С лучами утренней зари

      — Но я не понимаю, как? Это же просто рисунок!       — Не просто рисунок, Хантер. Это пиктограмма. Формула для призыва магии.       — Формула? — Хантер вскидывает на дядю взгляд.       Филипп медленно кивает, кивком своим словно отмеривая паузу в диалоге, чтобы Хантер осмыслил его слова и внял.       Ребёнок рядом с ним, на табуретке, ножки у которой слишком высокие для коротких ножек самого Хантера, задумчиво разглядывает рисунок на столе перед ними. Там, на листе пергамента, карандашом начерчена комбинация из нескольких глифов. Ломаные линии соединяют глифы между собой, и вся конструкция заключена в один общий круг.       — Тебе уже знаком этот символ, — говорит Филипп без вопросительной интонации.       Хантер в смущении отводит взгляд. Он не должен бы знать, по идее, как выглядит заклинание воздушного вихря. Не должен он и знать, как оно работает. И совершенно точно не должен применять вычитанные в книжках из закрытой секции императорской библиотеки, где-то очень недалеко находящиеся от дикой магии, заклинания.       — Но как он работает, ты не понимаешь, — скучно констатирует Филипп.       Хантер пожимает плечом, наклонив голову.       — А между тем, работу этого, как и других пиктограмматических заклинаний, обеспечивают твои любимые уравнения.       Мальчишка смотрит на Филиппа во все глаза.       — Не может быть, — сложно понять, чего в голосе Хантера больше, восхищения или разочарования.       — Ты бы понял это, если бы не сбежал с занятия на тему «графическое представление уравнений».       Хантер снова переводит взгляд на листок.       — Так это график?       — Оценивая численно взаимодействия потоков силы, мы можем представить их в виде рисунка, — поясняет Филипп. — По рисунку нередко сразу можно понять, каким будет результат сложения тех или иных глифов.       — Но это работает и в обратную сторону! — восклицает Хантер, едва не подпрыгивая на стуле. — Рисунок заставляет магию… магить… Почему?       — Почему ветер дует?       — Что? — Хантер хлопает глазами.       — Почему ветер дует, Хантер?       — Почему? — послушно повторяет за ним мальчик.       — Потому что деревья качаются, — Филипп прячет улыбку в уголках губ.       Хантер на него щурится, особенно пристально разглядывая отголоски улыбки. Хантер, судя по его виду, чует в ответе дяди подвох. Но не может же дядя врать ему, верно?       Но вот выражение на лице дяди вновь серьёзное. И Хантер готовится вслушиваться в его слова. Потому что он знает этот взгляд. Он хорошо знает, когда и чего ожидать от дяди. И сейчас дядя точно скажет что-то важное.       — А рисунки призывают магию, — голос Филиппа становится почти сокровенным шёпотом, — потому что глифы, это язык Титана.       Хантер забывает, как дышать.       — Используя пиктограммы, мы обращаемся к Нему, — выдыхает Филипп.       — Но почему, — тоже шепчет Хантер, вцепившийся в табуретку под собой наклоняется к Филиппу, — почему тогда они в закрытой секции?       Филипп смотрит на него чуть укоризненно и кончики острых ушей Хантера розовеют.       — Потому что маленьким детям, которым запрещено шастать по закрытой секции, о них знать не положено, — вздыхает Филипп тяжко.       — Ну дядя, — Хантер смотрит на него умоляюще. — Я уже большой! Я смог это заклинание использовать!       — А уж вот тут тебе точно нечем хвастаться, — тон Филиппа мгновенно леденеет, заставляя Хантера сжаться на стуле и опустить взгляд. — Применять новые заклинания не понимая, как они работают, последнее, чем стоит гордиться.       — Но дядя…       — Даже чтобы позлить Кикимору, — отрезает Филипп.       Какое-то время они молчат. Но Хантера так просто заткнуть никогда не удавалось. Уже через минуту он снова поглядывает снизу вверх с любопытством.       Филипп скашивает на него демонстративно строгий взгляд.       — Ну?       — Ты ведь сам их применяешь…       — Я, в отличие от тебя, уравнения решать умею.       — Но…       — И это помогает мне чётко рассчитывать, какой эффект я желаю получить от той или иной комбинации. Без расчёта же эффект будет непредсказуемым. Если ты не будешь учить математику, — Филипп наставительно поднимает руку, — какая тебе магия?       Закованный чешуйками золотой брони палец легонько поддевает длинный нос мальчика. Хантер фыркает.       — Но дядя, я не понимаю. Какой тогда вообще смысл в такой магии на практике? Я имею в виду, например, в бою. Не рассчитывать же все эти комбинации на ходу? И не таскать же с собой вся время блокнот и карандаш…       — Нужда заставит, потаскаешь, — строго отвечает Филипп на это. Добавляет, чуть наигранно ворчливо, — ну какая же нынче ленивая молодёжь.       — Да ладно блокнот, — Хантер мотает головой. — Но сколько же таких формул нужно запомнить?       — Ленивая и бестолковая, — Филипп закатывает глаза, заставляя Хантера фыркнуть снова.       — Но если уж, — словно сжалившись, продолжает Филипп, — тебе не хватает усердия не только на решение уравнений, но и на заучивание готовых заклинаний, — Хантер после этих его слов сидит, чуть насупившись и сжав ладошки на коленях в кулаки, — существуют способы заключить магию в предмет.       Хантер быстро забывает о том, чтобы дуться на упрёки. Заблестевшими глазами вцепляется в отставленный к углу стола…       — Именно так работает мой посох, — приподнимает уголок губ Филипп, глядя на него.       Он даже берёт посох в руки. Чуть слышно звякает чешуйками на перчатках. Проводит с нежностью пальцами по гладкому белому древку.       — Переплетения потоков силы, взывающие напрямую к Титану на его языке. Вот что такое магия глифов. Это сложно. Сложнее, чем родиться одарённым. Но скажи мне, Хантер, — говорит Филипп вкрадчиво, — знаешь ли ты хоть одну ведьму, способную одолеть твоего Императора?       Хантер глядит на него с таким нескрываемым восторгом. Отчаянно мотает головой. Хантер принимает посох из его рук с трепетом, как величайшее сокровище. Сжимает чуть подрагивающие пальцы на прохладном древке.       — Магия глифов это сила, с которой силе природных ведьм не сравниться. Филипп одной рукой продолжает гладить посох, удерживаемый осторожно чужими маленькими ладошками.       — И однажды, — заговорщически шепчет Филипп, наклонившись к малышу, — однажды, Хантер…       Хантер смотрит на него большими глазами.       «Я получу такой же?» читается на его лице.       Филипп улыбается ласково, как может.       Возвращает ему посох Хантер с неохотой.       — Вот где сила, Хантер. Она в твоих руках, — оказавшийся снова в его руках посох Филипп оглядывает любовно, почти влюблённо. Как величайшую картину, которую художник наполнил частичкой своей души.       — Но я думал, магия идёт из сердца.       — Моё сердце холодное и пустое, — Филипп трагично сводит брови над переносицей.       Хантер хихикает в ладошку.       По глазам его ясно, как божий день: ни на секунду он не сомневается, что слова его дяди не более, чем шутка.       — Лузура, — взмахнул Филипп рукой, не оборачиваясь. — Подойди.       К нему со спины приблизились лёгкие шаги, остановились, не дойдя до него расстояния вытянутой руки. Филипп снова поманил к себе пальцем, не поднимая головы. Неуверенно к нему всё-таки подошли ещё на пару шагов. И он указал на лежащий перед ним график.       — Данные, которые вы мне предоставили, позволяют прикинуть зависимость расстояния между мирами от времени. К вашему счастью она выглядит пока что как линейная. И всё же, наклон линии относительно оси времени я бы назвал неправдоподобно… хм… быстрым. Ты ведь знаешь, что наклон линии к оси можно приравнять к скорости? Чему-то же полезному в магической школе учить должны.       — Тангенс угла наклона, вы имеете в виду? Я не думаю, что эта скорость постоянна. То есть, у нас есть только измерения за относительно короткий период времени, причём совсем недавний. И измерения эти проводились непосредственно в момент, когда движение миров очевидно влияло на реальность. Иначе бы мы это всё не заметили. Были землетрясения, наводнения и всякое такое. Потому и занимались учёные всевозможными наблюдениями. Хотя мерить напряжение магической энергии в междумирье пришло в голову только одной ведьме… Его данные вообще не обязаны быть точными, но не то чтобы есть из чего выбирать. Гипотезу, что происходящее — результат сближения миров, в принципе не всё научное сообщество поддерживает.       — Идиоты. На Кипящих Островах цветёт буйным цветом псевдонаука. Я мог бы пересчитать настоящих исследователей по пальцам одной руки, и первыми двумя были бы Филипп Виттебейн и Император Белос, — ответил Филипп на автомате. Потом отвлёкся от своих записей и поднял голову. И только теперь понял, что говорит он не с Луз.       — Ну не всем же быть такими просвещёнными, — приподнял брови парень с тёмной кожей.       Филипп поджал губы, глядя на него прищурившись.       — Так что там на счёт расчётов скорости? — с интересом уточнил парень, жадно заглядывая Филиппу через плечо.       — Где Луз? — спросил Филипп коротко.       — Она пошла домой, спать, — нахмурился парень. — Сейчас моя смена. Эй, я бы мог помочь со всякой математикой и…       Филипп отвернулся.       За спиной его раздался вздох.       — Ну разумеется. Если захотите перекусить, у меня есть целая вязанка хвороста.       Игнорируя чужие слова, Филипп снова наклонился над записями. Сзади опять вздохнули. Удаляться стали лёгкие шаги. Они на самом деле звучали иначе, чем шаги Луз. Да и пахли дети по-разному. Запах магии иллюзий имеет лёгкий голубоватый оттенок и напоминает чем-то сладкую газированную воду или розовый карамельный сироп. И для любой ведьмы аромат магии уникален, и является неотъемлемой частью её присутствия. А у Луз запах нарисованных ею глифов, будто флёр духов, лишь обрамляет её собственный. Человеческий. Отличить легко. Филипп просто был, похоже, слишком погружён в себя, потому и не заметил. Что уж там, он даже не заметил, как Луз ушла, и её сменил на посту… этот… ведьма.       На посту, да? Ну а как это назвать ещё. Ведьма сказал что-то про свою смену. Они его теперь по очереди караулить будут, похоже. Что ж, чем меньше компания, тем лучше. Хотя в большой пещере даже всемером тесно не становилось.       Филипп уставился перед собой, на застеленный бумагой пол, чуть более осмысленным взглядом. Медленно вдохнул. Выдохнул через нос. Сколько он так просидел? Голова была приятно лёгкой. Он потёр лицо рукой и взглянул на собственные пальцы. Те слегка подрагивали. Правда, уже не от голода и истощения, как всю последнюю неделю. Скорее, он был взбудоражен. Филипп с невольной улыбкой, радостной и для самого себя неожиданно искренней, оглядел свои заметки, расписанные поверх чужих наблюдений. Он сам не знал, насколько скучал по этому.       После того, как они с Луз, к всеобщему облегчению, договорились хоть на чём-то, и та отдала ему бережно собранные стопочкой и уложенные в кожаную папку документы, Филипп как-то выпал из реальности на пару минут или быть может часов. И пришёл в себя только когда понял, что папка для бумаги пуста, а все листы с распечатанными на них статьями (некоторые из обычных газет, другие вполне научные) лежат на полу на своих законных местах, там и тут исписанные карандашными пометками. И рядом прибавилось других, где записи сделаны каллиграфически строгим почерком, нарисованы от руки координатные плоскости и простые двумерные графики. От его руки.       Здесь в порядке важности лежали все имеющиеся в наличии наблюдения. Представленные в большинстве словесными описаниями явлений, которые сопровождали недавние искажения пространства мира Кипящих Островов. И ближе всего к нему лежала единственная обнаружившаяся в папке табличка, забитая цифрами. Филипп жутко не любил домыслы, коих в так называемой науке Кипящих Островов было куда больше, чем точности. К применению на практике, как он это выяснил уже очень давно, лучше всего подходили достоверные, желательно полученные в виде чисел, данные. И именно с такой вот лаконичной, не обременённой лишними пояснениями таблицы, под названием «Результаты измерения напряжения магической энергии в межмировом пространстве», он и начал анализ ситуации. Когда он просматривал быстро и раскладывал на полу перед собой в одну большую картину кучу разрозненных и разношёрстных данных, таблица эта быстро оказалась самым интересным. И он даже не глядя особенно, что именно делает, нарисовал тот самый график, чтобы упростить представление данных. Как-то интуитивно, по привычке. Какая к чертям привычка… ну да, привычка… он ведь всегда занимался чем-то подобным тут, сколько помнит себя… хоть помнит он всё ещё до обидного мало. Помнит только то, что ему это всё жутко нравилось.       Да… Он всё-таки скучал…       Удивительно, но в этот день в голове всё было несколько более упорядочено. Как листочки на полу, разложенные по степени важности. Филипп снова втянул воздух, слегка приоткрыв губы, и прикрыл глаза. Провёл пальцами по графику на листе перед собой. За этим ощущением потянулись, словно цепочкой, ощущения-воспоминания. Как бывало, когда сон давал ему погрузиться в прошлое того, кем он был здесь. И Филипп слегка откинул голову, позволяя поволоке дежавю окутать его.       