Пока ты спал! Пока ты спал! А ты и продолжаешь спать! Кто-то решает за тебя, Как тебе жить и умирать!
Пока ты спал — Lumen
Эрвин возвращался с тяжёлым сердцем. Звание командора будто проверяло его на прочность. Понимал. Он был готов. Был готов отправлять солдат на верную смерть, рисковать, ставить на кон всё и даже больше. Но, то ведь солдаты, они уже наперёд знают на что подписались. Но готов ли он вести на смерть обычных граждан? Цель экспедиции самая что ни на есть скверная. Язык не поворачивался именовать эту бойню экспедицией. Есть ли у него право брать ответственность за чужую жизнь? Там ведь будут старики и женщины, чьи руки не держали ничего тяжелее поварешки. Майк сидел напротив, слегка сгорбившись, скрестив руки на груди. Перед поездкой сказал, что чует запах отчаяния. А Эрвин только усмехнулся: нюх Майка ещё никогда не подводил. Повозка подскочила на кочке — значит через пару минут прибудут на место. Голова была тяжёлая, будто налилась свинцом, а внутри пустили перекатываться шарик, со звоном ударяющийся о стенки черепа. Давило на виски. Эрвин рефлекторно потянулся к ним пальцами, но… Не поможет. Вдруг Смит почувствовал полную беспомощность. Вспомнил все свои аргументы на собрании, прокрутил в голове каждое слово. Может, в моменте, когда обосновывал безрезультатность экспедиции, он был недостаточно убедителен? Может привёл плохую аргументацию? Нужно ли было давить цифрами? Насколько выгодным был ультиматум с провизией и снаряжением? Где он просчитался?.. Видел в глазах Заклая понимание и абсолютную непричастность. Он пешка. Такая же как и сам Эрвин, такая же как и Найл, как Майк и Ханджи. С такими не считаются, таких не берут в расчёт. А Найл? Он ведь будет этот список зачитывать. Кому тут сложнее: Доуку, который подпишет людям смертный приговор, а в случае неповиновения — даст команду выстрелить, или Эрвину, что поведёт за собой обычных граждан на смерть? Или не поведёт? Может и сам останется за Марией. Никто не знает. Повозка остановилась прямо у ворот штаба. Майк вышел первым, полной грудью вдохнув свежего воздуха. — Гроза будет, — утвердил Захариус, всматриваясь в тяжёлые тучи. Эрвин шагнул на землю, совсем не желая заходить в штаб. Поморщился — Майк сразу заметил: — Чего жмуришься? — Голова гудит. Скорее всего, из-за грозы. — Не думаю. Майк развернулся на пятках и зашагал внутрь. За ним Эрвин с тихим вздохом двинулся к воротам. К ним навстречу, как назло попалась Ханджи, бодро шагая по коридору. Ждала. — Вы что-то долго, — хмыкнула она. — Ну что, мальчики? Экспедицию одобрили, а? А Заклай разрешил поймать титана? Хотя бы одного? Ханджи тараторила, заваливая вопросами и вытаращив горящие глаза. — … хотя бы одного, Эрвин! Прошу, — взмолилась она, сложив руки в замок, — Леви я беру на себя! — Ханджи… Начал было Эрвин, но Зое перебила: — Трёхметрового будет для начала достаточно! Я уже подготовила повозку и тросы! — Ханджи… — А ещё, тот старый склад, Моблит и Нифа очистили его от хлама, там можно будет разместить титана! Но крышу придётся разобрать, сами понимаете, солнечный свет необходим! — Ханджи! — Эрвин чуть повысил голос, чтобы хоть как-то вразумить. Зое в мгновение затихла. За окном послышался голос Леви. Он, вероятно, проводил вечернюю тренировку отряду. — Через десять минут жду вас у себя, — уже тише, но не менее требовательно, попросил Эрвин, — и передайте Леви. Его тоже касается. Смит прошёл вперёд оставляя позади недоумевающую Ханджи и спокойного Майка. Слишком спокойного для подобной ситуации. Эрвин был уверен: у него на душе так же тревожно, только армейская выдержка не позволяет выпустить всю тревогу