***
За стенами воздух казался особенным. Свежим и чистым. Будто легкие обжигал. В то же время весь он был пропитан страхом. Животным и неодолимым. Падал на плечи, как лишний груз, заставляя чувствовать его собственной кожей. Леви помнил. Помнил и понимал, что за три стены им теперь вовек не выйти. Отвоюют, да, но когда и какой ценой? За спиной ощущался невнятный галдеж, и Леви волей-неволей прислушивался, и становилось тошно. Смотрел вперёд, изредка поглядывая на беженцев, что измучено плелись за строем. Помрут. Зазря помрут. Он даже на новобранцев так не смотрел, как на этих людей. А эти бляди из верхушки даже женщин не пожалели. Внутри всё ещё плескалась непреодолимая злоба, которую хотелось выплеснуть на первого же встречного титана. Леви казалось, что злиться он больше не в состоянии после смерти Фарлана и Изабель. Перегорело и замкнуло. Даже когда Ханджи доставала разговорами, когда отряд его косячил, когда чинуши появлялись на горизонте, ничего из этого не злило. То было раздражение, но никак не чувство, что сейчас сжигало изнутри, заставляя сжимать поводья крепче и стискивать зубы. «Не думай». Леви стыдливо отводил глаза, если вдруг встречался с кем-то взглядом. Будто это он их сюда загнал, будто он этот блядский приказ подписал. Не он. Тогда почему так гадко? Потому что он, величайший и сильнейший, снабжён всем необходимым для убийства титана — выживет, а мужик сзади с топором на перевес — сдохнет. Вот и весь ответ. Земля содрогнулась и затряслась торопливыми рывками. В ушах загрохотало то ли от воплей сзади, то ли от неуклюжих титаньих шагов. Леви уже опустил руку на привод, чтобы выпустить трос, наметил траекторию и уже знал, как именно раскромсает титана. Один за другим раздались выстрелы сигнальных ракет. Красный. — Всем занять позиции, титаны уже приближаются, — раздался басистый голос Эрвина и чёрт бы его побрал. За спиной начался самый настоящий хаос. Крики и возгласы сменяли друг друга. От прежнего строя не осталось и следа. Все в панике разбегались, выкидывая своё «снаряжение». Но не отдать приказ он не мог. Леви это знал. Майк с Нанабой попытались взять ситуацию в свои руки. — Верните прежний строй, вы делаете только хуже! — Мы не сможем прикрывать ваши задницы, если вы разбрелись, как стадо овец! Как же Майк красиво стелит. Врёт и не краснеет. Ведь никого солдаты спасать не собрались. Но эта ложь во благо, в первую очередь для беженцев. Паника на поле боя не товарищ. Приказ все тот же — без необходимости в бой не вступать. Но необходимость наступает моментально, потому что титанов уже слишком много. Справа, слева и пропади оно пропадом — сзади. Добрались — дорвались. Леви резко дёрнул за поводья, лошадь недовольно фыркнула и вздыбилась. Людские крики сильно резали уши, проходились по сердцу острейшим лезвием — глубоко и больно. Сука. Рукоятка привода отозвалась прохладой, когда Леви обхватил ее пальцами, готовый выстрелить гарпунами в лоб титану. Сбоку слышится крик, почти животный и надрывной. Беженцы. Титан уже отправлял в рот мужчину средних лет, а тот со страху выронил вилы, которыми пытался отбиваться, руки тряслись. Леви уже было метнулся, но услышал чёткое и безоговорочное: — Не смей! «Эрвин, будь ты неладен, Смит». Леви будто потянули за невидимый поводок, а он подчинился, как послушная псина, переключив свое внимание на другого титана. На титана, с которым не справлялся его солдат. Цель операции — сохранить как можно больше людей из разведки, наплевав при этом на обычных граждан. — Нет, прошу вас! Не бросайте! Прошу, помогит… Хруст костей. Он не был уверен, что в таком безумном хаосе была возможность что-то расслышать, кроме воплей, скрежета клинков и грохота от ног титанов, но хруст со звоном разразил уши. У Леви все внутри сжалось, он почувствовал, как схлопнулись легкие. Замахнулся, разрезав загривок разом. Ещё одного, второго и третьего. Под убийственную симфонию смерти, на