Ад закрыт на реконструкцию

      Июль выдался жарким. Духота стояла с самого утра, а дождей как не было, так и нет. Небо ясное-ясное, ни одного облачка. В воздухе витала тревога. Слишком засушливое лето оказалось. Как никогда. Старики так поговаривали, а ещё причитали, что запасов зерна на всех не хватит. Близился голод.       Беженцы работали с утра до вечера, вставали с ранними лучами солнца и шли на пашни. Земля от зноя покрылась трещинами, напоминая пчелиные соты. Все беспокоились за урожай. Мужчины таскали воду из канала у главных ворот, а потом их сменяли женщины, когда те отправлялись латать дыры в их временном жилище. Надвигались смутные времена.       Корнелия несла ведро, крепко держа металлическую ручку, которая уж больно натирала ладони. Август однажды сказал, что руки у неё нежные, ни разу работу не видевшие. Ни одного торчащего заусенца, шероховатости ладоней и грязи, забившейся под ногти. Белоручкой называл, хотя работала она наравне с остальными. Изредка обзывал аристократкой из-за имени. Подшучивал. А таковой Корнелия себя и не чувствовала. Может, раньше кожа ладоней и была гладкой и нежной, но тяжелый труд взял своё: истер в мозоли руки и ноги. Куда ей до норм высшего общества с неопрятно заштопанным подолом юбки и волосами свалявшимися в колтуны? Белокожесть? Только она заканчивалась ровно в том месте, где обрывался рукав платья — в районе локтя. А дальше загар от палящего солнца, и с каждым днём меняющий свой оттенок на более тёмный. Вот уж хороша!       Может и была голубых кровей, но вот только Гринберг не мог вспомнить ни одну семью с похожей фамилией. Может и вовсе это была не её фамилия. И имя не её. Но ей нравилось. Пусть будет так.       Опустила тяжелую поклажу на землю, немного расплескав на ноги. Приятная прохлада окатила ступни, подарив мимолетное облегчение. Сейчас бы это ведро полностью вылить на себя. Корнелия было уже потянулась к воде, чтобы смочить руку и протереть лицо, неприятно щипавшее из-за пота, но тут же вспомнила, как её вырвало прямо в этот самый канал, откуда зачерпнула воду. Она скривила лицо, понимая, что ни она первая и не последняя. Там ведь и коров с баранами пасут! Тяжело вздохнув, Корнелия провела тыльной стороной ладони по влажному лбу, смиренно принимая безвыходное положение, ведь канал на всех один: и воду для мытья берут, и на супы, и на орошение жухлой земли. В надежде, что никто за тунеядством её не застал, она понесла тару с водой к пашням. Там уже во всю кипела работа, как вчера, позавчера и тридцать дней назад. Ровно месяц прошёл с того кошмарного дня.       — Опять ты вырвал росток, идиота кусок! Вот траву зимой и будешь жрать! — послышалось в конце засева.       Это Эрен случайно выдрал всходы, попутав с сорняком. Все, как чайки обернулись на крик и моментально оторвались от работы. Каждый росточек был на вес золота, потому главные и бранились. В частности, Берта, полная, круглолицая женщина, руководящая всем процессом. Особенно попадало детям, но господин Арлерт покрывал их и брал вину на себя, если был поблизости, ссылался на плохое зрение. Детей уж очень любил. Только сейчас он вместе с Армином орошал всходы свёклы, что проросли в самом конце поля. Он качнул головой, и Корнелия словно услышала его тяжёлый вздох.       — А вот и буду! Не нужны мне ваши поля, ясно? Вот вступлю в армию и… Ай! — Йегер закончить не успел, как в бок ему прилетело от стоявшей рядом Микасы.       Корнелия улыбнулась, замечая, что и остальные подхватили, вдруг не пойми откуда взявшуюся, безмятежность. Дети очень помогали развеять гнетущую атмосферу, которая нагло поселилась среди беженцев. Становилось немного легче, но липкий страх засевший внутри, заставлял смотреть правде в глаза — уже ничего не будет в порядке.       Везде мерещились титаны. Когда военные из гарнизона проверяли пушки, казалось, Колоссальный снова прорвался в город. Слишком сильный грохот сотрясал воздух и уши чуть не разрывало. Так и оглохнуть можно… А ощущения защищенности и спокойствия всё никак не могли улечься внутри — тревога мешала.       