***
В доме пахнет готовым ужином, свежезаваренным чаем и лимонным пирогом. Как в детстве. Но сегодня это не радует Ксавье. Казалось бы, давно позабытая печаль окутывает тяжелым, грузным палантином. — Ты ничего не ешь… — Бетани обеспокоенно смотрит глазами олененка из Бемби. — Не вкусно? — Детка, все как всегда безупречно, — вымучивает улыбку. — Просто очень много дел и я как-то устал, наверное… Я буду в мастерской, не жди меня, ложись спать. Он награждает ее христианским поцелуем в лоб и уходит к себе. Слишком самонадеянно было думать, что при встрече с Аддамс все то, что он закопал на дно сердца, не всколыхнется обжигающей топью воспоминаний и притупившейся боли. Казалось, разум погрузили в эмоциональный тигель, заставляя плавиться под градусом кипения памяти. Когда два года назад первый вал истерики и отчаянья стих, и пришло осознание неизбежности, Торп выплеснул всю накопившуюся злость в работу. Была открыта еще одна галерея, он полностью поменял тематику своих работ, ушла мрачность и готическая эстетика, появилось больше света и природы. Созерцание красоты окружающего мира помогало заглушить выжженный пустотой и болью мир внутренний. После очередной ссоры с отцом, в которой Винсент упрекнул его в разрыве отношений с Уэнсдей, Ксавье открыл художественную студию и дела пошли в гору еще бодрее. С ним стали заключать контракты, появились постоянные клиенты. Людям нравился загадочный изгой-художник с налетом грустной меланхолии и заразительной улыбкой. Но все это время его не отпускало. Тоска за девушкой, ставшей его призрачным идеалом, возвела Аддамс в абсолют и мерило всех остальных женщин. Он собирал ее по частям, как чокнутый на голову доктор Франкенштейн, герой ее любимой одноименной книги. У одной были похожие веснушки, у второй – манера речи. Третья имела аналогичный изгиб вишневых губ, четвертая была такой же несгибаемой и упертой, не чающей души в самой себе. Но девушки с такой же фигурой, ростом, ямочками на щеках имели один общий огромный и непоправимый недостаток – они были не Уэнсдей. А потом у Петрополусов на ужине он встретил Бетани. Высокая стройная девушка с заразительной улыбкой, россыпью пшеничных волос по плечам и невероятно легким характером, она казалась максимальной противоположностью Аддамс. И эта встреча стала выходом из его порочного круга поисков близнеца бывшей. Уже спустя три месяца отношений, он купил дом. Ему хотелось семью, хотелось свой угол, там, где ему будет тепло и спокойно. И пускай это все он получил от совершенно другой женщины, его такой вариант устраивал. Ровно до сегодняшнего дня. Любил ли он Бетани? Сказать трудно. Если сравнивать то, что было между ним и Аддамс – то нет, ничего подобного к своей новой девушке он не питал. Но Бет ему нравилась, ему было с ней комфортно и уютно. Она его уважала, ценила его мнение, никогда не пыталась навязывать свое. Даже скандалы были иными, без взаимных обвинений, битья посуды и лихорадочного, болезненного секса на осколках разбитых тарелок. Диалог и компромисс – вот новый девиз их семейных ссор. Возможно, именно это те нормальные с психологической точки зрения отношения, к которым стремятся люди. Но Господи, как же он, оказывается, скучал по этой невозможной, вздорной, взбалмошной и независимой девчонке. Аддамс осталась такой же – синтез гордости и ума, отпечатанный на его душе, ДНК и сетчатке. Эти два года добавили ей элегантной тонкой женственности, как у ее матери, а еще сдержанности. Когда такое было, чтобы она промолчала на его дерзость? В голове бестолково маются мысли, толпятся вопросы, ответов на которые у Торпа нет. Он прекрасно понимает, что если действительно согласится работать с ней – то исход этого дела будет невозможно определить. Нужно ли ему ставить на чаши весов свою новую выверенную спланированную жизнь и спонтанные приключения с бывшей, которая при первой же возможности крутанет хвостом и смоется в неизвестном