которую он закрывал глаза, Леви плевался своей злобой и яростью. Старики, женщины, парни. Каждый из них — гвоздь в его гроб. Он уже ожидает их ночью с кровавыми глазницами и обвинениями. Замах — горячий шматок отлетает и шлепком приземляется на землю. За ним его владелец грузно падает и сотрясает землю. Все заканчивается быстро. Раздаётся выстрел, и воздух разрезает желтый сигнальный огонь. Операция длиной в день завершена. Возвращаться ещё паршивее, чем когда-либо. Леви повернул голову и тут же пожалел об этом. Оставшиеся беженцы смотрят не то с ужасом, не то с презренем. Преданные, с мокрыми брюками, кровавыми рубашками и растрепанными волосами. Наверняка поседевшими. Стало слишком тихо, и эта тишина казалась громче любого крика. Леви стыдливо опустил голову и отвернулся. На земле заметил что-то белое. Прищурился. Ленточка, вся в пыли и крови. Потрёпанная, завязанная на два крепких узла, и порвалась ровно посередине. Леви присел на корточки, отряхнул её от пыли. Заберёт. Как память о своём омерзительном поступке.***
На рынке было людно, будто весь Трост собрался на площади. Корнелия протискивалась между узких торговых рядов, крепко держа Ари за руку. В воздухе пахло рыбой и свежеиспеченным хлебом. Хорошо всё-таки, что они позавтракали. Возможно, первый и последний раз за сегодня поели. Все толкались и норовили отдавить ноги, Корнелия даже обрадовалась, что у них с собой нет громоздких пожитков. На секунду представила, как было бы тяжело передвигаться по городу с ребенком и багажом ненужного тряпья. Да и откуда же ему взяться? Она опустила руку в карман, а там гладкий металл и неровные вкрапления камней защекотали пальцы. Всё на месте. Выдохнула, собравшись с мыслями. Не то, чтобы не хотела распрощаться с родными побрякушками, только это единственное, что связывало её с прошлым. Могли эти серьги быть подарком от её мужа? Была ли она замужем? Или, может, острые шпильки — семейная ценность, а она так легкомысленно попытается обменять их на десяток золотых. Но в голове только белое пятно. Есть только настоящее: одновременно самый счастливый и ужасный год в её жизни. Никому не было дела до неё, тогда почему она сейчас так беспокоится? В конце торгового ряда ютилась одинокая лавка с перекошенной влево вывеской. Буквы с незатейливыми завитушками уже выцвели на солнце, а краска облупилась. А так и не скажешь, что в такой ветхой лачуге меняют золото. Корнелия шагнула вперед, как почувствовала, что её потянули назад. Обернулась. Ариадна встала на месте, будто вросла в землю. — Ну, пойдем. — Можно я тут останусь? — вдруг воспротивилась Ари. — Нельзя. Тут слишком опасно, я не могу тебя оставить. — Потому что обещала ему? Маленькая… вредина. Корнелия повернулась, а Ариадна смотрела уже иначе: как на врага, лишившего её родного отца. Взгляд совсем не детский, осуждающий. В голубых глазах плескалась обида, в которой Корнелия бы с радостью утопилась. И когда она успела так повзрослеть? — Нет, потому что беспокоюсь, — Хофманн заметила её недоверие, — хочешь остаться на улице? Пойми, нам нужны деньги, чтобы найти жилье. Чтобы выжить. Ари поджала тонкие губы, в нерешительности потопталась, но сдалась. И в какого она такая упёртая пошла? Корнелия понимала, что это только начало, если она сейчас скалит зубы, что будет через пару-тройку лет. Видно, мама у неё была с характером, потому что Август отличался спокойным нравом. Август. Жив ли он? Наверняка нет. Дверь натужно скрипнула, когда Корнелия толкнула её вперед. В лавке было довольно мрачно, тусклый свет просачивался сквозь прорезь между штор, и на столе колыхалась одинокая свеча. Лавка больше походила на магазин старого барахла: вокруг стеллажи заставленные разным хламом, вроде канделябров и часов с кукушкой. Они громко тикали, вызывая толику раздражения. Корнелия не сразу заметила, что за столом, сгорбившись, сидел мужчина в очках с толстой оправой. Кожа на шее собралась