С лучами утренней зари

      На этот раз в пещере было как-то светлее. Можно даже было сказать, уютнее.       — Конечно, почему бы и нет… отличное место для пикника, красивый вид.       Голубоватое мерцание глифов с потолка и стен вытеснялось десятками маленьких шариков теплого солнечного света. Пещера как-то сразу стала заметно больше. Почти идеально, неестественно, круглая, она поднималась каменным куполом высоко над головой, туда, где отдельные глифы зачаровывающего на защиту сложнейшего плетения было не разглядеть, где они сливались в зигзаги, окружности, созвездия… Даже там, под самым потолком, летали сейчас шарики света. И пещера будто ожила.       Филипп почему-то вспомнил, как маленькая девочка, смотрящая на него с восторженным восхищением, зажгла для него впервые такой свет.       Не в этой ли пещере оно было…       — Вид… О, да… Вечно можно смотреть на то, как горит огонь, как течёт вода и как страдает поверженный враг.       У нынешней Луз в глазах восторга поубавилось.       — Ты всегда чувствуешь романтику момента, — воркующим тоном ответила она на слова девушки, сидевшей рядом с ней.       Они как-то привычно уже разместились у одной из стен на постеленном на каменном полу плаще. Нельзя было сказать, что они заметно выделяют друг друга из остальной компании, обделяя вниманием других ребят, но было что-то особенное в их близкой позе, в простом касании плеча к плечу.       Они выглядят как очень хорошие друзья, подумал Филипп.       — Предлагаю воплотить идею Амити насчёт пикника, — чуть повысила Луз голос. И без промедления потянулась к валявшейся рядом на полу сумке.       Так Филипп узнал, что её подругу зовут Амити.       (И где-то в глубине не таких уж давних воспоминаний шевельнулись образы ведьм с зелёными волосами и облачённой в механическую броню фиолетовой мерзопакости).       Из сумки Луз стали появляться небольшие разноцветные контейнеры. До того зачем-то разбрёдшиеся по пещере ведьмы потянулись к источнику аппетитных запахов. Даже у Филиппа нос невольно заинтересованно шевельнулся. Амити с Луз первыми взяли себе по порции неизвестно чего, передавая сумку подошедшему к ним тёмному пареньку. Тот тоже достал контейнер, открыл его, и так вкусно вздохнул и облизнулся, что у Филиппа могла бы потечь слюна. Если бы его странное тело выделяло слюну или пот. Хоть что-то кроме похожей на ил жижи.       Недолгое время сумка стояла в стороне, без внимания, пока из самого дальнего угла пещеры не вернулись последние члены небольшой команды.       — Ты мог бы отобрать уже свои плащи, — шепнула девушка в очках присевшему возле неё на корточки блондинистому парню.       Тот, нахохлившись и слегка хмурясь, скосил глаза на Филиппа, уютно устроившегося на своём ложементе. Один плащ он сложил под собой в несколько раз — сидеть на импровизированной подушке стало чуть удобнее. Во второй привычно замотался, хоть уже не чувствовал холода. На деле ему было удивительно хорошо. Он, конечно, знал, как недолговечно это сытое счастье. Как скоро превратится оно в новый приступ голода, бьющий тело дрожью и, быть может, непроизвольной трансформацией, в стекающую с костей грязь. Но сейчас ему было впервые за долгое время сыто и легко. Он сидел, укутавшись в пахнущий почему-то слишком знакомо для него плащ, и ощущал подобие покоя.       — Хотя бы один?.. — предложила девушка.       Не поднимая головы, Филипп вцепился в края плаща крепче, готовый отстаивать своё.       Парень махнул на него рукой.       — У меня этих плащей завались.       — Но это был твой любимый…       — Не важно. Найду новый.       — Император грабит народ, — пошутил тёмный парнишка, на плаще которого устроилась девочка в очках. — Отнимает последнюю рубашку.       — Луз, похоже, сендвичи кончились, — растерянно роясь в сумке, сказал блондинистый парень.       — Я уверенна, что мама сделала на всех, — нахмурилась Луз. Она подползла к нему, присела рядом тоже на корточки, перетряхнула всё содержимое сумки. Потом на лице её отразилась догадка, она подняла глаза. И увидела Филиппа, который всё также сидел на своём ложементе, словно бы и не сходил с него, разглядывая её задумчиво в ответ. И жуя бутерброд.       — И последнюю краюху хлеба, — удручённо констатировал считающий себя, очевидно, очень остроумным, тёмный парень.       — О чёрт, Белос! Нет! Тебя снова стошнит, кретин!       Луз подорвалась с пола, подбежала к Филиппу и выдернула из его не очень цепких пальцев надкусанный сендвич. Потом отобрала контейнер с красной крышкой. Со вздохом уставилась на него.       — Не смей выбрасывать, — предупредил Филипп.       — Что? — приподняла она бровь. — Это потому что твоя слюна токсична, и земля будет отравлена ею на десятки лет вперёд?       — Нет. У меня нет слюны, — ответил Филипп. — Не выкидывай еду зря.       Луз приподняла вторую бровь.       — В неё вложили силы и время, — пояснил Филипп. — Это будет неуважением.       Луз удивлённо усмехнулась.       — Ну ладно. Допустим, — сказала она. — Неожиданно слышать подобное от тебя…       Филипп наблюдал за тем, как она складывает сендвич в контейнер и прячет его в сумку.       — Я прослежу, чтобы кто-то доел это, — клятвенно пообещала она.       Филипп ей не то чтобы поверил.       За спиной у Луз девочка в очках предложила половину своего сендвича обокраденному в очередной раз, странно пялящемуся на Филиппа парню. Тот перевёл слегка обалделый взгляд на неё и на автомате сендвич принял. За то, как приватизирует он то одежду, то еду несчастного парня, Филипп угрызений совести почему-то не ощущал. Может, это было внешнее сходство с Калебом… Ему как-то привычно было надевать куртку или рубашку брата, доедать его обед (часто бывало, что Калеб сам отдавал ему свои вещи, которые Филипп с радостью донашивал, докладывал ему, если он оставался голодным, еду из своей тарелки).       Маленькой вспышкой всплыло странное воспоминание, как он прижимает к себе куртку брата и плачет в неё. То ли оно было из реальности, то ли всё-таки из сна…       Луз вдруг остановилась взглядом на его руках, расслабленно упавших на сложенные крестом ноги, после того как она отобрала у него еду. Обеих его вполне целых руках.       — А где же ваши ручки, — пробормотала она себе под нос, возвращаясь к лежащей возле расстеленных плащей сумке и доставая что-то из неё.       Филипп почувствовал желание подняться ей навстречу. Как-то почти торжественно она к нему приближалась. И когда она молча выставила вперёд ладонь, а он также молча подал ей свою совсем новую левую руку, в точности до шрамика, до каждого изгиба окружностей глифов, повторяющую ту, что отвалилась недавно, он смотрел на неё с высоты своего роста, твёрдо стоя на ногах.       Браслет, что ещё недавно отвалился от него вместе с рукой. Исписанный весь глифами, из непонятного металла, на поверхности которого бликами бегали голубые отсветы. На внутренней стороне браслета обнаружились шипы. Шипы, достаточно длинные и тонкие, с маленькими крючками и зазубринками на конце, чтобы впиться в кости намертво.       Так вот почему не выходит выскользнуть из них во время трансформации.       — Что, неужели не больно?       — Если сравнивать с проклятием? — Филипп наблюдал, как защелкивает она на его руке браслет. — Как невесомый поцелуй.       Луз вздохнула, как показалось Филиппу, с лёгкой завистью к его болевому порогу.       — Ты просто никогда не гнила заживо, девочка, — похлопал он её по плечу. — Но всё ещё впереди.       Луз глянула на него исподлобья, на что Филипп тонко улыбнулся.       Он помотал обновку перед глазами. Рука его восстановилась совсем целиком. Так бывало всегда в последнее, наверное, столетие или чуть меньше, любое повреждение заживало без следа, но все шрамы, нанесённые прежде, чем его тело научилось с такой небрежной лёгкостью отращивать конечности, узор глифов, сломанный нос, восстанавливались также кропотливо, как старый, до сих пор ноющий иногда, детский перелом. И сохранилась магическая метка, герб императорского ковена. Словно бы и не заметила, что у него ненадолго пропала рука. Метка остаётся, всё же, не только на физическом теле. Но сейчас её, как и половину глифов на руках, закрывали кандалы. Если не вспоминать об их предназначении, парные браслеты на его худых запястьях смотрелись, вообще-то, довольно красиво. Незнакомый, но, судя по виду, драгоценный металл, тонкая работа ювелира или резчика, сделавшая из узора глифов произведение искусства. В своей настоящей жизни Филипп не мог позволить себе ничего подобного. И не сможет, наверное, никогда. Да, его магические кандалы были по-своему красивыми.       