***
Пожиратели угрожали провокацией возле Хогвартса, и выходные в Хогсмиде переносили с недели на неделю. Наконец назначили дату на конец ноября, когда в предместьях школы уже плотно лежал снег. В тот день в Хогсмиде была едва ли не четверть состава мракоборцев. Сириус, как и обещал, позвал Алекс знакомиться с друзьями. Он и Марлин звал, но у той не получилось приехать. — Так вот, каково это — жить под постоянным конвоем! — нахально воскликнул Джеймс, оглядывая пары-тройки волшебников в кожаных мантиях, которые рассредоточились по деревне. Алекс оскорбил его тон. Эти волшебники — храбрые, бесстрашные, мудрые! — были готовы без промедления грудью лечь, чтобы он, придурок, остался цел… — Я не жалуюсь, — сухо отозвалась она, проглотив все резкие слова, которые так и рвались наружу. Сириус быстро перевёл тему, вспомнив какую-то общую шутку, которую Алекс не знала и поэтому была единственной, кто не засмеялся. Она оделась слишком легко, забыла, что в Шотландии холоднее, чем в Лондоне. Её губы побелели и потрескались. Алекс не могла дождаться, когда они уже придут в нужное заведение. А ещё ей почти не нравились друзья Сириуса, но она молчала. С Джеймсом всё понятно, но Питер особенно был противен. Но о таком говорить не стоит. Да, он мерзкий и липкий, лебезящий и слабодушный, но остальные его выносят и даже, кажется, воспринимают всерьёз, считают другом. Значит, и она должна. В трактире, набитом студентами Хогвартса, им еле удалось найти свободный столик. Парни почти сразу ушли заказывать напитки к барной стойке: было так много народу, что совсем юная владелица, Розмерта, не успевала ходить по залу. Лили с Алекс остались за столом и между ними даже завязался вполне сносный разговор обо всяких мелочах. И всё шло гладко, Лили даже кротко улыбалась ей, но когда Джеймс с остальными вернулся, от Алекс не укрылась волна облегчения на её лице. Алекс делала усилие, чтобы постараться вклиниться в атмосферу этой разношёрстной компании и быть с ними на одной волне. Но парни казались такими мальчишками — и Сириус с ними заодно. Их занимали школьные неурядицы, проблемы с родителями, а о войне и новостях в мире они говорили вскользь, не придавая этому значения. Лили купалась в обожании Джеймса, дерзко отвечала на его шутки, чем только раззадоривала его интерес к себе. А от комплиментов она улыбалась, и на её щеках появлялись ямочки. Зависть к беспечности и почти детской лёгкости Лили змеилась в груди Алекс. Подругами им никогда не стать. Сириус хохотал Джеймсу в тон и только поглаживание её ноги под столом и было признаком того, что он помнит об её присутствии. Римус был единственным в этой компании, кто замечал, когда она пыталась вставить что-то в общий разговор и с вниманием обращал свой взгляд в её сторону. Впрочем, чаще всего она отказывалась говорить, если её перебивали, и тогда Римус сочувственно и понимающе приподнимал уголки губ. И она лишь притворилась, что ей очень понравилась эта встреча, а уже дома откровенно выложила Марлин всё, что думает на самом деле. — Ты не обязана им нравиться. Это ведь не твои друзья, — пожала плечами Марлин, помешивая колумбийское рагу. — Больше не видься с ними, если не хочешь. Сириус поймёт, а если не поймёт — то пусть идёт лесом. — С ними он совсем другой… — пожаловалась Алекс, чувствуя себя уязвлённо. — Я так разочарована. Я думала, это будет наш выходной… Но рядом с его друзьями я просто невидимка. — Ну так он придурок, не забывай, — спокойно отозвалась Марлин. — Всё у вас наладится. Просто бывают хорошие дни, а бывают плохие. У Марлин всегда всё было так просто, что хотелось её треснуть. Но когда Алекс познакомилась с её семьёй, то поняла, что для всех Маккинонов это вполне себе естественно.***
Алекс очень волновалась перед встречей с её родителями. Она состоялась уже в начале декабря, когда и на улицах, и в магазинах стали появляться рождественские украшения. Ей хотелось произвести хорошее впечатление, быть приветливой, отзывчивой и вежливой, излучать свет и уверенность. Посоветовавшись с Марлин (та, конечно, убеждала её, что Алекс вовсе не обязана), она даже купила небольшие подарки каждому члену её семьи. Самым громоздким, дорогим и трудным в поиске был горшок с разлапистой говорливой пальмой, которая при правильном уходе даже плодоносила прыгучими трещащими плодами. Пальма предназначалась матери Марлин; по словам соседки, та очень скучает по экваториальному климату и обожает свою домашнюю оранжерею, в которой собирает хищные магические растения. Маккиноны жили примерно в пятидесяти милях к югу от Лондона в доме, который больше напоминал бунгало. Это был двухэтажный дом с плоской крышей, множественными балкончиками и широкими окнами. Не слишком высокий забор был увит вечнозелёным вьюном, которому совсем не мешал снег. Дом был полон жизни: в одном окне, например, горели разноцветные огоньки маггловской гирлянды, на другом балконе расположился тренировочный набор для квиддича. Глухо звучала весёлая ритмичная музыка. Стены были окрашены яркой терракотовой и белой краской, в саду стояли качели, детские санки, мётлы на специальной подставке, садовые тачки… К западной стене дома, чуть поодаль от главного входа, примыкала смежная стеклянная оранжерея. Стёкла были запотевшими, но Алекс различила тени разных интереснейших растений. Чего стоило то, которое макушкой задевало потолок и разевало пасть величиной с обеденный стол! Алекс мысленно смутилась, подумав, что её подарок по сравнению с этими восхитительными растениями — просто глупость… — О, я уже знаю, где можно найти маму! — хитро улыбнулась Марлин. Не успела она договорить эту фразу, как фигура женщины с высокой причёской встала вплотную к стеклу, а затем дверь оранжереи открылась. Обилие зелени и звуков контрастным прямоугольником ворвалось в заснеженный двор, и высокая смуглая женщина с ярким цветастым платком, завязанным бантом на лбу, стояла посреди этого. — Идите осторожно, Арчи так и не расчистил дорожку! — прикрикнула она, но Марлин, увешанная пакетами, уже спешила к ней через сугробы, а Алекс шла за ней, трепеща от волнения. Она не решалась разглядывать миссис Маккинон, но уже поняла, что её звонкий голос похож на голос Марлин, и волосы, не спрятанные под платком, были такими же курчавыми. — Ну ты бы хоть застегнулась! — и нежно, и обвинительно проговорила Марлин, подойдя вплотную и чмокнув её в щёку. Миссис Маккинон стояла в рабочем комбинезоне, лишь набросив на плечи короткую дублёнку. — А как же я тогда успею посмотреть на тебя, моя птичка? — она потрепала дочь по щекам, и та поморщилась и заворчала, но сама стояла расслабленно — на самом деле ей не больно. После Марлин представила Алекс матери, последняя широко улыбнулась и пожала ей руку. Её ладонь была тёплой и крепкой, совсем как у Марлин. Миссис Маккинон тут же взяла их обоих «в оборот»: за её спиной, в оранжерее, раздался настоящий рык, похожий на драконий, и женщина, хлопнув по бёдрам (совсем как это делала Марлин, когда раздражалась), быстро позвала их вовнутрь. Девушки поспешили за ней. — Снимайте мантии, — волевым голосом скомандовала она. — Марлин, у тебя руки чистые? Мне нужна спринцовка с настойкой из ревеня и аконита. — Дай угадаю, Тигра? — бросила из-за плеча Марлин, которая уже ковырялась в столе со множеством ящиков и отсеков. — Тут и угадывать не надо, — подтвердила миссис Маккинон вздохом. Мимо лица Алекс, которая оторопело стояла посреди оранжереи и не знала, куда ей податься, пролетело несколько предметов сразу, и миссис Маккинон ловко их поймала. — Ага, и найди, куда я могла положить щипцы… Понимаете, Александра, здесь опасно доставать палочку, — чуть виновато улыбнулась она, повернувшись к Алекс. — Мой котёнок уже съел одну… Марлин саркастично хохотнула. — «Котёнок» — это вот это чудовище! — объявила она и показала рукой