***
Если верить здешним часам, то Корнелия умерла ровно три часа сорок минут и пятьдесят восемь секунд назад. Без двадцати одиннадцать. Не помня своего имени, возраста, откуда она родом, Корнелия бежала за толпой таких же отчаявшихся и напуганных людей, как и она. Неизведанное чувство, родившееся внутри, подсказывало ей немедленно уносить ноги несмотря ни на что. Бежала с единственным желанием — выжить. Минутами ранее стояла, как вкопанная, не в силах и пальцами пошевелить, а сейчас бежала, что есть мочи. Поняла, что иначе не спастись. Крики и вопли смешались воедино, иногда разбавляемые бесполезными мольбами о помощи. Ещё пару минут назад она была в окружении юношей и девушек, одетых в форменные белые штаны и песочного цвета куртки, а сейчас из-за всех сил пыталась выбраться из этого пекла. Голова отдавала пульсирующей болью в затылке и у висков, в горле застряла тошнотворная масса, готовая вот-вот вырваться наружу, но все это было абсолютно неважно, когда смерть буквально дышала в спину, оставляя после себя шлейф отчаяния. Титаны. Так кричали из толпы, столпившихся в оцеплении людей, которые бросились бежать подальше от пробитых ворот. Стоило только один раз увидеть, как эти чудовища пожирают людей, заглатывая полностью или раскусывая напополам чью-то сестру или отца, как картинка плотно отпечатывалась в памяти. Всё окрашивалось в багрово-красный. В ушах только крики, плач, топот и хруст чьих-то костей. Последние особенно четко слышатся и заставляют бежать быстрее. Сердце уже готово вот-вот выпрыгнуть из груди, больно отбивая грудную клетку. Корнелия бежала, наплевав на натертые от туфель мозоли. Она размахивала руками, будто пыталась ухватиться за встречный ветер. Делала всё возможное, чтобы выжить. Люди отчаянно толкали друг друга, только бы вырваться вперед. Плевать кто бежит перед тобой — сосед, друг или брат, когда есть только одно: остаться в живых, скормив другого Каждый был сам за себя. Когда вопрос стоит ребром, между жизнью и смертью, люди забывают обо всём, что было важно до этого момента. Все грани стираются, оставляя вместо себя только инстинкты. Пару секунд назад девушка в красном переднике, в беспамятстве от накатившего страха, шмыгнула за угол, а сейчас оттуда послышались утробные возгласы и крики о помощи. Корнелия знала эту дорогу, сама не понимая откуда. Все эти дома, рынок впереди, река и мост — были до боли знакомыми. Хофманн знала тут каждый кирпичик, поэтому точно понимала куда бежит. К воротам. Ноги предательски подкашивались, умоляя остановиться хотя бы на минутку. Но каждая чертова секунда промедления равнялась погибели. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — шептала она сухими губами, пытаясь подавить отчаяние, которое рвалось наружу горячими слезами. Нет, плакать сейчас точно нельзя. Дышать и без того становилось все сложнее и сложнее. Каждый вдох обжигал легкие, как кипяток. Сейчас хочется только проснуться и больше ничего. Но это ни черта не сон! Слишком остро ощущается смердящий запах крови, стертые в кровь ступни и накатывающая тошнота. Все эти люди вокруг, кричащие и метающиеся в ужасе — все они живые! И Корнелия живая. Пока еще… По телу пробегает новая волна дрожи, когда за спиной раздаётся топот, от которого трещат стекла в оконных рамах. «Только не оборачивайся! Не оборачивайся!», — твердит про себя Хофманн, но в самую последнюю секунду под гнетом упрямого любопытства, поворачивает голову назад. А там уже ничего нет, только кровавые пальцы титана и измазанный рот, скривлённый в ужасающей улыбке. Она резко отворачивается, но впереди картина куда хуже. Хочется взвыть от неминуемой участи, когда на пути лежит огромный валун на месте чужого дома, перекрыв все пути к отступлению. Стерт, будто и не было, узенький проулок, а делать теперь что? Что?.. Оставалось только одно — перелезать и как можно скорее. Вся обстановка становилась ещё более