Впрочем, они напоминали о золотых перчатках, скрывающих руки почти до локтя, тесно обнявших, вместе со всем императорским одеянием не оставлявших ни сантиметра кожи видимым чужому глазу. Защищающих то ли его, то ли существ вокруг. Дополнявших изысканный наряд и довершавших тщательно выстроенную всем его образом «маску». Прятавших ото всех Кипящих Островов остатки его человечности.       Филипп сжал пальцами переносицу, морщась и жмурясь, с силой массируя сухие веки. Голова его в этот день уже гудела от непрошенных воспоминаний.       Ему почти начинало казаться, что он по-настоящему чувствует себя этим самым «императором Белосом».       Тем самым императором, руки которого нужно заковать в браслеты, удерживающие его магию. Которого можно довести до полумёртвого состояния, прежде чем решиться накормить его. Императором, чьё пребывание в мире живых отвратительно этим самым живым, но неизменно, как суть вещей. Тем, ради кого стоит, тем не менее, пожертвовать разумным существом. Потому что его жизнь вдруг стала по цене как целый мир.       И поэтому к нему пришли просить о помощи. О его знаниях. Просить помочь спасти мир ведьм. И он поистине наслаждается тем, как долго ему удаётся тянуть время до хотя бы сколько-то конкретного ответа с его стороны на этот крик о помощи, и тем, как невыносимо фрустрирующей он делает, судя по виду Луз, каждую секунду их пребывания в обществе друг друга.       Он ощущал буравящий его щёку сбоку взгляд.       — Ты будешь нам помогать?       — Кто так начинает переговоры? — Филипп закатил глаза. — Ни здравствуй, ни как дела, Филипп?       — Это продолжение уже начатых, — возразила Луз. — И дела у тебя, как я вижу, неплохо.       — Руки-ноги целы, — согласился Филипп, наклонив голову.       Наверное, до следующей недели на том месте, где когда-то очень давно (не в этой жизни) сломана была его рука, не появится зелёных полос. Раньше ему требовались палисманы часто. Раньше, когда он использовал магию во всю, проклятие расползалось по телу, как проказа, в считанные дни, заставляя его содрогаться от приступов и оставлять на ближайших стенах вмятины и комья грязи. В браслетах колдовать он не может. И тратить силы на трансформацию смысла нет. Возможно, он будет чувствовать себя сносно относительно долго.       Для него, проснувшегося здесь несколько дней назад, куда меньше проведшего бодрствуя, относительно долгим покажется даже срок в неделю длиной.       — Ты, по крайней мере, не разваливаешься, так что… скажи спасибо, — проворчала Луз, уперев руки в бока.       Филипп скосил на неё глаза.       — Итак, — она приложила два сложенных указательных пальца к носу, — у меня сложилось впечатление, что ты хорошо понимаешь язык силовых переговоров. Но давай попробуем начать словами. Ты осознаешь, на чьей стороне сейчас, так сказать, сила?       Филипп обвёл вначале её, потом до сих пор сидящих, с любопытством наблюдающих за ними ведьм, взглядом.       Она что, серьёзно? Дети эти, может, и сильны для своего возраста.       Но…       Но, и это пришло ему в голову ещё в тот момент, когда он открыл глаза сегодня с одной рукой свободной от браслета, сжал её судорожно в кулак, чувствуя кожей каждый глиф, не так много магии нужно, умеючи, чтобы избавиться от странно расслабившихся в его присутствии посторонних. Как просто было бы, будучи полным сил теперь (ему стало почти смешно от того, какое плачевное состояние ощущалось для него сейчас «полным сил»), убить своих невежливых гостей. Они даже василиска догадались притащить всего один раз. Что-то они расслабились. Как-то даже обидно. Унизительно, когда тебя так недооценивают.        Ох, рано он подумал «для трансформации нет смысла».       — Мне только что пришёл в голову вопрос, — Филипп сложил указательные пальцы, подняв руки к лицу, в жесте, копирующем движение Луз, и направил их в её сторону. — Почему вы здесь?       Луз приподняла бровь.       — Я ведь рассказывала о…       — Нет, я спрашиваю, почему вы здесь? Вы практически дети. Как так вышло, что в логово монстра направили вас? Это крайне неоднозначное стратегическое решение.       Луз опустила глаза куда-то в сторону.       — Взрослые ведьмы вообще не имеют отношения к этой инициативе, — констатировал Филипп без удивления.       