С самого первого дня на Островах мир этот стал для него… вот этим. Объект исследования. Неведомое, непонятное, нуждающееся в немедленном изучении нечто. Страх и отвращение словно бы принадлежали кому-то другому в такие моменты, кому-то, кто уходил на второй план, когда Филипп Виттебейн (ох, так он и здесь был Филиппом? и правда, был…) брался за перо, чтобы зарисовать новый глиф, записать слова вербального заклинания, запечатлеть догадку о природе явления в небе. В нём сочетались две казалось бы несочетаемые стороны. Одна готова была сжечь мир со всеми его обитателями дотла. Другая была трепетно влюблена в процесс познания. И вместе они с отстранённым любопытством учились превращаться в самое опасное существо на Островах.       Конечно, он тот ещё лицемер… «Я ненавижу магию» говорил он, с детским восторгом исследуя всевозможные комбинации глифов. «Я ненавижу магию» шептал он, превращая своё тело в живой артефакт. «Я ненавижу магию» кричал он, убивая ведьм их же оружием. Становясь сильнее любой ведьмы. Самой могущественной ведьмой.       И всё меньше оставляя в себе человеческого.       Почему?.. Почему он так сильно всё это ненавидит?       «Я ненавижу магию. Я ненавижу ведьм. Я ненавижу весь этот мир. Они забрали тебя»       Резкий укол. Вспышка боли, пробежавшая от центра лба по нервам к груди, выбивая воздух. Это было так внезапно. Внезапно и страшно. Словно, копаясь в шкатулке на ощупь, наткнуться пальцами на иголку. Филипп испуганно вздрогнул и быстро закрыл лицо руками. Словно мог спрятаться от странной, будто из далекого далёка донёсшейся до него вдруг мысли. Такой внезапно жуткой.       Они забрали тебя       Филипп ссутулился и сжался.       Что это было сейчас?       — Эй, всё хорошо?       Всё тело свело от испуга. Словно пронзило молнией. Он быстро вдохнул. Что это, чёрт возьми? Что с ним… Почему таким знакомым показалось ощущение тоски, от которого хотелось выть в голос и биться в истерике? Горло сжалось, а глаза защипало. Потерял… Потерял навсегда… И больше никогда, никогда ничего нельзя будет исправить… Весь мир рушится, уходит из-под ног, и никто кроме него, Филиппа, почему-то, этого не видит. Почему его память так услужливо переплетает с этим ощущением каждое мгновение жизни на Кипящих Островах? Вся его жизнь здесь. Зачем он жил всё это время? Каждый день, каждый шаг… Забрали… они забрали… Зачем, зачем, зачем…       — Белос?..       — Я Филипп! — рявкнул он, не отнимая рук от лица.       Это был, кажется, первый раз, когда он повысил голос на кого-то из детей, за всё время их общения.       — Ладно, ладно. Эй, Филипп, главное не забывайте дышать.       Филиппу захотелось рассмеяться. Что за идиотский совет. Разве когда так болит в груди, можно дышать? Филипп несколько раз с усилием выдохнул, сделал тихонько глоток воздуха, хотя горло всё ещё сжималось, хватка переполнивших его эмоций вцепилась в него крепко, но он упрямо сглотнул снова. Потом опять выдохнул, вопреки, вместо того чтобы пытаться горящие лёгкие наполнить воздухом. Боль стала постепенно отпускать. Наверное, через минуту или две, ему удалось сделать вдох. Он обнял себя за плечи, зажмурившись. Внезапный страх схлынул также быстро, как накатил. Нет, не то чтобы, он действительно испугался. Он совсем не испугался, вообще-то. Всё хорошо. Всё хорошо. Всё хорошо… Он даже не понял, что только что произошло. И почему вдруг стало болеть где-то в груди удушающим чувством, таким сильным, что будь он ребёнком, разрыдался бы. Ах да, он же и есть ребёнок. Почему же он не плачет? Может, привык.       Его плеча коснулась с предельной осторожностью рука, и Филипп резко вскинул свою, ударив по чужому запястью.       — Эм, извините. Я просто подумал… Вот.       Филипп повернул голову и увидел в руках у мальчика плащ. Тот самый, которым он, Филипп, всегда накрывается на ложементе.       Он хмуро смотрел в глаза мальчику какое-то время. Тот смотрел на него в ответ сверху вниз. Они переглядывались пару минут, молча. Филипп не собирался двигаться, а мальчик не собирался уходить. В какой-то момент он просто поднял руки, и отпустил плащ. Тот упал на Филиппа, накрыв его голову. Филипп раздражённо скрипнул зубами, сдёргивая его с себя. И всё-таки накидывая на плечи и заматываясь в тёплую плотную ткань. Привычная тяжесть на плечах давала ощущение уюта. Мальчик уже сидел рядом.       — Не садись так близко… ведьма.       — Я Август, — сказал мальчик, поднимаясь, и отходя на пару шагов подальше. Присел, сложив руки на коленях, и тактично не разглядывая всё ещё переводящего дыхание Филиппа. Повторил, наклонив голову в его сторону, — Август Портер.       