гнетущей от непрекращающийся истошных криков позади. Предсмертные судя по всему. На этот раз Корнелия не обернулась. Принялась карабкаться по развалинам некогда двухэтажного дома, хватаясь за камни и отталкиваясь от брёвен. Узкая юбка стесняла движения, не давая поднимать ноги выше. Топот становился все ближе и ближе, заставляя её руки дрожать с каждым разом промахиваясь: из-за вспотевших ладоней не удавалось ухватиться покрепче. Оставалось совсем немного, вот только вопрос — немного до ее смерти или до спасения? — Черт! — выругалась Хофманн, отдёргивая руку от внезапной боли. Она поднесла ладонь к лицу: кажется напоролась на стекло. Стиснув зубы, сжала её посильней и двинулась вперёд. Нужно терпеть, а иначе конец. Всему конец. По спине пробежали тысяча мурашек, когда Корнелия почувствовала зловонный запах уже слишком близко. Так пахнет смерть? Кровью, потом и спёртым воздухом? Не может она вот так глупо помереть! Не имеет никакого права! Взвыв от боли, она зацепилась за торчащий камень и подтянулась вверх, оттолкнувшись от опоры, в виде разрушенных балок. Внезапно Корнелия почувствовала болезненное натяжение у корней и новая волна паники накрыла ее с головой. Она подалась вперёд и кубарём покатилась вниз.Проскулила себе под нос, сжав губы. Пару прядей титан, по ощущениям, все же вырвал. Да и плевать! Корнелия покатилась вниз, расцарапав себе все что можно. Руки и ноги тут же защипало, от пота и пыли. Ещё ничего не закончено. Она с трудом поднялась на подкашивающихся ногах, только еще ничего не закончено: нельзя останавливаться… Нужно обязательно сбежать от чудовища! И больно! До одури и помутнения в глазах больно, но… Все еще оставалось вопросом, как она находила в себе силы бежать дальше? Что ею двигало? Страх? — Пожалуйста, не надо! Помогите! — послышалось сзади. Минутами ранее Корнелия бы скривилась от ужаса, но сейчас обрадовалась, что не она оказалась очередной закуской для титана. Даже мерзко от себя не стало, на это попросту нет времени. Мертвым все равно. Но прямо сейчас судьба, решила сыграть с ней злую шутку, заставляя Корнелию обернуться и застыть на месте. Ребёнок. Малышка лет пяти, а может и меньше, распласталась на земле, не в силах подняться самостоятельно. Наверняка разодрала колени и ладошки. Слышались только приглушённые всхлипы и попытки встать на ноги, не увенчавшиеся успехом. Хофманн зажмурилась, пытаясь понять, как ей действовать дальше. Каждая секунда была на вес золота, любое неверное решение могло стоить жизни. — Эй, ты! Живая? Белокурая макушка взглянула, из-под спрятанных ручонок, показав раскрасневщее лицо. Корнелия не была столь бессердечной, чтобы оставить ребёнка помирать в пасти титана, поэтому недолго думая, схватила девочку под мышку здоровой рукой и ринулась вперед, стараясь не оборачиваться. Ноша оказалась непосильной для Хофманн и уже спустя пару минут, она тяжело задышала и сбавила темп. Ноги адски гудели, отдаваясь пульсирующей болью в районе пяток. Рука, держащая ребёнка, отнималась и немела, будто готовая вот-вот оторваться. Кровь от пореза понемногу останавливалась, но все еще болезненно саднила. — Ты сможешь бежать сама? — уже изрядно запыхавшись, решила спросить Корнелия, опуская взгляд на белую макушку. Два белых хвостика трепыхались вверх-вниз, а руки болтались будто веревочки. Она походила на тряпичную куклу в руках Корнелии, которую мотало из стороны в сторону. — Могу, — шмыгнула она, буркнув себе под нос, так, что Хофманн еле расслышала. Остановилась на долю секунды, только чтобы поставить ее на ноги и тут же схватила за руку. Успела разглядеть распухшее от слез лицо и покрасневшие глаза. Белёсые пряди налипли на влажное лицо, щекоча нос и заставляя девочку чихать. Она пыталась перебирать ногами, но все равно не поспевала за Корнелией, заставляя ее замедлиться. Спокойно может оставить ее здесь и бежать в полную силу, но от этих мыслей сердце