджин не понимает. Это тот же болезненно неуверенный тон, который был у него в примерочной несколько месяцев назад, тот самый, который так не похож на него.// «Обещаешь, что не будешь смеяться?» //
— Я не... — осторожно соглашается Хван, склонив голову набок. — Я никому не скажу, но... что ты—? Если бы Хёнджин знал, что Феликс собирается сделать, он бы остановил его. Он правда так бы и сделал. Потому что это было нечестно по отношению к ним обоим. Но всё произошло быстро. В одну секунду Феликс встаёт с кровати, в другую подходит к нему, и после этого... Его губы такие мягкие. Глаза Хвана закрываются, а его мозг перестаёт функционировать. Феликс поцеловал его. Феликс целует его. Поцелуй всё ещё в процессе... Руки Хвана на секунду застывают в воздухе — на самом деле всё его тело просто замирает. Он не знает, что делать, использовать ли это в своих интересах. Вдруг, если он оттолкнёт его, станет только хуже..? Но затем Феликс издаёт этот тихий звук напротив его губ, и... и Хёнджин ничего не может с собой поделать. Он резко выдыхает через нос, а затем одна из его рук обхватывает поясницу Феликса, притягивая того ближе, пока тот не приземляется ему на колени. Кресло отъезжает, врезаясь в его стол, опрокидывая ручки и разбрасывая бумаги. Хвану всё равно. Руки Феликса лежат на его груди, одна скользит вверх и через плечо, сжимая заднюю часть футболки. Пальцы Хёнджина проходятся по светлым прядям волос, всё ещё влажным после душа, всё ещё чертовски идеальным. В комнате вдруг становится слишком жарко и одновременно холодно. Они размыкают губы, и Феликс издаёт звук в глубине своего горла, когда их языки соприкасаются, выгибаясь ещё ближе. Глаза Хвана закатываются назад, а сердце начинает выпрыгивать из груди. Боже, целоваться всегда было настолько приятно? Как ему вообще остановиться? Феликс вкуснее всего, что когда-либо пробовал Хёнджин, стон, который тот издаёт, когда руки Хёнджина обхватывают его бёдра, — самая сладкая чёртова вещь, которую он когда-либо слышал. И Хван никогда больше не захочет этого ни с кем другим. Он не хочет, чтобы Феликс делал это с кем-то ещё. Хван хочет больше, он хочет всё. Он хочет вернуться назад во времени и стереть все первые разы Феликса, чтобы быть каждым из них. Он хочет и все последние, он хочет, хочет, хочет. Но поцелуй замедляется и превращается во что-то более мягкое — он становится нежным. Руки Феликса до сих пор дрожат там, где они покоятся на плечах Хёнджина, а рука Хвана обхватывает основание чужой шеи, успокаивающе поглаживая круговыми движениями кожу, и, честно говоря, шатен не думает, что он когда-либо был настолько в гармонии с другим человеком, так внимателен к его потребностям. Вот почему Хван замечает, что губы Феликса снова начинают дрожать, и всё резко останавливается. — Феликс... — Прости... — тот отстраняется, вытирая глаза. — Я не должен был... это было нечестно— — Феликс, — повторяет Хёнджин, изо всех сил стараясь сохранить самообладание. — Всё нормально... — Нет... — Ли вскакивает с его колен, и если Хвану до этого не было холодно, то теперь он мерзнёт, потеряв чужое тепло. — Это был хреновый поступок, прости меня... — Феликс, я не злюсь... — но тут Хван хорошо видит лицо Феликса и не знает, что сказать. Хёнджин не был уверен, чего именно он ожидал, но Феликс расхаживает по комнате, его руки трясутся, и... Он выглядит до ужаса напуганным. — ...возненавидит меня... — Феликс, я не ненавижу тебя... — Не ты, Хван... — Ханна не имеет значения... — ...Я труп, я просто труп... — Она еле до ста пятидесяти дотягивает, Феликс... — Я не о ней, Хван! — огрызается Феликс, но тут же останавливает себя. — Прости, это не твоя вина, а моя... — Если не о ней, то о ком тогда? Феликс пытается потереть руки, чтобы унять дрожь. — Мой... — его голос охрип, — мой отец... Оу.// «Я понимаю, что ты знаком с Феликсом не так давно, но его отец...» //