Портер. Ну да, конечно. Филипп отвлёкся от так напугавшего его, уже размытого и неясного чувства, на эту мысль. За которую снова зацепилось ощущение-воспоминание. Причём куда менее абстрактное, вполне конкретное даже. Похожее на статью в словарике. И относилось оно к услышанной им фамилии. Как-то даже ожидаемо, что очередная фамилия в компании друзей Луз оказалась ему знакома.       Отец Августа — настырный журналист, к которому у Филиппа всегда было довольно смешанное отношение. Перри Портер вёл блог в Пенстаграмме, иронично и с выдумкой описывая давно привычные скучные реалии жизни на Островах с какой-то неожиданной интересной стороны. Филипп и сам во времена молодости, когда только попал на Острова, занимался чем-то вроде… с поправкой на то, что личный дневник всё же отличается от блога отсутствием отметок нравится, комментариев, реблогов. И в основном именно на такие вот аккаунты, где ведьмы, чаще всего умудрённые годами и опытом, обычно писатели или учёные, философы, ведут что-то вроде открытого личного дневника, он и был подписан. Как в эту компанию затесался журналист, он не помнил. Но в какой-то момент обнаружил себя с упоением зачитывающимся постами про немногочисленные социальные акции в Боунсборо, локальные мероприятия вроде Грума в Хексайде, новое кафе для веганов… И как перестал пролистывать, недовольно дёргая уголком губ, посты, в меру вежливо и не переходя границ, но вполне откровенно выражающие недовольство властью. Как стал вчитываться, и наслаждаться даже ими.       Это не было опасно, что журналист с парой тысяч подписчиков указывает в своём личном блоге слегка разочарованным тоном на некоторые огрехи нынешней социальной структуры. И на то, как власть на Островах сжимает хватку на горле народа всё сильнее. Но почему-то немного льстило. Как будто кто-то заметил и выделил твои усилия, то, над чем ты корпел много лет. Сказал, да, я вижу, что ты делаешь. И у тебя получается.       Филипп потёр лоб удивлённо. Он всё ещё не привык к тому, как в одно время едва узнавал детей, с которыми виделся чуть ли не каждый день (они ведь почти каждый день приходят, вроде как, да?..), а в другое сон подкидывал ему вот такую историческую справку из его жизни здесь… Просто так. Хотя когда он пытался сосредоточиться на каких-то отдельных деталях, с удивлением задавая самому себе и бездонному омуту своей памяти вопрос, о каких таких усилиях с его стороны речь, детали эти от его внутреннего взора отчаянно ускользали. Он мог, казалось бы, при желании описать чётко и по пунктам, как устроено было общество во времена его правления. Но что конкретно он делал такого, чтобы им были недовольны всякие журналисты? И почему это было бы опасно, если бы ведьм, обращавших на это внимание, стало вдруг больше. Зато помнит, как листал Пенстаграмм. Очень важные воспоминания, конечно.       А ведь он помнит. Правда помнит это всё. Словно бы сам проживал. Помнит, как сидел за столом в кабинете, нет-нет а отвлекаясь на свиток. Помнит даже, как, нацепив на нос тонкие очки-полумесяцы, впервые учился пользоваться всей той лабудой, которую предприимчивые ведьмы напихали в изначально простой и предназначенный по задумке исключительно для записей и обмена информацией прибор. И как рядом кто-то маленький и шустрый суетился и заглядывал через плечо. Некоторые детали, правда, ускользают… Кто же это был рядом с ним?.. (Невысокий комок энергии, то и дело норовящий вырвать свиток из его рук, подпрыгивающий на месте от нетерпения).       Дядя, ну дай, пожалуйста!       Филипп поморщился от прострелившей висок боли.       Но теперь можно было хоть в чём-то разобраться. Хотя бы имена, события, действия отчасти стали иметь под собой цепочку ассоциаций. Словно бы из той вязкой каши, наполнявшей его голову последние дни, мозги его собрались в кучку и заработали, ну уже вот почти как надо. Он глянул снова на свои расчёты. Это, очевидно, эффект от потребления палисмана. Да, похоже, без палисманов он бы вовсе не смог обойтись. Голова сейчас такая ясная. Но что будет через неделю? Через две?       — Палочку не надо? — осторожно уточнили у него.       Подняв глаза, он встретился взглядом с Августом.       Август Портер. Отличные успехи в учёбе в Хексайде, магия иллюзии, в потенциале высшей категории, на уровне гениев вроде глав ковенов, единственный родитель и…       Филипп помотал головой, приложив ладонь ко лбу и морщась. Чёрт побери. Он ведь даже не знает, что такое Хексайд. Это похоже было на то, как раньше он говорил что-то, не понимая значения половины слов, но по реакции своих собеседников догадываясь, что говорит скорее что-то осмысленное. Только теперь почему-то проговаривал это мысленно, для себя. И не просто взять и прекратить этот поток информации. Всё ещё разрозненной, и скорее мешающей. Как лишний шум.       — Может, зелье от боли?..       — Хватит заботиться, — спокойно сказал Филипп. Отнял руку ото лба, поднимая на Августа прохладный взгляд. — Это неуместно.       — Я думаю, вполне уместно, — пробормотал Август.       — На мне не сработает зелье. Я думаю, вам это известно.       Руки на горле, на челюсти, его зубы в чьей-то крови, где-то рядом звенят цепи, это он дёргается и вырывается, это в рот ему льётся, заставляя захлёбываться и кашлять, горькое, как та самая пресловутая правда, зелье, развязывающее язык. Кто-то отчаянно хотел узнать от него всё, что только можно. Нет, это были не дети. Кто-то до них. Всем всегда нужно что-то, что знает Филипп. И десять лет назад было нужно. И за десять лет ничего не изменилось.       Разве что ведьмы знают теперь, что даже выпив зелье правды, он их просто пошлёт.       Август почесал затылок.       — Ну а вдруг…       Ответа на это он не дождался.       — М-м, кстати, у меня для вас кое-что есть, — отвлёкся Август на то, чтобы порыться в небольшой поясной сумочке.       Филипп невольно заинтересовался. Давненько он не слышал таких слов. Что-то специально для него? Это, конечно, навряд ли будет что-то действительно нужное. Но интересно же.       — Вы слишком долго были под заклятием сна, и в голове после такого кавардак.       В протянутой руке с раскрашенными в разные цвета ногтями качалась какая-то подвеска.       — Ну, знаете, заклинания, воздействующие на сознание часто оказывают дополнительный эффект, так или иначе, сознание всё-таки сложная система, и там маленько сдвинешь, всё посыпаться может и… м-да, но кому я это рассказываю, — поймал Август уничижительный взгляд. — Вобщем, оставим за скобками, как вы впечатлены моими глубокими познаниями в сфере ментальной магии… вот.       В ладонь Филиппу лег небольшой камушек на верёвочке. Слова Августа были сказаны уверенным тоном. Слишком категоричной была формулировка. «В голове после такого кавардак». Ни «наверное», ни «я думаю», он просто знал, о чём говорит. Филипп постарался не скрипнуть сжатыми зубами. Они совершенно точно проникали в его сознание. Другое дело, что, очевидно, ничего там не нашли. Но сам факт. Возмутительно. Словно его голова это проходной двор. Тем не менее, камешек был занятный. Филипп с интересом покрутил в пальцах безделушку. От амулета так несло магией иллюзии… невероятно сладкий запах. Но надевать это Филипп, конечно, не стал бы ни при каких обстоятельствах. Непреложный обет есть непреложный обет, но если друг Луз подарит ему вещицу, которая станет мягко подталкивать его к нужным решениям, сделает чуть более доброжелательным к детям, нарушением обещания «не вредить» это не будет. Август, видимо, угадал ход его мыслей, и пояснил:       — Это просто успокоительная магия. Вместо зелья. Зелья ведь на вас не действуют, как вы верно заметили. Я иногда делаю такие штуки на продажу. Тут немного нестандартный функционал. Помимо общего успокоительного воздействия помогает справиться с приступами тревоги и… эм… паники. С некоторыми оговорками, но по задумке он ещё должен делать менее враждебными травматичные воспоминания.       — И зачем мне это? — выделив слово «мне», спросил Филипп сухо.       — Ну, — Август поднял глаза к потолку. Немного неловко потёр запястье.       Филипп смотрел на него внимательно несколько мгновений. Август слегка нервно облизнулся и вскинул брови, мол, что такое? Филипп шарил по лицу его взглядом, читая отголоски эмоций и намерений. Нет, тут дело не в том, что Август успел увидеть что-то конкретное в его голове. Тогда бы он, наверняка, спросил бы прямо о чём-то… Да и очень сомнительно, что даже если бы увидел, стал бы так беспокоиться о его самочувствии из-за каких-то деталей его прошлого. Тут дело в том… Филипп приподнял уголки губ.       — Если это попытка сказать «простите, что пытали вас»…       — Так, стоп, — Август поднял руки, покачал головой. По лицу его, слегка даже, наверное, испуганному, Филипп понял, что он угадал. — Не будем об этом, ладно? Я не горжусь этим решением, но нам нужны были результаты. А вы, ну… не были особенно сговорчивы так или иначе.       — Методы стоит выбирать сообразно своим возможностям, — дал Филипп с лёгкой руки совет, подкидывая камешек в ладони.       