Лестница

      Алекс так часто казалось, что мир трещит пополам и разъезжается под её ногами, что когда это случилось в очередной раз, она ничего не почувствовала.       Алекс потом пыталась вспомнить, когда именно она перестала что-то чувствовать и всё упиралось в то туманное утро. Они последний раз позавтракали с Сириусом на Косом переулке, на открытой веранде — в полной тишине, в напряжении, непривычно медленно, но не глядя друг на друга. Из Сириуса рекой текла обида. Он не был и в половину тем же милым и понимающим, как прежде. Он понял, что она отказалась от него, и высказывал последние знаки почтения, проводя с ней время перед её отправлением в Министерство.       — Бродяга! Дракклову мать за ногу! Это и правда ты!       Вихрь, который оказался Джеймсом Поттером, лохматее прежнего, в потёртой джинсовой куртке, снёс Сириуса вместе со стулом. Они какое-то время барахтались на земле, вопя друг на друга и шутливо переругиваясь на весь переулок. Алекс медленно пила свой остывший кофе. Римус, Питер и рыжеволосая девушка, которую позже представили как Лили, молча взяли стулья и сели за столик. Джеймс и Сириус мирились: и сове понятно, что это надолго.       Когда они наконец встали, — алые, в пыли и грязи, со счастливейшими улыбками — Лили успела заказать себе и компании чай, а Римус погрузился в свою книгу. Питер всё то время, что Джеймс с Сириусом барахтались на земле, смотрел на них лоснящимися глазами и радостно смеялся, улюлюкал, иногда хлопал в ладоши, как будто попал на чемпионат по квиддичу. Лили и бровью не повела, а Римус в ответ на немой вопрос Алекс лишь чуть мотнул головой и снисходительно приподнял уголки губ.       Она сразу решила, что из всех друзей Сириуса Римус нравится ей больше всех.       Сириус, приобняв Джеймса за плечи, неожиданно заикаясь, представил всех Алекс. Все по очереди пожали ей руки. Но каждый — по-своему.       Джеймс сердечно извинялся:       — В прошлый раз я вёл себя как свинья и очень проебался, но теперь-то, надеюсь, мир?       Алекс коротко улыбнулась, не мигая. Она хотела ему верить, но не верила. Она хотела узнать человека, которому Сириус рад до смерти, но не могла себе этого позволить. Это же их последнее с Сириусом утро.       Эти люди пришли забрать Сириуса в его прежнюю жизнь — прекрасную, удивительную, полную восторга, приключений и шуток, понятных только им. А ей тем более ни к чему с ними сближаться.       У Питера были липкие ладони. Он прятал глаза и не совсем внятно пробормотал что-то вроде «приятно познакомиться».       А Лили звонко рассмеялась, когда Джеймс перебил Сириуса: «А это наш нежнейший и прекраснейший Цветочек, солнце моих очей, радость моего сердца…», отшутилась, что ей уже понятно, что она для Джеймса никто по сравнению с Сириусом, а потом коротко пожала руку Алекс, добавив, что рада знакомству. По прохладному взгляду, знакомому Алекс с сотен балов для чистокровных семей, та поняла, что Лили лжёт. Что, интересно, она о ней думает? Кого в ней видит?       Римус отложил свою книгу, когда настала его очередь. Он улыбнулся Алекс, а та посмотрела в его глаза и поняла, что он единственный из этой компании (включая Сириуса), с которым она может за три секунды достичь нужного ей понимания. И ей стало жаль, что у них слишком мало времени (точнее, его вообще не должно было быть), чтобы познакомиться поближе.       Сириус за две секунды допил свой чёрный кофе, закурил. Джеймс вскочил со своего места (к чаю он не притронулся).       — Ну, идём? Мы не одни такие умные пришли к самому открытию, надо поторопиться, чтобы не встать в очередь.       — А, да, — как-то неопределённо произнёс Сириус, не глядя в сторону Алекс. — Надо идти.       — Мне тоже пора, — негромко объявила она, поднимаясь на ноги. Все, кроме Сириуса, удивлённо посмотрели прямо на Алекс.       — Уже? — приподняла брови Лили.       Алекс кивнула, поджав губы. Она смотрела прямо на Сириуса, смотрела… Тот изучал витрину через дорогу.       Вот тогда она ушла. И с того момента, как за ней закрылись двери Министерства магии, больше ничего не чувствовала.       Даже когда объявили, что программу курсов по подготовке мракоборцев сократят до десяти месяцев. Когда добавили, что если они слишком нежные, чтобы справиться с тем, чему мракоборцев учат три года, в более сжатые сроки, то им нечего в принципе мечтать о кожаной мантии. Когда во время первого занятия, где они не колдовали, а занимались физической подготовкой, она получила по лицу…       Это было лишь ударом. Это не было концом света. Это не было хуже того, что с ней уже было, хотя и приятного, говоря откровенно, тоже не доставало.       Крауч не лукавил, когда говорил про защиту и поддержку от Министерства магии. На втором уровне, где находился Отдел магического правопорядка и центр обучения мракоборцев, она чувствовала себя как за каменной стеной.       Алекс позволили поселиться в общежитии, примыкающем к центру обучения. Жилые отсеки находились под землёй, разумеется, и были оборудованы просто, даже скудно: серые каменные стены, низкие потолки, узкие двухъярусные кровати. В них не было псевдоокон, которые были в офисе мракоборцев, личных кабинетах и учебных аудиториях. На каждого человека полагалась одна тумбочка, одна полка в общем гардеробе, один светильник над кроватью, один стул. Алекс не нужно было больше: у неё и вещей-то стольких не было, но вот её соседи очень возмущались из-за скверных условий по началу, а она почти сразу привыкла.       Алекс куда больше беспокоило отсутствие личного пространства. Технически это была одна огромная комната, разделённая на множество отсеков, каждый из которых гудел даже ночью. Здесь одновременно жило больше сотни человек, и далеко не всех заботила необходимость соблюдать тишину даже в ночное время. Алекс довольно скоро поняла, что если она хочет спать, нужно просто засыпать в любых условиях, её сон — это её проблемы. Ей потребовалась всего неделя, чтобы научиться проваливаться в крепкий сон, невзирая на шум.       И Алекс понимала, что будь у неё даже чуть больше свободного времени, она бы всё равно возвращалась в свой отсек только чтобы переночевать и переодеться. Всё лето они с Сириусом проскитались по съёмным комнатам и гостиницам, но там было по-разному и по-своему уютно, больше, чем здесь.       С Сириусом везде было хорошо.       Нельзя-думать-о-Сириусе.       График обучения был суровым. Первые дни у Алекс кругом шла голова от непрекращающегося потока информации и от интенсивных нагрузок. Иногда она не помнила, как добиралась до своего отсека, а лишь по звонку, оповещающем о скором начале занятий, понимала, что лежит на своей постели в липкой тренировочной форме, укрывшись мантией. Иногда занятия заканчивались за полночь: некоторые преподаватели могли посчитать, что они не усвоили необходимую программу, и муштровали их, пока не оставались довольны результатом.       Люди вокруг падали в обмороки, пытались жаловаться и бороться за свои права, кто-то в истерике забирал документы, кто-то выходил из себя и начинал кидаться на окружающих. Все реагировали по-разному. Алекс лишь затягивала хвост посильнее (она теперь распускала волосы только в душе), поджимала губы и крепче бралась за свою палочку. У неё не было времени беспокоиться о своём комфорте и отдыхе. Не было времени сближаться с кем-то из однокурсников, и уж тем более — заводить друзей.       Мысли о Сириусе (как он сейчас? о чём он думает? чем он занят, интересно: скучает на уроке, прогуливает его или планирует очередную шалость?..) набрасывались на неё внезапными ледяными волнами и заставляли терять сосредоточенность и концентрацию. Эти мысли напоминали уколы прямо в сердце, и Алекс отгоняла их, как могла. Она сильнее вчитывалась в очередной учебник, с особой яростью отрабатывала заклинание, отвлекалась, но когда она, всем телом гудя от тяжёлого дня, ложилась под одеяло, перед усталыми веками возникало лицо Сириуса.       И Алекс начинала плакать, ненавидя себя за это, борясь со слезами, стараясь прекратить как можно скорее, а просыпалась с болью над диафрагмой, рядом с сердцем, посередине. Она хотела обижаться на Сириуса, но тоска по нему была сильнее. Она разрывала её на куски, и каждое утро Алекс удивлялась, что ещё может себя собрать.       Прошёл месяц. Из ста тридцати пяти студентов набранных студентов осталось семьдесят два. Алекс тоже осталась. Она решила, что не позволит себе провалиться.       Парт в большом зале стало меньше, их сдвинули плотнее. Первым занятием всегда была какая-нибудь лекция, потом подряд шли практические занятия. Алекс приходила одной из первых, садилась прямо перед чёрной доской и дотошно конспектировала всё, о чём им рассказывали. Иногда на утренние лекции приходил сам Крауч — тут нельзя было клевать носом даже при всём желании. Как он рассказывал! Как у него сверкали глаза! Как он плавно менял голос, как он едва заметными жестами придавал определённым фразам особое значение… Алекс заглядывала ему в рот и не стыдилась этого — определённые её однокурсники находили удовольствие в том, чтобы обсудить её между собой. Ей было всё равно.       