наружу. В разведке важна холодная голова, пусть и сердце пылает синим пламенем превращаясь в чёрный уголь. Люди правду говорят про них — сердца у разведчиков нет. Отдали. Даже обуглившиеся угольки. Пошарив по карманам, Эрвин выудил ключ. В кабинете стоял спёртый воздух, ещё пуще давивший на воспалённый разум. Солнце нагрело за весь день, а окно он открыть забыл. Жёлто-красный закат окрасил бледные стены, книги аккуратно сложенные в шкафу и стол. Эрвин распахнул деревянные створки, впуская весеннего воздуха. Опёрся руками о подоконник и размеренно задышал, услышав три глухих стука об дверь. Пора. Эрвин был краток. Разложил все как на духу, сохраняя в голосе прежнюю строгость. Ханджи пыталась что-то сказать, но была учтиво перебита командором. Замолчала. И Эрвин закончил, всматриваясь в лица товарищей. Пытался ли найти там хоть что-то похожее на понимание? Вряд ли. Скорее разглядывал в глазах неизбежное. — Эрвин, это что же получается: мы гражданских поведём на смерть? Это же… это… — Ханджи не могла подобрать подходящих слов, и честно сказать, Эрвин был с ней солидарен. — … немыслимо! — Значит, эти выблядки не могут нам выделить новое снаряжение, а для сокращения населения готовы расчехлить свои запасы? — Для беженцев снаряжение не предусмотрено. На секунду в кабинете воцарилась тишина, которую Леви благополучно прервал самым, что ни на есть подходящим словом: — Пиздец. — Леви, понимаю, ситуация не из приятных, но попрошу тебя… — Понял, — Леви кивнул, не дав командору закончить. Эрвин бы и сам не прочь выругаться, хоть и дал себе волю — не вслух, конечно, — на собрании, в повозке и по пути в свой кабинет. «Пиздец». Да, оно тут в самый раз. — Эрвин, ты хоть понимаешь, сколько дерма польётся на нас? — Разведчики никогда не славились народной любовью, не привыкать. — Да, чёрт с ним! — Ханджи хлопнула ладонями по столу, — это же гражданские! С вилами на титанов пойдут? — Значит пойдут. Это приказ короля, Ханджи. Не обсуждается. Эрвин говорил точно, как Заклай на собрании, а он возмущался, как Зое сейчас. И хотел бы сказать, что согласен с ней, да нельзя. Ну, какой же из него командир? Предстоящая экспедиция плотно отпечатается на его совести и он уже знает наперёд, что будет видеть лицо каждого: пекаря из булочной в Тросте или торговки с рынка, что приветливо улыбалась ему, предлагая наливные яблоки. Они будут приходить к нему ночью, как только Эрвин закроет глаза, будут тыкать кровавыми пальцами и обвинять его во всех грехах. Но самое страшное в том, что они будут правы. — А, если гражданские поднимут бунт? Что тогда? — вдруг спросил Леви, спасая Эрвина из круговорота собственных мыслей. — Будут расстреливать на месте. Так было сказано в приказе. — Ясно. — Те, кто должен был защищать народ — пустят им пулю в лоб, — невесело усмехнулась Ханджи. — Пока попрошу вас об этом молчать, чтобы по штабу не расползлись лишние слухи. Через пару дней подготовим план к наступлению. Если вопросов нет, можете быть свободны. Вопросы наверняка были, особенно у пытливой Ханджи, но все единогласно решили промолчать, замечая гнусное состояние Эрвина. Стулья один за другим противно заскрипели и комната опустела. Почти. Леви вышел одним из последних, задержавшись у выхода. — Леви, — тихий голос Эрвина заставил его обернуться, — я выпросил новое снаряжение и запас провизии в обмен на согласие провести операцию. Слова звучали словно исповедь у пастора, дабы оправдать греховный поступок. И почему он выбрал именно Леви для этого, ведь Майк знал, но его понимания было будто недостаточно. — Я так понимаю, вылазки не избежать? — Нет, я пытался их переубедить, но Заклай ничего не решает в данной ситуации. — Как ты и сказал, уважения к нам не прибавится, поэтому терять нечего. Я тебя не обвиняю, Эрвин. Смит кивнул, будто только и ждал этих слов. Дверь в кабинете хлопнула, оставив командора один на один со своими мыслями. И головной болью.***