на то самое растение с длинным-длинным стволом в оранжево-изумрудную полоску, огромной зубастой пастью, которая и издавала злобные рычащие звуки. — Ничего не чудовище! — цокнула языком миссис Маккинон и растение вторило ей оскорблённым рыком. Женщина задрала голову и проворковала ласково и громко: — Она не про тебя, слышишь, детка? Я иду! — она ногой подцепила большой деревянный поддон и встала на него. — Александра, вы присядьте пока, тут дело-то минутное… — Я могу помочь, миссис Маккинон… — быстро проговорила Алекс и в следующую секунду у неё отвисла челюсть. Поддон, на который встала миссис Маккинон, нагруженная всевозможными садовыми принадлежностями, начал подниматься в воздух. — Я верю, что вы можете помочь, но, честное слово, тут и я одна не всегда… — донёсся до неё голос уже далеко сверху. — Вот щипцы, мам! — крикнула Марлин и метко запустила их в воздух. Миссис Маккинон поймала их, каким-то чудом не поранясь и найдя для них место в ладонях, сказала вниз что-то тоном, полным быстрой благодарности, и снова стала ворковать с растением. Оно могло с лёгкостью откусить миссис Маккинон полтела, но едва ли та боялась. Её поддон кружил, поспевая за вертлявой головой растения, а обрывки слов, долетавшие до Марлин и Алекс, были полны заботы и внимания. Алекс была совершенно поражена миссис Маккинон — и восхищена ей в той же степени. Когда Марлин ткнула её в бок, она поняла, что так и стоит, приоткрыв от удивления рот. — И так каждый день! С Минни хлопот меньше, чем с Тигрой, — хмыкнула Марлин, оттряхивая руки. Алекс помнила, что Минни — это самая младшая сестрёнка Марлин. — Можешь повесить мантию у входа, мы тут явно надолго… — Марлин стала спешно прибирать то, что миссис Маккинон разбросала, пока искала всё необходимое, и Алекс поняла, от кого у неё манера говорить и делать что-то сразу. — Ма всегда говорит, что это дело двух минут, а потом пропадает на часы. Особенно с ним. Самый первый цветочный ребёнок мамы, она его из Доминиканы ещё черенком привезла… Только зачем, спрашивается? Алекс вдохнула поглубже и повертела шеей, осматриваясь. К оранжерее наверняка применили заклятие незримого расширения, потому что стеклянные потолки были определённо выше двух этажей дома. Чем больше она смотрела, тем больше интереснейших, замечательных, живых растений видела вокруг себя. Все они были яркими, и все хотелось рассмотреть поближе, и все Алекс не встречала ни разу в своей жизни. Как много она упустила, проведя всю свою жизнь взаперти в родительском доме! — Здесь так красиво… — вырвалось у неё. — Да, прикольно, — пожала плечами Марлин. — Могу тебе всё показать. Конечно, мама расскажет в сто раз лучше, но я тоже кое-что знаю. Марлин успела провести её почти по всей оранжерее, когда миссис Маккинон подоспела к ним. Её комбинезон был испачкан соком черничного цвета, платок сбился и на вспотевшее лицо упала прядь пышных и мягких волос. — Как только мы с твоим отцом сдадим заказ, я его пересажу, — устало и при этом довольно пожаловалась она. — Опять наелся чужих семян, а потом страдает от несварения! — и тут её взгляд упал на пальму, которую Алекс поставила рядом с собой. Лицо миссис Маккинон расцвело: — О, а что это? Это мне? — Да, я подумала, что он будет отлично… — промямлила Алекс, неуверенно проглотив «смотреться здесь». По сравнению с диковинками, которые здесь росли, её растение было пустышкой. Но миссис Маккинон присела на корточки, с интересом разглядывая пальму, не прекращая радостно приговаривать: — Как я сразу его не заметила… О-о, Александра, спасибо! Вот таких-то мне очень не хватает. Спокойные и ласковые, много не требуют, ну просто душа поёт… Посажу его по соседству с мадагаскарским молчуном, может, хоть выйдет из своей зимней депрессии. Ты ведь у нас не задира, дорогой?.. Марлин издала смешок. Её мать посмотрела на неё исподлобья и со спокойной улыбкой обратилась к Алекс: — Думайте про меня, что хотите, Александра. С отношением моей дочери уже давно всё ясно. Я разговариваю с растениями и не вижу в этом ничего плохого… — Я тоже не вижу, миссис Маккинон. Здесь так замечательно… — Прошу, называйте меня просто Элла. Я уже много лет не работаю в офисах, меня никто не называет миссис… По дороге в дом она рассказывала, как в юности ездила в Нигерию, где вступила в общество женщин, продвигающих идеи феминизма, и это перевернуло её сознание. «Называть себя миссис — ну что за оскорбление? Признавать себя принадлежность к мужчине, лишать себя самоценности после вступления в брак?..». Она не успела закончить свой энергичный монолог, потому что резко объявила, что пойдёт в душ и переоденется, а они пока могут найти отца и помочь ему с ужином. Даниэлла Маккинон была яркой, уверенной и неугомонной, как прекрасная южная птица. Рядом с ней все неизбежно ощущали, что надели очки с цветными стёклами, так она всё меняла. Алекс была знакома с ней лишь полчаса, но от одного её присутствия у неё захватывало дух. Как много вещей бывает в мире, как много интереснейших занятий и профессий! Как много хобби, которым можно себя посвятить! Забота о хищных магических растениях — лишь одна из тысячи ниш… Интересно, а будь у Алекс полная свобода в выборе своей судьбы, кем она могла бы стать, что могла бы попробовать? Могла ли она стать кем-то, кроме мракоборца? Лёгкая хандра и сожаление сковали её мысли в цепкие объятия, но Марлин вела её дальше по дому, а Алекс только и успевала цеплять взглядом всё больше и больше ярких и интересных вещей, предметов интерьера. Не хватило бы и дня, чтобы осмотреть всё, но для Марлин всё было очень привычно и просто, поэтому она даже не останавливалась. Кухня была смежной со столовой аркой, завешанной шторой. Обеденный стол был пуст, если не считать в центре вазу со свежими цветами (определённо не из оранжереи — уж слишком спокойные). За столом сидела девочка лет шести-семи с облаком пышных волос, собранных лентой. Она сидела, поставив на свой стул ступню и задрав кверху коленку и что-то сосредоточенно рисовала, разложив вокруг себя десятки фломастеров. При виде вошедших она резко закрыла рисунок ладонями, покраснела и сделала большие глаза, как будто её застукали за чем-то очень личным. — Привет, Мин! — сказала Марлин. Она хотела помахать, но запоздало спрятала рисунок ладонью и покраснела. — Это Алекс, моя подруга. Алекс, это Мин. — Очень приятно, — пискнула Минни в ответ на тёплое приветствие Алекс. Её ладони будто приклеились к рисунку. Марлин, видимо, сочла, что такого общения с младшей сестрой вполне достаточно, и пошла в сторону арки, больше не глядя на неё. — Пап! — громко воскликнула она, одёргивая штору. — Ты тут? Из арки вырвалось облако пара, шум бурлящих кастрюль и котелков и целый букет запахов. Среди этого раздался мужской возглас, и через пару секунд Алекс увидела коренастого мужчину, который приобнял Марлин одной рукой. Он был старше миссис Маккинон как минимум на десять-пятнадцать лет. — Я совсем… — чуть взволнованно начал он. — Потерял счёт времени и закрылся ото всех заглушающими заклинаниями? — шутливо продолжила Марлин. Мистер Маккинон ответил полукивком. — Вы с мамой такие одинаковые! — Дайте мне минуту, я приведу всё в порядок… — попросил он. — Пойдём пока в гостиную, — предложила Марлин тихо. — Мин явно мечтает об уединении. Алекс невольно обернулась на Минни — та уже стала пунцовой и пыхтела, а не дышала, дожидаясь, когда они уйдут. Мистер Маккинон присоединился к ним довольно быстро — в этом плане он придерживался своих обещаний гораздо чётче, чем его супруга. Он широко улыбался Алекс и говорил, что счастлив наконец познакомиться с ней, ведь Марлин столько про неё рассказывала, но у Алекс было ощущение, что его взгляд при этом слишком цепкий, слишком настороженный. Внутри неё всё упало. Алекс знала: он понял, кто она на самом деле. Ей, по