Все они, беспечные, кто позволяет себе расслабляться на важнейших занятиях (или даже уходить с них!), однажды проглотят свои языки. Однажды, когда (вернее, если) хоть на минуту попадут в ту ситуацию, в которой была Алекс.       Ей часто снилась маленькая девочка, которая откашливалась от дыма, цепляясь за её руку в Лестершире. Алекс в своих снах выводила её из огня и каждый раз ей не хватало совсем чуть-чуть, а потом она просыпалась. В её ладони оставалось тепло — это она сама крепко сжала кулак, пытаясь ухватиться за детскую ладошку. Она просыпалась и видела перед собой не клубы дыма и не светлые-светлые детские глаза, а бетонный потолок. Через минуту она слышала пронзительный звонок.       Пока Алекс не пройдёт обучение, не узнает всё, что может узнать, не сделает свой разум гибким, а тело — совершенным, она не сможет никого спасти. Она так и будет блуждать в дыме. Поэтому нельзя мечтать о Сириусе. Поэтому нужно делать больше и требовать от себя большего.       Алекс думала об этом, когда мышцы изнывали и конечности тряслись от перегрузок, когда голова шла кругом, когда не получалось вызубрить очередные семь страниц конспектов.       В единственный выходной, — в воскресенье — когда все отсыпались, разъезжались по домам или шли гулять по Лондону, Алекс получала ключи от зала, переодевалась в узкую и пластичную тренировочную форму, и шла заниматься в одиночестве.       Она не жалела себя. Та девчонка, которая спала на соседней кровати и весь вечер четверга проплакала после того, как один из преподавателей наорал на неё после провала задания по разведке, и не знала, что тот преподаватель был настоящим лапочкой. Алекс была жёстче, хлеще, суровее к самой себе. Ей хотелось выйти из собственной кожи и встряхнуть саму себя, чтобы она наконец собралась, чтобы у неё начало получаться. И она не давала себе пощады, не признавала никаких результатов, и выходила из зала со злой неудовлетворённостью, думая, что могла бы сделать больше…       Потом начиналась новая неделя. Она записала новую дату рядом с темой лекции. Октябрь. Уже давно октябрь. От этого дня ещё двадцать — и будет день рождения Сириуса.       Она не будет его поздравлять. Она ему не писала, и не знала, писал ли он, потому что даже не интересовалась в почтовом отделении Министерства, приходило ли что-то на её имя.       «Так. Будет. Лучше»…       В одно воскресенье её не пустили в зал. Отправили переодеться в мантию и спуститься в большой зал совещаний, где за трибуной готовился к выступлению Крауч. Сегодня он был бледнее обычного, но такой же собранный, аккуратный и твёрдый, как всегда. По периметру зала стояли мракоборцы, которые решили уступить сидячие места студентам.       Алекс часто видела мракоборцев по пути из аудитории в столовую или жилой отсек: бойкие, загадочные, смелые и решительные, они одним своим видом заставляли её благоговеть. Алекс восхищало в них всё. То, как они сонно здоровались с ней утром, потягивая кофе, то, как они обсуждали между собой последние новости или спорили из-за обыденных вещей, то, как они бежали на какое-то дело (в этот момент все, кто шёл по коридору второго уровня, расступались в стороны, а Алекс и вовсе к стене прижималась, потому что последнее, чего она хотела — это помешать кому-то из них, сбить кого-то с ног, встать на их пути к очередному великому делу)…       Вот и сейчас ей хотелось с трепетом вглядываться в опытных бойцов, но тут Крауч сухо начал свою речь — без приветствия, без предисловий.       Ситуация выходит из-под контроля. Вынужденные меры. Обострение ситуации. Необходимость ужесточения законов. Комендантский час. Дополнительный контроль и досмотр всех, кто приходит в Министерство. Это всё не касалось Алекс: она за этот месяц даже не выходила из Министерства. Даже в целом этот уровень не покидала. Мир за стенами Министерства казался зыбким и несуществующим, как со страниц книг. Он не имел для Алекс такого значения, как имел мир, который был сосредоточен в центре обучения мракоборцев.       Крауч перечислил всё это, а затем коротко прокашлялся и заговорил о другом. Перед этим, показалось Алекс, он пару секунд смотрел прямо ей в глаза. Её прошило мурашками.       — Для действующих работников Отдела магического правопорядка я не произнесу ничего нового, — он сверкнул глазами. — Но здесь находятся те, кто ещё проходит обучение и, как я имею право предполагать, наконец понимает, что происходит. Как я успел заметить на занятиях, некоторые из ныне отчисленных студентов воспринимали этот центр как возможность устроить себе восьмой год обучения в Хогвартсе. Или, может, почувствовать, что может стать героем. — он недовольно кашлянул и показал рукой на мракоборцев, которые стояли вдоль стен. — Мракоборцы — это не герои в плащах. Поверьте, никто из них не хочет быть героем, сюда приходят не за тщеславием. Мракоборцы — это те, на ком сейчас держатся шаткие остатки государственности. Те, благодаря кому у нас военное положение, а не мир в руках Сами-понимаете-кого. И это не громкие слова! — он хлопнул ладонью по трибуне. — А теперь я хочу спросить вас, уважаемые студенты, — он вновь сверкнул глазами. — Должны ли мы жалеть тех, кто планирует посадить на кресло министра магии Сами-знаете-кого? Должны ли мы проявлять к нему милосердие?       Поднялся ропот.       Алекс, сама того не замечая, подалась вперёд и взялась за спинку кресла перед ней. Её глаза были огромными, а сердце часто-часто стучало.       Перед взором был не Крауч, а тот день в Лестершире. Та маленькая девочка. Её мама погибла. Не надо было жалеть Пожирателей. Не надо было просто взрывать землю под ногами, надо было…       — А к тем, из-за кого в опасности все остальные? — голос Крауча железным шаром рушил трепетную тишину в зале. — Должны ли мы думать о том, как бы помягче их обезвредить?       Она вдруг живо представила карту магической Британии — такую же, как та, что висела у них в лекционном зале. Сколько в магической Британии детей, которые могут оказаться на месте того ребёнка из Лестершира? Сколько уже пострадало? Сколько погибло? Погибнет?       — Нет, — прошептала Алекс. О, если бы она могла повернуть время вспять! Может, она бы раньше запустила Адское пламя…       — Пожиратели смерти — это яд, — припечатал Крауч. Его ладонь на трибуне стала кулаком. — Им нет оправдания. Они не должны жить, им не должно быть места на этой земле. Это просто факты. Когда их не было, Сами-знаете-кто не имел такой силы. Когда их не будет, Сами-знаете-кто падёт. Когда их не будет, война закончится.       Алекс кивала каждому её слову. Крауч озвучивал её мысли.       — Я не могу говорить мягче, я не могу говорить намёками, — Крауч вышел из-за трибуны и стал подходить ближе к рядам. — Ситуация меняется каждый день. Сегодня была попытка переворота. Завтра может быть что угодно. — Он остановился прямо посередине сцены, и всё освещение зала сейчас подсвечивало его золотистым ореолом. — Меня может не стать завтра. И их, — мимолётный кивок в сторону мракоборцев, — тоже. И если вы не станете решимее, не начнёте понимать, на что вам необходимо пойти, чтобы быть достойными звания мракоборца — а я напоминаю, что сейчас вся надежда именно на вас — я не вижу смысла не только в вашем обучении здесь. Я в целом сомневаюсь, на нашей ли вы стороне.       Он коротко кивнул и покинул сцену. Алекс аплодировала ему громче всех, даже на ноги подскочила. Речь Крауча перевернула её сознание.       Грюм схватил её за локоть, когда она уже выходила из зала, вдохновлённая и готовая к новой внеочередной тренировке. Алекс ойкнула.       — Лестер. За мной, — гаркнул он безо всяких объяснений.       И Алекс, изумлённая и взбудораженная этой внезапной встречей, пошла за ним. Эмоций было так много, что она даже забыла спросить, куда они идут, и лишь когда Грюм подвёл её к лифту, она замерла. Лязг лифта был тревожным и странным, неправильным. Она не слышала его с тех пор, как принесла свои вещи в жилой отсек второго уровня.       Она совсем не покидала Министерства с того времени.       — Сэр… — взволнованно начала Алекс. Что такого им может понадобиться там, наверху, что они с Грюмом не могут сделать здесь?       — Тихо, — шикнул он.       Они поднялись на лифте наверх (сегодня в Министерстве было пусто), пересекли сверкающий чистотой вестибюль (ледяная оторопь от возможности встретить здесь братьев или отца, хотя что им может понадобиться в воскресенье на работе?). Следом вышли на улицу. Алекс пару секунд хлопала глазами: пасмурное небо, от недавнего дождя всё сырое, листьев на деревьях почти не осталось.       