Лестница

      Алекс вернулась в квартиру к Марлин в тот же день, что они с Сириусом приехали от Тонксов. Сириус вернулся в Хогвартс. При расставании они не говорили друг другу ни слова.       Это не было разрывом или побегом друг от друга, но Алекс не знала, смогут ли они общаться дальше, как и прежде. Она больше не могла ничего обещать или таить, она знала, что Сириус прекрасно знает, как она относится к нему на самом деле. Он знает, что она не любит его так, как он, и едва ли сможет полюбить. Вопрос времени — когда он решит окончательно с ней порвать. Алекс решила дать ему право сделать это первым и внутри себя настраивалась на его окончательное исчезновение.       Но Сириус был в Хогвартсе, не писал ей писем. Алекс работала и жила с Марлин. Обручальное кольцо не снимала, просто носила, не замечая, по привычке.       Они с Марлин выпили вместе шампанского за их с Сириусом расставание заранее. Это была инициатива Марлин. Правда, на следующее утро Алекс неожиданно скрутило и она едва пережила утро на рабочем месте, борясь с приливами слабости и тошноты. Ей хотелось думать, что дело в плохом шампанском — и пусть Марлин, которая пила с ней, чувствовала себя как свежий ветер. С того утра в жизни Алекс начали происходить перемены, которые она осознает лишь позже, но сейчас ей хотелось праздновать своё одиночество.       Без тоскливого взгляда Сириуса ей дышалось легче. Наконец это произошло: она стала сильной и больше в нём не нуждалась. Наконец она перестала бояться остаться одной.       В Лондоне у Алекс было мало возможностей подумать о своих проблемах. Этот город был властным и многого требовал, почти ничего не давая взамен. Опасный ровно настолько же, насколько притягательный, он твердил: «Торопись! Превозмоги! Сделай ещё больше!». Нельзя остановиться, иначе не угодишь. Но Алекс это не пугало. Она старалась отвечать всем требованиям Лондона с особой преданностью.       Несколько дней вдали от Лондона дали Алекс понять, как она любит его. Ей не нравилась жизнь на лоне природы, в десятках комнат, без невидимой планки, которую нужно достичь. Даже шум дорог её не раздражал. Сколь крошечной бы ни была квартирка Марлин, и какими бы убийственными ни были её смены, Алекс понимала, что только так и может дышать полной грудью. Отдыхать она ненавидела.       Это был её дом — под запылённым ясным небом над линиями электропередач, в окружении зданий в несколько этажей. У Лондона была своя история, свои тайны и ценности. Он требовал почтения и уважения, и Алекс безропотно принимала это. Сердце Лондона билось, несмотря на все пережитые невзгоды, как и её.       Они словно были одной крови. Здесь ей было хорошо, как нигде более.       У неё появились любимые маршруты, любимые магазинчики и места, где она могла пройтись, если оставались силы после работы. Исторические маггловские кварталы в центре города так и напрашивались на то, чтобы их исследовать. Алекс всё обещала себе записаться в ближайшую библиотеку, вооружиться каким-нибудь справочником и постичь лондонские тайны. А пока ей было приятно бесцельно бродить мимо витрин, неспешно пить приготовленный кем-то другим кофе, глядеть на прохожих.       У них с Марлин не всегда совпадали смены. Иногда Алекс заканчивала позже, а Марлин освобождалась уже в пять, а иногда — наоборот. Конечно, Алекс подстраивала своё расписание под собрания Ордена, но случалось и такое, что её вечера всё же были свободны.       Порой она мучилась от тошноты и, списывая всё на странный вялотекущий вирус, ложилась спать голодной, чтобы не провоцировать никаких ухудшений. Но порой на неё нападал такой аппетит, что хотелось проглотить целого дракона! Она заходила в любимую пекарню за пудингом или пирожным с заварным кремом, поднималась в квартиру, клала ключи на высокую тумбу у входной двери и замирала, наслаждаясь одиночеством и тишиной. В такие моменты она чувствовала себя счастливее некуда — особенно, когда безумный аппетит удавалось укротить.       Один такой выходной был в первых днях мая. Алекс купила свежий манчестерский пирог, свежих цветов (Гидеон приносил Марлин букет, но его было неплохо уже сменить) и с чувством расцветающей лёгкости шла домой.       Она открыла дверь, вполголоса напевая прилипчивую песенку из радио в цветочном. Привычно бросила ключи на тумбу, положила рядом цветы, пирог, сменила грубые ботинки на домашние тапочки.       И замерла, почуяв присутствие кого-то другого.       «Только не это!»       Алекс молниеносно вскинула палочку вперёд, и её обнаруживающее заклинание тут же отбили ответным режущим лучом. Не мешкая, она ответила комбинацией заклинаний, включающие в себя обездвиживающие и обезоруживающие, а потом заставила незваного гостя приплыть к ней по воздуху.       — Само гостеприимство, — еле пошевелила губами Доркас Медоуз, глядя на Алекс с выражением, полным презрения. Она и сейчас была способна смотреть на противника как на пустое место. Алекс раздражённо сбросила все чары, позволив Медоуз не слишком аккуратно приземлиться на ноги.       — Гости получают приглашение, прежде чем войти.       