существу, не за что переживать — у её братьев при всех их преступлениях и при их лояльности Волан-де-Морту непревзойдённая репутация. Их принимают и в Министерстве, и во всех магических домах Великобритании, они даже советуются с верхушкой власти касаемо планов обнаружения Пожирателей смерти и предотвращения трагедий. Но Алекс, ещё будучи Кассандрой и живя в мэноре с браслетом на ноге, твёрдо знала: есть и те волшебники, кто не заглядывает в рот Лестрейнджам, не смотрят на их золото и заслуги перед обществом. Есть те, кто их подозревает, но это лишь слухи, которые подтвердить никто не хочет (да и не будет — за клевету и братья, и её отец были готовы даже судиться при полном собрании Визенгамота). Обычно это были те волшебники, кого считали лояльными Дамблдору. Несомненно, Мартин Маккинон из их числа. Его глаза — зелёные, с янтарными крапинками, похожими на золотых рыбок в пруду. От него Марлин унаследовала такие удивительные глаза. Будет ведь невежливо, неправильно, если она сбежит?.. — А что стряслось с Мин? — весело спросила Марлин, для которой всё было просто и весело, для которой мир не перевернулся. — Почему она молчит и не разносит дом? — У мальчика из её класса завтра день рождения, — спокойно ответил мистер Маккинон. Он понизил голос и проговорил заговорщически: — Она рисует ему открытку. С признанием в любви. На Алекс он совсем не смотрел. Как будто ничего не заметил, но Алекс знала: заметил. — О-о! — громко протянула Марлин, но отец быстро шикнул: — Только это секрет. Я пообещал, что он уйдёт со мной в могилу. Бедняжка перед сном только о нём и говорит. — Так он ей нравится? — Думаю, да. Запамятовал, как же его зовут… Что-то на «Н»… — Брендан? — Точно! Марлин скривила рот. — Серьёзно? Я видела его, когда забирала Мин из школы летом. Он ел свои козявки. — С тех пор они с Мин очень выросли. — На самом деле не очень. — Тебе ли это говорить, ты её совсем не видишь… — Блин, даже у малой уже появился мальчик! — театрально всплеснула руками Марлин. — Да я помню, как пелёнки ей меняла! Не успеешь оглянуться, и эта мелочь пузатая уже влюбляется! Мистер Маккинон как-то лирично улыбнулся. — А ты представь, каково нам с твоей мамой. То же самое, но четыре раза. И если бы вы только открытки рисовали… — добавил он со вздохом. Марлин притворилась, что хочет запустить в него подушкой — наверняка речь идёт о какой-то интереснейшей истории, связанной с личной жизнью Марлин, о которой Алекс ничего не знает. — Я поняла, сейчас будет большу-ущий намёк на меня и на мою мятежную жизнь. — Никаких намёков, птица, — фыркнул мистер Маккинон. — Ты и так знаешь, что я про тебя думаю. — НИ С МЕСТА, АРЧИ! — вдруг проорала Марлин. Алекс почувствовала себя оглушённой. Все взгляды в гостиной теперь были прикованы к высокому смуглому парню, который с наихитрейшей улыбкой стоял за спиной своей сестры и собирался её напугать. Марлин перевернулась, перескочила через спинку дивана и с агрессивным видом набросилась на парня с кулаками. Тот был выше её на две головы, и он даже не пытался защищаться, только хохотал. Да и она била не в полную силу. — Бесишь! — выкрикнула она. — Бля-я, забыл, с кем связываюсь, ха-ха! — хохотнул он, потирая предплечье. Он был спортивного телосложения, слегка выцветшая футболка с логотипом какой-то квиддичной команды была ему в облипку. Чуть раскосые чёрные глаза сияли. — Придержи язык, молодой человек, — с укоризной произнёс отец. — Минни тебя услышит. И у нас гости. — А-а, да? — он повернулся к Алекс и окинул её оценивающим взглядом. — С кем имею честь?.. — Алекс, — быстро представилась та. Арчи кивнул: — Понял. Я наслышан. Очень приятно. Мистер Маккинон вернулся на кухню, чтобы проверить тушёные овощи, Арчи и Марлин пошли накрывать на стол, перебрасываясь изысканными подколами. Они были избирательны в выражениях и словесных приёмах, исходили всё: и личную жизнь друг друга (вернее, неудачи в ней), и образ жизни (Арчи подтрунивал над её учёбой, Марлин — над тем, что он безработный), и внешность («Ты смесь жирафа и лося!» — «А ты — коротышка!»)… И при этом им было весело и легко, и им это было знакомо, допустимо, приятно. Они таким образом выражали друг другу свою любовь. Они поспевали друг за другом, работали сообща, в четыре руки превращая пустую столовую в очень приятное место. Помимо блюд и посуды, они добавили цветов, свечей, украшений, даже набросили на стулья какие-то расшитые накидки… Потом пришёл младший брат Марлин, Дилан, который сдержанно со всеми поздоровался и сел за стол, уткнувшись в книгу. Про него Марлин говорила ранее, что он самый спокойный и самый мудрый в их семье, и что он едет в Хогвартс уже осенью. Потом пришла миссис Маккинон — свежая, весёлая, с новой причёской и в красивом платье в пол со свободными рукавами. Золото блестело на её шее, запястьях и в ушах, на губах была помада тёмного сочного оттенка, и все дети (включая Минни, которая тоже переоделась к ужину) тут же стали осыпать её комплиментами. Шестеро Маккинонов суетились, болтали и неусыпно что-то делали, и была в этом такая гармония, такое ликование любви, что Алекс смотрела на всё это, еле дыша, и понимала, что совсем ничего не знает об этом мире, если она до этого вечера даже не догадывалась, какой дружной и прекрасной может быть семья. — Ты не стесняйся, — шепнула ей Марлин, которая села рядом, когда все приступили к трапезе. — И не бойся. Они громкие и несносные, но с ними можно найти общий язык. — Всё в порядке, — сдавленно отозвалась Алекс. Она не понимала, где ей — тихой и разбитой, в чьей жизни никогда не было и одного процента из ста такого же обилия красок и восторга — место здесь, а уж тем более в общем разговоре. Но Маккиноны были очень милыми. Никто, на её счастье, не приставал к ней с вопросами об её семье и её прошлом, хотя Алекс даже сочинила какую-то пространную историю, которую рассказала бы, если бы пришлось. Спрашивали про то, каково ей учиться, про интересы и мечты. Но в какой-то момент, возможно, все поняли, что ей гораздо комфортнее просто слушать окружающих, а Алекс разобралась, как перевести фокус внимания с себя на них самих. И вот она слушала про работу мистера и миссис Маккинон на другом конце континента (и их дети, которые уже знали наизусть многие истории, дополняли своими комментариями). И про то, как Арчи начинал и бросал различные дела: квиддич, уход за магическими существами, торговля, профессиональная трансфигурация, журналистика… Он пробовался в мракоборческий центр даже, и его приняли, но он ушёл спустя два дня, потому что ещё со школьных времён ненавидел рано вставать… — А теперь смертельно завидует мне, потому что у меня-то всё получается! — язвительно улыбнулась Марлин. Элла Маккинон чуть приподняла уголок губ, но ничего не сказала, пригубив вместо этого вина. — Гордись до пенсии! — отозвался Арчи. — Прислуживает воякам, как собачка, и радуется… — Да на тебя просто один раз наорали и ты оскорбился! Как же-как же, задели твоё честолюбие… — Если и да, то что такого? У меня оно, по крайней мере, есть! — А вот я, когда вырасту, хочу ухаживать за единорогами, — вдруг сказала Минни. Она сидела, облокотившись, и болтала ногами под столом. — Тебе нравятся единороги? — спросила Алекс, а через секунду подумала, что это очень глупый вопрос. Но Минни расцвела: — Да-а! Папа два раза возил меня на ферму в Пенсильвании, это самая большая ферма единорогов в мире! И мне уже семь, а это значит, что я могу даже покататься на них! До этого просто стой и смотри через забор… Я ещё туда хочу, но пока нельзя… — добавила она чуть грустнее. Она была переменчивой, как Марлин, её эмоции легко сменяли друг друга. — Но ведь мы ездили на ферму в Колчестере, пуговка, — ободряюще сказал отец, глядя на неё. Минни горестно вздохнула. — Там неинтересно! Совсем мало места, единорогам грустно… Когда