направлении, даже не поговорив? Он столько раз вел с ней воображаемой внутренний диалог, придумывал аргументы, пытался найти оправдания. Время, конечно, лечило, но как в бесплатной больнице – без энтузиазма, обезболивающего и все на живую. Он позволяет себе сегодня слабину. В углу его мастерский есть кладовка, туда он складывает картины, которые не пойдут на продажу и выставки– часто это сны, что иногда по-прежнему врываются в его мирную жизнь непрошенными кошмарами, больными воспоминаниями и редко размытыми образами будущего. Отец злится на него, что Ксавье редко использует свой дар, но ему так легче. После расставания с Аддамс он очень долго злоупотреблял им, это стало походить на манию, и Ксавье сумел себя унять. Соблазн оживлять образы мог свести его к чертям с ума, если уже не свел. Торп сперва запирается в мастерской с обратной стороны. Он никого не хочет видеть, особенно Бет. Ей же такое созерцать тоже не нужно. Ксавье достает ключ, спрятанный от любопытных глаз в баночке из-под черной краски, отпирает двери кладовки, тянет за шнурок выключателя. Небольшое помещение загорается теплым тусклым светом. Эта коморка напоминает ему его мастерскую в Неверморе. Так же пыльно, кругом беспорядок и пахнет красками, на небольшом столе хаос из набросков. Он достает из ящика сигареты, прикуривает, вдыхая на полные легкие горький дым. Голова чуть светлеет, мысли отпускают. Торп подходит к завешанной грубым сукном картине, делает еще одну затяжку и сбрасывает ткань. С рисунка на него смотрит его личный медиатор боли. Темные косы до самой поясницы, пушистые ресницы, тонкая алебастровая кожа. Она сидит перед зеркалом, обнажена, погружена в какую-то только ей известную думу. Он закончил этот портрет за неделю до той фатальной ссоры. Ксавье садится на стул, не отрывая взгляда от картины. Ее вишневые губы маняще приоткрыты, острые коленки, хрупкие плечи… —Последний раз, — шепчет, прикрывая глаза. — Чтоб вспомнить и опять забыть… Он небрежно вскидывает руку, сосредотачивается, невесомо шевелит пальцами. Знакомый поток щекотного тока струится вдоль позвоночника и происходит его персональное чудо – портрет перед ним оживает. Черноглазая девчонка отворачивается от зеркала, ее губы изгибаются в пошлой полуулыбке, тонкие руки скользят вдоль идеального тела, касаются груди, хрупкая ладошка скрывается между бедер… На это невозможно равнодушно смотреть. Чувствует, как ускоряется пульс, тяжелеет дыхание, тело лихорадит накатившим желанием. Он тянется к пряжке ремня – плевать, как это выглядит со стороны. После сегодняшнего, мужчина может позволить себе минутную слабость. Девушка с портрета запрокидывает голову назад, сжимая пальцами свою грудь. Черный лак на коротких ногтях контрастирует с белизной кожи. Она медленно разводит ноги в стороны, призывно выгибаясь в спине и… Маленькую фантазию обрывает трель мобильного телефона. Торп вздрагивает всем телом, вырванный из сладкой иллюзии, чертыхается и берет трубку. — Да! — голос сквозит раздражением. — Чувак, чего тебе не спится? Аяксу после выпитого виски хочется с кем-то поговорить, ну а чем лучший друг не кандидатура? Ксавье сначала раздражает болтовня товарища, но его монотонный рассказ о работе, каких-то проблемах с документами сбивают возбуждение и успокаивают нервы. — Что ты думаешь насчет Аддамс? — вдруг интересуется товарищ, резко взбадривая собеседника. — Ничего, — признается, бросая беглый взгляд на застывшую картину. — Это просто работа, ничего личного. — А мне вот так не кажется, — глубокомысленно изрекает тот. — Она знает про Бет. — Откуда? — хмурится. Торп поднимается на ноги, поправляет ремень брюк и снова прячет маленькую тайну под тканью. — Ты ей сказал? — Энид — выдыхает. — Но, ты же знаешь Уэнсдей, по ее лицу сложно что-то понять. — Ее это никак не касается, — почему-то сердце нервно ускоряет ритм. — Это моя жизнь. — Я просто тебе сказал, — спокойно поясняет. — Ладно, меня жена зовет. Супружеский долг и все такое… Эта фраза вызывает короткий смешок у обоих. Напряг снова сворачивается тугим клубком и прячется в дальний уголок сознания. Ничего не случилось. Ну увиделись, ну поговорили. А как люди в разводе вообще детей воспитывают? В конце концов, между ними было много приятных моментов, стоит акцентироваться на них. Это прошлое, а прошлое изменить нельзя. Зато можно изменить будущее, чем Ксавье сейчас и займется. Глупо прибегать к самоудовлетворению, если наверху его ждет женщина.***