Доркас была коллегой по Ордену, но облегчения от того, что в её квартиру проникла именно она, а не кто-то из врагов, Алекс не ощутила.       Их знакомство с Доркас не задалось. Никаких тёплых чувств к ней Алекс не испытывала. Более того, Доркас сама раз за разом делала всё, чтобы создавать отталкивающее впечатление.       Алекс не спешила вернуть Доркас её собственную палочку, демонстративно прижимая её носком ботинка к полу. Доркас и бровью не повела. Она могла победить Алекс одним движением мизинца. Испугалась она её палочки, конечно!       Доркас вольно прошла несколько шагов, втянула носом воздух и растянула губы. От улыбки в уголках глаз собрались морщинки, похожие на гусиные лапки.       — Цветы и пирог? Всегда бы так встречали.       — Это не тебе. Что ты здесь делаешь? — зло выговорила Алекс.       — Хочу поговорить, — безмятежно ответила Доркас.       — Собрание завтра, — твёрдо отрезала Алекс. Она отошла в сторону от двери, слегка кивнула в её сторону головой. Доркас не шелохнулась.       — Поэтому я и хочу поговорить, — она глядела на Алекс, как на дурочку. Та сдерживалась, чтобы не взорваться.       — На выход, — процедила Алекс грубо. Ярость переполняла её. Доркас только слегка улыбнулась.       Алекс уже решительнее указала на дверь. Доркас как будто не замечала этого.       — Только если ногами вперёд. Ты знаешь, что я добиваюсь своего, — она фыркнула. — Я рассказывала, как однажды я восемнадцать часов…       — Какого дьявола ты ворвалась в мой дом?! — гневно воскликнула Алекс. — Уходи! Я не хочу с тобой разговаривать!       — Я тоже не переношу тебя, но есть такое слово: «надо», — снисходительно сказала Доркас.       Она бы не позволила Доркас увидеть, как выходит из себя, она бы сохранила лицо. Но Доркас тянула за невидимые нити, отжимая её душу, как половую тряпку, одним взглядом показывая, какое она ощущает над ней могущество. И Алекс могла бы вытерпеть это где угодно — но не в этой квартире. Не тогда, когда хотела отдохнуть.       Алекс предупредительно направила палочку. Доркас тут же замолкла и подняла ладони, скалясь во весь рот. На левой ладони растеклась и застыла иссиня-фиолетовая лужица — след от проклятия тёмной магии.       — Ты совсем не страшная, ты знаешь об этом?       — Я даю тебе ровно полминуты.       Доркас лишь жеманно улыбнулась, облизала тонкие губы кончиком языка, глядя Алекс прямо в глаза — бессовестно и насмешливо, как будто Алекс стала безобиднее маленькой Доры Тонкс, размахивающей самодельным луком из вишнёвой ветки во время игры в индейцев.       Выдержав паузу, которая определённо превышала полминуты, Доркас медленно и торжествующе произнесла:       — Я собираюсь встретиться с твоим отцом.       — Забудь, — тут же холодно сказала Алекс. — Я уже сказала, что идея с Оборотным зельем — просто дрянь.       — Оборотного зелья не будет. Я пойду к нему такая, какая я есть, — она провела руками вдоль тела, а следом развела их в стороны. — А ты мне поможешь, не так ли? Ну не криви губки! Хочешь-не хочешь, а из всех нас ты знаешь его лучше всех…       — Оба моих брата тоже работают в Министерстве, — прошипела Алекс. — Пускай они тебе помогут. Я в этом не участвую.       Доркас жутко расхохоталась.       — Смешно! Мне закрыт вход в Министерство. Только если меня приведут под конвоем в Визенгамот в качестве обвиняемой… — она вновь расхохоталась.       — Блефуешь.       — Нет! Когда мне было девятнадцать, я напилась и залезла в вашу подземную конуру… Сама не скажу, что натворила, но видеть меня там не хотят. Блокирующее заклинание вышвыривает за порог, едва пробую войти. Я бы давно всё сделала без тебя, будь я такой же умной! Но у твоего папки… — она подбросила на пол перед ней газетную вырезку, где Алекс сиюминутно узнала своего отца, озарённого вспышками множества колдофотоаппаратов. — Благотворительный вечер. Не у него, вернее, у Фаджа, этого индюка из отдела магического транспорта. Самые влиятельные волшебники страны будут собирать деньги на нужды больницы святого Мунго, а Реджи, конечно, будет центром внимания. Как же он упустит такую возможность засветиться…       — Тебя не хотят видеть в Министерстве, — заставляя себя переваривать сказанное Доркас, произнесла Алекс. Её уши ещё резало пренебрежительно брошенное: «Реджи». Даже законная супруга так его не называла. — А к Фаджу кто пустит?       — Моё невыносимое обаяние и, может, лёгкий «Империус». Дело пяти минут, — она щёлкнула пальцами. — Я представлюсь одной из молодых меценаток и подклеюсь к старику Реджи, очарованная его добротой. Он никогда не отталкивает тех, кто умеет поддержать интересную беседу, а уж беседовать я могу бесконечно… С лёгкостью вытяну из него всё, что пожелаешь. Я гениальна?       — Ты безнадёжна.       — Я проворачивала такое же со стариной Абраксасом. И Паркинсоном. И даже, скажу по секрету, старик Минчум пил со мной херес в одном конспирационном пабе! Я знаю всё о его любовницах!       — Поздравляю, — бесцветно ответила Алекс. — Ты очень умная. Я тебе помогать не буду.       