им весело, их уши немного приподняты и мордочки они держат прямо, чтобы рога смотрели вверх, а в Колчестере совсем не так! — Ты можешь перестать пинать меня под столом? — вдруг буркнул Дилан, который был единственным, кто за весь ужин сказал меньше слов, чем Алекс. — Ну прости! — обозлённо бросила Минни с видом, как будто это Дилан должен перед ней извиняться. Она выпятила губы и посмотрела на отца капризно: — Па-ап, ну скоро границы откроют? Её тон был таким, как будто это её отцу решать. Взрослые за столом резко притихли и быстро переглянулись. — Минни, ты ведь знаешь, что мы ответим, — сдержанно произнесла миссис Маккинон. — Я хочу к тёте Пауле, — заявила Минни. — И к дяде Джексону в Мексику. И в Пенсильванию! Я не могу пойти в Хогвартс, так и не съездив в Пенсильванию! — Ты поедешь в школу только через четыре года, — напомнил ей Арчи. — А вдруг границы никогда не откроют? — Такого просто не может быть, — твёрдо сказала Марлин, положив на стол приборы. — Ты даже не представляешь, сколько всего успело произойти за твою маленькую жизнь и сколько всего ещё произойдёт. Нет ничего, что случается «никогда»! Война однажды закончится. Уж поверь, я-то с ног валюсь, чтобы это настало как можно скорее. И папа тоже. — Марлин, — тихо сказал он, обжигая её взглядом. — А ты? — Минни перевела взгляд на Алекс. — И я, — тихо сказала та. — Я постараюсь сделать так, чтобы ты успела до школы съездить в Пенсильванию. Несколько секунд Минни смотрела на неё через стол строго и серьёзно. — Постарайся. — С такой благодарностью я бы на вашем месте, Александра, вообще не старалась! — рассмеялась миссис Маккинон, но её смех был немного вымученным, а рот слегка кривился от чего-то, что она в себе давила. Настроение за столом резко упало, когда речь зашла о войне. И мистер Маккинон тут же заговорил со старшим сыном о квиддиче, и Марлин с преувеличенной готовностью подключилась к ним, и с ними, неожиданно, и Минни. Алекс посмотрела на миссис Маккинон через стол, а та, поймав её взгляд, скорбно поджала уголки губ. Впервые за вечер померкли те краски, которые она так легко распространяла вокруг себя. После ужина все переместились в гостиную. Все, кроме миссис Маккинон, которая резко решила что-то проверить в своей оранжерее — не переодевшись при этом в рабочий комбинезон. Арчи, поймав взгляд отца, отправился за ней — и на его лице тоже пропало прежнее боевое, нахальное выражение. Марлин с младшими разложила на ковре настольную игру и позвала Алекс присоединиться… — Я тут вспомнил, что никто так и не показал нашей гостье мастерскую, — осторожно заявил мистер Маккинон и посмотрел на Алекс прямо. Ту пробрало дрожью, по спине пробежал холод. Она мысленно вспомнила, где у Маккинонов входная дверь, сдержалась, чтобы не стиснуть палочку… — Я с удовольствием её осмотрю! — с притворным радостным волнением объявила Алекс. — Марлин говорила, это ваша гордость, не так ли? Мистер Маккинон коротко кивнул. — Всё так. Пройдёмте. Они оба не говорили ни слова, пока шли по коридорам к мастерской, что причудливо расположилась наполовину под землёй. Вдоль стен было больше шкафов, ящиков и полок, чем следует, на столе посередине на специальных подставках стояли образцы мётел, в целом всюду был лёгкий беспорядок. Мистер Маккинон даже не стал притворяться и плавно переводить разговор на нужную ему тему, он начал сразу, не глядя на Алекс: — Всё чаще думаю, что надо было отправить их всех с Паулой во Францию, — его голос был полон сожаления и скрытой злости. — Всех — и Марлин, и Арчи тоже, и младших, разумеется… Мы, взрослые, сами несём за себя ответственность, решая остаться в горящем доме. Но дети — нет. Марлин и Арчи я тоже считаю детьми. Вы видели, как они друг друга дразнят. Вы все… — он на пару секунд замялся. — Ещё ничего не понимаете про мир… — Я слышала о секретных каналах, по которым можно покинуть страну, — негромко и настороженно произнесла Алекс. — Не самолётом… Именно безопасным портальным путём. Их организуют на третьем уровне, это стоит денег, но при желании… Мартин перебил её взглядом, полным отвращения. — При всём желании ноги моей не будет на третьем уровне, — отрезал он. — Это вопрос самоуважения. Не говорите мне, что вы не знаете, чем там на самом деле сейчас занимаются. И ход туда мне закрыт. Кажется, молодая миссис Лестрейндж сообщила это лично… — Вот о чём вы хотели со мной поговорить, — сказала Алекс, глядя в глаза мистеру Маккинону. Её голос был твёрд. Она ещё робела перед отцом Марлин, но и защитить себя ей хотелось тоже. Некоторое время было тихо. Мистер Маккинон сдался и отвёл взгляд первым. — Простите. Прошу, простите меня, я не должен был… — проговорил он безрадостно. — Я просто сразу узнал вас. Я учился с вашей матерью и мне, на несчастье, слишком знакомы дела вашего отца. Алекс глубоко вздохнула. — Я больше не имею никаких связей ни с отцом, ни с матерью, — произнесла она холодно и медленно. — Ни с кем из моей семьи. — Не поймите меня неправильно… — начал мистер Маккинон, но Алекс была непоколебима. И куда делась её неуверенность и неловкость? — Вы ведь и в газетах про меня могли читать, да? Вас насторожило, когда Марлин сказала о том, с кем живёт? И вы решили пригласить меня лично, чтобы попросить исчезнуть? Губы мистера Маккинона чуть дёрнулись. Он снова посмотрел ей в глаза. — Я вижу, как вам неприятно, Александра. Простите мою бестактность. Вы отказались от своей семьи, и у этого наверняка были свои причины. Но как ещё я могу рассуждать сейчас, вы сами видели: мои младшие дети родились, когда о Сами-знаете-ком трубела вся страна, и страх Минни пойти в школу до окончания войны тоже вполне реален. А моя жена прячется от всего мира в мастерской и в оранжерее. Я не виню лично вас ни в чём, я просто живу в этом ужасе… — Не похоже, что вы ни в чём меня не вините, — вырвалось у Алекс, и она тут же стушевалась: — Простите. — Вы имеете право злиться. Но и я имею право интересоваться вами… — он говорил медленно, с усилием подбирая слова. — Понимаете, мой отец был магглом, а мой кузен — сквиб. Алекс втянула воздух через зубы. — А моя невестка работает на третьем уровне с моим старшим братом. И я уверена, что они узаконенно убивают людей, — она на миг прикрыла глаза, пытаясь отогнать от себя мрачные видения. Зря она, наверное, плотно поела. — Олд Одби, Лестершир… Вы слышали, что было тогда? Мистер Маккинон медленно выдохнул, чуть прищурясь, как Марлин. — Мельком. — Я была там, — вкрадчиво произнесла она, глядя ему в глаза. — Я видела, как за минуту взрываются целые улицы. Обугленные кости, разрушенные жизни… Я вытаскивала людей и помогала мракоборцам доставить всех в безопасное место, — она не понимала, откуда у неё берутся силы говорить об этом. — Я думала, что спасла тех, кого могла, хотя меня ещё неделю рвало от ужаса. Но я узнала, что люди с третьего уровня просто лишили всех магглов оттуда жизней. Раз — и всё, чтобы не разбираться. Вы правы, я знаю, чем там, на третьем уровне, занимаются. И я не знаю, как часто они это делают — может, и каждый день. И это происходит в Министерстве магии, но об этом никто не говорит. В то время, как в стране бушует война, Министерство изнутри съедает язва… Мистер Маккинон слушал её внимательно. Он был поражён. — И я всё равно на его стороне… — продолжила Алекс чуть тише. — На стороне той части Министерства, которая борется за право людей жить. Жить всем… И магглам, и сквибам. И вашим детям. Коль скоро будь я на стороне своей семьи, меня бы давно разоблачили. ОМП — не третий уровень, мистер Маккинон, — нервно улыбнулась она. — Будьте уверены, я прошла через допросы. Не только у вас был ко мне интерес… — Я очень вам сочувствую, — негромко сказал он. Подбородок Алекс дрогнул. — И тем не менее, у вас есть вопросы ко мне. Мистер Маккинон чуть мотнул головой и отвёл взгляд. Она