Утро начинается головной болью. Она принимает ледяной душ и мечтает выпить анальгетик, который снова забыла в сумке. Мигрени – частый ее спутник с тех пор, как она перестала пользоваться своим даром. Мать пришла в настоящий ужас, но это было взвешенное решение. Два года назад ее эмоционально-нестабильный фон совершил неприятный откат в умениях контролировать видения, и она начала маяться припадками в самые неподходящие моменты. Итог – антидепрессанты и желание на веки вечные забыть о своих способностях. Ей помогли в Торсхавне. Какая-то дальняя мамина родственница умела по средствам гипноза заговаривать способности. Это было весьма сомнительно, не всегда срабатывало, и имело непредсказуемый эффект, но Аддамс повезло. Ну как, повезло – весьма относительное везение - вместо видений каждодневно мучаться бессонницей и головными болями. Но все же лучше, чем ловить ярчайшие в своей откровенности картинки прошлого. Это, нужно заметить, совсем не помогало забыть бывшего. А так, избавившись от дара, обложившись чистыми листами и засев за печатную машинку, она просто отобрала у мозга возможность даже на секунду возвращаться к былому. Сердце от такого насилия покрылось толстым слоем льда, что было точно к лучшему. — Завтрак даже не предлагаю, — уплетая вафли, бодро начинает разговор Энид. — Кофе? — Двойной эспрессо, — кричит с прихожей, вытряхивая содержимое своей сумочки на высокий комод. Вчера, находясь не в самом собранном состоянии после встречи с Торпом, она куда-то задевала таблетки от головы. Серебристый блистер завалился между листами блокнота. Она выковыривает таблетку, глотает ее без воды и надеется на скорое действие препарата. В таком состоянии ехать в издательство себе дороже – можно снова довести кого-то до слез и получить от суда запрет на приближение к особенно нежным работникам этой убогой конторы. Энид с кем-то говорит по телефону, что-то быстро объясняя. Аддамс не прислушивается особо, но точно улавливает в речи подруги некую напряженность и дерганность. — Слушай, Уэнс, ты сейчас едешь или можешь задержаться минут на двадцать? — ей неловко спрашивать, но лучше так. — Что случилось? — прямо задает вопрос. Она не любит ходить вокруг да около. — Бетани должна заскочить и забрать флешку, — выпаливает Энид. — Я же говорю… — Вещи заберу либо вечером, либо завтра утром, — коротко бросает подруге, лишая ее возможности оправдаться. — Все нормально. Я, правда, очень спешу. Меньше всего ей сейчас хочется видеться с этой Бетани! Аддамс набрасывает на плечи кожаный тренч, надевает туфли, наспех засовывает свое добро обратно в сумку и вежливо кивнув жене Аякса, устремляется к подъездной дорожке. Уэнсдей как раз вжимает педаль газа, и выворачивает руль, когда к дому Энид подъезжает безобразного малинового цвета Фиат 500. Нелепая машина в нелепом окрасе вызывает у Аддамс неконтролируемую улыбку. И это авто новой девицы Торпа? Он отхватил себе Барби? И имя точно тогда подходит! Что ж, а это неплохо подняло, казалось, безутешно упавшее настроение. Энид расстроена. Вот же нелегкая принесла к ней эту Бетани! Ну не могла подождать до обеда или как… Жена Аякса себя винила за это нелепое знакомство Торпа и Бет. Кто же знал, что девушка окажется в его вкусе? — Кто это от тебя на Ягуаре выехал? — первое, что говорит Бет, входя в дом. — Не знала, что у тебя есть такие знакомые! — Это моя лучшая подруга. Приехала на пару дней погостить, — коротко объясняет блондинка. — Что там в офисе сегодня? — Все как всегда- завал! — глядя в зеркало, поправляет прическу Бетани. — Так, где флешка? Мне нужно перед интервью заехать в одно место. — А, да… Сейчас, — улыбается Энид и торопливо поднимается на второй этаж. Она быстро выдергивает с ноутбука девайс, берет папку с правками статей и спускается вниз. — Что ты делаешь? — Прости, не удержалась! У тебя тут столько косметики! — Бетани уже успела мазнуть на руку парой помад и перенюхать духи.