Она навела палочку на газетную вырезку и заставила её края запылать. Доркас с театральным вскриком кинулась на колени, стала голыми руками сбивать пламя, однако Алекс лишь усилила чары: огонь стал выше, едва не опалил Доркас жёсткую чёлку, и той пришлось отодвинуться, наблюдая, как красивое лицо отца тонет в языках пламени.       — Что он с тобой сделал? — произнесла она минуту спустя, глядя на Алекс снизу вверх. Сейчас она не высмеивала Алекс, не выказывала своё превосходство, не издевалась. Её лицо переменилось, став как будто отзывчивым и как будто понимающим, да только Алекс ей не верила.       Она раздражённо заперла входную дверь, подтолкнула ботинком палочку Доркас к её хозяйке, а затем обошла её и отправилась на кухню. Алекс хотелось поорать в стену, но она не смела позволить себе показать Доркас свою слабость.       — Кто сказал тебе, где я живу? — кипя от гнева, бросила Алекс через плечо. Она хотела набрать воду в чайник, но тот был уже полон и — кто бы мог подумать! — из носика шёл пар.       — Грюм, разумеется, — ответила Доркас, которая тоже вошла на кухню. Никак от неё не отделаться. Это было хуже всего.       — Да ну?! — не поверила Алекс.       — У любовников нет секретов друг от друга, — напевно произнесла Доркас. Алекс потянулась к чайнику, но Доркас её остановила, мягко положив своё запястье на руку Алекс и прошептав: «Дай я сама».       О, как она ненавидела Доркас!       Но ей ничего не оставалось, как опуститься на стул, сжимая и разжимая в кулаках складки кожаной мантии, борясь с желанием расцарапать Доркас лицо.       — Марлин тебя пустила? — буркнула она.       — Кто бы это ни был, нет, — легко ответила Доркас. Она уверенно, словно делала это множество раз на этой кухне, нашла кружку, чай, листья мяты и засушенную лаванду, притянула всё к себе. — Успокойся. Я тебе не враг.       Алекс смотрела в одну точку — на ноги Доркас с босыми ступнями. Странные ноги, тощие, кривоватые, в облегающих чёрных штанах так и выделяются на фоне светлой фурнитуры кухни. Они слишком вольно ступали по полу квартиры, которую и Алекс считала немного своей, и в которую она вовсе не приглашала эту ужасную Доркас.       К тому моменту, как чай был готов, Алекс усиленно боролась с внезапно подступившими слезами.       — Отец обращался с тобой похуже меня? — чутко поинтересовалась Доркас, садясь напротив и глядя ей в глаза. — Ну что? Нормальный вопрос. Ты рассказала Ордену всё про свою семью подноготную, только не упоминала, почему сама-то сбежала. А ведь это самое интересное! Лестрейнджи — в пятёрке самых богатых магических семей Великобритании, влияние есть в Министерстве, и, если верить тебе, в кругах Волди-Хуёрди тоже. Жила бы себе, как у Мерлина за пазухой… Чем он тебя так разозлил, что ты пошла на него войной?       Лицо Алекс окаменело. Она не размыкала губ, хотя с них так и норовили сорваться все бранные слова на свете. Зря Доркас дала ей чашку чая.       — Это война с ним, конечно: и твоя учёба на мракоборца, и это рвение в делах Ордена… Хотела бы просто отдалиться от семьи — уехала бы в ту же Италию. Но нет, тебе нужно было открыто вступить в борьбу с такими, как он… Что он натворил? Не говорил: «Я люблю тебя» и не целовал перед сном?       Она не могла этого выносить. То же чувство преследовало Алекс в первые дни в Ордене: никто не видел в ней молодого бойца, который хочет помочь общему делу, в ней видели лишь опальную дочь Лестрейнджей, окутанную загадками. Её изучали взглядами, её пытались препарировать и рассматривать со всех сторон, её подозревали, от неё ожидали измены. Алекс отдала слишком много сил, чтобы доказать свою верность. Лишь Медоуз не давала ей шанса забыть о том, что она никогда по-настоящему не будет «своей».       — Я клянусь, ещё одно слово… — начала Алекс, борясь с пеленой перед глазами.       — Не-ет, о таком я сама лишь к тридцати начала думать, — безмятежно продолжила Доркас. — В чём тогда дело? Помолвка по расчёту? Я видела того борова Гойла, жуткий тип, но, опять же, вряд ли в нём де…       Доркас вдруг запнулась, ахнула и выпучила глаза, поднеся ладонь к губам.       — Семейный договор! — громко воскликнула она, подскакивая на ноги. — На первой крови! Вот я идиотка, они же так делают все через одного… — все эмоции отразились у Алекс на лице, и Доркас от удивления даже отошла на шаг назад, положила ладони на колени, не сводя с неё глаз. — Блядь, да неужели?! У меня гусиная кожа, посмотри! — она снова подошла к столу и села, подвинувшись вместе со стулом так близко к Алекс, как могла. — И Реджи сделал это с тобой? И браслет на ногу надел?       Алекс не хотела отвечать, но слова вырвались помимо её воли:       — Он сам провёл церемонию. И проклял, когда я сбежала.       Доркас покачала головой.       — Я читала о таком, меня аж коробило, а ты-ы… Если бы ты не выскочила замуж, умерла бы к заходу солнца…       Её речь сбивалась. Алекс могла бы подумать, что эта новость произвела на Доркас сильное впечатление. Да только Алекс помнила, что перед ней была превосходная актриса.       — Зачем тебе именно он? — сухо спросила она.       — Что? — переспросила Доркас чуть удивлённо.       — Что такого он может сказать тебе? Почему он, не кто-то ещё? Я предоставила Ордену информацию о более чем десяти подобных ему волшебниках…       — Но никто из них не может связать нас с Сивым, — Доркас торжествующе прицокнула языком. — А Реджи — может. Кто-кто говорил, что обедал с ним за одним столом в детстве, м?       Алекс закусила губу и опустила голову. На неё снова напала волна бессильной ярости. Теперь Алекс чётче понимала, на кого на самом деле направлена эта ярость. Не на Доркас.       — Нам нужен Сивый, — тихо произнесла Доркас. — Ты это знаешь. Я это знаю. Мы все прижали великанов и гоблинов, остались только оборотни. Если их задавим, Тот-кто-всех-уже-затрахал будет вынужден лечь на дно.       — Неужели нет других вариантов… — слабо прошептала Алекс, не поднимая лица.       — Увы, нет, — грустно ответила Доркас. Вздохнув, она продолжила — и Алекс никогда не слышала, чтобы Доркас говорила так мягко: — Солнышко, я ничего от тебя не прошу. Ты не пойдёшь к нему вместе со мной, ты вообще не будешь с ним пересекаться. Ты просто должна рассказать, как быстрее добиться его расположения.       Алекс вздохнула и через силу взяла себя в руки. Она не бралась прикинуть, какова вероятность, что блестящая шпионка, даже с дьяволом способная добиться своего, не лжёт ей, но выбора у неё не было.       Пусть это будет — её, Алекс, личный — способ отомстить отцу.       — Тебе нужна история, — медленно начала она. — Продуманная до мелочей. Имя, принадлежность к чистокровной семье, родословная до седьмого колена. Он знает чужие родословные досконально, поэтому придётся сказать, что ты иностранка. Но он месяцы проводил в поездках во многие и многие страны, знаком с именитыми волшебниками и их семьями. У него феноменальная память и блестящая проницательность. Важны любые детали вплоть до материала, из которого делают запонки, когда шьют тебе мантию. Или названия картин, которые якобы висели в спальне твоей матери. Он пытливый и хитрый. Он умеет вытаскивать из людей такую информацию, которой они бы только с Сывороткой правды могли бы поделиться. И ещё желательно, чтобы кто-то другой, влиятельный, мог порекомендовать тебя перед ним, иначе он и не взглянет в твою сторону. Поговорить он поговорит, но его полного доверия добиваются люди с самыми толстыми кошельками. Обычно это те, с кем он знаком больше тридцати лет.       Договорив, Алекс заставила себя выдохнуть. Она до этого лишь набирала воздух ртом, будто вновь, как в детстве, испугалась, что сейчас перед ней закроется дверь, она окажется в тёмной каморке, и стены будут сжиматься, и воздуха не хватит…       — Ага, — легко кивнула Доркас. — А если ничего этого нет, шансов ноль?       — Ноль, — отрезала Алекс. Доркас, на её взгляд, слишком легко отнеслась к её словам, а ведь Алекс совсем ей не лгала. Да она и малой толики того, что Доркас обязана знать про её отца, не сказала!       — Связи — херня, — слегка нахмурила тонкие брови Доркас. — Сильный «Конфундус». Или даже снова «Империус»… Что? На Реджи «Империус» не подействует?       Алекс мрачно покачала головой.       — Более того, он легилимент. Очень сильный, — она прикрыла глаза. — Он умеет читать разумы даже тех, кто находится в соседней комнате.       — Тоже херово. Но я могу справиться… Что ещё мне нужно знать?       На другой день, на собрании, Доркас смело выступила со своим предложением — его приняли только при том условии, что она берётся за дело лично и сама несёт всю ответственность. Алекс видела, как взволнованно переговариваются другие волшебники между собой, но Доркас лишь резко напомнила об успехах своих предыдущих миссий и о своей гениальности.       — Сейчас ты ступаешь по очень тонкому льду, — заметил Бенджи Фенвик. Доркас вместо ответа смело хмыкнула.       Колено Алекс так и подпрыгивало под столом от напряжения. Непрерывной лентой тянулась одна и та же мысль: «Вот бы не одобрили… Вот бы не одобрили…».       Грюм поднял руку:       — Нельзя ли взять в подмогу партнёра? Мракоборца, например…       — Намекаешь на себя, старый медведь? — громко расхохоталась Доркас. — С партнёром мы решили. Александра будет контролировать всё со стороны — она тоже, кстати, мракоборец. Если я попаду в беду, она маякнёт.       И она похлопала Алекс по плечу так, как будто они были лучшими подружками.       В тот день, когда Доркас собиралась на благотворительный вечер, Алекс мутило с самого утра. Она не могла проглотить ни кусочка, но тошнота всё равно пронизывала её до боли в кишечнике.       Тревожные мысли непрестанно крутились в голове, заглушая мысли, словно сирены. Но Алекс сопротивлялась.       Этого не может быть. Это невозможно.       Конечно, всё это было из-за стресса. Всю ночь ей снились ужасные сны о том, как отец на том самом благотворительном вечере, взглянув Доркас в глаза, тут же понимает, где Алекс, а после бежит за ней вместе с армией ужасных монстров в тёмном, влажном лесу… Проснувшись, Алекс ругала себя: прошли те годы, когда она была маленькой испуганной девочкой, и искренне верила, что отец может прочитать её мысли в любой момент, даже когда крепко спит.       