видела, как его потряс её рассказ. Он, вероятно, ожидал совсем другого. — Я не хочу задавать вам вопросы, мисс. Мы все… — он сухо кашлянул. — Мы все так напуганы и так лишены всякой объективности, пытаясь видеть кругом врагов. Это неизбежно, ведь нам угрожает опасность, мы вынуждены защищаться. Но я понимаю, как это невежественно. Я не хочу ни в чём вас винить. Я лишь хотел убедиться… — Что ваша дочь будет в безопасности рядом со мной, сэр? — кисло улыбнулась Алекс. Мистер Маккинон сделал усилие, чтобы не вздрогнуть от её слов. — Всё хорошо. Вы можете не верить мне, можете проверять меня, как хотите. Я пойму, если вы убедите Марлин в том, чтобы мы вовсе разъехались. Но Марлин — моя подруга. Она одна из тех, благодаря кому я по-новому посмотрела на жизнь и увидела, за что я хочу бороться. Я всегда буду ей благодарна и буду защищать её. Мистер Маккинон ответил не сразу. Алекс старалась напоминать себе дышать. Тяжёлые воспоминания забирали её воздух. Здесь пахло свежим деревом. Он вдруг нервно хмыкнул, хотя едва ли ему было смешно. — Должно быть, я просто хочу найти повод, чтобы моя дочка вернулась домой. На этом доме десятки защитных заклинаний, но я даже так не могу гарантировать полную безопасность жене и детям, а Марлин и подавно в Лондоне одна… Я бы отпустил её легко, не будь войны. Но Марлин говорила, что вы лучшая на курсе. Значит, мне будет чуть спокойнее. В любое другое время она бы поспорила: вряд ли она лучшая на курсе. Точно не лучше Марлин. На этой неделе она так слабо сдала патрулирование и целительскую подготовку… И хотя разговор шёл к потеплению, Алекс вдруг почувствовала, как изнутри рвётся какая-то ледяная волна. Что-то во взгляде мистера Маккинона было такое, что она понимала: ему можно довериться. Он на её стороне. — Сэр, мой отец… — вдруг взволнованно сказала она, и тут же испугалась своих слов. Но мистер Маккинон внимательно кивнул, и Алекс нашла в себе силы продолжить: — Учился с Сами-знаете-кем. Он был одним из первых, кто видел его восход, постигал с ним Тёмные искусства и стоит у истоков этой войны. Я не представляю и не хочу представлять, что у него на душе, сколько он всего совершил. Это… — её ладони затряслись. Хотелось зажать себе рот. Хотелось зашить его. И ещё стереть мистеру Маккинон память. Но он слушал её, не мигая, и она продолжала чуть тише и испуганнее: — Это огромный секрет, они убьют меня, если узнают, но… — ей понадобилось ещё время на паузу, она некоторое время делала какие-то тревожные жесты руками, не говоря ничего. — Вы подозреваете Лестрейнджей совершенно верно. И я про другие семьи магические знаю… Знатные, уважаемые семьи, с министром магии на короткой ноге. Но если я заявлю об этом во всеуслышание, я погибну. Они все сильны так, как вы представить себе не можете. Мой отец хотел убить меня, я выжила чудом… — О, Мерлин… — вырвалось у него. Его глаза теперь были ярче, и Алекс хотелось поскорее объясниться: — И если я… — воздуха снова не хватало. — Скажу правду… Меня просто не станет, а они останутся на своих местах и никто никому ничего не докажет. Они делают так годами — мой отец и мои братья. А я — их кровь от крови, я мечтаю их не знать, я сбежала от них, и всё равно чувствую, что могла и могу сделать большее, чтобы их остановить… Я ведь всё про них знаю! И я знаю, что я могу что-то сделать, чтобы хоть на минуту их остановить, потому что они продолжают и продолжают… Её затрясло по-настоящему, и она сжала ладони на краю столешницы, чтобы унять дрожь. Опустила голову, чтобы больше не смотреть на отца Марлин. Тот неожиданно шагнул ближе к ней и положил ладонь ей на плечо. Свет от ближайшей лампы чётче выделил его многочисленные морщины. От пятна тепла, которое легло на её кожу сквозь одежду, эмоции поднялись на новый уровень. — Я так хочу остановить их… — прошептала она беспомощно. — Вы не представляете… — Если бы вы могли, вы бы давно это сделали, — тихо и убедительно сказал он. — Если бы вы знали, как, если бы вы были на это способны, вы бы их остановили. Но сил у вас на это столько же, сколько у Минни… — от этих слов она недоверчиво и шумно выдохнула. — Вам может показаться это глупым, но поверьте, её желание увидеть единорогов в Пенсильвании так же сильно, как ваше желание остановить террор. Вы правы в том, что это началось до вас. Ваш отец и ваши братья могущественнее и сильнее многих из нас. Я знаю, как это ужасно — чувствовать беспомощность перед большой силой. Поверьте, я знаю. Если бы моего желания защитить семью хватило, чтобы остановить войну… Она прикрыла глаза. Внутри рос и ширился тяжёлый комок. — Ваш осознанный выбор отказаться от своей семьи — это уже хорошо. Вы не принимаете участие в их грязных делах, и это уже само по себе большое дело, — он опустил руку. — Уж поверьте, многим бы и на это не хватило духу. Очень знакомы ей были эти слова. Почти так же говорил с ней Грюм, его слова она долго прокручивала в голове, они придавали ей силу: «Ты можешь не поддерживать то, с чем не согласна, не участвовать в этом, и этого будет вполне хватать…». Алекс посмотрела на отца Марлин чуть внимательнее. — А учитывая, что вы решили остаться и бороться с ними лицом к лицу… Я преклоняюсь перед вами, — тихо закончил он. — Не стоит, — нервно улыбнулась Алекс и наконец почувствовала, что может взять себя в руки. Она чуть отошла в сторону. — Я того не стою. В этот момент дверь распахнулась и в мастерскую ворвалась пунцовая и заплаканная Минни, которая обхватила отца руками и разрыдалась, пряча лицо. Вслед ей был крик Марлин из глубины коридора: «Пап, забей, она просто не умеет проигрывать! Мы не можем всегда ей поддаваться!». Мистер Маккинон присел на одно колено, обнимая вздрагивающую дочку. Та сквозь рыдания бормотала, как они ей надоели. Но он смотрел на Алекс через плечо Минни, говоря спокойно и вкрадчиво. — Вы ошибаетесь, Александра. И простите меня ещё раз. Я очень вас оскорбил. Я рад, что вы дружите с Марлин. Знайте, в этом доме вы всегда сможете найти поддержку, — она чуть удивилась этим словам, и тогда мистер Маккинон подбадривающе улыбнулся. — Приходите сюда в любое время, когда почувствуете, что вам нужна помощь. — Спасибо, сэр, — поражённо ответила Алекс. Едва ли она придёт — не потому что не ощущает, что мистер Маккинон может сдержать своё слово, а потому что на неё навалился груз вины и ужаса из-за того, что она наговорила. Не стоило ей этого делать. Сириуса, Дамблдора и Грюма уже достаточно для числа людей, которые знают её тайну. — Александра, — его голос догнал её, когда она решила уйти из мастерской, чтобы он смог успокоить дочь. Алекс обернулась. — Я правильно понимаю, что Марлин ничего про вас не знает? — Правильно, — сказала Алекс. И по его взгляду она поняла, что это и останется их секретом, который Мартин, в отличии от секрета Минни, точно сохранит.***