В столовой на редкость было тихо, даже посудой никто не звенел. А звенеть-то было и ничем. Для половины булки не нужна была тарелка и ложка. Корнелия отдавала половину Ари, а сама доедала четвертинку Августовской булки. Платье, что раньше было в пору, теперь висело бесформенным мешком, оголяя торчащие ключицы. В руках уже не было той силы, чтобы таскать сразу по два ведра. Тут хотя бы одно донести! Живот назойливо урчал. Она взглянула на Августа, жевавшего свою четверть хлеба, вдруг понимая то, как он постарел за этот год. На висках уже прослеживались седые волоски, а щёки впали, сильнее выделяя скулы. На лбу вырисовывались дорожки морщинок, которые ещё летом пестрили белёсыми полосками на загорелом лице. Корнелия все подшучивала над ним, мол не хмурься так часто, морщины появятся. А он бы и рад, только поводов для радости с каждым днём оставалось все меньше и меньше. В последнюю неделю, Август стал совсем неразговорчивым, только кивал в знак согласия, но разговор поддержать даже не пытался. Корнелия рядом с ним чувствовала неловкость и некий стыд, невольно задумываясь, а не она ли стала причиной для такой резкой перемены настроения? — … слышал, что беженцев могут согнать за стены, это мне местный вояка друг сказал, а он с полицией на короткой ноге, ему сослуживцы передали. За соседним столом перешёптывались мужчины, хмуро допивая кипяток, едва походивший на чай. Корнелия видела их, но близко не общалась, только здрасьте и до свидания. Старалась не оборачиваться, затихла ещё больше, пытаясь уловить суть разговора. Она заёрзала на скамье и вжала голову в воротник кофты. — Опять сплетни собрал, Алекс! — А, если не сплетня? Как быть-то, как быть теперь?! — Тише будь! И хуйню не неси, — мужчина огляделся и ещё крепче ухватился за чашку, снизил голос на тон ниже. Корнелия навострила уши, даже вдохнуть лишний раз боялась. — Провокация всё это, Алекс! Про-во-ка-ция, — ещё раз по слогам произнёс он, — хотят чтобы мы работали лучше, а вот хуй им! Мужчина этот резко хлопнул по столу, не совладав с эмоциями. Все естественно обернулись, только одна Корнелия сидела так же, не изменившись в лице. Всё казалось ей таким знакомым, будто ей дали сценарий, а она плохо играет свою роль. Забывает текст и путает реплики. Не дожимает. Актриса? Почему это вертелось у неё в голове? Какая глупость. — Пойдём, нам уже пора, — Август провел рукой по её спине, наверняка ощущая выпирающие позвонки и торчащие лопатки. Корнелия встала из-за стола, захватив за собой недопитый чай, и попыталась догнать Августа, который уже успел выйти из столовой. Хлебнула напоследок и тут же поморщилась. Ну и дрянь! Кружку оставила на подносе и прошмыгнула в закрывающуюся дверь. — Постой же, — Корнелия ухватилась его за рукав, — к чему такая спешка? — Берта сейчас опять начнёт ворчать, мне лично слушать её возгласы не очень-то хочется. — Ты злишься на меня за что-то? — Корнелия спросила в лоб. — Что? — Август вдруг удивленно вскинул брови, — с чего бы мне? Корнелия повела плечами, хотела было ответить, но в столовой послышался громкий голос Берты. — Ну, а я что говорил? — Август, ты же слышал о чём говорили те два мужика? Думаешь это всё правда? — она сравнялась с ним и шла почти нога в ногу, изредка оборачиваясь. — Говорили и говорили, сплетням верить вздумала, Корнелия? «По имени назвал — точно злился», — вдруг сообразила Хофманн. — Но, что, если правда? — Неправда. Август ответил резко и слишком уж быстро нашёл что сказать, будто заведомо знал, о чем Корнелия спросит. В голосе его едва можно было уловить тревогу. Августу было страшно. Корнелия поняла это по подрагивающим пальцам с весьма отросшими ногтями. — Эй, вы двое, — за спиной послышался голос Берты. Корнелия и Август обернулись. — Марш на площадь! И шустрее! — Пойду схожу за Ари. Корнелия уже хотела двинуться к складу, но её остановил все тот же властный голос: — Без детей. Живей!