Они обе сидели в одном из конспирационных помещений Ордена, где Алекс должна была сторожить портал, по которому Доркас вернётся обратно. Борясь с дурнотой, Алекс наблюдала, как Доркас, крутясь перед зеркалом, преображается, с помощью маскирующих чар и хитрых элементов платья добавляя телу формы, какие могут только присниться, увеличивая губы, отращивая волосы, заставляя кожу румяниться и блестеть…       Задачей Алекс же было наблюдать за Сквозным зеркалом: эту идею она бессовестно украла у Сириуса и Джеймса. У них с Доркас были одинаковые дамские пудреницы с зеркальцем: в случае тревоги Доркас должна была достать своё и как будто ни в чём не бывало посмотреться. А Алекс, поймав этот сигнал, должна была тут же известить членов Ордена.       Бессмысленной была эта затея с зеркальцами: разумеется, на дом Фаджа наложили сильные маскирующие чары, и к тому моменту, когда члены Ордена разрушат их, Доркас уже будет мертва.       Вся эта миссия была абсурдная. Алекс было удивительно, что лишь она понимает: Доркас обрекает себя на самоубийство.       А сама Доркас была на седьмом небе от счастья. Она как будто собиралась на самое лучшее свидание, не прекращая прихорашиваться и даже напевая себе под нос, превращаясь из тусклой и некрасивой птицы в бесформенной одежде в ту, в ком и в самом деле можно распознать хорошенькую молодую наследницу одного из почтенных магических родов.       Алекс сгорбилась и приобняла себя за живот, надеясь унять боль. Она с самого утра приняла три разных вида зелий, и ни одно не принесло облегчения. А от Умиротворяющего бальзама её едва не вывернуло.       — Если тебе будет легче, я могу подлить им в пунш яд, — сказала Доркас на прощание. — Или свою мочу. Думаю, всё-таки мочу: яд легко обнаружить простецким заклинанием, а вот…       — Хватит, — поморщилась Алекс. Она еле дождалась, когда Доркас наконец трансгрессирует, и, пошатываясь, поплелась в ванную комнату. Её желудок уже был пуст, поэтому облегчения не наступило, был лишь прилив слабости, а тревога так и била по каждой клеточке тяжёлым, стальным молотком…       Зачем она согласилась на это? Почему поддержала её во время собрания Ордена?       Почему решилась помогать? Как она поможет на расстоянии? Она слишком бессильна. Она вовсе не мракоборец сейчас, не солдат.       Она — слабая развалина. Доркас умрёт из-за неё. Она умрёт и даже не успеет достать своё зеркальце.       В животе что-то горестно свернулось, и Алекс вновь сгорбилась, баюкая себя. На глаза набежали слёзы, и они были от всего сразу: и от странной болезни, и от слабости, и от того, в какую опасность загнала себя Доркас, и от того, что она вынуждена следить за ней, и от того, что Сириус далеко, слишком далеко, и вряд ли они увидятся, и вполне вероятно, что больше никто, никогда так её не полюбит…       Минуты текли слишком медленно. Алекс прилегла — даже сидеть ей становилось трудно. Постель здесь была древняя, пропахшая пылью и клопами, и Алекс всплакнула ещё и от того, насколько она жалкая — не может приложить усилий, чтобы почистить кровать. В зеркале на дверце старого платяного шкафа отражалось окно с опущенными сломанными жалюзи. Между деталями чернело небо.       Успокоившись, Алекс зажала в ладони зеркальце (то потеплеет, если Доркас решит им воспользоваться) и стала смотреть на эти полосы ночного неба, а мысли становились всё медленнее и медленнее, как пластинка, которая прекращает вращаться.       А потом между деталями сломанных жалюзи, из черноты за окнами, в комнату ворвались синие тени. Они просочились, перетекая из жидкости в желе, безглазые и безголосые, меняющие форму по ходу движения, они накрыли собой свет, заставили опасно раскачиваться немногочисленные свечи, и круги света опасно заплясали по стенам и потолку, и тени плясали с ними, и тело Алекс поплыло, не отрываясь от шершавого шерстяного покрывала, и было в этом что-то правильное и закономерное: Алекс не заслужила ничего иного.       В конце концов, она ощущала, что и сама превращается в субстанцию тьмы и жидкости, сосуд её истончился и формы потеряны. Другие тени так близко, они принимают её… Но одна тень — особенная, она отличается от других. Её очертания похожи на человеческие, даже есть отверстие для рта. Как удивительно.       — Лестер! — вдруг гаркнула она голосом Грюма. Алекс резко дёрнулась и проснулась. Свечи погасли, в лицо ей била вспышка Люмоса, глаза сильно резало от света.       — П-прошу прощения, — сипло пробормотала она, пытаясь закрыться ладонью. Тошнота ушла совсем, но слабость всё ещё делала её заторможенной. Не сможет она помочь Доркас, если понадобится…       Алекс вмиг окатил ужас. Зеркальца в руке не было. Сколько она спала?!       Если Грюм здесь, значит… Значит…       — Я что-то пропустила? — лихорадочно хлопая ладонью по покрывалу рядом с собой в поисках зеркальца, спросила она. — Доркас…?       А потом приподняла взгляд и увидела, что зеркальце поблескивает в свободной руке Грюма.       — Никаких сигналов не было. Вернётся через несколько минут. Ты беременна? — резко и строго спросил Грюм. Алекс дёрнулась всем телом.       — Что?! Нет, конечно!       Ну и выдумает же! Её аж пробрало от такого вопроса! Да это любого кошмара хуже!       