Встречу с Маккинонами пришлось долго переваривать. Почти всю ночь, замаскировавшись заглушающими чарами, Алекс проплакала. Она влюбилась в семью Марлин, и вместе с тем её очень тяготило видеть, как война мешает этой семье быть свободной и счастливой по-настоящему. И её глодало то, что она рассказала отцу Марлин про свою семью. Зачем она поделилась тем, что о них знает? К чему были её эмоции, к чему были эти неуместные признания? Неужели она не могла выйти из мастерской с гордо поднятой головой, ничего не доказывая?.. Что теперь будет делать мистер Маккинон с её словами? Как слабо… Как позорно… Ещё большее поражение ждало Алекс, когда Сириус привёл её к Тонксам. Но до этого прошло почти три недели. Тренировки стали убийственнее и интенсивнее. Алекс думала, что привыкла к нагрузкам, но нередко обнаруживала себя с утра совершенно разбитой, как будто её долго колотили. От них требовали большего, предъявляли всё более суровые требования. Алекс понимала, что таким образом надеялись отсеять ещё больше неугодных студентов. Их на курсе осталось всего сорок семь, и едва ли все дойдут до конца. Она уставала так, что когда Сириус в очередной раз приехал вечером в субботу, она отключилась прямо на диване, пока он мыл руки. Он не стал будить её, и проснувшись спустя пару часов (за окнами уже совсем стемнело, и в квартире Сириус тоже свет не включал), она чувствовала себя очень сконфуженно. — Прости, — прошептала она слабо ото сна. Оказывается, он свет приглушил и укрыл её… — Ничего-ничего, — тихо ответил Сириус. Всё готовилось к Рождеству. Марлин с Алекс только нервно перешучивались, что если им хватит духу не повеситься на рождественской гирлянде, это будет праздничным чудом. А потом Сириус написал Алекс, что намерен познакомить её с Тонксами. И у Алекс упало сердце. И с этого момента она больше не могла ни о чём другом думать. Договариваться с Тонксами, по словам Сириуса, было сложно: Андромеда очень боялась обнаружения и задерживала ответы, переносила день встречи под разными предлогами. Они договорились в итоге на сочельник: Сириус признал, что не обошлось без «небольшой манипуляции». Но настроение у Алекс было безрадостное. Под Рождество её скосила ангина, все преподаватели, как это бывало под конец месяца, устраивали проверочные работы, тренировочные бои и изматывающие испытания. Она пила одно зелье за другим, чтобы твёрдо держаться на ногах — если уйдёт на больничный, то потом ничего не отработает. Но волнение из-за предстоящего знакомства с Тонксами вытеснило всё кругом. Алекс мечтала об этой встрече — и боялась её. Когда Сириус назвал точную дату, она стала плохо спать: всё смотрела в потолок, представляя их встречу в деталях, репетировала про себя, что скажет Андромеде… Её сбивало с ног одной мыслью: она познакомится, по-настоящему познакомится с Андромедой! Но в день, когда надо было ехать, Алекс с самого утра лихорадило. Марлин, нагруженная подарками для семьи, поцеловала её в лоб и тут же ахнула, заявив, что та просто горит и ей необходимо лечь в постель. Бодроперцового зелья хватило ненадолго. Собиралась она тоже дольше обычного, даже Сириус, который был обычно терпелив, шутливо взбесился. Алекс десять раз возвращалась домой то за одним, то за другим и наконец, прислонившись спиной к не очень чистой стене подъезда, сдавленно сказала, что надо извиниться перед Тонксами и перенести. — Я болею, Сириус, — она опустила глаза. Не хватило бы никаких слов, чтобы объяснить, как она мечтает перестать существовать. — Я заражу Дору. — У Доры иммунитет, как у взрывопотама, она вообще не болеет, — легко ответил Сириус. — Ну и даже если заразишь — Андромеда даст ей микстурку. И тебе тоже даст, чтобы ты воскресла! Алекс мотнула головой. — Это не дело. Надо перенести всё… — Куда перенести? — выпалил Сириус удивлённо. — Рождество! Христос для тебя в другой день не родится! — Я буду лишней там… — прошептала Алекс. — Ничего подобного, — заявил Сириус. — Это моя семья. Та часть моей семьи, которую я признаю и люблю. И ты тоже часть моей жизни, которую я люблю. И я хочу провести этот день с вами, а не накидываясь с Джеймсом в «Трёх мётлах» и не скуля в доме Альфарда. Просто сделай ради меня это, ладно? — Ладно… — с трудом согласилась она. Это была большая ошибка — она уже понимала это. — Ты святая! — заликовал Сириус. — Я не понимаю, зачем мы празднуем Рождество, — пожаловалась Алекс в полсилы, когда они вышли в переулок, где собирались трансгрессировать. — Религиозные люди раньше волшебников сжигали. — А кто понимает? — весело пожал плечами Сириус. — Просто клёвая традиция. О, у Теда как раз и спросим — он из семьи магглов! Там, где жили Тонксы, снега не было. И домов вокруг не было на ближайшие десятки миль. Алекс, как ни старалась, не могла сосредоточиться ни на каких деталях, не могла рассматривать их дом так же, как рассматривала дом Маккинонов. От трансгрессии у неё начала раскалываться голова. Это был однозначно худший день, чтобы встретиться с Тонксами, и пусть она об этом так долго мечтала. Дверь им открыла молодая худая женщина, чей вид едва не заставил Алекс отшатнуться от ужаса. Конечно, она с детства помнила, как Андромеда выглядит, но не могла сдержаться. Слишком сильное сходство с Беллатрисой: кожа бледная, почти как пергамент, худоба, тёмные волосы-жгутики… Но лицо было другим: гораздо добрее и мягче, а глаза серые со стальным оттенком, как у большинства Блэков. Она поймала испуганный взгляд Алекс и меланхолично улыбнулась. — Привет, Медс! — весело сказал Сириус, крепче приобнимая Алекс, готовую лишиться чувств, за талию. Она очень была ему благодарна. — Здравствуй, Сириус, — её голос был мелодичным и приятным. Не таким, как у сестры. Смотрела она только на Алекс. Что, интересно, она думала? Заметила ли её испуг? Может, она уже презирает её? — Здравствуй, дорогая. Здравствуй… — Здравствуй, Андромеда, — у неё пересохло в горле. Андромеда улыбнулась ей чуть теплее. — Проходите, добро пожаловать, — сказала она, пропуская их в дом. Оглянулась на коридор, вздохнула, вынула палочку. — У нас было чисто… — разбросанные вещи мановением её палочки сами собой отправлялись на свои места. — Но Дора выступает против. — Моя девочка, — самодовольно ухмыльнулся Сириус. Андромеда не ответила. А Алекс шла за ней, стараясь не дышать и ступать еле заметно, чтобы не спугнуть это — шелест юбки, чуть слышный звон маленьких камней на браслете, лёгкое дыхание, то, как под тонким кардиганом на спине проступают лопатки. Она трепетала перед ней. — Малая не дома? — поинтересовался Сириус, разрезая ватную тишину, когда они прибыли на кухню. — Дора? — слегка растерянно переспросила Андромеда. — Нет, Тед взял её с собой в магазин. Они скоро будут… Чаю? — Не откажусь. — Я тоже, — прошелестела Алекс. — Спасибо. Они сели за стол, и Андромеда не успела разлить чай, когда за окнами раздался шум и грохот. Это, конечно, вернулись Тед и Дора — с пакетом мандаринов, индейкой и в смешных украшениях, которые продают на кассе супермаркетов. — Си-и-ириус! — провизжала Дора, прямо в куртке несясь к нему через коридор. Сириус встал на ноги, наклонился, чтобы поймать её, подхватил и закружил в воздухе, попутно много-много раз целуя в щёку. Она обхватила руками его шею, глядела с обожанием и её волосы ежесекундно меняли цвет: лиловый, жёлтый, красный, зелёный, голубой, фиолетовый, чёрный с белым, как у зебры… Они обожали друг друга. Сириус был готов из кожи вон выпрыгнуть, чтобы сделать эту девочку счастливой. Он поставил её на ноги, галантно помог снять куртку, попутно восхищаясь тем, как она выросла — от его слов Дора непроизвольно вставала на носочки и улыбалась ещё шире, а её волосы были цвета сахарной ваты… Алекс смотрела на это чуть отстранённо. — Привет! Я Тед. Она ойкнула и неловко улыбнулась — не заметила, что перед ней встал муж Андромеды. Совсем простой, русоволосый, лицо красное от мороза, джемпер ручной вязки… «Не такой уж и красивый!» — неожиданно подумала Алекс, пожимая ему руку. Он казался таким обычным — и это с ним Андромеда, чуть светящаяся от красоты и внутреннего достоинства, сбежала?.. И когда Дора утащила Сириуса с отцом играть в соседнюю комнату, Алекс запоздало почувствовала страх. Вот они и остались с Андромедой наедине. Она смотрела на Алекс, а та избегала взгляда, сжимая кулаки на своих коленях. Господи-Господи, какая же она дура, не стоило ей приходить сюда, она слишком ужасная, слишком недостойная, слишком… — Как ты? — негромко спросила Андромеда. У неё нежный и приятный голос. — Плохо, — зачем-то призналась Алекс, всё ещё не глядя на неё. — Я болею, я просила Сириуса всё отменить… — она быстро помотала головой и закрыла лицо ладонями. У неё так сильно колотилось сердце, что Андромеда, наверное, уже давно это услышала. — Мне так стыдно, прости меня, я же могу вас