сжималось в комок, а совесть начинала выгрызать себе выход изнутри. Она так не сделает, сама понимает, поэтому ещё крепче сжимает потную ладошку и буквально волочит девчонку за собой. — Перестань плакать! У тебя дыхание сбивается и поэтому ты медленно бежишь, — отчитала её Корнелиия, понимая что это мало чем поможет, но попытаться стоило. Как и ожидалось её маленькая подруга ничего не ответила и, кажется, только пуще прежнего начала обливаться слезами. Ох, как Корнелии хотелось сейчас точно также сесть и заплакать, чтобы ее вот так волочили по земле, не давая погибнуть. Но разве она может? Может, но тогда ей прямая дорога в титаньи лапы. Титаны? Почему люди их так назвали? Она не знает. Не знает. Не знает. Не знает. Ни черта. — Прекрати сейчас же! — не выдержала она, повысив свой и без того сиплый голос, скосив на девочку грозный взгляд. Память подсказывает, что нужно выйти к площади, миновав пару улочек с торговыми рядами. Непонятно, откуда у неё это наитие, но она слепо доверяет ему, заворачивая по заковыристым дворам. В воздухе начал ощущаться запах рыбы, но даже он не мог перебить зловония смерти. Значит, они уже близко, но только, что потом? Как назло ни одного военного, а те, что были рядом с ней у стены вероятно всего погибли. Она не сомневалась, что те ребята несли службу ведь она четко расслышала такие слова, как «доложи, капитану Кальману». В памяти было только одно — ей нужно выжить. Почему? Зачем? Всё неважно: просто — надо. Необъяснимое желание лишь отдаленно напоминало знакомый инстинкт самосохранения. Только оно казалось выше и сильнее всяких инстинктов: они затуманивал людям глаза и пинали в разные стороны, накрывали бедных паникой и управляли чужими телами. Это было нечто другое, намного важнее, чем вспомнить даже собственное имя. Очень близко ощущался запах пороха и слышались звуки палящих пушек. Весь город охватил дым и пепел. Они выбежали к площади, где уже столпилась большая колонна из людей. Шум усилился и между обычными гражданами, можно было разглядеть коричневые куртки. Военные размахивали руками и метались, не хуже гражданских, создавая ненужную суету. Что-то кричали друг другу, не разобрать. — Скорее, отчаливай! — громко крикнул один из командиров, когда судно медленно двинулось вперед по реке. Корнелия понимала, что это ещё не конец: заметив вдалеке первую лодку, которая уже успела отплыть, с ужасом поняла, что осталось только одно судно. Второй корабль только что отшвартовался от порта, до отказа набитый людьми. Окинув мутными, от подступающих слез, глазами толпу, Хофманн поняла, что битва за жизнь ещё не закончилась. Они должны попасть на судно, чего бы это не стоило. — Ариадна? Где твой отец? — вдруг обратился к девочке один из военных с взъерошенными светлыми волосами. — Где Август? Он тут же поджал губы, поняв, что сморозил глупость. Да ещё и при ребёнке. Он спросил про отца. Её глаза тут же наполнились новой порцией слёз. С военным были двое детей лет восьми: мальчик с каштановыми волосами и тёмная девочка, оба были мрачнее тучи и смотрели точно в пустоту. — А вы?.. — военный перевёл взгляд на Корнелию, крепко держащую маленькую ручонку. — Не знаю, нашла её у разрушенного дома, — ответила Хофманн, совсем не узнавая собственный голос: осипший и совсем не её. — Ханнес, чего ты там копаешься?! Давай скорее! Его окликнули сослуживцы. Возможно, он сегодня погибнет. Топот ног все еще отдавался в ушах похоронным маршем, с каждой минутой становясь все громче и громче. — Эрен, Микаса, — он сжал их детские плечи своими жилистыми руками, — теперь сами. Те ничего не ответили, только девочка — Микаса еле кивнула. Не сложно было догадаться, что дети остались сиротами, ещё наверняка увидев смерть родителей. От этих мыслей Корнелия почувствовала, как подавляемая ранее тошнота, подступала к горлу. Она прижала ладонь ко рту и пыталась глубоко дышать и всеми силами подавить