Она села. Грюм опустил палочку, не туша, и Алекс видела, как в недовольном волшебном глазу отражается голубоватый огонёк. Кубарем на неё скатилась вина.       Как ей позволили стать мракоборцем, если она спит во время выполнения опаснейшего задания?!       — Живо домой, — опередил её сбивчивые извинения Грюм. — Я сам закончу. А ты — не показывайся мне на глаза, пока не пойдёшь на поправку.       — Я в порядке… — слабо заспорила Алекс. Грюм, однако, видел в ней что-то, чего не могла заметить она.       — Домой, — отрезал он, глядя ей в глаза. — Сейчас.       Во всём теле была такая слабость, что Алекс стоило труда отогнать мысль лечь спать на кособоком диванчике в другой комнате, невзирая на запрет Грюма. Никогда, даже после особо убийственных тренировок, ей так плохо не было, и это учитывая, что раньше её физическая подготовка была нулевой. Она точно разболелась, никаких сил в организме не осталось.       Только выйдя на улицу под ясную ночь и ощутив, как плечи под тонкой водолазкой сковывает ночная прохлада, Алекс с силой хлопнула ладонью по лбу. Идиотка! Ну как можно забыть про мантию?! И не какую-то мантию — любимую форменную мантию мракоборцев, которую она носила и в обычное время, готовая в любой момент ринуться на вызов.       Ругая саму себя вполголоса, Алекс дёрнула на себя дряхлую дверь и потащилась обратно на второй этаж, в ту комнату, где они с Грюмом расстались. Дело пяти секунд — забрать мантию со спинки стула… Но, поднявшись до середины пролёта, Алекс услышала голоса и поняла, что ничего у неё не выйдет.       Дверь спальни была приоткрыта, в полоске света (должно быть, зажгли свечи) плясали ворохи пыли.       — Нет-нет, о, не лги мне! Я не выношу, когда мне лгут! — донёсся оттуда высокий голос Доркас. — Я знаю, ты бы предпочёл, если бы я осталась такой…       И она с приглушённым смехом изобразила что-то, от чего Грюм хрипло кашлянул.       — Тогда мне бы подошла любая девчонка с улицы.       Алекс, прикрыв глаза, с силой вцепилась в облупленные перила лестницы.       — Я знаю, — голос Доркас стал ниже. Судя по звукам, она стаскивала с себя туфли на высоком каблуке и швыряла их в стену. — Ты хочешь меня в любом виде. Не рычи-и… Ха-ха! Я же замечаю, как твой волшебный глаз раздевает меня на каждом собрании.       Алекс зажала уши ладонями, но это не помогло. На слух она никогда, к огромному сожалению, не жаловалась.       — Волшебный — и всё? Недооцениваешь.       — Тогда докажи, что я не права!       Не выдержав и всё ещё зажимая уши ладонями, Алекс помчалась вниз. Она вовсе не беспокоилась, что её шаги можно услышать. Грюм и Доркас вряд ли это остановило; за секунду до того, как трансгрессировать, Алекс почудилось, как из-за запечатанных магией окон доносится смех Доркас…       Алекс укрылась тремя одеялами сразу, но так и не смогла унять дрожь в теле. Была глубокая ночь, и она очень хотела уснуть, но не могла: раз за разом в голове звучали воркующие голоса Грюма и Доркас, и, чтобы заглушить их, Алекс колотила кулаком по матрасу и вжимала лицо в подушки.       На следующее утро тошнота вернулась, стоило Алекс лишь приподнять голову от подушки. Словно она всю ночь каталась по бесконечным крутым подъёмам и спускам Гринготтса, а не лежала в постели — настолько ей было плохо.       Не глядя, Алекс взяла с прикроватной тумбочки пузырёк с зельем и влила в себя его содержимое, запила водой из стакана… Это помогло лишь снять болезненный спазм в желудке, но ворчание и бурление никуда не делось. Алекс с силой зажмурила веки, ложась обратно. Казалось, её живот раздражают даже трещины на потолке.       Такого ещё не было.       Ужас обуял её с такой силой, которой Алекс раньше не знала. Частыми ударами пульса в голове стреляли сокрушительные мысли о том, что её состояние становится всё серьёзнее, а причина этого — и того очевиднее…       «Нет! Не может быть! Я не могу быть…!»       Стоит только представить, и она будто вновь на неуправляемой тележке летит в пропасти Гринготтса, бесконечно кружась.       Этого не может быть. Нет. Только не она.       Стоит мыслить рациональнее. Итак, что она имеет, помимо тошноты и слабости? Приступы обжорства, плаксивости, сонливости… И отсутствие месячных уже в течение пяти недель.       «Месячные ещё ничего не значат. Всё дело в стрессе. Марлин тоже жаловалась на задержки…» — отчаянно пыталась убедить себя Алекс. — «А хороший аппетит — это же здорово? В этом нет ничего плохого…».       Но чувствовала она себя так, что пришлось признать: на работе сегодня от неё будет больше вреда, чем пользы. Сдавшись, Алекс решила взять отгул. Она лишь однажды делала это, пару недель назад, когда они с Сириусом возились с маленькой Дорой. Как давно это было! Как она тогда была здорова… И совсем не ценила это.       «Полежу день — и хватит», — твёрдо сказала себе Алекс, подписывая письмо для Крауча. — «Если думать о беде, она только усугубится».       