крупными складками, а лицо его покрыли тёмные старческие пятна. Она вздрогнула, когда он громко выругался, хлопнув по столу: — Да твою ж налево, блядский потрах! На пол со звоном отскочила шестеренка. Кажись, от часов: старик с огромным усердием чинил циферблат. Стёклышко, должно быть, треснуло от такого-то удара. Корнелия подняла детальку и опустила её на захламленный стол. Хозяин лавки, видно только сейчас заметил, что всё это время находился не один. Вот что значит «был увлечен процессом». Не долго думая, Корнелия полезла в карман, выудила оттуда драгоценности и положила прямо перед носом лавочника. — Я бы хотела обменять это. Мужчина прищурился, отложив часы в сторону. — На что менять собираешься, милочка, — покрутив между пальцев серьги, а в другой шпильки, наконец, поднял взгляд на Корнелию. Ари все это время держалась поодаль Корнелии, рассматривая фарфоровых лисят за стеклом. — Мне нужны деньги. — Всем они нужны, — усмехнулся он, всё ещё оценивая камни на украшениях. Корнелия выжидающе наблюдала и следила за каждым его прищуром, чтобы он вдруг не обманул её. А вдруг и не золото это вовсе? Она почувствовала, как сердце её рухнуло куда-то вниз. Как самонадеянно было заявиться сюда с этими безделушками и надеяться на что-то. Она ждала вердикта оценщика, будто от этого зависела её жизнь. Вообще, так оно и было, ведь если сейчас откажет, то жить им на улице. Он все вертел несчастные шпильки, рассматривал под разным углом, подносил ближе к свету, хмурился. Корнелии показалось, что прошла целая вечность. — Двадцать пять золотых, — вдруг резко выдал он, снимая очки и поднимая взгляд на бледную Хофманн. — Двадцать пять?! Но это чистое золото! — Да что ты говоришь, дорогуша! — он громко хохотнул, отчего стол слегка качнулся, только сейчас Корнелия заметила, что он был подпёрт книгами и шатался от любого неверного движения. — Может, сядешь на моё место? — Прошу вас, мне очень нужны деньги. Здесь камни, неужели они ничего не стоят? — Камни, как камни, блестят и ладно. — Может, возьмёте хотя бы за тридцать? — не сдавалась Корнелия, сжимая в руках подол платья. — Мы не на базаре, чтобы ты тут торговалась, — лицо его вдруг стало серьёзным, — двадцать пять и уходи, пока я добренький. Корнелия выдохнула. Это единственная лавка в округе, выбора нет. Она надеялась хотя бы на тридцать, и что-то подсказывало, что он её дурит. Или дурой она будет, если уйдёт совсем ни с чем. — Ладно, — сдалась она, — двадцать пять. — Это я ещё завысил, — он начал тут же набивать себе цену и кичиться своей широкой душой обычного шарлатана. Оценщик сгрёб украшения и вложил в верхний ящик стола, запер на ключ. Очень непрактично, учитывая, что стол его держался на одном честном слове. Отсчитав ровно двадцать пять, он протянул их Корнелии. Она взяла деньги, стараясь не соприкасаться с ним руками. — С вами приятно иметь дело, — улыбнулся он, усаживаясь обратно за стол, — и да, милочка, запомни кое-что. Тут либо ты, либо тебя. Хофманн ничего не ответила, только фыркнула на глупую издевку, подозвала Ари и поспешила выйти от этого алчного места. Всю дорогу её не покидало чувство обманутости. Корнелию раскачивало из стороны в сторону от принятого решения, как маятник на дурацких часах с кукушкой. И ещё те его слова, напоследок сказанные… Корнелия прокручивала их в голове, понимая, что они, по всей видимости, станут её жизненным кредо. Ари осунулась и шла молча, пиная по дороге мелкие камушки. — Понравились лисята? Она удивленно вскинула голову, нахмурив тонкие брови. Ответила не сразу, но выдавила совсем без обиды: — Понравились. На выходе Корнелия кинула свой взгляд на ценник, взяв с себя обещание, что когда-нибудь возьмёт одного в подарок Ари. Решила так грубо откупиться, хотя понимала, что ни одна чёртова игрушка ей отца не заменит. Внезапно Корнелия стала для неё чужой. Ариадна остановилась прямо у ящика с яблоками, разглядывая блестящие