— Вот эти - просто бомба! Я не знала, что ты таким парфюмом пользуешься! Это тебе та богатенькая сучка подарила? Украду у тебя немного! — Нет, ты что! — вскидывает руку, предостерегая. Но коллега по работе успевает трижды нажать на распылитель, окутывая себя сладковато-приторным облаком духов. — Там и капли хватит… Стоит ли говорить, что Аддамс не меняла духи с выпускного? Может сразу предупредить Бетани, что если Торп унюхает этот аромат, то у него возникнут некие ассоциации и неизвестно, чем все это кончится? У него точно будут вопросы… — Ничего! На дольше хватит! — смахивает рукой волосы назад. — Все, давай статьи, флешку и я побежала! К слову, не хотите к нам с Аяксом на выходных заглянуть? — Я спрошу у мужа, — кивает Энид, передавая папку. — Тебе не кажется, что ты слишком сильно надушилась? Может стоит принять душ и… — Ты что, рехнулась - смывать духи за полторы тысячи баксов? — округляет светло-карие глаза. — У меня хоть парень не из бедных, да и сама я зарабатываю, но меня жаба давит тратить деньги на такую дорогущую косметику! Что ж, Энид сделала все, что могла. Она вежливо прощается и возвращается на кухню. Как некстати Аддамс забыла эти чертовы духи. Как не вовремя Бет ими надушилась. Совпадение ли это или просто жестокая насмешка судьбы? Романтическая натура бывшей Синклер хочет верить, что это – Божественное провидение! Она переживала, наверное, сильнее самой Уэнсдей через их с Торпом разрыв. Неужели небеса решили дать им второй шанс?***
Аддамс захлопывает двери машины с такой силой, что стекло неприятно звенит. Чертов Гутерман, чертово издательство, чертовы адвокаты! Ей невыносимо хочется, как в детстве, отправить им каждому по подарку – кому мышеловку в коробке, кому дохлую крысу, а кого и вовсе отравить! Но она взрослая, и за это сажают. Уэнсдей чувствует, как волна отчаяния накрывает ее с головой, смыкаясь костлявыми пальцами судебных обязательств и тяжб на худой шее. Ей до завтра нужно предоставить человека, который сделает эти гребаные иллюстрации. Либо же они возьмут первого попавшегося художника. Но для Аддамс эта книга имеет слишком большой смысл и ценность, чтоб допускать до нее какого-то криворукого рисоваку! Уэнсдей думает пару минут в звенящей тишине, а потом набирает номер. Абонент отвечает сразу же, словно ждал этого звонка не один день, хотя, может, так и было, учитывая, что вместо приветствия звучит: — Приезжай, я дома, — и кладет трубку. Аддамс подавляет тяжелый вздох, поправляет челку и заводит авто. Что ж, эту поездку в Нью-Йорк она никогда не забудет. Винсент встречает ее на подъездной дорожке - как всегда элегантен, собран и неулыбчив. Время прибавило ему седины в волосах и терпкой тоски во взгляде. — Простите, но кроме вас, я не знаю людей, которые бы могли мне помочь, — ей неловко. По-настоящему. В конце концов, это отец ее бывшего парня, со стороны ее приезд смотрится даже для нее странно. — Прекрати, Уэнсдей, — тонкие губы едва заметно приподнимаются. — Я, должен признаться, ждал тебя еще два года назад, в апреле. — Отрадно, что вы даже запомнили месяц, — острит по привычке, пожимая сухую руку. — Как забыть! Тогда произошла самая большая катастрофа нашей семьи, — он утрирует. — Мой сын не смог удержать любовь всей своей жизни. Они идут к дому по выложенной белым камнем дорожке. Слишком вычурно и пафосно, как и все в этом доме. Но, тем не менее, это не помешало ей здесь