рвотные позывы. И, как на зло, вспоминая о сегодняшних ужасах. Кошмарные картины один за другим предательски всплывали в ее мозгу: оторванные конечности, распластавшиеся на земле; ошмётки чьих-то внутренностей; город утопающий в людской крови. Не выдержала. Отвернулась. Ее вырвало в канал. Зато сразу стало чуть легче. В толпе все брезгливо косились на Корнелию, застывая в гримасе отвращения. — Пожалуйста, — голос Ханнеса надломился, — последите за ней. Корнелия коротко кивнула и он унесся к своим. Оставит, как же. Куда теперь денется. Вытерла тыльной стороной ладони рот и двинулась вперёд за Эреном и Микасой. Только они переступили с перекладины на судно, ее тут же подняли, не позволяя никому вступить на борт. По толпе прокатилась новая волна паники. — Да как вы можете?! — Пустите! Возьмите хотя бы детей! — Чего копаешься?! Живо отчаливай! Корабль полон — больше никто не пройдёт! — кричал один из солдат, пытаясь задержать бунтующих людей. — Скорее, блять! Отчаливай, кому говорю! На борту атмосфера стояла не лучше, если не хуже: кто молился, кто ревел навзрыд, кто закрывал руками уши, стараясь не слушать всего этого. Одним словом — медленно сходили с ума. Корнелия села сбоку, оперевшись спиной о борт. Специально, чтобы не видеть всего ужаса. Рядом усадила девочку, как она теперь узнала — Ариадну, крепко сжала ее руку. Эрен и Микаса затерялись где-то в толпе, Корнелия потеряла их из виду. Она поджала разбитые колени к себе, обвив их раненной рукой. Кровь уже высохла и въелась в поры, бардовыми трещинками покрывая всю ладонь. Шрам, наверно, останется. А есть ли у неё ещё шрамы? Стоило ей только задуматься об этом, как за спиной один за другим начался раздаваться грохот от пушек. Некоторые сидящие напротив, встали, чтобы поглазеть. — Глядите! — один из мужчин, ткнул пальцем в сторону стены. — Что он собирается делать? — Его даже пушки не берут! Смотри, у этого титана туловище из брони! Корнелия сидела, пытаясь не вслушиваться в чужие разговоры. Разве может быть что-то еще хуже? Все случилось слишком быстро: груда камней полетела в воду – судно качнулось в сторону, а остальной дождь из булыжников рассыпался вдоль стены. — Он пробил ворота! Титан пробил ворота! Нет, она не посмотрит. Не посмотрит. Все разом затихли, наблюдая, за тем как ветер сквозняком гулял сквозь пробитые ворота. Вторые за сегодняшний день. Ещё несколько минут люди смотрели на удаляющиеся родные просторы. А потом отчаянно рухнули на пол, словно мешки с картошкой. Она оглядела каждого, кто сидел напротив неё. Люди за один день, будто постарели на все десять лет. Каждая морщинка говорила сколько всего они потеряли. За каждым новым порезом и раной скрывалась история сегодняшнего дня. Корнелия провела указательным пальцем по коленке, точно прошлась по ранке, которая успела покрыться запекшейся кровью. Ариадна сидела молча, вжавшись всем телом в бортик, опустив взгляд к запачканным ботинкам. Но руку так и не отпускала. Хотела, наверно, плакать, но уже нечем. Этот военный — Ханнес говорил что-то про ее отца, который, вероятнее всего, погиб под завалами или был съеден. Все эти выжившие дети рано повзрослели. Корнелия невольно задумалась о том, а где ее родные? Они погибли там же? Что вообще произошло? Почему она ничего не помнит?! От мыслей сделалось тошно, хотя казалось бы, куда еще? А вот оно как выходит. И плакать уже не получается, настолько все плохо. — Значит тебя Ариадна зовут? — заговорила Корнелия, обращаясь к девочке, чтобы не тонуть в собственных мыслях. Она испугалась, вздрогнула, услышав своё имя, и подняла большие голубые глаза на Хофманн. — Да, — она часто закивала головой, как игрушечный болванчик, — но можно просто Ари. От такой деловитости, Корнелия хмыкнула, выдавив из себя подобие улыбки. Жутко наверно выглядело со стороны: только, что они буквально вылезли из самого пекла ада, иначе не скажешь, а она тут лыбу