Бегло перечитав написанное, Алекс накинула халат и пошла искать Марлин, чтобы попросить у той сову. Но как только она открыла дверь в коридор, её едва не сбил с ног ужасный запах. Что это такое?! Что-то прогорклое, нестерпимо дурное… От одного вдоха пищевод начинает жечь. Алекс ощутила, как глотки спасительного зелья просятся наружу. Задержав дыхание, она вошла на кухню в отчаянных поисках источника вони. Но там была лишь Марлин, которая так же, как и всегда, варила кофе в турке. Кастрюль на плите не было, котлы стояли чистые и пустые.       — Ну и вид у тебя! — выпалила Марлин вместо приветствия. — Хочешь кофе?       Алекс с силой помотала головой и бегом отправилась в уборную, совмещённую с ванной комнатой. Она кинулась прямо на кафель, чувствуя, как перед глазами всё начинает плыть…       Кофе! Разве кофе должен так пахнуть?! Алекс обожает кофе! У него чудесный, приятный аромат! Неужели она ничего не замечает?       — Ты в порядке? — постучалась Марлин спустя несколько минут. Алекс не ответила. Губы сухие, в уголках рта собралась слюна. Марлин приоткрыла дверь и осторожно заглянула; оценив обстановку, она приподняла брови. — Я зайду, да?       — Только без кофе, — пробормотала Алекс и попробовала приподняться на ноги, держась за стену позади себя. Марлин закрыла за собой дверь и помогла Алекс дойти до ванны, усадила на бортик, подтолкнула к ногам мягкий коврик. Алекс, морщась от отвращения к себе и неловкости перед Марлин, потянулась и повернула вентиль крана над ванной, стала умывать лицо и полоскать рот.       — Тебе нужно показаться врачу. Я не знаю, чем тебе помочь, у нас и зелья-то и от тошноты закончились, — слегка встревоженно бормотала Марлин, протягивая ей полотенце. — Я сделаю заказ на Косом, конечно, но доставят они в лучшем случае к вечеру.       — Я отлежусь, — вяло отказалась Алекс. — Мне просто нужно поспать. А завтра будет легче.       — А если нет?       — Не волнуйся. Я сильная.       Марлин вздохнула, прислонившись поясницей к краю раковины. Зря Алекс вышла из спальни. Зря она так её напугала.       — Даже самые сильные могут нуждаться в помощи, — сейчас её голос приобрёл тон миссис Маккинон. — Чёрт, я за тебя переживаю. Ты очень бледная, и так похудела…       — Похудела? — слабо усмехнулась Алекс. — Знаешь, сколько денег я оставляю в пекарнях?       — Недостаточно, потому что всё равно теряешь вес, — проговорила Марлин, а после задумалась на несколько секунд. — Ты можешь написать в госпиталь, где ты училась?       — Они работают с магическими травмами и проклятиями. Что им до тошноты? Только если меня не отравили… — поймав взгляд Марлин, Алекс поспешно добавила: — А меня не отравили. Я проверяла.       — Можно пойти в маггловскую клинику, — предложила Марлин, которая всё ещё выглядела встревоженной. Алекс пожала плечами и опустилась виском на край раковины. От прикосновения к холодному, она надеялась, скоро придёт облегчение.       — У меня нет документов.       — Придётся заплатить им, но что остаётся? — не унималась Марлин. — В прошлом году я думала, что забеременела от своего бывшего. Жутко испугалась, побежала туда и устроила такое представление, что меня приняли без очереди…       — И что выяснили?       Марлин иронично хмыкнула.       — Алекс, ну ты разве видишь рядом со мной кудрявого сопливого уродца? — Марлин вдруг расширила глаза. Наступила тишина, в которой журчание воды в трубах соседей сверху казалось невыносимо громким. Одна и та же мысль пришла им в голову, и Алекс стоило труда, чтобы не зажмуриться от ужаса. Марлин медленно начала: — Слу-ушай…       — Нет, — тут же отрезала Алекс, поднимая голову.       — Нет? — мягко уточнила Марлин.       Алекс мотнула головой так сильно, как позволяло её состояние. Словно те предположения, которые Марлин высказывает вслух, могут сделать беду реальнее.       — Точно нет. Исключено, — повторила она слишком отчаянно.       — Но это нельзя исключать, — деликатно заметила Марлин. — Всякое бывает. Вы могли как-нибудь забыть про защитные заклинания или зелья…       Алекс словно ударили чем-то тяжёлым. В ушах рос шум.       О, все Великие, как ей хочется вернуться в прошлое, где её пугало лишь возможное преследование братьев с отцом и нападения оборотней! Что эти проблемы до… До…       Она открыла рот, чтобы снова начать отрицать, но перед её глазами дразнящими вспышками калейдоскопа заплясали сцены.       Алекс всегда была осторожной. Она никогда не прекращала думать о безопасности, и они с Сириусом даже ссорились, когда ей казалось, что её это волнует гораздо больше его и на ней совершенно несправедливо лежит больше ответственности.       Но иногда Алекс была такой разморённой после трудного дня (особенно в тот период, когда начала совмещать дежурства в госпитале, обязанности в Ордене и подготовку к экзаменам на курсах), что у неё не хватало сил встать с постели и выпить зелье. Глаза сами закрывались…       И она обмякала, впитывая тепло Сириуса, который гладил и зачёсывал пальцами её волосы, чтобы она быстрее уснула. Алекс говорила себе, что подремлет десять минут, а потом заставит себя встать…       Что, если её промедление из-за слабости в какой-то из дней было критичным?!       