провести много дней, полных приемлемых, даже местами приятных воспоминаний. — Винсент, — хмурится. Градус неловкости повышается. Вот почему она сюда не ездила, даже когда и следовало бы. Отец Ксавье, будучи известным медиумом, умело поддерживал бизнес еще и своего покойного отца, заведуя адвокатской конторой, что было весьма удобно. Три предыдущих контракта с издательствами были заключены через него и ни разу никаких проблем не возникло. Но тогда, с сумятицей в сердце и чумной от видений головой, она приняла первый попавшийся контракт, даже особо не вникая. Ее личный адвокат уверял, что все хорошо. Конечно, потом оказалось все иначе, но, к его счастью, страховка покрыла ему перелом ключицы и три сломанных пальца. — Ваш сын ни в чем не виноват. Я сама ушла. — Значит, не удержал, — отец Ксавье непоколебим. — Плохо старался. — У нас просто оказались разные приоритеты... — Ты даже сейчас его защищаешь. Зачем? — взгляд зеленых глаз поникает в саму душу. Хороший вопрос. — Давайте ближе к делу, — оборачивается назад к воротам. — У меня мало времени. — Он не приедет, — понимает, о чем переживает девушка. — Ксавье со своей голодранкой был здесь два месяца назад и теперь еще нескоро сюда вернется. По крайней мере с этой… Не запомнил, как ее зовут. — Бетани, — подсказывает Аддамс. — Все так плохо? — Когда увидишь ее – ты только совладай с лицом, — разводит руками. — Я таких постных рож еще не видел. Аддамс не может сдержать легкую полуулыбку. Все происходящее кажется таким абсурдом, что вот же – бери и записывай в книгу! Читатель никогда не поверит, что так возможно! — Вы предвзято к ней относитесь, — поправляет волосы назад. — Лучше тебя ему не найти, — изрекает свой отцовский вердикт. — Так, это, пожалуй, самый странный разговор за последние много лет. Предлагаю о нем забыть. Так что там у тебя стряслось? И дальше они говорят только о работе, чему она несказанно рада! Торп прав – это очень странный разговор. Хотя, если бы Ксавье вдруг решил обратиться за помощью к Мортише или Гомесу, те бы с радостью ее оказали. Ее родители приняли парня, как родного сына. Она показывает контракт с издательством, рассказывает, как все случилось и что происходит сейчас. Мужчина долго все изучает, кому-то звонит, задает очень много вопросов. — Что ж, мой вердикт таков – тебе придется сделать так, как они хотят, иначе они отберут права на эту твою детскую книгу, — снимает узкие очки с переносицы. — Они не имеют права! — злится. — Имеют, — настаивает. — Твой адвокат – полное дерьмо. — Он давно уже уволен, — вскидывает голову. — И что дальше? — Ты доведешь книгу до ума, вы ее издадите, отбудешь все эти презентации и туры, а потом возьмешь отпуск в полгода,— дает рекомендации Винсент.— За это время контракт закончится, и ты сможешь на них подать в суд, чтобы отвоевать единоличные авторские права. Да, будет нелегко, в договоре прописано, что чуть ли не еще сто лет они могут переиздавать твои книги, но тут все же есть некоторые лазейки. Их адвокаты тоже лоботрясы. — Меня не отпустят в отпуск, это исключено, — собирает свои бумаги. — Тут вон написано крупными буквами. — А тут вот, — тыкает пальцем в самый низ листка. — Мелким шрифтом указано, что возможен отпуск по семейным обстоятельствам. — И что же это за обстоятельства? — Ну… Свадьба, прибавление в семье, болезнь, смерть… — Вы же понимаете, что только последнее мне подходит? — дергает бровью под темной челкой. — Какие еще есть варианты? — Ты сначала издай книгу, ладно, — лишь на секунду касается ее руки, но Аддамс знает – ему и этого достаточно, чтобы заглянуть в ее будущее. Но ей плевать – пускай это будет небольшая плата за его помощь. — А там разберемся! Она делает вид, что не поняла его уловки. — Большое спасибо, — кивает вежливо. — Вы очень меня выручили. — Тебе в этом доме всегда рады, — улыбка-призрак касается его губ.