заразить… Андромеда чуть склонила голову вбок и ободряюще приподняла уголки губ. — Уж устоим как-нибудь перед простудой, — легко вздохнула она. — Спасибо, что сказала. Алекс слышала, как она тихо отодвинула стул, встала и подошла к небольшому сундуку для хранения зелий. Потом вернулась обратно и осторожно поставила на стол небольшую баночку. — Это настойка от простуды, — в её голосе были нотки сочувствия. — Если можно, я добавлю в чай и тебе станет легче. Дрожь, которая была внутри неё с самого утра, которая усилилась, когда они трансгрессировали к дому Тонксов, теперь выросла до предела и стала ощутимой. Андромеда с молчаливым сопереживанием смотрела на неё — и от этого незримое ожидание чего-то непоправимого, какого-то следа прошлой жизни, которая может её, Алекс, разрушить, совсем сломалось. Осталась одна обнажённая и воспалённая боль, которой никогда не будет мало — не то чтобы совсем не будет. Она умела сносить бои и пытки, изматывающие физические и магические тренировки, отлично умела притворяться. Но перед Андромедой, которая лишь спросила: «Как ты?» и предложила ей лекарство, Алекс больше не могла держать лицо. — Я… — она мысленно протяжно выругалась, когда из глаз брызнули слёзы. Голос моментально выдал её плач. — Спасибо. Прости… Андромеда вздохнула одними губами и, слегка развернувшись корпусом, взмахом палочки прикрыла дверь. Потом она поставила рядом с Алекс салфетки, к которым та поспешно потянулась, чтобы вытереть слёзы. Она усиленно пыталась успокоиться, но всхлипы рвались и рвались наружу из груди, а слёзы было совсем не остановить. Андромеда долго ничего не говорила. — Прости, — снова всхлипнув, пробормотала Алекс. — За что? — с мягкой улыбкой спросила Андромеда. Алекс не смогла ответить. Она снова вздохнула (в груди всё горело и ныло) и потянулась за ещё одной салфеткой. — Мне очень знакомы твои чувства, — тихо сказала Андромеда. — Когда я ушла из дома, меня многие месяцы разрывало на части. — Обычно всё не так… — начала оправдываться Алекс. — Это всегда приходит в неподходящий момент, — с грустной улыбкой продолжила Андромеда. — Я знаю. Я была рада уйти. Я была на седьмом небе от счастья, ведь я была с любимым человеком. Я задыхалась от свободы и открывшихся возможностей. А с другой стороны меня оглушало той пустотой, которая осталась позади, — её голос стал вкрадчивее. — Я оказалась посреди пустого листа и не знала, откуда мне начинать заполнять его. У меня и красок никаких не было. Это было похоже на потерю части себя, и эта часть никак не заживала. Мне действительно было очень страшно. — Да… Да… — закивала Алекс, вытирая новые подступившие слёзы. — Со мной такое тоже бывает. Такая тоска… Сириус не понимает меня. Это выглядит так, как будто я скучаю по мэнору. Но я не скучаю. У меня просто не было ничего, и сейчас тоже нет, даже когда я пытаюсь как-то строить свою жизнь, иногда просто очень… — Тяжело? — предположила Андромеда, чуть поджав уголки губ. — Жаль себя? Жаль, что у тебя не было нормальной жизни и семьи, которая поддержала бы? Алекс закивала. Слёзы снова подступили к глазам. — Мой муж носил меня на руках и едва ли на голове не стоял, только бы я была счастлива, но мне это не помогало. Я видела его старания и мне было так стыдно за себя. Я просто сидела в четырёх стенах и не могла пошевелиться, а он весь мир кругом переворачивал… — Сириус тоже так делал, — с грустной полуулыбкой сказала Алекс. — И я тоже была без сил. — А нам неоткуда брать силы. Мы изначально лишены её, — Андромеда смотрела прямо на неё. — У нас нет возможности прочно встать на ноги, нет никакой опоры. Даже у Сириуса эта опора есть. А нам приходится учиться летать и балансировать, и создавать хоть какую-то видимость, что с нами всё в порядке, что мы тоже стоим на земле так же, как все. Это титанический труд. Это никто никогда не поймёт. — Ты… — она снова всхлипнула. — Ты так хорошо это сказала… Я ведь именно это и чувствую… — Ох, Александра, — протянула Андромеда, опустив ресницы. Она произнесла её имя как красивое, удивительное заклинание, вложила в него часть своего духа. Алекс даже перестала плакать. Ей бы и в голову не пришло, что её имя может звучать как музыка. Андромеда чуть придвинула свой стул ближе к ней и взглядом спросила разрешения взять её за руку. Кожа тонкая, прозрачная, голубые венки просвечивают. А у неё, Алекс, пальцы мокрые от слёз. Успокаивающее прикосновение Андромеды лишь углубило её пронизывающую боль: тёплая, понимающая Андромеда, живое подтверждение того, что Алекс не сходит с ума, не она одна сбежала из того безумного мира, в котором они были прежде всего сплавом благородства, кровью, а не людьми. Андромеда была глотком воздуха, заплаткой, которую приложить бы к ране, чтобы не беспокоила — и она же была свидетельством того, что боль, которая преследует Алекс, не пройдёт даже спустя годы. Андромеда ободряюще улыбнулась ей, бережно сжимая её руку. — Мне бы не хватило дерзости поменять себе имя. Алекс плакала, глядя в стену. — Прости… — снова повторила она, едва шевеля губами. — Прости, я просто… Если бы Андромеда спросила, за что она извиняется, Алекс бы не ответила. — Ты отлично справляешься, — твёрдо сказала Андромеда. — Я бы не смогла пережить магический контракт, пойти в Министерство, где можно нос к носом столкнуться с теми, кто ведёт на тебя охоту… Ты выбрала себе очень тяжёлый путь. — Не то чтобы у меня был выбор, — чуть смущённо прошептала Алекс. Андромеда не мигала. — Был. Алекс осторожно вытерла лицо. Она чувствовала, что волна боли отступила, но ушла не совсем. Звонкий и громкий голос Доры из соседней комнаты она слышала отстранённо. — Тебе не бывает страшно? — негромко спросила Алекс чуть позже. Андромеда мрачно усмехнулась, на миг став очень похожей на Сириуса. — Посмотри, как и где мы живём. Я не помню, когда в последний раз была на Косом переулке. Но если бы дело было во мне! — впервые за весь разговор в голосе Андромеды появились нотки досады. — Моя дочь сейчас разматывает Сириуса по клубочкам, потому что ей тут не с кем поиграть. У неё никого нет. Мы с мужем иногда страшно ей докучаем, а родители Теда уже совсем немолоды для частых встреч с ней. Я не имею права жалеть себя, зная, на что обрекла её. Я не могу предложить ей лучшего мира, и это лишь моя вина. Я никогда не позволю себе перестать думать об её безопасности… Я знаю, Беллатриса планировала… Губы Андромеды чуть дёрнулись, но она сдержала слова, которые готовы были сорваться. Видимо, посмотрев на заплаканное лицо Алекс, она решила упустить часть своего эмоционального монолога. — Но если бы я не ушла, моей дочери бы не было и моя жизнь не была бы наполнена таким глубоким смыслом, — заговорила она чуть тише. — Я люблю её и боюсь за неё каждую секунду. Я выбрала Теда и её, а не благополучную жизнь в достатке и под крылом надёжности. Ты тоже сделала свой выбор. Это непростой выбор, и мы отвечаем за него каждый день. Это будет с нами до конца жизни и это невыносимо, не так ли? Но ты в этом больше не одна, дорогая. Алекс сжала руку Андромеды чуть сильнее и снова заплакала, опустив голову. Она плакала и чувствовала, что сможет, когда соберётся с силами, рассказать Андромеде то, чем она даже с Сириусом не делилась. О том, как её планомерно убеждали, что она — вина болезни своей матери и вина призрака скорого траура, нависшего над домом. О том, как её оставляли без еды, чтобы она соответствовала меркам фигуры, о том, как братья запирали её в тёмном чулане, пряча магией двери, и глумились над её страхом. О том, как она с одиннадцати лет каждый месяц горько убеждалась в приближении неизбежного: брака с человеком, которого она не выберет, который примет её как свою собственность до конца её дней. О том, как холодили и в то же время жгли браслеты на ногах, и как глуха была мама к её мольбам в то предсвадебное утро, когда она думала, что её жизнь кончена навсегда. О том, как она даже после заключения магического контракта продолжала (где-то глубоко, на самом краю души) верить, что её родители на самом деле добры, и отец на самом деле любит её, и он её не предаст… Много обид, много боли, много страхов и много горечи горело в ней по сей день — ни каплей из этого нельзя было делиться ни с Сириусом, ни с Марлин. Но Андромеда гладила её пальцы своими и окутывала невидимым тёплым коконом. Она в этом коконе — невредима.***