давит. Идиотка. — А тебя? Как тебя зовут? Корнелия вздрогнула, почему-то, вдруг, не ожидая такого вопроса, но в миг собралась: — Меня?.. А я не помню, — Корнелия повела плечами, ответив абсолютно честно, — но, как вспомню обязательно скажу. — И как же мне тебя называть? А Ариадна оказалась не такой простой, как показалось на первый взгляд. — Как хочешь так и зови. Пить хочешь? Ариадна кивнула, облизнув сухие губы. По-хорошему им бы всем раны обработать и достать хоть какую-то провизию. — Где ж эту воду-то достать, милочка? — вклинился в разговор мужчина, сидевший рядом. — А сколько нам ещё плыть? — Пару часов не меньше. Долго. Она поджала губы, опустив одну руку в карман. По чистой случайности вытащила оттуда пустой пузырёк из тёмного стекла, смятую плотную бумажку и пару шпилек для волос. Последние переливались перламутром на солнце и ярко поблёскивали из-за камней, образующих цветы из самоцветов. — А вы я смотрю, из обеспеченной семьи? Графских кровей? — надоедливый мужчина покосился сначала на шпильки, а потом потянул мочки ушей, указывая на ее серьги. — А я смотрю, вы свой нос суете куда не нужно? Смотрите, чтобы не оторвали, а то я могу, поверьте. Он только обиженно хмыкнул, когда Корнелия потянула украшения Ари, чтобы та хоть немного отвлеклась, забывая про жажду, голод и недавний кошмар: — Возьми, если нравится. Задуманное сработало мгновенно, как только голубые глаза загорелись неподдельным любопытством. Пока Ариадна рассматривала причудливые украшения, Корнелия развернула бумажку, которую держала в руках.«Корнелии Хофман.
Судьбу нельзя обмануть. Или все-таки стоит попытаться?»
— А что это такое? — Ариадна, заглянула в бумажку, которую Корнелия держала и вчитывалась уже несколько минут. Корнелия. — Это? Ничего, — она снова смяла плотную бумагу, — просто мусор. Баночка отправилась вместе с куском картона обратно в карман, подальше от любопытных глаз. — Ваша дочурка? — Моя, — соврала Корнелия, насупившись и покрепче прижимая Ариадну к себе. Этот назойливый тип ей совершенно не нравился. — То-то на вас не похожа, — он хохотнул слишком громко и неуместно для сложившейся ситуации, привлекая к себе внимание остальных беженцев. — Нагуляли? От такого заявления у Корнелии глаза на лоб полезли. — Чего пристал, Лютер? Не видишь, не до твоих тупых разговоров, чертов торгаш! — вступился напротив сидящий тучный мужчина, давно наблюдавший за Корнелией и Ари. Торговец сразу замолк, напоследок буркнув себе под нос что-то невнятное. На корабле стало снова тихо. Корнелия подняла взгляд на мужчину и учтиво кивнула. Солнце медленно, но верно садилось за горизонт, оставляя после себя пылающие разводы на облаках. Небо окрасилось в багрово-красный. Такой же цвет, в котором сегодня утонула Сигансина. Корнелия не отрывала глаз с горизонта. Природа, как настоящий художник сумела передать в красках все страдания сегодняшнего дня, подобрав самый подходящий для этого цвета. Багрово-красный.
***
Беженцев высадили на территории стены Роза, отдав им для временного пребывания бывшее здание городского склада. Ранее там хранили провизию для военных нужд, однако из-за прохудившейся крыши и сгнивших брёвен для каркаса, склад пришёл в негодность, а на его ремонт королевское правительство денег так и не выделило. Посчитав, что военным нет нужды в таком большом помещении, перенесли склад в здание поменьше. И как же удачно, что его не успели снести. На складе, как и предполагалось было сыро и холодно. Здание, казалось, вот-вот обрушится, но выбирать не приходилось. Еду достать не удалось, только воду и то, не больше фляги в одни руки. Корнелия сделала всего три глотка, остальное отдав Ариадне. — Пей маленькими глотками и оставь немного на завтра, — фразу про то, что завтра и этой фляги может не быть, она сдержанно проглотила, решив не рассказывать, с каким трудом ей досталась вода. Сказать, что беженцам тут были не рады — ничего не сказать. Их тут не ждали. Как только они высадились, сразу словили на себе ропотливые взгляды горожан и их недовольные перешёптывания. Смотрели как на чужаков. Будто вовсе не люди они здесь. Среди беженцев тоже находились особо умные, будто совсем позабыв откуда они вернулись. Приходилось выбивать себе место для ночлега, то, что было посуше и где ветер не доставал. Про обработку ран можно было с легкостью забыть. Она наспех нашла старые тряпки и обмотала ими, стертые в кровь, стопы. — Есть хочется, — проскулила Ари, вытирая тыльной ладонью влажные губы. От слов о еде, у Корнелии заурчал живот, словно только этого и ждал. На площади ясно сказали, что на паёк можно не рассчитывать, завезут только утром. Но не оставлять же дитё голодным. — Сиди здесь, никуда не уходи и ни с кем не разговаривай, поняла? — наказала Корнелия, наклонившись к Ариадне, забирая у неё флягу. В голову пришла мысль только обменять воду у своих же на что-то съестное: расчёт был на то, что кому-то не досталась фляга. Однако, один за другим люди только разводили руками, мол, самим бы что достать. Ведь видела же, что кто-то из беженцев грыз яблоки, не с потолка же они свалились. Но все, как один отрицательно кивали головой, пряча от стыда сытые морды. — Некому помочь тебе, красавица? — Знакомый голос послышался из-за спины. Корнелия уже стиснула здоровую руку в кулак, чтобы как следует вдарить этому навязчивому торгашу, но стоило ей повернуться и взгляд сразу же упал на зелёное яблоко. Ярости поубавилось в разы. — Отдашь за фляжку? — не подумав выдала Корнелия и тут же прикусила язык. — За серьги твои отдам или золотые побрякушки в кармане, — он перебрасывал яблоко с одной руки на другую, будто специально решил подразнить, а глазами бегал то вверх, то вниз. — Не себе прошу — ребёнку. — Ну так, на ребёнка значит, и не пожалеешь свои цацек. — Да подавись! — Корнелия потянулась за шпильками в карман, вытащив и протянула в руки. — Мы на две договаривались, — покачал он головой и тут же спрятал руки за спину. Корнелия сощурила глаза от такой наглости, и не то, чтобы ей было жаль это барахло, но этот наглый индюк не заслуживал даже камушка на этих несчастных шпильках. Тем более, Хофманн уже сразу поняла, что эти куски металла могут помочь ей в дальнейшем урвать что-то повыгоднее кислого огрызка. Нужно будет снять серьги на ночь и спрятать их подальше от людских глаз. Эта сделка провальная и уж точно нечестно по отношению к ней. — Оставь себе свой огрызок. — А как же… — Обойдусь и без твоих подачек, — оборвала его Корнелия, прижав к груди флягу. Не хватало ещё ее проебать. — Скряга! Она даже не обернулась. Кто-кто, а скряга так уж точно не она. Корнелия ушла так стремительно, желая больше никогда с ним не пересекаться. Ещё там, в этой адской бойне, дала себе слово быть осторожной и никому не доверять на все сто процентов. Хитрить и создавать видимость дружелюбия — залог выживания в условиях. Каждый сам за себя. Пребывая в своих мыслях, Корнелия сама не поняла, как наткнулась на кучку военных, бурно обсуждающих прорыв стены Мария. Теперь она знала откуда они прибыли. На ящиках стояла бутылка с чем-то горячительным и несколько ломтей хлеба. На куртках, так же, как и у Ханнеса, сбоку были нашивки с парой красных роз. Она затаилась между колонн, став невольной свидетельницей их разговора. — Не могли больше сожрать, сейчас на этих выродков еды не напасёшься! — Я слышал, что это не все прибывшие, остальные так и остались помирать там, так ещё и ворота хотели закрыть, пока их бронированный не снес. — Да, что толку сейчас об этом говорить? Пусть думают те, кто у верхушки! Наше дело бравое — выполнять приказы. — Повозка с провизией уже готова, командир отдал приказ — одна булка на каждого. От разговора военных в Корнелии вскипала непрошеная злость, от такой несправедливости. Они ведь их даже за людей не считали, хотя совсем от