Это всего лишь умный самостоятельный план юной самоуверенной девушки.       Луз буравила взглядом стену.       — Я понимаю, почему мисс Носеда здесь, — задумчиво рассуждал Филипп, глядя в потолок и ни к кому конкретно не обращаясь, — но чем, мне интересно, думали остальные?       Ведьмы переглянулись.       — Следовало отпустить её одну? — риторически поинтересовалась девочка в очках.       — Чтобы она натворила Титан знает что? — подхватила Амити.       — И в процессе переговоров уничтожила самую охраняемую на Кипящих Островах тюрьму, возможно, вместе с её заключенным? — уточнил не Калеб.       — Эй.       — Весомый аргумент, — согласился Филипп.       — Эй!       — Но когда вы все вместе, — Филипп смотрел на спокойно сидящих ведьм, — вы даже меня совсем не боитесь, так?       Ведьмы опять переглянулись. Только не Калеб чуть-чуть напрягся, кладя ладонь на древко палисмана, лежащего рядом с ним на полу. Филипп приподнял уголки губ.       Снова рука его оказалась на плече всё так же близко стоящей рядом с ним Луз. Она даже не дёрнулась. Как и до этого, когда он похлопал её рукой, на которую она только что надела браслет. Кажется, браслеты казались им панацей. Было похоже, они забыли, что случилось в этой пещере вместо первой попытки переговоров. Нет, ну правда, расслабились. Как так можно? Он же этим обязан воспользоваться.       Он непринуждённо улыбался хмурой девушке, кладя пальцы на её шею. И с удовольствием наблюдая, как расширяются её глаза.       — Если ты потянешься за глифами, — он проникновенно заглядывал в них, такие большие сейчас от внезапного, очень старательно, но безуспешно, скрываемого в глубине широких тёмных зрачков испуга, — я увижу.       Один палец его уже почернел и был острым на конце. Филипп надавил, едва-едва, позволяя только выступить, налиться на кончике когтя маленькой красной бусине. В глазах Луз подрагивали голубые и жёлтые блики.       — И если вы потянетесь за посохами, — уронил Филипп небрежно.       Ведьмы замерли в раскоряченных позах. Амити даже отдёрнула руку от своего палисмана. Палисман Луз тоже лежал возле неё.       — И не вставайте, прошу вас, — мягко добавил Филипп.       Палец его нежно провёл вниз по тонкой коже. На ней осталась красная полоса. Луз судорожно вздохнула. Похоже было, что она боится моргнуть. Так и глядит в спокойные немигающие глаза Филиппа.       — Тебе не кажется, — выдохнул Филипп, наклоняясь к ней ближе, — что о позиции силы в твоём положении говорить… самонадеянно?       Луз мелко дрожала. И Филипп чувствовал себя, будто повторяет какой-то старый, давно написанный, сценарий. Было у него какое-то лёгкое дежавю. Может, это… это воспоминание, где он удерживает её на весу, сжав в огромном монструозном кулаке. Тогда она его не боялась. Дети умеют не бояться за свою жизнь. Но взрослая Луз знает, на что он способен. Помнит, должно быть, как сковывает тело сухая каменная корка.       И это тоже было в этой пещере. Почему он так часто вспоминает об этом? Это ведь всё, то что он помнит о двери с птичьим глазом, о Луз в его руках, случилось в один день, так? Что в этом дне такого важного…       — Филипп, — выдавила она, назвав своим подрагивающим голосом его по имени, и глаза у самого Филиппа расширились, а рука на горле Луз невольно сжалась, заставив её всхлипнуть от ужаса. Но она сглотнула, и повторила, уже твёрже, хоть всё ещё очень тихо, почти шёпотом, — Филипп. Посмотри налево.       Филипп чуть наклонил голову. Это могло быть уловкой, но…       Он скосил глаза. И увидел, что народу в пещере прибавилось. Ровно на одно совсем лишнее здесь существо.       — Не заметил, — выдохнул он, дёргая носом и шаря взглядом по фигуре молодого василиска. — Ни звука не слышал…       Василиск была настоящая. Живая. Магией можно спрятать от глаза, замаскировать звук, но запах не подделаешь. И подползающая к компании ребят на своём хвосте, запыхавшаяся то ли от того, как спешила преодолеть расстояние между ними, то ли от страха за Луз, василиск пахла правильно, как настоящий василиск. Чешуёй и магией. Как он её не почуял? Из-за расстояния, быть может… Пещера большая, и сами стены в Черепе Титана пышут магией так громко, что на общем фоне легко не заметить маленькое магическое существо. Но какая обидная ошибка.       — Мастерство иллюзии, — поболтал в воздухе ладонями тёмный паренёк, с нервной, кривой усмешкой. — Отпусти Луз.       Они все сидели перед ним, не успев вскочить до того, как он повелел оставаться на месте. Разве что не Калеб принял странную позу на корточках, упершись пальцами рук в пол, будто готовясь к забегу или прыжку. И буравил Филиппа взглядом, в котором было столько ненависти… Они все смотрели на него так. Смотрели снизу вверх. И взглядами ведьм можно было сжигать заживо. Может, некоторые ведьмы и правда так умеют, магия всё-таки. Василиск тоже замерла на почтительном расстоянии. Но даже так, она способна была вытянуть из Филиппа всю силу досуха. Оставить его вновь беспомощно валяться на полу, распадаться по частям.       И, самое плохое, как он теперь знает, оставаясь совсем без сил он так и не сможет проснуться дома. Останется здесь, пока кому-то не хватит милости дать ему немного энергии палистрома.       — Хм, — Филипп перевёл взгляд обратно на Луз. — Это аргумент в вашу пользу, но ситуация снова патовая.       Луз облизнула губы.       — Если, — Филипп чуть склонил к ней своё лицо, заставляя её зрачки подрагивать, — она начнёт меня пить… ты ведь знаешь, как быстро растут мои когти?       Коготь его, на большом пальце, демонстративно упёрся кончиком в её горло. Под пальцами Филиппа так отчаянно бился чужой пульс…       — Если, — Луз опять вздохнула и прикрыла глаза, пытаясь подавить дрожь в голосе, пытаясь перестать задыхаться, — если она выпьет твои силы, это будет означать, что тот палисман погиб зря. Но если ты убьёшь меня прежде, чем это случится, ты этим ничего не добьёшься. Ведь не это твоя цель?       — Откуда тебе знать? — приподнял Филипп бровь.       — Тогда ведь… ты бы уже убил. Разве нет?       Филипп цыкнул языком.       — Туше.       И так же спокойно, как делал всё до этого, опустил руку с шеи Луз.       Та отпрянула от него, как от огня, падая в объятья мгновенно подскочившей к ней Амити и судорожно кашляя. Девочка в очках и не Калеб вскочили, с посохами в руках, заслоняя их с Луз собой. Парень так дрожал от гнева, что Филипп, наблюдающий за ними со скукой, подумал на мгновение, тот сорвётся и ударит его первым.       — Не атакуйте! — дрожь в голосе Луз удалось подавить быстро. — Нам надо уладить это всё мирно. Ведь так, Филипп?       Филипп ей на это ухмыльнулся. И выражение лица Луз стало таким приятно раздражённым.       — Я знаю, это глупый вопрос, но, — она сглотнула, потирая горло, — ты что, вообще не можешь строить сотрудничество честно?       — Мне показалось, он бы сделал так.       — Кто?       «Белос» хотел сказать Филипп. Белос бы сделал что-то такое. Рано или поздно. Он не уважает нарушений договоров, но ведьм он уважает ещё меньше. Он забыл, каково это, быть честным с людьми. Зато прекрасно помнит, как нарушила предыдущий договор Луз. Ещё бы сам Филипп это помнил…       Ему пришлось промолчать. Здесь он и есть Белос. Странно было бы говорить о себе в третьем лице. Это бы окончательно разрушило игру. Он итак недоигрывает, пожалуй, как для великого вселенского зла.       И вместо ответа он сорвался с места, целясь отросшими-таки когтями парню с белыми, как у его брата, волосами, в его малиновые (совсем не такие… ужасно неправильные!) глаза.       Его отбросило мощным ударом огромной тугой лозы. Он опрокинулся на ложемент спиной, со страшным хрустом, его, кажется, слышать должны были все, с оглушающей, заложившей уши вспышкой, не то боли, не то…       Он точно ослеп и оглох на пару мгновений, или больше, или этого вообще не было, просто сон его, этот ужасно дурацкий сон, прервался, после того как спина его согнулась назад под неестественным углом. Но после, когда зрение восстановилось, и он нашёл себя на полу, из двух половин своего тела, словно бы разделившегося после удара напополам, он чувствовал только верхнюю. Он приподнялся на локтях и увидел Луз. Та глядя ему в глаза решительно наступила ногой на большой огненный глиф, завершающий кольцо заклинания вокруг ложемента. Кольцо заклинания вспыхнуло. Филипп успел подумать, что реакцию на свои действия он рассчитал верно. Какие же вы всё-таки, детишки, предсказуемые.       Мир подёрнулся дымкой и растаял.