Как много изумительных красок было вокруг! Каким милым оказался дом Тонксов, когда Алекс рассмотрела его поближе! Тед и Андромеда оформляли свой дом с любовью. Тед ушёл укладывать Дору на дневной сон. Та, разумеется, гордо и стоически сопротивлялась, но Сириус шепнул ей, что у тех девочек, которые спят днём перед Рождеством, под ёлкой появляется больше подарков. И девочка, которая клятвенно заявляла, что не уснёт до самого сочельника, уже через пять минут сопела, положив ладонь под щёчку. Алекс вызвалась помочь Андромеде готовить ужин; хихикая, они обменивались историями, как осваивали бытовые и кулинарные чары. И Сириус, когда спустился к ним, посмотрел на лицо Алекс и неожиданно накинулся на Андромеду: — Ты довела её до слёз! В тебе нет ничего святого!.. Он докучал и докучал им, лез под руку, мешал… Андромеда молчала с полминуты. А потом, не меняясь в лице, потянулась к открытому мешку с мукой и встряхнула его перед лицом Сириуса. — Иногда мечтаю сделать так дочери, но она испугается. А тебе — можно, — пожала плечами она и спокойно вернулась к готовке. Сириус отплёвывался от муки. Алекс была удивлена так, что волосы на голове шевелились. Андромеда просто непредсказуема! На что ещё она способна? Потом, когда рождественская индейка почти допеклась, Дора спустилась к ним. Она была сонной, хотела привычно забраться к матери на колени, но увидела Алекс, на которую раньше не обратила внимания, и резко насупилась. И сначала взрослые изо всех сил сдерживали смех, глядя, как внимательно и настороженно, будто на опасное создание, Дора смотрит на Алекс… — Она видит новых людей раз в сто лет. Дай ей немного времени, — шепнул Сириус. … А потом она не отлипала от Алекс и водила её за собой по всему дому, быстро переключаясь с одной игры на другую, придумывая на ходу бесконечную бессвязную историю. Алекс никогда прежде не доводилось так много времени проводить с маленькими детьми (младшие брат и сестра Марлин совсем не считаются, те старше и не так открыты, как Дора). Но уже скоро она забыла про счёт времени и загорелась тем миром, который открывала перед ней эта удивительная девочка. Дора даже позволила Алекс себя причесать, вызвав у Андромеды крайнее удивление. — Она даже не пискнула? — обескураженно прошептала она, помогая Доре мыть руки перед ужином. — И не кричала, что расчёска кусается? — Нет… — тихо улыбнулась Алекс. Она не стала рассказывать Андромеде, что вспомнила присказки, которыми всегда отвлекали её эльфы, когда ухаживали за ней в далёком детстве. Зал, в который Тед с Сириусом вытащили обеденный стол, был оформлен в приятные оттенки: хвойный, золотистый, голубоватый. Горели красивые свечи, стены были украшены лозами остролиста. В углу стояла большая нарядно украшенная ёлка. Особое место на неё занимали игрушки, которые сделала Дора лично — гномики, вырезанные из блестящих упаковок от конфет, кривоватые феи со страшненькими лицами… На столе было изобилие еды. — Ох… — с настороженной улыбкой вздохнул Тед. — Мне кажется, Сириус, вы с Алекс что-то из этого возьмёте с собой. — И слышать ничего не хочу! Я всё съем прямо здесь! — заявил Сириус. Андромеда благодарно улыбнулась ему. — Папа, положи мне кусок пирога! — попросила Дора. — Подожди, родная, — негромко сказал он. Его лицо вдруг стало особым, другим — выровняли те черты, которые Алекс с первого взгляда сочла некрасивыми, не так кривилась горбинка от старого перелома на носу, не таким простодушным и глуповатым был взгляд. Свечи мягко огладили его, добавили особого огня глазам. Наступила тишина, в которой даже треск пламени в камине, кажется, затихал и прислушивался. Андромеда накрыла её ладонь своей, и Алекс, посмотрев на неё, увидела, что Тед взял за руки жену и дочь, которые сидели справа и слева от него. Андромеда взглядом попросила её сделать то же самое. Сириус взял за руки её и Дору, и круг замкнулся. Тед выдержал паузу прежде, чем говорить. И эта пауза была совсем не тягостной. В ней была глубина, в ней была красота. — Я вырос в семье магглов, — начал он, посмотрев на Алекс; должно быть, это было для неё — она ведь была у них за столом в первый раз. — В сочельник, ночью, мы ходили в церковь. Мне сложно объяснить, что это значило для других магглов, для моих родителей, для меня… Наверное, очень странная штука: магглы как никто другой не хотят замечать волшебство у себя под носом, но верят, что мир был создан магической, небесной рукой. На Рождество люди славят рождение спасителя. Говорят, в ту ночь в небе зажглась самая яркая звезда и на её свет потянулось всё живое… Он говорил мягко и красиво. Пламя свечей подрагивало. Дора нетерпеливо ёрзала на своём стуле, поглядывая то на имбирное печенье, то на лимонный пирог, то на пудинг, и всё же внимательно слушала. — Но я не верю в спасителя и в руку творца. Я волшебник, моя жена — волшебница, у нас удивительная дочь… Но я верю в то, что несёт в себе этот день. Для меня в этом и заключается смысл Рождества — в ожидании чуда. Чудо начинается с того, что есть у нас на столе, того, что есть в наших душах, и продолжается надеждой. Сколько я себя помню, каждое Рождество было темнее предыдущего… Но есть одна вещь, которую я услышал в детстве в храме, и которой верю. Она гласит: чем темнее времена, тем неизбежнее наступление чуда . И пока мы об этом помним, мы будем способны находить свет даже когда вокруг его совсем не останется… Алекс слушала его и понимала, что за несколько часов пребывания в этом доме почти не ощущает себя больной. И это было не только благодаря целительной настойке, которую ей дала Андромеда. Там, где были болезненные, пульсирующие разломы, теперь ничего не пылало. Боль превратилась в плёнку, которую надёжно укутал мягкий-мягкий свет. Алекс было светло. Она посмотрела на Андромеду — щёки чуть порозовели, на волосах играют отсветы пламени — и поняла, почему она отказалась от своей прежней жизни и сбежала с этим мужчиной. Ей не угрожала смертельная опасность или вынужденный брак, она просто захотела быть рядом с этим человеком, который так проникновенно говорил про чудо и превращал каждую секунду жизни её дочери в сказку. На её губах была спокойная, расслабленная улыбка. Алекс знала, что сейчас Андромеде не страшно. Она держит мужа за руку и верит каждому его слову, верит тому, что тьма обязательно рассеется. Дора елозила на стуле и нетерпеливо куксилась, а Сириус сжимал её пальцы и как будто незаметно от всех подмигивал ей. Он поглаживал её маленькую ладошку своим большим пальцем. Другой рукой он держал её, Алекс, ладонь… Могла ли она год назад представить, где и с кем окажется? Ей захотелось вернуться в прошлое, к той девчонке, которая в спальне Дурмстранга тревожно дожидается неизбежного дня, когда её заберут и одним днём выдадут замуж, крепко обнять её и сказать, чтобы она тоже верила и не боялась. За окном мягко падал снег. — Аминь, — негромко произнёс Тед, завершив свою речь. — Аминь, — тихо повторила Андромеда. И Тед прежде, чем они расцепили руки, взглянул ей в глаза и поднёс её пальцы к своим губам. — Аминь, — сказал Сириус, и его голос сейчас тоже казался иным. Более глубоким. — Аминь, — прошептала Алекс. Плечи кольнуло от такой дерзости: отец бы с ума сошёл, знай, где и с кем она говорит слова на латыни, которую он заставлял учить её.