***
К площади неторопливо подтягивались беженцы, перешёптывались между собой. Никто явно не понимал, что происходит и всё что оставалось — это неоднозначные переглядки. Корнелия держалась Августа, стараясь поспевать за его широкими шагами. Заговорить не осмелилась, хотя так хотелось поделиться внутри зудящей тревогой. Сам же сказал держаться вместе! А сейчас… Шёл спешно, будто на проклятой площади раздавали сыр всем желающим. Но внутри клокочущим чувством теплился страх, что идут они прямиком в клетку к титанам. «Отчего Август так спешит?», — только успела подумать Корнелия, как наткнулась на незнакомую спину. — Простите, — сконфуженно произнесла Хофманн, опуская глаза в пол. Но, кажется, мужчине спереди было безразлично. Его, как и всех, окутывала тревога и непонимание. Неизвестность пугала. Берта уговорам не поддалась, как бы Корнелия не пытала её напоследок. Но Хофманн точно знала, что та осведомлена тем, что будет происходить на площади. Хоть лицо её было таким же непоколебимым, в глазах читалось обыкновенное сочувствие. Странным было и то, что Август молча побрёл по направлению к площади. — Август, ты что-то знаешь? — Корнелия прижалась ближе, потрепав его за рукав. Специально встала на носочки, чтобы он наверняка услышал. Прошлась пальцем по неаккуратной заплатке на локте, вспоминая, как сама зашивала, щурясь у камина. Август её даже похвалил, отметив, что сам бы даже нитку в иголку вдеть не смог. По-доброму улыбнулся. Не то что сейчас. — Тише, — шикнул он, даже не посмотрев на Корнелию. Стоял, как оловянный солдатик, не спуская взгляда с трибуны. Будто сама Богиня должна была снизойти до них! Корнелия недоумевала: когда у них успели появиться секреты? За этот год они стали близки, как родные брат и сестра. Старались держаться друг друга, помогать и поддерживать. Так было проще. Легче. Хофманн все ещё хваталась за льняную рубашку, пальцем приглаживая заплатку, будто боялась, что разойдётся по швам. Точно так же, как ее выдуманная семья и дружба с Августом, которые держались на гнилых нитках. Август Гринберг руку не убирал, но и не положил свою ладонь поверх, как он обычно делал, когда ей было страшно. Чувства один за другим накладывались друг на друга, заставляя тело сотрясаться от волнения. — Август, пожалуйста, мне страшно. — Мне тоже, Корнелия, — он кивнул в сторону трибуны, и голос его надломился на её имени. Корнелия повернула голову — заметила военную полицию во главе с главнокомандующим. Только Найл поднялся, как секундная стрелка достигла двенадцати. Часы пробили восемь утра. Сейчас они должны работать в амбаре, готовить семена для нового посева, но вместо этого беженцы топчутся на улице перед военными. «Неужели титаны в городе?», — пронеслось в голове у Хофман и она вздрогнула. — «Нет, исключено. Детей бы не забрали и сослали всех горожан, а не только беженцев». Суетливые мысли посещали не только Корнелию: по толпе покатились недовольные возгласы и ругань, с требованием объяснить наконец-то что тут происходит. Ответ не заставил себя долго ждать: Найл усмирил толпу командирским голосом: — Внимание, жители Сигансины и её округа! Приказом короля, я — главнокомандующий Военной полиции, вынужден огласить список тех, кто сегодня в восемь тридцать совместно с Разведкорпусом отправится отвоевывать стену Мария! Любые попытки сбежать или сорвать собрание будут причислены к дезертирству, которое предусматривает трибунал, а в нашем случае — расстрел на месте. Корнелия пыталась слушать дальше, но уши будто заложило, а ноги подкашивались. Память прошибло, будто пуля влетела, и она немного отшатнулась. Смутные воспоминания февральского кошмара окрашивались в краски реальности. К горлу подступил колючий комок, кончики пальцев похолодели — как только она на ногах устояла? Найл уже зачитывал имена, кажется, по алфавиту, но Корнелия не слушала. Пыталась, но голос главнокомандующего звучал так далеко, что она всеми силами пыталась услышать хоть чье-то имя. Своё. Тщетно. Корнелия будто провалилась под толстый лёд, с каждой секундой погружалась на дно. Реальность и сон смешались воедино, превращаясь в густую кашу, но одно было неизменным. Август. — … Август Гринберг, Мартин Гарпьен, Мина Маршак… Имя Августа ржавым гвоздем вбилось в сердце. Она повернула голову в его сторону: глаза потухли, а лицо осунулось, потеряв всякую надежду. Больше в радужках не отражалось синее небо, только стекло с размазанной на нём акварелью. Блеклой и незаметной. На её глазах только что погиб человек. — Это ошибка, — он закачал головой, еле шевеля сухими губами, — ошибка… у меня есть дочь, меня не должно быть в списке… не должно быть! Больше шептал, чем говорил. Отчаянно и словно в бреду. Лицо исказилось в кривой ухмылке, и сиплый смешок вылетел из его рта. Безумный и пугающий. — Август… — Хрен вам, ублюдки! — донеслось справа, — сами дохните за стенами! Не заставите! Все обернулись на мужчину, яростно отстаивающий своё право на жизнь. Корнелия узнала в нём того, кто утром спорил с Алексом за соседним столом. Он совсем не изменился в лице и, казалось, ничего его не пугало. — Вам последнее предупреждение, угомонитесь, — размеренно произнёс Найл Доук, с незримым беспокойством наблюдая за беженцем, пробирающимся через толпу. — Всех не перебьешь! — выкрикнул буйный, оглянулся к столпившимся, — а вы, чё молчите, хотите за стеной подохнуть?! Они вас, баранов, пугают, а вы ведётесь! — Вернитесь в строй! — А то что?! Найл поднял руку, но опускать не торопился. Или попросту не мог. Корнелии на секунду показалось, что он замешкался, мысленно умоляя беженца вернуться. Под шумок, один из молодых парней подорвался с места прямиком в сторону главных ворот. Один из военных дал команду, остановиться, но тот даже не обернулся, отчаянно бежал, рассекая воздух руками. — Командующий? — один из часовых обратился к Доуку. Рука Найла сама опустилась и повисла, как у тряпичной куклы. Раздался звук выстрела. А затем ещё один. А за ними женские вопли и плач. Для этих ребят экспедиция закончилась, так и не начавшись. — Так будет с каждым, кто ослушается приказа и попытается сбежать и саботировать, — голос Найла не надломился, но звучал с сожалением. Корнелия поняла, где слышала эту интонацию в голосе. В Берте. Она знала. Список закончился. Голос командующего затих, так и не произнеся имени Корнелии. — Обманул меня, значит… — сипло произнёс Август, сжав в руке кулак. — Август? — Хофманн повернула голову, непонимающе уставившись на него. Вокруг происходил кромешный ужас на земле, хуже, наверно, было только нападение титанов. Между криками и рвущими душу рыданиями раздавались выстрелы, ненадолго создавая гробовую тишину. Все оказались заперты в клетке душащей безысходности: подчинишься — погибнешь, сбежишь — застрелят. Исход один. Или ещё есть шанс что-то исправить? — Простите! — выкрикнула Корнелия, подавшись вперёд с вытянутой руку. Взгляд военных сразу устремился на Хофманн. Они без промедления направили на неё ружья, готовые вот-вот спустить курок по приказу. — Произошла чудовищная ошибка, у этого господина есть маленькая… Корнелия не договорила, чувствуя, как Август зажал ей рот ладонью, сильно пережав челюсть. Она замычала, протестующее покачав головой. — Молчи, — шикнул Август, рывком разворачивая её к себе лицом. — Застрелят, даже глазом моргнуть не успеешь. Гринберг грубо схватил её за худые костлявые плечи и встряхнул. Корнелия на секунду испугалась, не узнавая в лице того Августа, которого знала. — Слушай меня внимательно, — отчеканил он, — не рыпайся! Даже не думай высказываться. Поняла? Кивни, если поняла! Корнелия нахмурилась, но кивнула. Август ослабил хватку, прикрыл веки и выдохнул. — Хорошо… хорошо, — уже тише произнёс он, — Корнелия… послушай, нет! Пообещай, что не оставишь Ариадну! Корнелия вспыхнула, с рывком оттолкнула его от себя. Что он такое несёт?! — Ты что такое говоришь?! — Пообещай! — не унимался Август. — Никуда ты не пойдёшь! Это чудовищная несправедливость, мы сейчас всё узнаем, — хотела уже двинуться в трибуне, как Август схватил её за запястье, дернул к себе. Снова за плечи схватился, но в этот раз одну руку завёл за шею и прижался лбом к её лбу. Сильно держал, но не из-за грубости, а от отчаяния больше. От безысходности. — Корнелия, прошу, — уже взмолился Август, тяжело задышав, шумно втягивая удушливый воздух, — времени мало… обещай мне. Хофманн посмотрела на него из-под редких ресниц и осознала: он серьёзен как никогда. В глазах защипало, а сердце ухнуло вниз под очередной оружейный выстрел. Корнелию пробила дрожь, сердце сковало в тиски, и она не выдержала: вцепилась в рубашку Августа, уткнулась в плечо. Так… нельзя… — Эй, аристократка, а чего ты меня со счетов списала? Вот вернусь, — Август горестно усмехнулся, — ещё гордиться мной будешь! Ты только пообещай, мне больше ничего не нужно. — Обещаю, — Корнелия шмыгнула носом, — разве могу иначе? Я её не оставлю, никогда бы не оставила! — Эй, посмотри на меня, — он легонько встряхнул её за плечи, — Корнелия! Она закачала головой, не поднимая глаз: лишь бы не смотреть. Знала, что расплачется ещё больше, поэтому зажмурилась, аж до белых бликов, крепче ухватилась. Через секунду она ощутила чужое тепло: тяжелая ладонь легла ей на спину. Прислушалась к тревожно бьющемуся сердцу, уловила резкие вдохи Августа. Впервые за все время она почувствовала его так близко. — Вы меня только ждите, ладно? — прошептал он в самое ухо, — до победного. Корнелия только и смогла выдавить «да», сама не понимая, как Август умудрился её понять. До слуха донёсся приказ одного из военных, чтобы беженцы собирались у главных ворот. Корнелия вмиг затихла, наконец осознавая, что скоро всё закончится. Броня в виде августовского плеча спала, оставляя после себя только одинокую зябкость. Он лишь напоследок потрепал её за плечо, как всегда делал. — Постой, — Корнелия дёрнулась, резко схватившись за свои волосы, распустила тугой хвост, вытянув тугую плетёную ленту. — На удачу. Она слегка замахрилась и выцвела, превратившись в почти бледную тонкую полоску. С этой ленточкой на руке она бежала от титана и выжила. Значит и Август должен! Она спешно нацепила несчастный лоскуток на запястье, плотно завязала и потянула оберег на себя: надо убедиться, что не развяжется. Август молча наблюдая за нехитрым ритуалом, вдруг улыбнулся. Впервые так искренне за последние пару недель