— Ты не пользуешься своим даром, да? — Откуда… — хотя зачем она спрашивает, перед ней сидит в домашнем костюме лучший медиум страны. — Нет. У меня возникли трудности с контролем и через гипноз… — Я просто скажу, чтоб для тебя это не было сюрпризом, — его тон становится строг, а взгляд непроницаем. — Пытаться сдержать твой дар подобными штуками – это как заткнуть брешь в дамбе пробкой из-под шампанского. Рано или поздно сила вытолкнет эту затычку, и поверь, накроет такой волной, что мало не покажется. — Ну это же не завтра случится, — дергает плечом, спешно поднимаясь с кресла. Мама, перед тем как помочь, прочитала на эту тему ей целую лекцию. — Буду решать проблемы по мере их поступления. — Ты сидишь на пороховой бочке, — встает следом за ней мужчина. — Любое событие может спровоцировать бесконтрольное проявление силы. Придется учиться ее контролировать заново. — Рада была вас видеть, Винстент, — сворачивает эту беседу Аддамс. — Держи меня в курсе своих дел, — недовольно поджимает губы. — И береги себя! Винсент смотрит в окно, как отъезжает ее машина и думает о том, что его собственная сила подвела его только два раза за жизнь – в первом случае он не увидел смерть жены, во втором – расставание Ксавье и Уэнсдей. При первой встрече они не понравились друг другу, мужчина посчитал ее заносчивой выскочкой с раздутым самомнением и ослиным упрямством, но со временем старший Торп разглядел в ней очень цельную личность, сильную и глубокую. Винсент сперва дал сыну два месяца на отношения с этой девчонкой, но ошибся. Они продержались десять лет, а в его видении мужчина и вовсе благословлял их у алтаря. Что пошло не так? Все же видения – это только один из вариантов будущего, решение всегда остается за человеком. Аддамс набирает Келли, свою помощницу уже в машине. — Да мисс Аддамс, — отвечает после первого же гудка девушка. — Чем могу быть полезна? — Берешь сейчас экземпляр договора с издательством, копию рукописи, фото главного героя книжки и едешь к мистеру Топру,— чуть морщится, прокатывая на языке фамилию бывшего.— Мы принимаем его предложение, или он принимает наше – мне плевать. Пусть изучает договор и уведомит тебя до завтра об окончательном решении. — Да, мисс Аддамс, я все сделаю, — Келли беспрекословно соглашается. Сама же Уэнсдей набирает Энид и просит сбросить ей номер риелтора. Сейчас март, сдать рукопись с готовыми эскизами и правками она должна до мая. Жить два месяца в отеле ей не хочется. Там будет шумно, многолюдно и куча до оскомины приветливого персонала. Она снимает квартиру на это время и никому не скажет адрес, даже жене Аякса. Вернее, ей тем более не скажет! А там – как только все будет готово – махнет снова в Париж, или Милан, или куда угодно, лишь бы подальше от Нью-Йорка, с его проблемами, суетой и воспоминаниями.***
Торп внимательно изучает контракт, перелистывая страницу за страницей, периодически поглядывая на помощницу Аддамс. Девушка выглядит собранной, серьезной, готовой к любым вопросам. — Так вы говорите мисс Аддамс в Париже? — переспрашивает Ксавье, отлично зная, что это ложь. Просто эта трусиха, иначе ее и не назвать, преисполнившись гордости, решила отправить ему свою помощницу. — Да, сэр, — кивает. — Но я готова ответить на все ваши вопросы. — Хорошо, — откладывает листы. — Тогда, вопрос первый – почему вы меня обманываете? — Простите? — она делает вид, что не понимает. — Вы не могли бы уточнить. — Уточняю, — откидывается в кресле. — Я знаю, что мисс Аддамс в городе. Вы же понимаете, что начинать вести дела со лжи – плохой тон. — Я…— девушка бледнеет. — Понимаете, я… — Дальше – этот договор я не подпишу без адвоката, здесь столько пунктов нужно доработать и переделать, что трудов тут не на один день, — отодвигает от себя папку с бумагами. — И я не веду дела через помощников. Кетти или Келли – Торп не запомнил, становится белее белого. Ему даже кажется, что она сейчас грохнется в обморок. Мучить девчонку не хочется, она просто заложница положения. Ему бы