Хофманн опрокинула бадью с водой на пашню, залюбовавшись, как земля мгновенно впитала в себя всю влагу. Если так дальше пойдёт и дождей не предвидится, то плохи будут их дела.       Вдруг откуда ни возьмись в юбку вцепилась маленькая ладонь. Дёрнула Корнелию за подол.       — Корнелия, смотри, что я нашла! — Ари, подтянувшись на носочках, совала ей зажатую между пальцев бабочку. — Красивая, да?       В маленьких пальчиках трепыхалась цветное насекомое. Пестрое, красивое, наверняка немного поломанное…       — Ариадна, ты ей так всю пыльцу с крыльев смахнёшь и она перестанет быть такой красивой, — внезапно выдала Корнелия, опускаясь на корточки, чтобы освободить бабочку.       — Я просто пришла показать, вдруг ты не видела таких или не помнишь, — малышка нахмурилась и обиженно надула губы.       Последние слова больно прошлись по сердцу, напоминая о том, что все попытки вспомнить хоть что-то не увенчались успехом. Ни одного проблеска о прошлом, ни одного знакомого лица — пустота. Есть только настоящее. Только здесь и сейчас.       Маленькие пальцы разжались, и бабочка тут же упорхнула в синий небосвод.       — Хватит прохлаждаться, приступай к работе! — за спиной показалась тучная Берта, которая только что отчитала Эрена. — А детям тут не место!       Ариадна испугалась и быстро скрылась за деревом, на секунду высунув голову — показала ей язык. Корнелия даже слегка позавидовала её детской непосредственности, жалея, что не может поступить так же.       — Пару минут погоды не сыграют, — Корнелия забрала ведро, показательно закатив глаза.       — Ты тут не командуй! Умная нашлась!       Препираться дальше Хофманн не стала, только хмыкнула и ушла. Платье неприятно липло к телу, а на спине образовалось большое мокрое пятно. Сегодня обещали банный день, поэтому вечер становился ещё более желанным. Корнелия подошла к каналу, зачерпнула воды в ведро и решила всё же намочить косынку, наплевав на брезгливость. Уж слишком душно! Сильно выжимать не стала, накинула некогда белый платок на голову и повязала на затылке. Только схватилась за ручку, но тут же остановилась, заметив у ворот непривычную суматоху.       Колонна из лошадей и солдат выстроилась в длинную шеренгу. Изумрудные плащи закрывали собой коричневые куртки и устройство по борьбе с титанами. Корнелия успела даже разглядеть эмблемы на их спинах. Крылья: одно белое, второе синее. И куда они собрались в такое пекло, так ещё и в полном обмундировании?!       — Разведчики снова выходят за стены, — за спиной послышался знакомый голос Августа, заставляя Корнелию обернуться.       — За стену?! — вскинув брови, воскликнула она и рядом стоящие зеваки тут же на неё обернулись.       — Тише ты! — шикнул Август, немного переждав, пока люди перестанут пялиться на Корнелию, как на умалишенную.       Продолжил тихо, дождавшись когда начнут бить в колокол и поднимать ворота:       — Что разведчиков никогда не провожала? И их не помнишь? — не скрывая удивления спросил Август, забирая два заполненных до края ведра.       Корнелия только качнула головой, посильнее ухватившись за железную ручку, и последовала за Августом. Изредка оборачивалась, любопытно разглядывая каменные лица.       — Это же полнейшее безрассудство! — возразила она. — Здесь от них больше пользы будет. А вдруг всё повторится!       — Такая уж у них доля, сами выбрали. Пытаются найти разгадку к этим тварям. Только толку? Мрут как мухи, а результатов нет.       — Какой ужас… И много кто к ним идёт? Туда, наверно, только самых смелых и выносливых берут.       — И глупых, — невесело усмехнулся Август, — но с другой стороны, если не они, то кто? Мне бы вот духу не хватило.       