фрукты. — Пойдём, нам нужно торопиться, — одернула её Корнелия, но та отмахнулась. — Нет, я хочу яблоко! Больше не называла её по имени, а если и проскальзывало, то звучало холодно и с пренебрежением. — Ты же знаешь, что мы не можем их купить, — она шикнула сквозь зубы, заставляя офицера рядом обернуться. Перед ней стоял тот самый солдат из гарнизона, что привёл Микасу и Эрена к суду. Ханнес, кажется. Август был с ним знаком, и даже пару раз Корнелии приходилось видеть его рядом с ним. Её он, по всей видимости, тоже узнал, печально улыбнулся, опустив взгляд на Ари. — Ариадна, вот так подросла! Скоро меня перегонишь, — он потрепал её по макушке, взъерошив белокурые волосы. Она увернулась и пригладила выбившиеся пряди, спросила: — Так уж обгоню. А вот вам же на стене всё видно? — Ещё бы! — А можно мне тоже на стену, я хочу папу увидеть! Одним глазком, обещаю, я сразу же спущусь, — Гринберг сложила руки, — пожалуйста! Ханнес перевёл взгляд на Корнелию и сразу помрачнел. Судорожно сглотнул и сумел выдавить из себя что-то наподобие улыбки. Выглядело жутко. — Обязательно, но сегодня у меня выходной, и меня не пустят на стену! Давай в другой раз, а пока вот держи, — он протянул ей два зелёных яблока, которые судя по всему, только что купил для себя. — Спасибо, — она поблагодарила его, без раздумий забирая фрукты, — только ты не забудь! Ханнес приложил кулак тыльной стороной к груди, отдавая честь, мол, запомнил и обещание дал. Усмехнулся, правда, нервно, Корнелия заметила. — Только протри перед тем как съесть! — тотчас нашлась Корнелия, замечая, как Ари уже поднесла яблоко ко рту. Ариадна фыркнула, но потерла об штанину неумело и чуть не выронив. — Спасибо. — Бросьте! Значит, вы за ней присматриваете? — он неловко почесал затылок, наблюдая, какая маленькие зубы жадно вгрызаются в плод. — Получается так, — она повела плечами, будто пытаясь сбросить груз ответственности, который на неё возложили, — не скажете, где находится штаб разведкорпуса? — Прямо до конца и налево, — он махнул рукой в сторону. — Я ведь так и не узнал ваше имя. — Корнелия. Так меня зовут, — она кивнула ему и поспешила в направлении, куда ей указал Ханнес.***
Мощеная дорога оборвалась, и началась просёлочная тропинка, штаб остался по левую сторону и оказался не так уж «неподалёку» как обещала Берта. Над Тростом успели сгуститься сумерки, прихватив с собой вечернюю прохладу. Корнелия поёжилась и ускорила шаг, в голове репетируя и подбирая слова, как бы ей поступить. Главное, чтобы ей хватило пятнадцати золотых. Они бренчали в мешочке, звонко стукаясь друг об друга. Через окна просачивался свет, где-то из труб поднималась одинокий клуб дыма. — Далеко ещё идти? — вымученно спросила Ариадна. Не выдержала, ведь всю дорогу терпеливо шла, ни разу не пожаловавшись. — Почти пришли, котёнок. В ответ получила лишь тихий вздох. Корнелия старалась не думать о плохом, но в голову нещадно лезло только одно — страх остаться на улице. Вдруг им не хватит, вдруг никакого Карлоса там нет, вдруг Берта ошиблась или обманула, лишь бы избавится от всех скорее. Внешне Корнелия держалась ровно и уверенно, но внутри у неё бушевал целый ураган. Нельзя, чтобы Ариадна почувствовала хоть долю ее страха и сомнений. Нельзя дать просочиться её отчаянию. Показался небольшой каменный колодец, слегка обросший пушистым мхом, как и полагалось на северной стороне. А справа — дом. С виду небольшой и совсем неприметный, отделанный белым камнем и покрытый обыкновенной коричневой черепицей. Такой же как и десятки домов назад, которые им встречались на пути. В окне Корнелия сумела разглядеть тусклый огонёк и немного воспряла духом. Они поднялись на крыльцо, и Корнелия ещё долго собиралась с силами просто ударить пару раз костяшками по двери. Ариадна оказалась быстрее и смелее, поэтому громко забарабанила по дереву. В ответ — тишина. Где-то в дали послышался колокол. Разведчики вернулись.