них не отличались. Были виноваты в том, что выжили? Да какие же они после этого бравые солдаты?! Жрут здесь и пьют, пока другие голодают. От военных одно название! Желание бросить каждого прямо под лапы титанам росло с неимоверной скоростью. Только, чем она тогда будет от них отличаться? Нет, так нельзя. Взгляд вовремя упал на серую, поеденную молью, шаль, забитую в щель в одном из окон. Если только… — Простите, господа! Там у складов с провизией столпилась целая орава голодающих беженцев! Растаскивают запасы, подлецы! — Корнелия выскочила и выпалила все, как на духу, обернувшись в бесхозную шаль, дабы скрыть увечья и зайти за местную. — Как вы узнали? — Так ваши уже там, не справляются! Их целая толпа, не разогнать, ведь растащат все! — для пущей убедительности она стала размахивать руками, а изображать возмущение ей и не пришлось. — Вот ведь, суки наглые! Гарнизонные вояки бросились в сторону откуда вышла Корнелия, оставив выпивку и пайки на ящиках. Ломанулись сразу же, как только Хофманн начала хаять беженцев. Убедившись, что те уже успели скрыться за домами, она сняла шаль, накидав туда галеты, ломти хлеба и пару яблок, связала с двух сторон, сделав своеобразный кулёк. Туда же кинула флягу с водой. Косилась на полупустую бутылку с грушевым сидром и не долго думая, схватила и ее. Для промывки ран подойдёт. На улице уже смеркалось, поэтому Хофманн поспешила вернуться, беспокоясь о том, не случилось бы чего с Ари. Немного заплутав среди улочек, она наконец-то добралась до полуразрушенного склада. Корнелия подошла к одной из арок, где оставила девочку, но не нашла ее там. Хофманн зашла внутрь, начав искать каждый уголок, попутно пытаясь спрятать свою поклажу. Ариадны нигде не было. Среди тусклых фонарей с едва сгоревшими свечами, было ничего не разглядеть. Многие уже уснули, облокотившись на каменные стены. Куда же она запропастилась? В самом конце склада, мелькнула знакомая светлая макушка. Корнелия сразу ринулась. — Ты почему ушла?! Я же сказала ждать меня там! — Сходу начала отчитывать Хофманн, совсем не обращая внимания, на рядом стоящего мужчину. — Ну, чего молчишь? — Так это вы спасли мою дочь? — над её ухом прошёлся мужской басистый голос. Дочь? Корнелия подняла взгляд на мужчину, вслед за Ариадной. Перед ней стоял высокий коренастый мужчина за тридцать, мелкая сетка морщин вокруг глаз придавала ему возраста. Голубые глаза были точь-в-точь, как у малышки. Только вот свои белые хвостики, явно унаследовала от матери. Его же волосы были темными. Тут же вспомнилось похабное замечание торговца: нагуляла? Если бы, вот только глаза. Даже при тусклом освещении — этот пронзительный взгляд она не спутает. Будто в самую душу заглядывает. — Меня зовут Август Гринберг, — он учтиво улыбнулся, вытянув ладонь в знак приветствия, — я отец Ариадны. Корнелия уже хотела протянуть руку, только вовремя вспомнила про рану и тут же ее отдёрнула. — Папа, она не помнит своего имени, но очень добрая, можно она с нами останется? — тонким голоском попросила Ариадна, дёргая отца за выцветшую куртку, будто просила оставить бездомную кошку. — Ну, если добрая, то… — Август повёл плечами, взяв дочь за руку. — Спасибо вам за Ариадну, я уже было подумал… — Я принесла немного еды, и вот, — Корнелия достала из пазухи бутылку сидра, — чтобы раны обработать. Август осторожно взял моток шали и бутылку из рук. Корнелия сунула руку в карман и напоролась правой рукой на шпильки и скомканную бумагу. Руку отдёрнула от боли. Корнелия Хофманн. — Я — Корнелия, — произнесла она тихо, а потом продолжила уже более уверенно, — Корнелия Хофманн. Так меня зовут. Август только дернул уголком рта, разворачивая шаль и косясь на свободное место рядом с дочерью. — Ты вспомнила! — тут же оживилась Ариадна, уже уминая галету за обе щеки. — Да, вспомнила, — кивнула Корнелия, потянувшись за хлебом. Только правда в том, что правдой это и не было.