Она не была на свежем воздухе с конца августа. Даже голова закружилась. Она почти пропустила свой любимый сезон: время, когда листья становятся золотистыми, алыми, жёлтыми, бурыми…       Но Грюм не давал ей времени насладиться упущенным.       — Куда вы меня ведёте? — спросила она и тут же припустила шаг: Грюм уже ушёл вперёд, и его шаги были длиннее, чем её. Он хмыкнул уголком губ и не ответил. Просто шёл, а ей только и оставалось, что идти следом.       Они перешли улицу, потом ещё один квартал. Маггловский проспект шумел и гудел: воскресный день, люди вышли на шопинг, всюду были автомобили. В своих длинных мантиях они с Грюмом не слишком-то отличались от магглов в плащах и пальто. А ещё холодно было, Алекс быстро продрогла, но не хотела жаловаться: Грюм старше по званию, раз идут, значит, надо.       И когда они попали в большой городской парк, Алекс даже ничего не поняла. Она просто безмолвно шла за Грюмом, который сбавил шаг и как будто прогуливался по насыпным дорожкам. Это был медленный, именно что прогулочный шаг. Не шаг бойца Отдела магического правопорядка. У Алекс не было выбора: она подстроилась.       От непривычно ярких красок резало глаза. Мимо иногда проезжали дети на велосипедах, рядом шумели деревья, вдали блестел пруд. Возле этого пруда Грюм сел на лавочку, расправил полы мантии и откинулся на спинку. Это было совершенно ни на что не похоже.       Какая-то миссия? Наблюдение? Проверка на вшивость?       Алекс вся напряглась, впившись взглядом в Грюма. Она ожидала подвоха. Ожидала, что он вскочит на ноги, нападёт на неё, устроит засаду, чтобы проверить, насколько она подготовлена…       — Садись уже, — наконец процедил он, не глядя на неё. Он подставил увечное, щербатое лицо слабому октябрьскому солнцу. И даже особенно устрашающие шрамы, кажется, стали бледнее.       Он смотрел на детей у пруда, которые кормили уток вместе с бабушками.       Он дышал ровно и едва ли готовился к нападению или занимался слежкой.       Он… отдыхал.       Алекс всё равно почти минуту не шевелилась, а потом осторожно села на лавочку так далеко, что между ними могло спокойно сесть ещё двое. Она не расслабилась, сев на самый край. И внимательно смотрела на Грюма, который не подавал никаких признаков привычного напряжения или чего ещё.       — У меня к тебе вопрос, Лестер, — брякнул он, когда прошло, казалось, уже десять минут, и всё тело Алекс уже горело от неизвестности.       — Слушаю, — с готовностью ответила она.       Грюм наконец медленно повернул к ней лицо и внимательно посмотрел на неё. Его взгляд был странным, очень странным.       — Ну, что, — он приглашающе кивнул в сторону детей с бабушками у пруда. — Кого из них пойдём убивать в первую очередь?       — Ч-что? — опешила Алекс.       Её будто облили ледяной водой. Было в тоне и взгляде Грюма неуловимое и ужасающее ощущение, к которому она не была готова, как ни старалась.       — Вон ту, в малиновом? — продолжал Грюм невозмутимо. — Или в клетчатом? Или того мальчишку с крекерами? Или того взрывопотама в шляпе?       — Я не понимаю!       Алекс совсем испугалась. Ей хотелось уменьшиться, сжаться, исчезнуть совсем. А Грюм только подступал ближе — физически пододвигался к ней.       — А может, сразу всех?! — он теперь улыбался, но лучше бы он не улыбался. Его улыбка была зверской. — Ну так, для профилактики. Кто знает, кем они вырастут, очень может быть, что их завербуют в Пожиратели! А мы возьмём — да и решим проблему махом! Согласна?       — Нет! Что вы говорите?! Почему…       — Тебе ж понравились слова Крауча, я видел.       Алекс не могла уловить связи. Не могла успокоить буйное встревоженное сердце.       — Они мне всегда нравились. Он во всём прав. Но причём тут дети? Почему их убивать?       Грюм скривил шрам, который служил ему ртом, и процедил отрывисто и вкрадчиво, впечатывая каждое слово ей в разум несмываемыми чернилами:       — Потому что если ты в целом готова убивать, однажды тебе будет без разницы, кого именно.       Слух заполнили быстрые удары сердца и смех ребёнка, который пробежал мимо них, раскидывая кучи листьев по пути.       — Это не так! — с отчаянием воскликнула Алекс. — Нет! Я не такая!       Она не заметила, как оказалась на ногах, тяжело дыша от давления в груди и ужаса, похожего на тот, который появляется после ночного кошмара. Она должна бороться с тем, в чём обвиняет её Грюм, потому что это форменный абсурд, но ей было страшно.       А она думала, что победила страх.       — Сядь, не такая, — насмешливо сказал Грюм. — Я думал, ты толковая. Половину ваших отсекло спустя месяц обучения. Министерству, похоже, проще не иметь никаких защитников вовсе, чем сотню хоть каких-то, но речь не о нём. Намерена остаться — хорошо, — он сменил тон. Алекс разглядывала тёмное пятнышко на насыпной дорожке — след недавнего дождя. Всё в ней бурлило, перекликалось и крутилось. Было страшно, что она не удержит равновесие. — Но что ты будешь отдавать взамен? Откажешься от своей человечности? Забудешь, кто ты такая? Превратишься в монстра-убийцу?.. Что с лицом! Ты ведь собралась убивать?!       Алекс сглотнула, с трудом подавила рвущийся изнутри ком ужаса. И сказала так твёрдо, как могла:       — Я собираюсь. Только Пожирателей смерти. При необходимости…       Грюм махнул рукой и отвернулся.       — Все так говорят поначалу, — пробормотал он хрипло.       Ужас мигом сменился негодованием.       — Крауч так считает… Он считает, что это правильно!       Грюм приподнял бровь.       — Ты думаешь, он безупречен?       — Я думаю, что…       Грюм фыркнул — и этим перебил её бравурную речь, которой она хотела оглушить его, которой она хотела убедить в его неправоте.       — Те, у кого на руке есть метка, не гибнут от рук мракоборцев, — объяснил он размеренно. — Их берегут и не пускают в пекло. У Пожирателей много пособников. Им всем маски раздают. Их не жалко в бой отправить. Они так горды собой… Так горды, что гибнут другие, а не они сами…       — Я понимаю, к чему вы, — недовольно вставила Алекс. Слова Грюма сначала оглушили её, а теперь только злили сильнее, чем когда-либо. — Опять к своей истории.       — Своей истории?       — Про яблоко от яблони! Про то, что я убийца лишь потому, что у меня на роду это написано!       — Я ничего подобного не говорил, — Грюм со странным выражением приподнял уголок губ. — Ты сама готова себе это вписать, девочка. В таком случае — лучше бы на роду было написано.       Алекс недовольно выдохнула.       — Вы всё преувеличиваете. Кого ещё впишете в убийц? — с вызовом спросила она. Ей хотелось звучать громко, значительно, чтобы заглушить не только голос Грюма, но и то, что он поднял в ней. — Всё Министерство магии? Мистера Крауча?!       — Мы говорим о тебе, девочка, — вернул её на землю Грюм. — Ты одно пойми… Когда ты начнёшь играть по правилам Крауча, война может и не закончиться. Она может идти десятки лет. Страна уже перестроилась на долговременную борьбу. Не ты одна такая гордая и уверенная в том, что ты будешь сражаться до победы. Вас выпустят… Когда там вас обещают выпустить — уже весной-летом, да? Вас ничему к той поре не научат. Вас просто шинкуют, как пушечное мясо, чтобы вы хорошо умели сражаться. Но мракоборцы — не воины в первую очередь… Вас просто пересекут. А в сентябре новых совят наберут. Детей в этой стране полно. Глупых детей, которые тоже по щелчку побегут убивать направо и налево… Да только это не остановит войну.       — Я могу забрать с собой как можно больше, — заявила Алекс.       — Значит, всё-таки хочешь умереть героем? — Грюм стиснул кулак. — Всё ради этого, твою мать? Ради этого был этот геройский побег из дома?       — Успокойтесь, — поморщилась она.       — Ты права, Кассандра, — проговорил он сквозь зубы. — Яблоко от яблони… Братья твои знали своё дело. Ты будешь очень полезной убийцей со своими проклятиями и легилименцией и…       Алекс почувствовала, что её чаша терпения переполнена. В следующую секунду перед глазами было ярко, а потом она обнаружила себя с дрожащими руками, стоя на ногах, а Грюма — на земле, в куче листьев за лавочкой. Он хохотал в голос, и его смех напоминал крик грифа. Ему было весело, и он был отвратителен Алекс, как никогда, и она не могла сама себе ответить, почему ещё стоит рядом с ним.       — Не будь тут магглов, я бы от тебя мокрого места не оставил, — прокряхтел он, поднимаясь на ноги.       — Я ухожу, — сухо объявила Алекс. — Этот разговор бесполезен.       — Ты не уйдёшь, — отрезал Грюм. — Ты знаешь, что я прав.       — Не правы! — тут же вспылила она.       — Но тебя задело! — с победными нотками в голосе он хлопнул в ладоши. — Ой, как сильно. Не задело бы, ты бы продолжила сидеть как сидела.       — Зачем вы говорите об этом? — вспылила Алекс. — Что вы хотите от меня? Чтобы я ушла с курсов? Чтобы я продолжала, как делали ВЫ эти семь лет, жалеть Пожирателей смерти, пока они могут нас убивать и запугивать? Если бы вы сразу делали то, что говорит Крауч, это всё давно бы закончилось!       — Значит, мы виноваты, — прищурился он. Алекс не останавливалась:       — Я не знаю, но, может, и да! И вы можете делать то, что считаете нужным… Я, к слову, так и не поняла, чего вы от меня добиваетесь. А я буду делать то, что говорит Крауч. Я буду убивать. У нас есть возможность перевесить и изменить ход войны, и даже если я сама умру, я постараюсь забрать с собой как можно…       Грюм снисходительно взглянул на неё и сел обратно.       — Хочешь умереть героем… Ну конечно, это же так легко. Все об этом мечтают.       Алекс хотелось уйти. Ей правда хотелось. Но она всё равно села рядом с Грюмом и продолжила спор.       — Кто вообще мечтает умереть, что за глупости? Я за свою жизнь и свою свободу боролась, но если нужно, я отдам…       — Жизнь, — мрачно закончил за неё Грюм. — А свободу?       Алекс похолодела. Об этом она никогда не думала.       Грюм приблизил своё лицо к её и неожиданно проорал:       — На войне ты можешь попасть в плен, ты ведь знаешь об этом?       Алекс не смогла ответить.       — Легко думать, что тебя убьёт, — он хрипел, переполненный чувствами. — Но Пожиратели — они на самом деле не любители убийств. Я могу сказать, что Крауч на них клевещет? Могу сказать, что они на порядок милосерднее твоего любимого главнокомандующего?       Она едва не захлебнулась.       — Вы попадёте под трибунал за такие слова!       Он с хохотком, от которого любая кровь заледенеет, протянул вперёд руки, сведённые вместе в запястьях, как будто в кандалах.       — Сдай же меня, девочка, — проворковал он. Алекс передёрнуло.       — Давайте уже ближе к делу.       Он успокоился, сел прямо и снова повернулся в сторону пруда. А когда заговорил, Алекс уже не захотелось больше плеваться своей злостью.       — Патрик, муж Амелии Боунс. Был казнён в апреле этого года. До этого, в январе, его отправили в разведпатруль в паре с другим волшебником. Обоих схватили. Второй был дерзким, мы потом узнали, что его прикончили через минуту. А Патрик… Он был полезен Пожирателям. Понимаешь, о чём я? Сильный волшебник, много магического потенциала, много знаний, боевого опыта. Хорошее оружие в умелых руках. Разумеется, он был не только бойцом, у него была личность, жизнь, какие-то мечты, амбиции, детские воспоминания, но его лишили всего этого, оставили только его мощь и его способность делать, что прикажут.       Ветер шумел над их головами. Что-то встревожило уток на пруду, и они взлетели, на ходу выстраиваясь в красивый треугольник.       — Я не хочу верить, что он делал всё по своей воле. Но его удерживали под Империусом. Его руками разоряли деревни, вешали Метки направо и налево. Его палочкой были убиты десятки магглов и волшебников, и не потому, что у Пожирателей своих не достаёт! Это тебе не умереть, забрав с собой как можно больше. Он много кого забрал… Не тех, кого надо. И всё — будучи в сознании.       — Что ещё он делал? — прошептала Алекс.       — Кто знает, девочка. На него могли надевать маску и отправлять разорять маггловские деревни, например. Мы не выяснили до конца. Не то чтобы нам позволили в это погрузиться.       Алекс хлопала глазами, чувствуя, как её вновь засасывает в пелену ужаса.       — Мы искали его. Амелия сбилась с ног. Если б не дочка, может, она бы сама им в руки пошла, чтобы обменять себя на него. У них такая любовь была, что по сравнению с этим у вас с Блэком просто сопли.       Её сердце тревожно ойкнуло. Амелия Боунс… Она казалась такой сильной, несокрушимой в тот вечер в «Дырявом котле». Алекс бы не поверила, что она только пару месяцев как потеряла своего мужа.       — Мы думаем, что он боролся… — его голос на миг сорвался; Грюм прошептал: — Я надеюсь на это, — он взял себя в руки и продолжил чуть твёрже и горестнее: — Но есть обстоятельства, когда делаешь неправильный выбор, потому что иного нет. Может, он был бы и рад погибнуть, лишь бы не быть таким пленником. Ему могли угрожать, что заберут жену и дочку. Или до престарелой матери дойдут. Что угодно. Угрожать, но не убивать, хотя он, должно быть, был не против… Может, он сам согласился на сотрудничество в итоге… Но он отдал свою силу ради блага тех, на борьбу с кем полжизни положил. И не спрашивали его, хотел он этого или нет.       — И его казнили Пожиратели? — прошептала она безголосо.       — Да нет, почему? — слегка удивился Грюм. — Пожиратели сами его подбросили. Прямиком к порогу Министерства магии, аккурат к началу рабочего дня… И он был жив, и помнил всё, что делал. У него не было сил искать себе оправданий, он даже в глаза Амелии посмотреть не мог. Он прекрасно понимал, что с ним случилось. Он делал, что ему велели, хотя был против. Может, его дар истощился от нервного потрясения, может, что ещё. Удивительно, что не Пожиратели его казнили… Может, они знали, что с ним будет. Знаменитый приговор Боунса… Первый приговор, который Крауч привёл в исполнение.       Голос Грюма звучал сейчас трагично и с неким горьким торжеством. Он констатировал ужасающий факт несправедливости.       — Его казнили?! В Министерстве? — она не могла в это поверить. А вот Грюм — чем больше она распалялась, чем эмоциональнее становилась, тем больше этим довольствовался. Глаза Алекс были огромными. — Но ведь он был под чужим влиянием! Его могли пытать, шантажировать! У них столько всего на уме! Нужно было пощадить его…       — «Должны ли мы думать о том, как бы помягче их обезвредить?» — процитировал Грюм, и его голос был похож на голос Крауча.       — ЭТО ДРУГОЕ! — не выдержав, прокричала Алекс, спугнув и птиц на ближайших деревьях, и магглов, которые недоумённо смотрели в её сторону. Грюм стиснул челюсти и грубо проговорил:       — Это одно и то же, это ничем не лучше и не хуже, и чем раньше ты это поймёшь, идиотка, тем лучше будет для тебя! — он хотел встряхнуть её за плечи, Алекс видела. Его голос кипел зельем. — Должно быть внутри тебя что-то, кроме желания убивать, иначе ты не сможешь бороться, если тебя забросит на ту сторону! Почему ты думаешь, что с тобой не будут играть так же, как играли с Боунсом? Почему ты думаешь, что с тобой не обойдутся хуже?       Грюм мог не продолжать: Алекс уже представила жуткую картину и погрузилась в неё. Она смогла вообразить, что вновь попала в дом родителей, в крепкие и липкие лапы братьев и их соратников… Снова стала безвольной куклой, снова стала никем, снова её судьбой распоряжаются, как хотят, снова ей велят делать, что сказано. Алекс боялась смерти, а это было хуже смерти.       — О, Мерлин… — вырвалось у неё. Грюм фыркнул.       — Тысячи лет нет здесь никакого Мерлина. Я вообще-то про другое хотел сказать. Ты сможешь стать мракоборцем, как мечтаешь. В твоих силах пройти обучение до конца и дойти до первых схваток. Тебе вечно везти не будет, никому никогда не везёт: если не погибнешь в бою, тоже можешь попасться. И твою силу тоже будут использовать против твоих же близких, — он склонил лицо ближе к ней; теперь в его голосе не было ни издёвки, ни усмешки, ни желания вызвать определённые эмоции. Алекс уже балансировала на грани, и всеми силами цеплялась за голос Грюма, потому что он был единственным живым доказательством, что она здесь, а не в Лестрейндж-мэноре. — А должно быть что-то, кроме твоей силы. Ты пашешь, как вол, в зале над своими физическими навыками. Но нужно воспитывать в себе другое, девочка. То, что поможет тебе побороть Непростительные, и это вовсе не ответная «Авада». А если ты уже сейчас готова переходить моральные черты, понадобится ли им использовать на тебе Империус?       — Я не хочу… — неожиданно разрыдалась Алекс. Она закрыла лицо ладонями и замотала головой. — Я не смогу, я не буду…       Грюм прерывисто вздохнул, поднялся на ноги и подхватил её за локоть.       — Ну всё. Пошли обратно.       Когда он привёл её в Министерство, Алекс запоздало хотела попросить остаться на воздухе ненадолго, подышать им, посмотреть на небо, на слишком лёгкие для осени облака, на птиц, на людей… Ей не хотелось возвращаться в бетонные стены.       Вернулось то, что болело в ней до начала учёбы в центре подготовки мракоборцев, то, что она заглушила непрерывными тренировками. Она понимала, что всё изменилось, что она уже не сможет учиться после этого разговора, как прежде. Она понимала, что Грюм сломал в ней какой-то барьер, за которым она могла копить свою силу и сносить все неудобства жизни и учёбы в центре подготовки мракоборцев. Он сломал её иллюзии, разрушил её обожание и слепую веру в Министерство. И, может быть, даже в Крауча, но сейчас было слишком горько об этом думать.