Корнелия всего на секунду представила, какое мужество нужно иметь, чтобы переступить границу стен и начать борьбу с непомерными чудовищами. К горлу снова подступила тошнота от ещё свежих воспоминаний с Сигансины. Пальцы похолодели, а колени фантомно отозвались саднящей болью.       Вот уж точно глупцы!       — В такую жару и пошли за стены?       — Все экспедиции, насколько мне известно, давно запланированы. Да и куда деваться, когда спонсировали? Бери — пока дают.       — И сколько возвращается?       — Мало.       Ответ был коротким, но в нём Корнелия расслышала всю горечь. Только одно было не ясно: отчего они тут пашут днями и ночами, отчаянно борясь за ломти хлеба, а другие в это время идут на верную смерть? Так правительство ещё и спонсирует их самоубийство! Немыслимо и глупо. Не лучше ли все эти деньги спустить на беженцев? Непонятная злоба и чувство несправедливости охватили её с головой, отчего Корнелии сделалось ещё жарче.       До её слуха донеслись недовольные возгласы:       — Опять дохнуть идут на наши налоги!       — Вас давно распустить пора! Все равно проку от вас никакого!       — Снова вернётесь ни с чем, дурни!       В основном кричали только те, кто был неподалёку от ворот: торговцы, ремесленники, простые зеваки и тунеядцы. Среди них не было ни одного беженца: те просто бросали вымученные взгляды и шли работать дальше. Воспоминания были ещё свежими. И тут Корнелия поняла фразу Августа: а если не они, то кто? Стены, как все успели понять, не гарантируют ровным счётом ничего. И появись тут снова Колоссальный титан, всё повторится опять, пока человечество не загонят в тупик. Пока всем не придёт конец. Спасибо хоть этим смельчакам, что пытаются добраться до сути мерзких чудовищ.       — Эй, Корнелия! — голос Августа выдернул Корнелию из мыслей и она встрепенулась.       — А? Прости, я прослушала. Ты говорил что-то?       — Пить будешь? — он протянул ей металлическую флягу, покрытую испариной.       «Пить будешь»… Всего два слова и жажда жалобно отозвалась вспыхнувшей сухостью в горле. Корнелия взяла фляжку, припала иссохшими губами к горлышку и принялась настолько жадно пить, что даже внимание не обратила, как капли потекли по подбородку. Студеная водица разливалась между рёбер спасительной прохладой.       — А ты разве не должен быть у лагеря?       — Пришёл сменить других, да и повидать Ариадну.       — Она сегодня поймала бабочку, чтобы мне показать.       Август, всегда сдержанный и немного флегматичный, улыбнулся. Искренне так, до залежей морщинок в уголках глаз.       — Узнаю свою дочурку. Хорошо, что этот кошмар на ней не сильно отразился, — на секунду задумался Гринберг, — а то хватило с нас трагедий.       Корнелия не стала допытывать, что там за трагедия, поэтому учтиво промолчала. Знала, что придёт время и Август сам все расскажет. Он был немногословен и говорил только по делу. Изредка поддерживал, когда заставал Корнелию плачущей у полуразрушенных колонн на площади. Хлопал по спине и молча слушал. Этого было более чем достаточно. А Корнелия в душу не лезла, хотя любопытство кошкой скреблось где-то внутри, так и норовя задать острый вопрос. Но сдерживалась, сжимая руку в кулак, до боли впиваясь в ладонь ногтями.       Оставшуюся дорогу они шли в тишине, останавливаясь ненадолго, чтобы похрустеть затёкшей спиной и шеей. Только они успели дойти до засечных полей к ним, как ужаленный подлетел молодой парнишка. Один из военных: коричневая куртка с эмблемой роз.       — Я провожу перепись выживших беженцев для статистики и утерянного в Сигансине архива, — отчеканил солдат, как на духу, — назовите ваши имена и дату рождения.       — Вас представляться не учили что ли? — тут же недовольно отозвался Август, вернув былую серьёзность.       Солдат явно не ожидал подобного, поэтому даже успел удивиться. Смутился. Прокашлялся для вида, поправил призрачные складки на куртке.       — Лейтенант Эйхман! Прошу назовите своё имя и дату рождения, — все так же четко произнёс солдат, держа в руках потёртый блокнот.       — Август Гринберг, тринадцатое января восемьсот девятый, — Август поставил вёдра на землю, цепляясь за каждое движение лейтенанта. — Поздновато вы спохватились, у меня ещё дочь есть.       — Вас слишком много, не успеваем, — не сводя глаза с листов ответил он, — Ариадна Гринберг, пятнадцатое августа восемьсот сорокового года рождения?       Август кивнул, а Эйхман чиркнул грифелем по пожелтевшей странице, а потом вопросительно уставился на Корнелию. Она же ни черта не знает!       — К-Корнелия Хофманн, — неуверенно начала она и тут же замолчала.       — А возраст?       — Она не помнит, — тут же вступился Август, — видимо, головой ударилась при падении стены.       Это предположение Гринберг вынес уже на следующий день после их знакомства, взвесив все возможные причины потери памяти. Сам он был плотником, но общался с ныне покойным доктором Йегером, у которого и понабрался. Может в нём говорила детская мечта стать лекарем? Корнелия могла только предполагать, но спрашивать напрямую не решалась. Она вообще не задавала лишних вопросов, касающихся жизни Ари и самого Августа. Чувствовала, что лезет не в своё дело.       — Тогда, — лейтенант на секунду задумался, — сегодня шестое июля, оно и будет вашим днём рождения! А так, вам навскидку лет тридцать, пусть будет восемьсот пятнадцатый.       Пару незатейливых движений рукой и блокнот с хлопком закрылся. Корнелия даже опомниться не успела. Значит, у неё сегодня день рождения? Вот так просто?       — Ну, с днём рождения, аристократка, — Август похлопал Корнелию по спине и еле заметно улыбнулся.

***

      Баня уже успела порядком остыть, пока очередь дошла до Корнелии и Ариандны. Задержались на ужине, если его можно таковым назвать: жидкий суп с парой разваренных морковок, кислой капустой и щепоткой лапши. Подавали с тонким куском чёрного хлеба. А если быть точным — сухарями. Бедный господин Арлерт макал свой ломоть в суп, чтобы немного его размягчить, а то так, и оставшиеся зубы сломает. Корнелия, впрочем, поступала аналогично. Так и до утра можно грызть чёрствый «хлеб».       В мовне четко ощущался запах мокрой древесины и обычного хозяйственного мыла. И, вроде, здесь должен был стоять аромат чистоты, пахучей свежести, но всё было наоборот, и Корнелии казалось, что пахло немытыми телами и сырой грязью, но деваться было некуда. Пора бы уже смыть кислый запах пота со всякой дрянью, пока она окончательно не въелась.       Хофманн пропустила Ари вперёд, закрывая за собой сухую от банного жара дверь. На небольшой лавочке одевались женщины и девушки, пытаясь натянуть на влажную кожу свои платья или брюки. В руках у Корнелии был такой же маленький брусок мыла и мочалки, как и у всех. Весь набор умещался в ладонь и выдавался на группу из трёх человек. Корнелия уже успела застать ругань двух соседок из-за мыльного куска. Она ещё раз посмотрела на коричневый брусок, понимая, что этого ещё должно хватить на Августа. Нужно экономить.       Разместившись на самом краю лавки, Корнелия принялась стягивать с себя платье и нижнее белье.       — Раздевайся, — указала Хофманн, кивая в сторону Ари.       Та, неловкими движениями начала хвататься за пуговицы, то и дело оглядываясь по сторонам. Стеснялась. Однако, всем было абсолютно никакого дела до очередной беженки с ребёнком. Дверь снова открылась впуская в предбанник вечернюю прохладу.       — Ну, чего встала на пороге? И так уже баня остыла ещё и ты тут дверь нараспашку открытой держишь! — высказалась одна из женщин.       — Простите, — пролепетала тонким голоском маленькая девочка, дёргая ручку к себе.       «Только и умеют, что на детей срываться!», — подумалось Корнелии и она жестом пригласила девчонку сесть рядом.       — Ты одна?       Она только покачала головой, робко устроившись прямо на самом краешке.       — У меня сестра. Она скоро придёт.       — Хорошо, — кивнула Корнелия и тут же перевела взгляд на Ариадну, все ещё возившуюся с пуговицами, — ты ещё не разделась? Давай поторопись, я пока наберу воды в таз.       Она толкнула тяжелую дверь и та натужено скрипнула. Корнелия шагнула на мокрые, покрытые скудной пеной доски. Некоторые уже изрядно подгнили и почернели, а на выступах успела прорасти белая плесень. Хофманн брезгливо скривилась, стараясь не наступать на трухлявые половицы, вытащила пустой таз и принялась вычерпывать воду из пузатой бочки, а там осталось совсем чуть-чуть. Мужчинам уже не хватит — будут мыться завтра.       В первую очередь нужно помочь Ари помыться, а потом уже и ей самой. У двери послышалось пыхтение: она то открывалась, то тут же захлопывалась. Корнелия, стоявшая рядом, уже было потянула ручку, чтобы открыть, но её опередили. Микаса с легкостью толкнула дверцу вперёд, пропуская сначала Ариадну, а потом сама юркнула внутрь. Корнелия слегка опешила: даже ей с трудом поддалась, а Микаса даже особых усилий не приложила. И это с учетом того, что они целый день работали. Казалось, для Микасы — это пустяк. Девчонка и глазом не повела, спокойно заняла свободное место поближе к печке.       «Ей вообще все давалось с лёгкостью, не девочка, а титан какой-то», — Корнелия проводила глазами Аккерман и вернулась к Ариадне.       — Закрой глаза, чтобы пена не попала, — скомандовала Хофманн, намыливая руки.       Гринберг слишком сильно сощурила глаза, до мелких морщинок по краям и на лбу. Корнелия негромко хохотнула, принимаясь промывать мягкие волосы, а за ними и тело. На коже катышками скатывалась грязь и Корнелия проходилась мочалкой по несколько раз: вспенивала в мыльной воде и снова осторожно терла. Смыла окончательно и уже рукой прошлась по животу и рукам. Скрипит.       Себя уже терла интенсивно, вспенивая по несколько раз мочало. Ариадна пока вышла в предбанник, чтобы просохнуть и подождать там Корнелию. Кожа словно задышала. Ступни и пальцы размякли от воды, скукожились и образовали волны на подушечках. Слишком хорошо, что даже уходить не хотелось. Запах чужих тел и гнилой древесины уже не так чесал нос, как в самом начале. Корнелии вдруг захотелось задержаться в мыльне подольше, продлевая ощущение чистоты. Брезгливость отошла на второй план, забрав с собой усталость. Мышцы, до этого забитые, расслабились. Даже несмотря на то, что баня уже не была такой горячей, даже наоборот ощущалась еле уловимая прохлада, чувство расслабленности объяло тело Корнелии, как пуховое одеяло. Приятно, но нужно выходить и не задерживать остальных. Смыв с себя остатки пены, Корнелия вышла в предбанник, где сидела почти полностью одетая Ариадна.       «Задержалась», — заметила Корнелия, поджав губы, ощущая на себе недовольные взгляды полуголых девиц.       Они будто безмолвно кричали, мол, ну, что накупалась? И Корнелия им с вызовом отвечала — да! Заслужила. Имеет право после всего ужаса, через который она прошла. На секунду позабыв, что все эти дамочки прошли ровно столько, сколько и она.       Наспех обтеревшись уже влажным после Ари полотенцем, она также спешно оделась и, взяв девчонку за руку, вышла. На улице уже сгустились сумерки, накрыв Трост темной вуалью.       Ариадна убежала за гребнем, пока Корнелия стояла на улице, вдыхая вечернюю прохладу. С волос капали остатки влаги, оставляя на ситцевом платье тёмные мокрые пятна. На секунду ей показалось, что наступило то самое долгожданное чувство спокойствия, но косые взгляды военных тут же вернули былую тревогу. Ничего не в порядке. Она тут жива, но до какого момента? Пока титан опять не вторгнется в их убежище, разрушая все до самого основания? Так выходит? Корнелия взглянула на стену, что могущественно возвышалась над городом. Но все это лишь иллюзия защищённости, которая развалится, как карточный домик за одно мгновение. Она даже чихнуть не успеет.       Внезапно в ногу врезалась Ариадна.       — Я принесла! Сделаешь мне косы, а то папа криво плетёт и у меня торчат петушки, а потом девочки дразнятся! — пожаловалась она, надувая губы в своей манере.       Корнелия кивнула, подзывая её отойти в сторону к отцветшей сирени. Они уселись на лавку, и Хофман начала расчёсывать чуть просохшие белесые пряди малышки. Гребень пару раз застревал в спутанных волосах, отчего Ари дергалась и ойкала.       — Потерпи, уже почти всё, — приговаривала Корнелия, осторожно орудуя зубьями.       — А расскажи сказку! — Ариадна резко развернулась.       — Не вертись, — Хофманн направила её голову вперед, — сказку значит, ладно. Дай подумать…       Корнелия задумалась на секунду, перебирая в голове детские истории. Про королеву повелевающую снегом она уже рассказывала, про крохотную девочку тоже все слышали, про потерянную туфельку Корнелия рассказывала уже по пятому кругу. Если только…       — Ну слушай, сказка про утёнка, который отличался от остальных утят… — Корнелия ласково провела ладонью по детской макушке и взяла со скамьи две потрепанные ленты.       Ариадна затихла, впитывая каждое слово сказанное Хофманн. Слова лились рекой, так складно, прямо, как два хвостика, превращались в тугую косу. Корнелия меняла интонацию и тембр голоса, точно передавая атмосферу. Не специально, просто так получалось, рассказ шёл от самого сердца. Казалось, что сама была на том птичьем дворе, где обижали несчастного утёнка, который родился не таким, как остальные братья. История отзывалась в груди тянущей тоской, оттого звучала душещипательней. Была так близка и так далека, что на секунду Корнелия представила себя тем самым утёнком, которого не принимали свои же: тыкали пальцем, шептались за спиной, неоднозначно переглядывались.       Лента ровным узлом затянулась на самом кончике светлых волос, а Корнелия все продолжала рассказывать, играясь с мягкими кисточками косичек. Она совсем не заметила, как рядом на скамью опустился господин Арлерт, решив послушать, как несуразный утёнок превратился в прекрасного лебедя. Иногда с ним приходил и его внук — Армин, захватив с собой друзей. Но Эрен только фыркал, считая, что уже вырос из историй для малышей. Только Корнелия видела, как интерес предательски плескался в зелёных глазах, отодвигая гордость подальше. Садился недовольно, но слушал, а потом больше всех остальных заваливал Корнелию вопросами, почему девушка не могла сказать принцу, что уходит в полночь, ведь тогда было бы проще ее найти без всякого фарса? Корнелия только усмехалась, не зная что и ответить. Господин Арлерт приходил на подмогу, выдумывая на ходу ответ. Эрен удовлетворенно кивал и замолкал, а Хофманн безмолвно говорила спасибо.       Вместе с короткими историями, Корнелия старалась не думать о завтрашнем дне, который, как один был похож на предыдущий. А вдруг завтра повторится тот страшный день? В голову сразу пришли разведчики. Корнелия на секунду задумалась: а как они там за стеной? Сколько вернётся назад? Получилось ли у них хоть что-то узнать? Корнелия поёжилась: не то от холода, не то от воспоминаний о титанах.       Сказка закончилась. Ари встала, нехотя прочапала, зевая на ходу, и скрылась за плотными дверями склада. В руках Корнелии остался только гребень с несколькими волосками между деревянных зубьев.       — Ну у вас и фантазия, госпожа Хофманн! На ходу сочиняете? — с неподдельным интересом спросил господин Арлерт.       Корнелия слегка встрепенулась и повернула голову на него.       — Напугали! Нет, я… — Корнелия замялась, не зная что сказать.       Она ведь помнила откуда-то это всё, а господин Арлерт, как человек достаточно начитанный, не знал ни одну детскую историю, рассказанную Корнелией детям. Волей-неволей они слушали в пол уха, а потом заинтересовавшись, подтягивались к ним с Ари. В эти минуты в корпусе наступала тишина, что даже некоторые взрослые заслушивались. И моргнуть боялись: главное упустят!       И ведь Корнелия не выдумывала, она их просто знала. Помнила.       — Как-то само получается, — выдавила она неуверенно и повела плечами.       — Вам бы книги писать, с вашим талантом, — он по-доброму усмехнулся и легонько постучал ей по спине. — Не засиживайтесь долго.       Корнелия сумела только слабо улыбнуться, все ещё переваривая сказанное господином Арлертом. Ещё немного и она сойдёт с ума. Вместо дурацких сказок для ребятни, лучше бы вспомнила хоть отголоски своей жизни. Но сознание отзывалось глухим эхом, скрывая за темной ширмой её прошлое, оставляя только призрачную надежду вспомнить хоть что-то.       На улице стало совсем безлюдно. Понемногу все разбредались спать, уставшие после сегодняшнего дня. Одной Корнелии не спалось. Мысли, как бушующие пчёлы роились в голове, не давая ни секунды покоя. Шестое июля восемьсот тринадцатый. Теперь это день её рождения. Совпадал ли он с настоящим? Может она когда-нибудь узнает. Корнелия смотрела на звёздное небо, пытаясь найти там ответы на заветные вопросы.       — Не спится? — раздалось за спиной, заставляя Хофманн дёрнуться.       — Вот всегда ты так — подойдёшь бесшумно! — нахмурившись, выпалила она.       — Прости, не хотел напугать, — Август сел рядом, — у меня вот тоже сна ни в одном глазу.       — Переживаешь о чём-то?       Август впервые не нашёл что сказать и только повёл плечами. Корнелия взглянула на него с украдкой: сейчас Гринберг был спокойней чем обычно. При свете полумесяца она рассматривала его густые брови и уже покрывшийся колючей щетиной подбородок. Черты лица у Августа были грубоваты, может поэтому он казался строгим. Но не сейчас. В этот момент перед ней словно открылся другой человек, поэтому она сама не поняла, как поддавшись его обманчивым чертам спросила:       — Август, расскажи, что с матерью Ари?       Корнелия вмиг поджала губы, испугавшись, что залезла на чужую территорию, где ее покусают злые псы за ее длинный нос. Но Август даже не изменился в лице, продолжая смотреть вперед — в пугающую темноту.       — Даяна погибла, — тихо начал он свой рассказ, — заболела в эпидемию и до того запустила болезнь, что уже ничего не помогло. Врачи руками разводили, только доктор Йегер взялся за нее, но уже поздно было. Она умерла, когда Ариадне было три.       Он говорил медленно и голос его ни разу не дрогнул.       — Мне жаль…       — Не нужно, — он качнул головой, заставляя Корнелию замолчать, — я, может, даже и рад, что она не видела всего этого ужаса. Выжила бы она? Не знаю. После ее смерти, стал как-то уважительно относится к женскому труду. Мы ведь мужики как: придём домой, а там уже и ужин готов, и дома прибрано, и рубашки постираны, и дитё довольное. Первое время тяжело было. Да и сейчас…       Август резко затих. Тишину разрывал только стрекот кузнечиков и отдалённо раздавались в лесу соловьиные трели. Корнелия искоса взглянула на него: брови сведены в переносице, а лицо приобрело привычный суровый вид. Теперь стало ясно, что значили его слова сегодня у пашней. Корнелия не понимала, куда ей девать руки и нужно ли что-то говорить, ведь до этого он ее деликатно заткнул, всеми силами показывая, что ее жалость ему никуда не уперлась. Однако, следующие слова ввели ее в ступор.       — Я благодарен тебе, Корнелия. За всё, — он наконец перевёл взгляд на Хофманн, — грядут смутные времена, поэтому давай держаться вместе. А теперь идём спать, завтра нас ждет очередной тяжёлый день.       Он поднялся и лавка слегка покачнулась. День и впрямь обещал быть тяжёлым. Как и все предыдущие и грядущие. С каждым днём становилось все сложнее и сложнее выживать, пытаться оставаться людьми в нечеловеческих условиях. Корнелия перевела взгляд на стену, вглядываясь в пугающую темноту. Вдруг из-за неё высунулась дымящаяся макушка, ухватившись за стену громадной рукой. Корнелия вздрогнула от испуга и часто задышала. Проморгалась и тряхнула головой. Ничего. Показалось. И правда уже ложиться пора, а то померещится же.