чуть помучить Аддамс. Ты смотри, какая выискалась деловая. Но ничего, у него будет для этого долгих два месяца. — Дышите глубже, милая, — награждает девушку спокойным взглядом и улыбкой. — Передайте мисс Аддамс мои слова в точности до каждой запятой - я не веду дела через посредников. Но как своей бывшей… однокласснице я сделаю исключение. Мой адвокат свяжется с адвокатом вашего издательства уже сегодня. А мисс Аддамс я жду у себя в кабинете в следующий вторник – обсудить детали заказа. Запомнила? Келии быстро кивает головой. — Да, мистер Торп! Спасибо вам! Я вам очень благодарна! — тарахтит. — И вот, — она протягивает увесистую папку с инициалами W.А. — Это копия рукописи и там фотография главного героя. — Благодарю, — кивает. — Можешь идти. И не забудь передать мои слова своей начальнице. Девушка быстро ретируется из кабинета, видно переживает, чтобы Ксавье не передумал. Он думал над тем, браться ли за это дело или нет. И все же согласился. Пускай это будет, как говорит его психотерапевт, закрытием гештальта. Торп открывает папку – все те же ровные буквы, выбитые на печатной машинке. Когда же до нее дойдут технологии мира? «Приключения скорпиона Нерона» и фотография ее безвременно почившего домашнего любимца. Да, для Аддамс эта книжка и вправду много значит. Он забирает рукопись, а фотографию прячет в верхний ящик стола. В голове некстати возникают воспоминания ее далекого сбившегося рассказа о том трагическом дне потере скорпиона. Ей было шесть, следующий день после Хеллоуина… Господи, зачем ему в голове эта информация? Но Уэнсдей была тогда так печальна и серьезна, когда рассказывала и да, свое обещание не плакать она выполнила. Черт подери, а ведь за все десять лет он ни разу не видел ее слез. Ксавье входит в дом, привычно вытирая ноги о милый, пушистый розовый коврик с надписью «Вытирайте лапки». Это Бет настояла на покупке такого. Аддамс непременно бы вырвало прямо на буквы. Так. Стоп! Больше мысли о ней в свою голову он не пустит. Но вместо привычного запаха еды в нос бьет знакомый аромат духов и Торп автоматически пятится обратно к двери. Как она тут оказалась? Это галлюцинации? Что? Откуда она узнала адрес? Зачем она пришла? — Котик, что случилось! На тебе лица нет! — Бетани обеспокоенно подходит к нему, протягивая теплые ладони. Ксавье уворачивается от касания. — У нас… Гости? — старается унять быстрый ритм сердца. — Нет… — отрицательно машет головой. Она тянет снова руку, опуская ладонь ему на лоб. — У тебя жар? — Чем от тебя пахнет? — выходит значительно грубее, чем он планировал. — А, это? — кокетничает. — Нравится? Это я у Энид брызнулась. Ее богатенькая подружка забыла свои духи. Ты в курсе, сколько они стоят?! Конечно он в курсе. Не считая последних двух лет, он покупал их десять лет подряд. Торп выдыхает. Опасности нет. Все нормально. — Смой эту гадость, тебе не идет, — и не врет. Этот парфюм предназначен только для одной девушки. — Ладно, — дергает плечом. — Есть будешь? — Нет, я поел в офисе, — врет. — Мне нужно поработать. И он правда работает. Ему нужно отвлечься от воспоминаний и мыслей. Но все оказывается намного страшнее, чем ему казалось на первый взгляд. Вирус под названием Уэнсдей Аддамс уже поразил его мозг и тело. Впервые занимаясь любовью с Бетани, он представлял другую женщину. Это мерзко, отвратительно и противно. Но наваждение, питаемое несмываемыми духами бывшей на мягкой коже нынешней, накрыло разум плотной пеленой. Он очнулся лишь, когда Бет, упираясь ему в грудь, истерично просила прекратить до синяков сжимать ее бедра и вообще-то ей было больно. Бетани было больно. А Аддамс нет. Точка. Занавес. Он так и не доводит дело до конца, просто уходит к себе в мастерскую, бросив трусливое «прости». Завтра же он позвонит своему психотерапевту, а сегодня можно выпить и, что таить, скоротать остаток ночи у проклятого портрета той, которой однозначно плевать и на него, и на его страдания.