молчания. Погладил ленточку и кивнул, хоть и не был суеверным. — Иди к Ари, — попросил он, заметив, что Корнелия двинулась за ним. — Что? — Корнелия в недоумении остановилась, — не попрощаешься?! — Не смогу, — он виновато взглянул, — попросту не смогу, не сдержусь. — Она не простит, Август. — Нет, — Гринберг стиснул зубы, — просто скажи, что па… что папа её… любит. — Сам скажешь! — крикнула она, стиснув кулаки. — Август, вернись и простись с дочерью! Он даже не обернулся. Хотел, она видела: замешкался, но в последний момент шагнул вперёд. Не остановился. Ноги подкосились и Корнелия рухнула на землю, ладонями упёрлась о влажную землю. Чувствовался запах крови и сырости. Она смотрела вдаль, наблюдая лишь за одной спиной, пока синяя рубашка не затерялась среди тысячи таких же чёрных и серых.***
В амбаре было шумно, дети не на шутку всполошились, требуя ответов. Вот Берте досталось. Она, вымученная, стояла неподалёку, курила сигарету, стараясь не смотреть в их сторону. И стояла далеко, наверняка чтобы ничего не слышать. Корнелия глазами искала белые хвостики, но у самого входа наткнулась на Армина с соломенной шляпой в руках. Слегка посеревшей и местами дырявой. Арлерт сжимал её крепко, прижимая к себе. Увидев Корнелию, он вылетел на улицу, а она даже ничего не успела сказать. — Значит и господин Арлерт… — Корнелия! — знакомый детский голос прошёлся по сердцу острым лезвием и кровь застыла в жилах. Что она ей скажет? По дороге шла и репетировала, подбирала правильные слова, но разве в этой ситуации может быть что-то неправильно? Соврать? Нет, это несправедливо. Рассказать правду? Слишком жестоко. В голове закружился пчелиный рой. — А где папа? Бам! Малышка, сама того не осознавая, загнала Корнелию в угол. Хофманн выдохнула, взяв последние силы в кулак. Август, будь он неладен! От одних только мыслей о нём в груди начинало саднить. Корнелия села на корточки, положив ладони на узкие плечи. — Ари, милая, папы сегодня не будет с нами, — начала она издалека, — он уехал. — Уехал? — тонкие брови поползли к верху, — а меня почему с собой не взял? — Понимаешь, — ответила она с придыханием, — папа уехал и… — И? — Он отправился защищать нас с тобой от титанов. Корнелия затаила дыхание. Наверно, стоило подслушать разговоры других, а не выдавать всё сразу? Наверно, стоило как-то подготовить её? Наверно, сейчас стоит её обнять и сказать пару приободряющих слов? Наверно, нужно было уговорить Августа? Наверно?.. Корнелия не знает точного ответа, она просто сидела и ждала, пока Ари не сорвалась бежать к главным воротам. Ловко юркнула между рук и понеслась со всех ног. Корнелия ринулась следом, кричала, просила, молила… — Ари, стой! Пожалуйста, вернись! Но Ариадна не слушала. Бежала дальше. Корнелия увидела, как она прошмыгнула между сложённых досок и случайно зацепилась рукавом куртки, может быть, о торчащий гвоздь. Вот мерзавка! А ведь год назад Гринберг еле ноги волокла! А сейчас… а сейчас она даже догнать её не может! Корнелии пришлось замедлиться — в боку закололо. Остановилась. Люди подтягивались к воротам, чтобы проводить разведчиков, а с ними и беженцев с Сигансины. — Папа! Голос Ариадны. Колокол ударил в первый раз. Корнелия двинулась вперёд, пробираясь сквозь толпу, не теряя из виду подпрыгивающие белые хвостики. — Папочка! Второй удар, снова заглушил детский зов. — Папа-а! Загремели грузные цепи и ворота со скрежетом начали подниматься. Корнелия обхватила плачущую Ариадну, поглаживая её по голове, прижимая к себе сильнее. — Папа… Тихий детский всхлип и уверенный голос командующего отозвались эхом в ушах. Сегодня ещё один ребенок останется сиротой.