***

      Площадь. Над Тростом нависли грозовые серые тучи, готовые вот-вот разразиться ливнем. На дворе примерно март, Корнелия чувствует зыбкую прохладу, двигаясь вместе со всеми ближе к трибуне по центру. Мужчина больно врезался в плечо, в попытке протиснуться вперед. На ней только ночная сорочка, но остальные будто этого не замечают: все толкались, в кучку сбивались и шли вперёд зашуганными овцами. Корнелия потирает руки и предплечья, чтобы хоть как-то согреться. Пытается найти глазами Августа, но его нигде не видно. Ничего не понятно, все просто шагают, переглядываясь друг на друга. Шепчутся, недовольно косятся и цокают. Тревожное чувство нарастает, прожигая всё нутро. Вдруг все останавливаются, прекращая суетливую возню. Корнелия поднимает голову кверху, а там военные. Их немного: всего четыре человека на самом подиуме и внизу ровной шеренгой выстроились полицейские, надменно оценивая столпившийся народ.       Что происходит?       — Внимание! — доносится с трибуны, — сейчас мы огласим имена тех, кто вместе с разведывательным корпусом отправится завтра в восемь утра отвоевывать стену Мария! Это приказ короля и он подлежит немедленному исполнению. За уклонение или попытку дезертировать вы пойдёте под трибунал! При попытке сбежать с собрания вы немедленно получаете пулю в лоб.       В толпе пронеслось перешёптывание и открытое возмущение. Волна нескрываемой паники прошлась по толпе.       — Тишина! — выкрикнул военный и ударил по стойке своей массивной рукой, — имена по списку: Жозеф Мюрей, Александр Вульф, Лидия Солелад, Кристофер Буковски, Одри Майен, Август Гринберг, Густав Шульман…       Сердце опустилось вниз и уши тут же заложило. Имя, уже ставшее родным, резануло слух, зажимая легкие в тугие тиски, перекрывая доступ к кислороду. Что они такое говорят?! Отправится за стены? Они что, с ума сошли?! Осознание только пришло, ударив больно под дых.       Чертовщина какая-то!       Корнелия стояла в оцепенении и в ожидании, когда назовут её: затаила дыхание и сцепила зубы. Имена проносились одно за другим, и люди в ужасе охали, ругались, всхлипывали и закрывали ладонями рты. Падали на колени и начинали рыдать, абсолютно не сдерживаясь. В глазах постепенно угасала всякая надежда, стоило военному снова заговорить. Одному за другим прописывали смертный приговор — гражданским, простым людям. Воздух будто пропитался отчаянием и безысходностью. Это что они, вот так все пойдут умирать? По чужой указке? Изматывающая тревога бледной молью затрепыхалась внутри, изъедая сердце.       Корнелия стояла как статуя, ожидая свою «пулю». Ждала и не дышала. Но вместо себя услышала только господина Арлерта и его тихий вздох.       Подождите… а как же Армин? У него же больше никого нет.       Плачи и рыданья бедолаг заглушали четко сказанные фамилии. Один из беженцев услышав своё, пустился прочь. Военные предупредили его трижды, но тот не остановился. Размахивал руками, кричал и бежал без оглядки…. Раздался выстрел. Пронзительный, со свистом. Все вмиг затихли, успев только ахнуть.       Корнелия резко распахнула глаза — шумно вынырнула из чудовищного сна, глубоко вдохнув. Вокруг темнота, каменные стены и чьё-то сопение в дальнем углу. Она приподнялась на локтях, отчего кровать под ней предательски скрипнула. Хофманн скривилась, в надежде, что не успела никого разбудить. Одеяло сбитое у ног, бесформенно свисало готовое вот-вот упасть на пол. В печи догорали крупицы угольков, что искрили рыжими бликами.       Она выпрямилась, вглядываясь в маленькое окошко, завешанное дырявым тюлем. Снег плавно опускался на землю, постепенно покрывая Трост белой пеленой. Корнелия невольно засмотрелась, пока бушующее от дурного сна сердце мерно успокаивалось и возвращалось в положенный ритм. Просто сон. Отвратительный, пугающий и глупый кошмар. Подобное уже снилось после прорыва ворот и неделями после. Сухой осадок всё ещё трепыхался внутри загнанной молью, поднимая внутри тревожную пыль. Она вздрогнула, будто сама смерть посмотрела из угла. Корнелия потянулась за одеялом, чтобы укутаться в него с головой, скрыться от пугающих глаз костлявой, а заодно и согреться. Ткань коснулась плеча, вызвав легкое пощипывание на коже. Корнелия мельком взглянула на руку — заметила мелкую царапину. И когда успела? Тяжело вздохнув, она попыталась вновь уснуть, прогоняя жуткие воспоминания ото сна. Живот жалобно заурчал, напоминая о скудном уже вчерашнем ужине. Наверняка время глубоко за полночь. Тяжёлые времена пришли, точно как пророчили старики в июле.