***

      Утром в понедельник всё стало иметь другие краски, даже у привычного звонка, извещающего о скором начале занятий, был другой звук. Алекс больше не ощущала себя приподнятой над землёй, переполненной силами, готовой к любому испытанию или сражению: напротив, её как будто сильно ударило оземь, она стала такой же ленивой, сонной и нервной, как остальные. Она решительно не могла ни на чём сосредоточиться и хуже, чем обычно, справилась с привычными заданиями.       От разговора с Грюмом несколько дней подряд её разрывало на части. Иногда эмоции накатывали, и сильно хотелось выйти на свежий воздух, потому что казалось, что в подземельях Министерства нечем дышать. Пик был в пятницу, во время обеденного перерыва, она решила потратить этот час на то, чтобы сделать несколько кругов на площади, но не догадывалась, что ей станет в десятки раз хуже.       Алекс стукнула ладонью по кнопке лифта, надеясь быстро попасть в атриум, но тот поехал вглубь, и на третьем уровне впустил Беллатрису. Она встала спиной прямо перед Алекс, ни единой чертой не выдав, что заметила её присутствие, но Алекс знала, что заметила, ещё как заметила.       Водопад чёрных кудрей-жгутиков, узкое чёрное платье. От этого платья было сложно оторвать взгляд: оно растекалось и струилось, без корсета подчёркивало нужные изгибы фигуры, а по блеску и плотности напоминало змеиную кожу. Сзади оно расширялось широким шлейфом. Оно было довольно открытым, на тонких бретелях, и Беллатриса прикрывала белоснежные плечи меховой полумантией. Одной рукой она опиралась на изящную трость с выемкой для своей фигурной волшебной палочки, другой придерживала чуть выдающийся животик.       Алекс старалась слиться с задней стенкой лифта, но знала, что ей, чтобы покинуть его, придётся обойти Беллатрису. А она вовсе не собиралась выходить, поднималась и опускалась с этажа на этаж, смеясь красивым смехом и с удовольствием принимая поздравления.       — Шестой уровень. Отдел магического транспорта, — озвучил прохладный женский голос. Лифт впустил и выпустил нескольких, они поспешно встали у стен, взялись за ремни и поручни, и лишь Беллатриса стояла по центру, ни за что не держась.       — Мадам Лестрейндж, своей улыбкой вы озаряете наш день, — учтиво произнёс коренастый мужчина в котелке.       Беллатриса благодарно рассмеялась. Если бы змеи смеялись… Они бы смеялись именно так.       — Третий уровень. Отдел магических происшествий и катастроф.       Алекс возвела глаза к потолку. Они едут наверх. Уже скоро будет атриум. Но…       — Первый уровень. Министр магии и обслуживающий персонал.       С этим лифтом творилось что-то неладное. Он почти доезжал до атриума, а потом камнем летел вниз раз за разом.       — Если девочка, то Сагитта, а если мальчик, то Ригель! — в пятый раз повторила она очередному любезно интересующемуся министерскому работнику. У Алекс кружилась голова от этого лифта, но Беллатриса, кажется, выходить не собиралась ни на одном из этажей. Как и Алекс, она ждала своего момента. Ждала, когда они останутся наедине.       Она узнала про срок Беллатрисы всё: «Пятнадцать недель, да-да, совсем ещё крошка, но уже такой характер!», «Мне кажется, он будет в папу… Почему «он»? Не знаю. Руди так хочет сынишку, а мне всё равно, правда-правда, я просто хочу красивое и здоровое дитя…», «Да, имя обязательно будет как у звёзд. Я ещё не рассказывала, Деметра? Руди хочет повторить традицию Блэков. Я купаюсь в его любви…».       На пятом уровне они остались втроём: Алекс, Беллатриса и седовласая волшебница в белом.       — Конечно, мой папа счастлив, ведь это его первый внук! — сияя, пропела Беллатриса, как бы невзначай поворачиваясь так, чтобы живот было видно лучше.       — Передайте ему мои искренние поздравления, мадам Лестрейндж, — улыбнулась волшебница и покинула лифт. Беллатриса коротко махнула ей рукой вслед. А когда в проходе никого не осталось, она стала резко нажимать на все кнопки подряд, так, что лифт задымился и заметался по огромной шахте. Алекс обеими руками схватилась за поручни, прижала подбородок к груди и стиснула челюсти. Её мутило и лихорадило, и не только от тряски лифта.       — Первый внук… — повторила Беллатриса нараспев, но уже другим голосом. Невзирая на лихой полёт лифта, Беллатриса спокойно обернулась и теперь смотрела прямо на Алекс.       Она узнала эту интонацию, узнала этот взгляд. Кошка загнала мышку в клетку.       — Мне не хватит слов, чтобы… — сдавленно начала она, надеясь дипломатично покинуть этот лифт.       Ну, Беллатрисе же не хватит дерзости напасть на неё прямо в Министерстве?       — И у моего отца, и у твоего — первый внук, — перебила Беллатриса. Теперь она обеими руками опиралась на трость. Чернильный взгляд был холоден и пронзителен. — Всем плевать на гадкого выродка Андромеды. И на твоих, если они у вас с Блэком будут, тоже…       — И хорошо, что плевать, — слабо улыбнулась Алекс. — Мне и не нужно ваше внимание…       — Не нужно? — ахнула Беллатриса и, не глядя, стукнула по какой-то кнопке на панели. Лифт остановился в середине шахты. У Алекс перехватило дыхание. — Ты ставишь условия? Смеешь что-то заявлять? Да один твой вздёрнутый нос так и напрашивается на хорошенькую выволочку! Думаешь, всех перехитрила, смылась и теперь смеешь путаться под ногами?       — Да я бы рада вообще никого из вас не видеть! — воскликнула Алекс. Ей было плохо до этого, она была накалена до предела, и теперь ей даже спорить с Беллатрисой не было страшно. И где та девчонка, которая тряслась, боясь, что кто-то из братьев за ней придёт?       — О-о, — протянула Беллатриса, театрально округлив губы. Теперь она говорила медленно, с выразительной артикуляцией. — Маленькая непослушная дрянь… Надо было радоваться, пока мы принимали тебя и пытались образумить. Но ты сбежала! Ты отрезала себя от нас, и хорошо, может, что гнилой плод не отравляет наш цветущий сад…       Алекс и не заметила, как Беллатриса встала вплотную к ней.       — Вот и оставь меня в покое, — процедила Алекс, глядя ей в глаза. — И ты, и… Все остальные, — Беллатриса надула губы в ответ на эти слова и тогда Алекс добавила, сглотнув: — Пожалуйста.       — Пожалуйста? — повторила она, приподняв брови. — Пожа-а-алуйста… — она оглушительно хохотнула, глядя на Алекс свысока. — Маленькая шавка научилась вежливым словам… Не будь мы в лифте, я бы разобралась с тобой иначе! — она презрительно скривила лицо и сделала пару шагов назад, положив ладонь на живот. — Может, моё солнечное дитя дарит мне милосердие… Живи, глупышка, но знай, что лучше бы тебе здесь не показываться. Такая идиотка… Ведь могла удрать хоть на Меркурий, но осталась так близко.       Алекс старалась скрыть дрожь.       — Ты очень разозлила моего мужа, — добавила Беллатриса и перешла на шёпот. — Он страшен в гневе. Но, ты знаешь, он всё равно тобой гордится. Ты хорошо проявила себя. Твою бы силу, да в нужные руки, угу-м?       Это заняло секунду: Беллатриса моргнула и установила с ней мысленный контакт, а потом нити-щупальца сковали разум Алекс и вонзились в её мысли. Алекс чуть отбросило к стене, и она запоздало выставила ментальную защиту, но поздно. Беллатриса уже увидела что хотела.       Алекс и забыла, как ненавидит легилименцию. Ей каждый раз было больно вынужденно обнажать своё сознание, показывать то, что хотелось бы спрятать. И она больше не была той девочкой, которая позволяла это делать, потому что думала, что не может запретить.       — Ты не смеешь… — прошипела она.       — Я работаю на третьем уровне, — произнесла Беллатриса спокойнее, чем до этого. — Я тоже там была. Графство Лестершир, местечко Олд Одби. Двадцать первое июля. Мы документировали происшествие, когда мракоборцы всё почистили… — она улыбнулась, увидев, какой стал взгляд у Алекс. — Такая у меня, детка, работа — подчищать за остальными. Так что тебе сказали про тех магглов? Что их отвели в…       — В палатку к целителям, — пробормотала Алекс. — Оказали помощь, очистили память, а потом переселили…       — Всем-всем оказали помощь? — натянуто уточнила Беллатриса. — И той милой девочке тоже?       Алекс коротко кивнула, ощущая, что во всём этом есть какой-то подвох.       — Какая милая сказка, — вздохнула Беллатриса и вдруг нажала на какую-то кнопку. Лифт взревел и дёрнулся, и за громким лязгом Алекс едва расслышала следующие слова: — Ты знаешь, а ведь они все мертвы…       — Нет! — закричала Алекс.       В следующую секунду лифт толкнулся на повороте, но это лишь помогло Алекс прижать Беллатрису к стене, упереться в стенки лифта обеими руками и установить контакт.       Волна злости обожгла её нутром, заточила её силы и способности, и это лишь помогло прорвать все защиты, которые противница пыталась выстроить, и увидеть тот самый день, то самое место: горы пепла и седые обломки, небо серо-жёлтое от дыма, и всюду трупы, горы тел, ни одной живой души…       Алекс с ужасом вглядывалась в сломанные, безжизненные тела и увидела, что хотела и что боялась увидеть: две белые косички…       К горлу подступил спазм. Реальность путалась с воспоминаниями Беллатрисы яркими вспышками.       Девочка, о которой Алекс думала, всё это время была мертва.       Сильный удар обжёг ей щёку, и Алекс окончательно вырвалась из воспоминаний. Её откинуло к противоположной стене, она ловила воздух ртом.       Теперь её мутило по-настоящему.       Беллатриса сузила тёмные и злые глаза.       — Довольна, дрянь?       Лифт резко затормозил. Двери открылись. В кабину хлынул поток свежего воздуха.       — Атриум, — объявил прохладный женский голос.