Он, наверное, Августа немного начал злить. Потому что ответил тот резковато по сравнению с прежним тоном:       — Возможность вылить на вас ведро с водой есть у меня хоть сейчас.       Сказал тот, кто ни разу за те жуткие три дня ни к воде, ни к Филиппу не притронулся.       — Знаете, мистер Портер, я не могу сказать, что мой опыт по части пыток велик, — от его слов Август едва заметно побледнел. — Но вы проиграли раньше, чем всё это началось. И тут дело не в воде или палистроме или чём-то ещё.       — Почему? — спросил Август хрипло.       — Потому что первое правило палача — никаких эмоций, — Филипп приподнял уголки губ во внезапно ласковой улыбке, от которой Август слегка отшатнулся.       Август тяжело прикрыл глаза. Несложно было заметить, как он пытается спрятать дрожащие пальцы в ладонях.       Потом он наконец выдохнул, не глядя на Филиппа:       — В этом смысле мы, пожалуй, проиграли, да.       И Филипп понял, что почему-то не гордится победой в этом небольшом споре.       Это всё ещё было очень странно.       Вот он смотрит на рисунки на стене, и знает, как называется каждый из четырёх базовых глифов, формирующих общий, расползающийся по всей пещере, паттерн. Он может разбить паттерн мысленно на несколько составных блоков, и сказать наверняка, что будет, если активировать их отдельно. И руки его помнят, как рисовать строго и ровно, точнее самого точного циркуля, окружности, цеплять их друг за друга, чтобы перетекал из одной в другую поток силы. Он даже знает, зачем стена изрисована глифами от пола до потолка, и вместе с потолком. Кто-то может захотеть переместиться сюда однажды, но теперь, благодаря глифам… Заклинание портала, направленное внутрь Черепа, не откроется здесь никогда.       Он мог взглянуть на Августа Портера, и вспомнить, как листал собранное на него стражами досье. Может быть, напрягшись слегка, или элементарно пораскинув мозгами, он бы понял, зачем ему нужно было это досье (что-то подсказывало ему, что связано это было с Луз).       Он мог сколько угодно разглядывать лицо Хантера, заметно нервничающего от такого внимания, и не мог вспомнить ни-че-го. Пусто. В голове было просто пусто. Словно Хантера никогда не существовало.       Но этого просто не могло быть.       — Это обычное дело, — сказал Хантер, оглядываясь на демонстративно не обращающего на них внимания, погружённого в разложенные на полу записи Филиппа. — Я скорее удивлялся, что он не потребовал мочалку и мыло в самый первый день.       — Наверное, ему было не до того, — пожал плечами Август, сидящий, вытянув ноги и облокотившись о стену, перед Хантером на своём тёплом плаще. — А сейчас обстановка стала поспокойнее. У мозга высвободился ресурс на удовлетворение второстепенных потребностей.       — Так что за комбинацию он применил, говоришь?       — Мне она показалась похожей на ту, которой Луз овощи чистит.       — Титан… Радикально…       — Ну зато вся пыль и грязь счистилась моментально. С одежды тоже.       — Ага. Вместе с верхним слоем кожи, видимо. Ему всегда было плевать на сопутствующий ущерб.       Не мог человек… не человек, ведьма… нет, даже не ведьма, запах от него был какой-то другой. Не как от остальных детей, и магия, которой от него пахло, принадлежала его красному палисману. И ещё чуть-чуть магия глифов, как у Луз. Так вот, не мог нечеловек, которого нет в воспоминаниях Филиппа, говорить так о нём. И похоже, никого, кроме самого Филиппа, в этом ничего не смущало. И это раздражало ещё больше.       — Может, стоит предложить ему ванну?       — Может, рановато? — понизив голос, уточнила Уиллоу. — В свете недавних событий такое предложение он вполне может истрактовать, как угрозу.       На несколько секунд между ребятами повисло неловкое молчание. Филипп про себя хмыкнул.       — Внезапная смена темы, — сказал Август громко, заставив Филиппа слегка вздрогнуть. — У кого-то есть, что покушать?       Уиллоу махнула рукой на свою сумку у стены. Август сидел к ней ближе, поэтому сам дотянулся и достал оттуда яблоко.       — Луз круассаны принесёт. Камилла собиралась печь сегодня.       — О нет, — расстроился Август. — Я её не дождусь. Мне уже пора бежать, итак полдня просидел тут.       — Тогда не забудь залететь к ним, — посоветовал Хантер. — Грех упускать мамину выпечку.       Вроде бы ничего такого не прозвучало. Вроде бы, обычный неосмысленный разговор. Но Филипп вдруг застыл, а затем медленно поднял голову.       — О, с удовольствием воспользуюсь советом, — поднялся Август с места, подхватывая плащ.       Филипп рассеянно скользил взглядом по пещере, наблюдая как Август, держа яблоко зубами, быстро надевает перчатки, меховые наушники и заматывается в плащ. Как направляется к противоположной от дверей стене пещеры и там, проведя по нескольким глифам рукой, исчезает в непривычно ярком дневном свете. Вернул взгляд на Хантера и Уиллоу, только теперь заметив, что называет девочку про себя по имени, ведь откуда-то оно ему известно. Даже фамилию, если поднапряжётся, вспомнит. Только понять Филипп не мог, что его так зацепило в словах Хантера про круассаны.       Так они сидели и дальше. Мерцающая пещера, пара световых шариков в прочно оккупированном детьми за все эти дни уголке у стены. Тихий неспешный разговор. Филипп уже какое-то время ничего не писал, просто смотрел на листы перед собой невидящим взглядом.       В один момент он понял, что то и дело скашивает взгляд наверх, вслушиваясь в ни о чём разговоры двух оставшихся с ним нелюдей. Что сосредоточиться на записях, своих и чужих, становится всё сложнее, и что думать под хруст яблок не очень получается.       — Хантер… только не дёргайся, — Уиллоу медленно и осторожно подняла с пола посох.       — Он прямо за моей спиной, да? — напрягся Хантер.       Уиллоу сосредоточенно кивнула.       Филипп понял, что действовать нужно быстро. И, вынырнув из-за его плеча, в мгновение ока выхватив яблоко у вздрогнувшего Хантера из рук, отшатнулся от простого, безо всякой магии, взмаха посохом.       Уиллоу, похоже, готова была вскочить и начать погоню, но Хантер опустил руку на её посох.       — Оставь. Пускай.       Филипп молча выпрямился, и пошёл на своё место, как ни в чём не бывало. С удовольствием кусая яблоко. Оно теперь казалось ему даже слаще, чем в тот день, когда он украл такое же с полотенца из-под носа Луз. Тогда он, похоже, едва ли чувствовал вкус. Как же приятно всё-таки, когда в теле достаточно жизни. Без подпитки силой палисманов он просто калека.       А Луз пришла, по ощущениям, под конец дня. Уставшая, в некоторых местах слегка поцарапанная и подранная, скидывая на ходу тяжёлый плащ и швырнув куда-то в сторону шапку.       — Всё хорошо? — уточнила Уиллоу, но будто больше для проформы. Ни она, ни Хантер удивлёнными обликом подруги не выглядели.       — Лучше не бывает, — подняла палец вверх Луз, на негнущихся ногах подшаркивая к ним. — Просто ещё один день на учёбе.       И рухнула вперёд, на Хантера, который её с готовностью поймал и приобнял за плечи, помогая устроиться на полу поудобнее и лечь ему на колени.       — Это гораздо лучше, чем писать по форме заявку на исследования, — пробормотала Луз куда-то ему в живот.       — Что угодно лучше, чем это, — качнула Уиллоу головой.       Их разговор прервало негромкое «ик». Пещера погрузилась в тишину, в которой Луз медленно повернулась, отстраняясь от Хантера, чтобы взглянуть в центр пещеры, в сторону ложемента. И увидеть Филиппа, который, прикрывая рот ладонью, снова тихонько икнул. На полу рядом с ним, на одном листочке с весьма посредственной газетной статьёй, выражая всё к ней Филиппа отношение, лежал огрызок яблока.       Тишина стала зловещей. А Хантер заметно нервным.       — Хантер, — тяжело рухнуло эхом о каменные своды, — ты кормил его? Мы ведь договорились, никакой еды.       — У меня не то чтобы был выбор, — пробормотал Хантер.       — Скажи, что ты хотя бы попытался помешать ему. Скажи это, глядя мне в глаза, — потребовала Луз, угрожающе понизив голос.       Впрочем, со своего ракурса, полулёжа на полу и опершись руками о колени Хантера, она, даже хмурая и с такой вкрадчивой интонацией, угрозы не внушала. Хотя, быть может, только Филиппу. Возможно Хантер, несколько напряжённый, знал о Луз что-то, чего Филиппу известно не было.       — Его вроде бы не стошнило, — Хантер поднял руки в капитулирующем жесте. — Так что запрет по поводу еды не актуален.       — Хантер, мы на войне, — страшным шёпотом выдохнула Луз, сверкая глазами. — Нарушение дисциплины здесь подобно, — она сделала драматическую паузу, — смерти.       — Луз, перестань нагнетать, — попросила Уиллоу. — Война за яблоки это, конечно, важно. Но мы проиграли сегодня лишь один бой.       — Ладно… ладно, — Луз поднялась, уселась облокотившись плечом о плечо Хантера и встретила взгляд Филиппа. — Настанет день, и мы тоже отберём твои яблоки.       И знать она не знала, конечно, насколько страшно прозвучала её угроза.