Хван делает глубокий вдох. — Ну и что, что ты би. Я известен как би уже несколько месяцев, мне никто и слова не сказал. Голос Феликса ещё никогда не звучал так тихо. — ...Я не думаю, что я би, Хван. Бля-я. — Я... — Феликс падает на кровать Хвана, закрыв лицо руками. — Раньше я никогда об этом не задумывался, но... когда я учился в средней школе, дома всё стало... странным. — Странным? — Хёнджин наклоняет голову набок. — Мой отец... всё изменилось с... буквально ничего. Всё, что раньше было хорошо, больше таким не было. Мои волосы были слишком длинными. Моя одежда не "соответствовала возрасту". Вот что он говорил, но на самом деле... — Феликс стиснул зубы. — Всё, что я делал, всё, что мне нравилось, было неправильно. И потом, когда моя лучшая подруга призналась мне, что я ей нравлюсь... Я не знал, что мне делать. Поэтому я спросил своего отца. И он был так горд, — Феликс скорчил лицо, мотая головой, — Я просто... я не был уверен, что она мне нравится, но я начал встречаться с ней, чтобы сделать его счастливым. И в конечном итоге я думал, что она мне действительно нравится, но... — Но перспектива секса с ней вызвала у тебя приступ паники, — Хван заканчивает за него. Феликс натянуто кивает. — А твой отец... — медленно спрашивает он. — У него просто... есть строгая концепция мужественности или..? — Он бросил несколько слов о геях. — ...Настолько плохо? Феликс мотает головой. — Обычно он просто... хмурится, когда видит это по телевизору. Или выбрасывал мангу, которую моя сестра приносила домой, но в прошлом году... — он вздыхает. — Моя двоюродная сестра сделала каминг-аут. По тону Чуи можно сказать, что всё прошло не хорошо. — Он разговаривал с мамой на кухне, моя тётя была на громкой связи... и она сказала, что Юки призналась им, потому что она чувствовала, что может навредить себе, если не сделает этого. И мой отец... — Феликсу пришлось прочистить горло, чтобы успокоиться, — сказал, что лучше бы она так и сделала. Хван очень, очень спокоен. — Феликс... — он говорит ровным голосом, не желая напугать ещё больше. — Ты же не думаешь, что твой отец сделает тебе больно, если узнает? — Ты имеешь в виду... физически? — Хван кивает. От молчания Феликса легче не становится. — ...Он когда-нибудь бил тебя раньше? — Хёнджин спрашивает очень мягко, но он едва сдерживает гнев в своём голосе. — ...Он всегда был строг, — Феликс обходит этот вопрос стороной. — Я не знаю, что бы он сделал... но... он не может об этом узнать. Хорошо? Так что... — Феликс, если ты боишься— — Я не боюсь, я в порядке, всё хорошо, ладно? — Ли прерывисто выдыхает. — Он просто... ничего не узнает. — Так ты и Ханна?... — Нет, — Феликс мотает головой, — Нет, я не могу остаться с ней — это было бы нечестно, — Хван не может поверить, что он думает об этом, но он почти хочет, чтобы Феликс остался с ней. — Послушай... Мне очень жаль, что я вываливаю всё это на тебя, это нечестно, и целовать тебя так тоже нечестно— — Я не возражал, — слабо улыбается Хван. Феликс пристально смотрит на него, явно раздираемый противоречиями. — Я не могу, Хван. Я не могу просить тебя об этом. — Но— — Просто... Мне нужно время. Хван не хочет отпускать его. Он хочет завернуть этого маленького дурака в пузырчатую плёнку и никогда больше не подпускать его к родительскому дому. Но и остановить его он тоже не может. Пак возвращается и находит дом точно таким, каким он его оставил — тихим и несчастным.