***

      Вот на что намекал Грюм, когда пытался вразумить её в тот день у пруда! Вот о чём говорил Крауч!       Устранение тех, кто не удобен… Никакой траты времени…       Но ведь те магглы не были мертвы. Они не могли, не должны были. Алекс видела, как их, оглушённых, шокированных, бьющихся в истерике, вели в одно место, в палатку для целителей, Алекс думала, им там оказывают помощь, а их… Их…       Думать об этом было невыносимо. Алекс не могла с этим мириться.       Она трансгрессировала пять или шесть раз. Мир был расплывчатым, ненастоящим и безумным, даже тело её, кажется, потеряло форму. Она рыдала и срывала голос криком бессилия, она бежала и падала, её рвало и она снова металась с места на место.       Где-то между своими перемещениями она вернулась в Министерство и вбежала в кабинет Грюма. Этот визит был похож на сон: Алекс ощущала, что плывёт на грани между реальностью и воспоминаниями, в которые погрузилась благодаря Беллатрисе.       Грюм не стал орать, на удивление, просто предложил стул, чай… И когда Алекс задала единственный вопрос: «Вы об этом знали?», на пару секунд опустил глаза. Ей было этого достаточно. Она не помнила, как покинула Министерство.       Как много людей вообще, помимо неё, жили в слепой вере в правосудие?       Мир снова проломился вдоль — и нет, не права была Алекс, думая, что больше никогда ей не будет больно от этого, как раньше. Сейчас она ни о чём не могла думать. Она не знала, сколько времени прошло.       Умирало всё, во что она верила. Что ей делать дальше?       Она остановилась и очнулась, когда узнала место, в котором оказалась. Маленькая церковь с витражными окнами, кривые дорожки, которые поднимаются в гору, дома с накренившимися балкончиками. Здесь они с Сириусом были летом, здесь они поцеловались в первый раз.       Сириус.       Она трансгрессировала в Хогсмид — снова без мыслей в голове. Она просто знала, что делать, ей не нужно было это обдумывать. Она слишком много думала, и к чему это привело?       Сириус явился в Визжащую хижину, когда её следы перекрыли приличный слой пыли на обоих этажах и на лестнице, во всех комнатах. Сириус был в крепких ботинках и тёплой куртке, рукава испачканы свежей землёй — наверное, был урок травологии. Взгляд синих глаз — острее кинжала.       — Я не хотел приходить.       Он был злой как чёрт. В полуаффекте Алекс с трудом вспомнила, что, наверное, Сириус имеет на это право.       — Ни одной ебучей строчки с самого лета! — яростно гаркнул он. Его глаза горели. — «Ты мне нужен» — вот так ты теперь будешь объявляться? Этого, блядь, мне достаточно, да?!       — Не сейчас… — слабо и умоляюще прошептала Алекс. Её лицо было мокрым от слёз, губы болели от ранок и трещинок, саму её колотило, и не злость Сириуса ей нужна в этот момент.       Он свирепо глядел на неё минуту или две, а потом резкими шагами сократил между ними пространство, сгрёб обеими руками и крепко, яростно поцеловал. Его короткие выдохи опаляли кожу, поцелуи — один за другим — сводили с ума. Алекс знала, что если он уйдёт, она умрёт.       Её руки скользнули на его спину, потом сжались на грубой ткани куртки. Он отстранился, прервав ряд поцелуев, и тогда она привстала на носочки и потянулась к нему сама, вкладывая в это свои пылающие чувства. Он был нужен ей, чтобы забыться. Он был нужен ей, чтобы заслонить собой весь остальной мир — если от него ещё что-то осталось.       — Так ты за этим пришла, или… — настороженно пробормотал он. Она поцеловала его длинно и чувственно, а потом едва выдохнула:       — Да.       Сириус с небольшой силой отстранился и посмотрел ей в глаза. Она вся была рядом с ним. Она кипела изнутри. Ей хотелось…       Хотелось большего. Прежде сама мысль об этом казалась ей чем-то неправильным, несвоевременным, но теперь казалось, что лучше момента подобрать нельзя.       — Я знаю одно место, — медленно произнёс Сириус. Он изучал взглядом её реакцию.       — Веди, — тут же согласилась Алекс. А потом зачем-то добавила: — Только ты не всегда сможешь уносить меня от всех проблем.       Сириус вновь разозлился, ощетинился:       — Сейчас я могу. Или тебе важно, блядь, обсудить это?       Алекс требовательно повысила голос:       — Отъебись и делай уже, что пообещал!       Сириус аж оторопел. Прежде она никогда не повышала голос — на него, по крайней мере. Алекс понимала, что стала совсем другой, она смутно помнила, какой вообще была во время их последней встречи. Какой запомнил её Сириус?       О, а вдруг она его пугает? Он так смотрит сейчас…       Она прильнула к нему с новым поцелуем, пытаясь извиниться. Сириус не принимал никаких извинений, но всё равно неспешно отвечал на её поцелуи, сминал её мантию, волосы. А потом вновь наступила пауза.       Каждая пауза для Алекс — как маленькая смерть.       От одного взгляда ей показалось, что она вся пошла трещинами, разрушилась, осыпалась. Сириус едва заметно облизнул губы, чуть побелевшие от ледяного и мокрого ветра, и Алекс ощутила, как внутри неё всё завязывается в ком.       Он высокий, в тёплой куртке, в крепких ботинках. У него волосы чуть влажные и оттого пышнее идут волнами…       Она очень скучала. До опустошающей боли. Она не сможет, если он уйдёт опять.       — Зачем ты меня позвала?       С ним всегда так. Репетируешь речь, готовишься, планируешь, а потом всё меркнет. Все слова исчезают.       А были ли слова?       — Я уже сказала, — она не мигала. Голос был слаб. — Ты мне нужен.       Они переместились не слишком далеко — там точно так же шумел ветер, точно так же волны набрасывались на скалы, пенясь и шипя, разъярённые погодой. Небо было низкое. Подножия голой скалы облизывало море, а на самом краю стоял особняк, который выглядел заброшенным и опасным из-за близости к краю. Секунда-другая, кажется, и он накренится, а потом рухнет в воду. Но Алекс коснулась косяка входной двери (ступеньки лестницы, когда-то парадной, а теперь ветхой, раскачивались и трещали под ногами) и поняла, что тот пропитан магией. Ничего с ним не случится. Он и конец света выстоит.       Выстоит, но будет трещать и отражать всё то, что происходит с ним снаружи. В стенах будет выть ветер, мебель будет подрагивать от порывов, стёкла — звенеть с хрустом. В доме десятки лет никто не жил, и всё выдавало запущенность и заброшенность, но он оставался вылизанным до идеальной чистоты. Сплошной контраст.       Что-то прогремело на чердаке от порыва ветра, когда Алекс ощутила, что Сириус, сам того, может, не зная, привёл её на её место. Туда, куда ей и было надо.       Здесь она чувствовала себя понятой как никогда, потому что, как и этот дом, была разрушена, изломана, но почему-то ещё крепко держалась и будет крепко держаться дальше, чего бы ей это не стоило. А стоило ей это очень многого.       Сириус вёл её, не оборачиваясь, по кривенькой лестнице, когда она вдруг остановилась и заскулила в голос, закрыв лицо ладонями. Столько сил её наполняло, а теперь они разом её покинули. Все её силы единым духом перешли к тому, кто стоял на последней ступеньке тенью и молча смотрел на неё, на то, как она пытается справиться.       Или уже не пытается справиться. Может, сейчас ей и нужно не пытаться. Нужно, чтобы кто-то иной собрал её по кусочкам.       — Сандра…       — Ты нужен мне! — повторила она; на этот раз не жалкое блеяние, а крик, идущий из самой глубины, полный боли и чувств. В этом было так много всего: и обвинение, и злость, и горе, и стыд, и одиночество, и отчаяние, и любовь, так много любви, что она распирала. От неё, может, а не от её крика или порыва ветра, где-то внизу, в серванте (или в чём ещё — какая разница?!) лопнул какой-то фарфоровый салатник.       — Ну так я тут.       Он спустился ниже, перехватил её колотящиеся ладони, а потом прислонился своим лбом к её. Он больше не был зол на неё.       — Я тут.       Нос к носу, лица не увидать, дыхание спокойное, как у фестрала. Но Алекс, с трудом совладав с собой, положила на ладонь на его грудь и ощутила, как сильно колотится его сердце.       — Я… тут.       Да он просто ком нервов, окованный в статую спокойного аристократичного наследника. Таким она встретила его когда-то.       Такой же когда-то была она.       И у Алекс от этой «такой-же-сти»… Соседка Лея сказала бы, что у неё сорвало башню.       Она не помнила, как нашла губами его губы, как подтянулась на цыпочках и обхватила руками шею. Она помнила то, что было после: взрыв облегчения, который пронёсся по её венам и как глубже и пытливее затянулся горячий узел внизу живота. Она помнила, как из горла вырвался новый стон, уже другой, более слабый, когда Сириус положил ладони на её талию, не позволяя ей пошатнуться и рухнуть, когда от нового порыва ветра затряслась лестница.       — Ты ведь понимаешь, что не остановишь меня теперь? Ты точно к этому готова? — проговорил он ей в шею. Волосы щекотали кожу.       — Да, да… — нетерпеливо проговорила она.       Она помнила яркое светлое пятно и короткий эпизод, когда глазам пришлось привыкнуть: в просторной хозяйской спальне было на порядок светлее, чем на лестнице. Спальня была наполнена светом, хотя за окнами бушевала опасная стихия…       Чёрно-фиолетовая полоса моря, надвигающиеся прямо на них облака.       Сириус уронил Алекс спиной на кровать, и громкие пружины чуть подбросили её. Старые простыни пахли свежестью и солью. Теперь огонь разгорелся ещё и в груди: во взгляде Сириуса плескалось пламя, она знала, какой сейчас выглядит к его глазах и млела от этого. Им обоим не нужно было ничего говорить.       Всё шло быстро. Сириус почти навалился на неё сверху, опираясь с двух сторон руками и пылко осыпая поцелуями, убирая в сторону её волосы, умело и нежно расправляясь с её одеждой. Он двигался торопливо, останавливая её вопросы короткими смелыми взглядами, утешал её невовремя взявшийся страх, брал в руки её желание самой проявить нежность, самой познать близость, позаботиться о нём, чтобы и ему от ласок захотелось увидеть сквозь желтоватый потолок, чердак, черепицу, слой грозовых облаков звёзды… Он иногда задавал вопросы, что-то коротко уточнял, и она лишь кивала головой, потому что не была способна говорить. Не сейчас.       Но потом чувства, вызванные, кажется, всем сразу, — и гроздьями крупных дождевых капель по стёклам и крыше, и поскрипыванием кровати вместе с деревянным полом, и его чуть учащённым дыханием, слышимым даже сквозь её собственный пульс и поцелуи, которые он дарил её телу, — захватили её, и она больше не могла ни о чём думать. Ей было жарко, сладостно, странно, томительно, страшно, она балансировала на грани, и это ни каплей не напоминало то, о чём хихикали соседки по общежитию после свиданий, то, о чём писали в любовных романчиках, которые ей каким-то чудом попадались в Дурмстранге. Яркими щелчками в голове мелькало осознание, что сейчас случится, что уже происходит и за секунду до того, как вцепиться пальцами в хлипкие старые простыни, она усмехнулась про себя, мол, «ну а с кем ещё, если не с ним?..».       Всё переменилось, когда она крепко зажмурилась от боли. Она больше не плясала на краю языка пламени, не играла на грани фола с океаном чувств. Её швырнуло обратно — туда, откуда она бежала всё это время, туда, куда боялась вернуться.       …Об этом, скалясь, лениво и тягуче, рассказывал Родольфус после того, как его спальню навещала какая-нибудь хорошенькая чистокровная девчонка. Он описывал каждую из своих пассий так, как описал бы племенного единорога, которого собрался продать, он смаковал процесс, вдаваясь в какие-то грубые детали. Каждая девчонка, которая ложилась к нему в постель, была его очередной жертвой. Просто, может, он обращался к ней чуть ласковее. Может, они не знали, как он ужасен до того, как он не запер их на замок и не стал расстёгивать брюки.       Родольфус всегда умудрялся находить момент, чтобы рассказать историю о своих любовных похождениях тогда, когда Кассандра была рядом. Она мертвела, слушая это, и не смела зажимать уши, даже если тонула в отвращении.       И не хотелось, не хотелось Алекс даже в какой-то невообразимой аналогии ставить Сириуса и Родольфуса в один ряд, но она не могла перестать с горечью понимать, как многое их связывает лишь по праву того, в каком теле они родились. С каждым рывком Сириус вдавливал её в матрас, и с каждой новой каплей пота на его шее и груди всё сильнее её сковывала сокрушительная беспомощность. Каждый скрип и каждый резкий выдох были ритмичными, как метроном.       Окна залиты водой, за окнами мрачно-серое месиво и очень холодно ещё, наверное. Всё закончилось за несколько минут. Сириус коротко и тяжело дышал, обнимая её за живот и иногда вяло целуя в плечо или ключицу. Ему было хорошо настолько же, насколько плохо — ей. Алекс стискивала зубы, закусывала щёки, уже ощущая во рту вкус металла, но не смея проронить ни звука. Она думала, что если хоть писком выдаст, как ей больно, то мигом нарушит эту магию, полную обладания, власти и чего-то первородного, животного.       Сириус был тёплым и довольным. Он растекался, как масло, и бессвязно бормотал что-то очень ласковое и смешное — ну, в другой момент она бы придумала, как по-доброму съязвить в ответ. Она лежала рядом и думала, что готова сдаться ему в плен. Плевать. Пусть он хоть тысячей черт будет похож на Родольфуса, она стерпит. И пусть будет так же больно и тошно… Алекс не хотелось терять его ещё на два долгих месяца, а потому она была готова вытерпеть что угодно.       Это было очень странно: она была готова мириться со сжирающими мыслями, но от боли (разве это боль вообще?! она ведь знает, кажется, что такое настоящая боль) хотела заплакать, как девчонка. Глупая, жгучая боль, саднящая между бёдрами, лишь напоминала ей, как она уязвима. Лишь говорила, что она лишь тряпочка, оставленная на полу, вовсе не что-то более значимое. А с этим состоянием мириться Алекс не хотела.       Что ей дороже? Уж чуть не потеряла один раз Сириуса навсегда по своей вине. Неужели опять потеряет? И из-за чего?..       Точно потеряет. Он сейчас уйдёт. Они расстались. Это было её решение. Он учится, она учится. У него своя жизнь, у неё своя. Она сама так захотела. Она его бросила, и теперь благодарить должна за то, что он вообще взглянул на неё… Не говоря уж обо всём остальном. Второй раз он её не увезёт с собой, не позволит наплевать на весь чёртов мир и просто быть рядом с ним, не думая про завтра. Да и она себе этого не позволит.       Их оставшееся время догорало, и Алекс прикрыла глаза, стиснув зубы ещё сильнее.       Сириус подтянулся и поцеловал её в уголок губ, провёл ладонью по животу, поднимаясь с постели. Её запоздало обдало холодом; Алекс выдернула из-под себя часть влажного одеяла и закуталась без надежды согреться. Мысли путались, мысли были ураганом, продолжением стихии снаружи. Ей бы хотелось, чтобы дождь прорвал эту крышу и вымыл всю её, Алекс, изнутри до основания.       Она прикрыла глаза…       В его кабинете свет был приглушён: Родольфус жаловался на мигрени и наказывал эльфов, которые забывали про это. Но сейчас едва ли он мучился от головной боли, наоборот, всё было с ним прекрасно.       Кассандра очень-очень хотела уйти. Не слушать всё это. Зачем они заставляли её…       Рабастан ухмыльнулся, пригубив вино. Его очень веселила её реакция.       — Ничего, лапочка. Однажды и ты узнаешь, что это такое, — самодовольно произнёс Родольфус. — Скоро-скоро уже… Время почти пришло…       — Ты как, в норме? — хрипло спросил Сириус, заставив её очнуться. Алекс вздрогнула и открыла глаза. Сириус стоял в шаге от постели в джинсах, редкие тёмные волосы покрывают грудь и торс, между пальцами сигарета. Кожа белеет голубоватым отблеском от окна.       Она не может ему врать.       — А похоже? — её голос дрогнул и сорвался.       Сириус сильно цокнул языком, Алекс знала, каких сил ему стоило сейчас проглотить своё: «Твою мать, а».       Ну что ей делать с собой? Она всегда, всегда всё портит…       — Са-андра… — он забрался коленями на кровать и остановился на своей половине. Может, почувствовал, что её не надо трогать сейчас и лишь убедился в своей правоте, глядя, как она быстро подтягивает одеяло к самому носу. — Говори.       — О чём? — прохрипела она.       Ужас ещё стягивал горло.       — Я перегнул палку? Болит где-то? Почему сразу не сказала?       — Не в этом дело, — она отвела взгляд.       — А в чём тогда? — пытливо интересовался Сириус. Он донимал и донимал её с вопросами, пока Алекс не подскочила и не воскликнула, запинаясь:       — Я не знаю, Сириус! Я не знаю, в чём дело! Всё… Всё, во что я верила — разрушено, понимаешь?!       Её голос звенел и срывался. Алекс быстро закуталась в одеяло, убрала с мокрого лица волосы. Руки слегла тряслись.       — Не совсем, — осторожно произнёс Сириус.       — Я… Я думала, что знала, на что шла, когда шла в Министерство, но я даже не догадывалась… Я думала, что это будет сложно, но благородно. А оказалось, что вовсе нет! Я училась чему-то, отдала этому всю себя, но это было не тем… Я больше не могу ни во что верить!       Её стало колотить, и тут Сириус пересёк незримую черту, крепко обняв Алекс за плечи. Алекс судорожно вздохнула, посмотрела ему в глаза и бегло рассказала про встречу с Беллатрисой, про то, что увидела.       — Сандра, ну Белла же ебанутая с самого детства, — поморщился он. — Она могла подделать свои воспоминания.       — Это не было подделкой…       — Давай разбираться. Ты думаешь, она бы позволила тебе просто так заглянуть к ней в голову? Серьёзно, да? Она ещё до школы легилименции училась, а в двенадцать уже могла сводить с ума в буквальном смысле. Это просто была уловка…       — Грюм подтвердил. Я у него спросила.       — Он подтвердил?       — Ну…       — Видишь, ты сама не знаешь, ещё и накрутила себя. Может, в чём-то Беллатриса и права, и Грюм тоже прав, но… Мракоборцы не могли убивать тех магглов. Подумай сама: ну зачем это им? В Министерстве давно налажены все процессы для работы с магглами. Один из моих родственничков ещё сто лет назад основал в Министерстве отдел, в котором всё это решается. Для них придумывают объяснения, есть люди, которые чистят их воспоминания и планируют их жизни, если что-то серьёзное повредило. В конце концов, если мракоборцы пойдут убивать магглов… Чем они от слуг Лорда-Хуёрда отличаются тогда?       — Я не знаю…       Слова Сириуса её немного успокоили, хотя её по-прежнему колотило. Она пустым и грустным взглядом смотрела куда-то ему за плечо.       — Я просто верила, что мракоборцы благородные. Что Крауч благородный. Что они все действуют из соображений добра, ну и всё в таком духе. Я думала, что тоже буду делать хорошие вещи, помогать вернуть мир. Но… Крауч выступил перед нами неделю назад и прямо сказал, что разрешает убивать Пожирателей, ну и всех, кто будет с ними. Понимаешь, да? Нам на занятиях говорили о задержаниях, арестах, а тут — убийства… Я сначала обрадовалась этим словам. Подумала, что так и надо. Но теперь я понимаю, что это просто начало конца. Что с той стороны, что с этой — одно насилие.       — И ты внутри этого тоже оказалась…       — Да! Да! У меня как будто забрали огромный кусок тела. Я ведь все свои силы, всю себя вообще отдала этому обучению, этим курсам. Но я не хочу быть такой! И у меня ничего не осталось! Я — больше не я. Я не знаю, кто я на самом деле! Наверное, я теперь — просто воин, Сириус. Я тоже превращаюсь в монстра…       — Ну какой из тебя монстр…       Она посмотрела ему в глаза.       — И я не могу тебя любить, — её губа дрогнула. — Я никогда не могла. Прости меня. У меня нет никакого сердца.       Сириус приподнял брови.       — Вот это да. А куда ж оно делось? Тоже отобрали?       — Меня оттачивают посильнее, чтобы я могла дать отпор, чтобы я могла защищать… Я всё это время думала, что смогу защитить себя, но нет! Я должна защищать Министерство. Беречь его от упадка. Работать, как верная собачка, на Крауча… Сириус, он людей убивает. Невиновных тоже, наверное. Их убивают по его приказу… А я хотела на него работать! Я верила в него!       — Думаешь, сделала неправильный выбор?       — Он правильный, в том-то и дело! Я не знаю, какой выбор ещё можно сделать! Я ХОТЕЛА стать такой же, как он! А теперь не знаю, чего хочу…       — Ты хотела защищаться от братьев. Помнишь? Хотела стать сильнее, чем они. С самого начала всё ради этого было.       — Да, да. Я хотела стать безжалостной. Хотела стать ещё более жестокой, чем Крауч, я хотела их потопить в той боли, которую они причинили… Но я хотела мстить только им! Я не знала, что меня будут учить быть ещё хуже… Но… Но даже если я это сделаю… Я не спасусь от них. Они будут преследовать меня из могилы. Они всегда хотели сделать меня монстром, они даже так побеждают… И я не помогаю себе, я не помогаю Министерству. Я просто таю и превращаюсь в монстра. Я не знаю, кто я на самом деле, если не монстр. Рядом с тобой я чувствую себя по-другому. Но так нельзя, это неправильно… Нужно уже понять, кто я, чтобы идти до конца, а я не могу… не могу…       — Я знаю. Я знаю, я знаю, какая ты на самом деле. Не только рядом со мной, не только сейчас, но и вообще. И я могу тебе рассказать. Я за этим был тебе нужен?       — Не знаю… — всхлипнула она. — Да…       Он приобнял её крепче и заговорил тепло, вкрадчиво:       — Тебе промывают мозги в этом мракоборческом центре. Да только ты сама куда сильнее того, что они в тебя впихивают, вот и борешься с этим. Ты знаешь, что ты не воин на самом деле. Ты можешь им стать, но ты больше, чем какой-то мракоборец.       Она смотрела в потолок, её глаза были полны слёз.       — Ты очень сильная девочка, — продолжал Сириус. — Ты очень изменилась. Когда мы общались летом, ты не знала о себе ничего. Пыталась отражать других людей, меня, про себя ничего не понимала. Потом ты начала меняться, стала идти к своей цели, учишься быть мракоборцем… Но это лишь одна из твоих граней. Знаешь, сколько их всего у тебя?       — Их не может быть много.       — Ошибаешься. Если бы ты не была такой разной, ты бы не была такой сильной. И ты сама по себе уже есть. Тебе не нужно бояться быть как этот урод Крауч. Ты им не станешь. Ты проходишь через такой ад каждый день, и это началось не с твоей учёбой, и всё равно держишься. Это ненормальные условия, это неправильно, это не для тебя, я об этом и говорил с самого начала. Я бы давно послал всех и ушёл. Но ты со всем справляешься… — она заплакала сильнее, и Сириус провёл пальцами по её щеке. — Сколько же ты пережила, моя девочка…       — Я не нужна тебе, Сириус… — она зажмурилась и уронила голову ему на плечо. — Я никогда не смогу… Сделать для тебя того же…       Он тихо фыркнул.       — В следующий раз, если понадобится вытереть мне слёзы, мигом позову. Не говори ничего. Не ругай себя. Я вижу тебя другой. Могу напоминать об этом, если хочешь.       Она ничего не ответила, спрятав лицо в ладонях. Внутри было и тепло, и больно, и пусто. Захотелось съёжиться, чтобы эту пустоту закрыть. Алекс так и сделала: легла обратно на подушки, подтянула колени к подбородку, не переставая кутаться в одеяло. По окну бежали мокрые разводы. Сириус лёг рядом.       — А если честно, — вздохнул он спустя некоторое время. — Не очень всё прошло, да?       — Да, — тут же призналась Алекс.       — Дьявол. Прости меня.       Она подняла взгляд на него.       — Не извиняйся. Я вообще хотела переспать с тобой, чтобы забыть о своих мыслях. Я использовала тебя. Я сделала ещё хуже.       Сириус вдруг горько расхохотался и неожиданно прижал её ближе к себе. Алекс оторопела, когда он тепло поцеловал её в лоб.       — Значит, квиты? — с улыбкой спросил он.       — Если ты так хочешь… — недоумённо отозвалась она. Не такой реакции она ожидала.       Через полчаса погода успокоилась. Небо ещё оставалось тяжёлым и мутным, но дом больше не сотрясало от ветра, да и дождь прошёл. Алекс поняла, что это сигнал к тому, что пора уходить. Когда она села и спустила ноги с кровати, Сириус поймал её за запястье.       — Снова пропадёшь? — буркнул он из-за спины.       — Нет, — тут же пообещала Алекс. В душе ёкнуло. Сириус определённо надеялся на отношения, на какую-то связь, на что-то надёжное, а она мечется и даже с собой разобраться не может…       — Не надо со мной так играть.       Она обернулась. Его взгляд был тяжёлым.       — Ты хочешь, чтобы мы были вместе?       Сириус вздохнул.       — Я не требую ничего прямо сейчас. Но мне нужна ясность. Может, позже. Хотя бы начни отвечать на мои письма.       По коже пробежали мурашки.       — Ты писал мне?       — Раз десять.       — До меня не доходили письма! Я даже не знала, что они были! В Министерстве всё так…       — Да не оправдывайся, — махнул рукой Сириус и тоже встал с кровати, стал одеваться, больше не глядя на неё. — Просто дай ответ, когда будешь готова. Я хочу знать, на что могу рассчитывать. Эти все игры — не для меня.       Алекс тихо угукнула и стала поспешно собираться, приводить себя в порядок.       — Мне нужны будут твои деньги, — вдруг сказала она, хотя эта мысль пришла к ней внезапно.       — Да, не вопрос, — просто сказал Сириус.       — Много, наверное, — она на секунду прикусила губу. — Чтобы хватило на съёмное жильё.       — Ага.       — Я хочу выбраться из общежития. Копила деньги со стипендий, конечно, но этого не хватит, а самой заработать с такими нагрузками…       — Ну и всё, не забивай себе голову, — теперь он вполне миролюбиво улыбнулся ей. — Я помогу. Пришлю тебе чек. Только не смей экономить, ладно? Если это будет какая-нибудь халупа, а не нормальная квартира, могу и передумать!       Алекс была готова уйти. И всё равно возилась с какими-то мелочами. С наручными часами, которые нарочно долго не могла застегнуть.       — Представляешь, впервые прогуливаю занятие, — хихикнула она. Сириус опирался плечом о косяк, скрестив руки на груди, и смотрел на неё. Он был очень красив. Алекс хотелось думать, что он — её. И ещё ей хотелось понять, что у него в голове, но без помощи легилименции.       — А я — не впервые. Всегда бы так прогуливать.       — Я очень тебе благодарна. Я думала, что с ума сойду…       — Не стоит, — мотнул головой Сириус, и в его глазах мелькнуло недовольство. Алекс нервно улыбнулась. Она вдруг представила, какой большой головной болью была для Сириуса и сейчас, и всё время до этого…       И почему-то от этого развеселилась.