А однажды (примерно месяц назад) у неё и вовсе закончилось зелье. Алекс обнаружила это слишком поздно, и всё равно долго-долго трясла пустой пузырёк, надеясь выудить оттуда хоть пару капель. Сириус тоже был напуган.       С первыми петухами они оба кинулись на Косой переулок и Алекс выпила нужную дозу, когда Сириус ещё не успел расплатиться с хозяином аптекарской лавки, и всё равно её сердце долго-долго билось часто и тревожно. И она беспокоилась ещё несколько дней, пока не удалось убедить себя, что она успела и всё сделала правильно, что её тело постоянно в изнурении, стрессе, агонии, вечном беге, страхе, пучине ненависти к врагам, с которыми она должна бороться…       Этот адский котёл, в который превратилось её тело, просто не может принять в себя дитя. Только не её тело.       Только не она…       — Нет, — бледнея и теряя равновесие, прошептала Алекс. — Я не могла быть так глупа. Я не могла. Нет. Нет. Нет…       Она сползла с ванны на пол, и Марлин тут же опустилась на колени рядом с ней. Её глаза были испуганными, но она была более стойкой. Кто-то из них должен сохранять равновесие.       — Хей, хей, — Марлин ободряюще положила руки ей на плечи. — Нужно лишь убедиться, что это и в самом деле «нет». Если ты так в этом уверена, не о чем волноваться. Но, чёрт возьми, ты выглядишь как инфернал и за тобой нужно понаблюдать. Пообещай, что сходишь к врачу!       Алекс тихо сказала: «да». И осталась дома.       На другой день она пересилила себя и отправилась в Министерство. Она больше суток не ела и не пила ничего, кроме чуть сладкого чая, поэтому теперь от голода и слабости едва могла стоять на ногах. Месячные так и не пришли.       Шагая так твёрдо, как могла, Алекс пересекла вестибюль. Без любимой кожаной мантии, в простой одежде, она ощущала себя голой. Она глубоко вдохнула перед тем, как зайти в лифт. Кабину мотало по внутренним зигзагам Министерства магии, и она крепко жмурилась, держась за поручни так сильно, что пальцы белели. На шее и пояснице выступил холодный пот.       Алекс вышла на нужном уровне, борясь с желанием схватиться за ближайшую стену и перевести дыхание, отогнать от себя мельтешащие пятна. Но на неё смотрели другие люди. Она должна быть сильной. Она на работе. Она мракоборец, она воин.       С этими мыслями Алекс пошла прямиком в каморку Грюма. Тот уже был на месте.       — Я заберу свои вещи, — сухо сказала она вместо приветствия. Грюм лишь указал рукой, на которую наложили свежие бинты (что на этот раз, интересно?), на аккуратно сложенную кожаную мантию.       Под пристальным взглядом Грюма Алекс надела мантию на себя. Что ему сказать? Алекс, когда разум становился яснее между приливами слабости, обдумывала, как бы колко и ненавязчиво пошутить по поводу его и Доркас… А теперь, глядя на него, передумала.       — Что-то не так? — как ни в чём не бывало спросила она. Мантия на плечах лежала успокаивающе.       — Я предупреждал по поводу твоего состояния, — с рычащими нотками в голосе проговорил Грюм. — Нет никакой пользы от того, что ты тут будешь…       — Я иду на поправку, — перебила его Алекс и поспешно сменила тему. — Собрание Ордена должно было быть вчера, но мне не пришло приглашение. Его перенесли?       — Нет, оно было. Дамблдор знает о твоей болезни.       Алекс вдруг решила заспорить.       — И зачем вы сказали?! Я могла присутствовать на собрании!       О да, могла. Лёжа. Не разжимая век.       — Поверю на слово, — мрачно произнёс Грюм, глядя в глаза. — Если тебе интересно, у Медоуз был успех. Реджинальд пригласил её на личную встречу в свой офис сегодня. Она собирается вытянуть из него ещё больше информации… Кстати, это тебе.       Грюм протянул ей зеркальце и Алекс с трудом поборола желание глубоко вздохнуть. Согласившись помочь Доркас один раз, она должна будет соглашаться ещё — раз за разом, столько, сколько потребуется. Единственной хорошей возможностью, которая была в миссии Доркас, была возможность ослабить влияние отца, показать его несостоятельность, обнаружить публике его нехорошие связи… Но пока этого не случилось; вместо этого Алекс видела десятки минусов, каждый из которых пронзал её глубокой, тупой болью.       Это она помчится спасать Доркас, если отец разоблачит её и ввергнет в опасность.       Смотреть отцу в глаза? Сражаться с ним?.. Ей легко поднять палочку на идиота-Рабастана, но отец — совершенно другое дело. Он и без палочки убьёт её.       Алекс вновь затошнило, но она сглотнула горькую слюну и взяла зеркальце, стараясь не подавать виду.       — Хорошо, — ровным тоном произнесла она. — Что-то ещё?       — Младшие мракоборцы освобождены от всех сегодняшних обязанностей, — сухо сказал Грюм. — Крауч вами недоволен. В двенадцать заседание в зале Визенгамота. Всего лишь очередное бесполезное слушание с порицанием вас как бестолковых специалистов, — он вдруг сделал паузу и добавил чуть тише, мягче: — На твоём месте я бы взял ещё один отгул. Насколько мне известно, будет твой брат…       Алекс почувствовала, как к коже прилил жар. Она резко выкрикнула:       — Да что с вами не так?!       — Сдурела, девочка?! — оглушительно рявкнул Грюм. Но Алекс уже заходилась, перекрикивая сердцебиение в ушах:       — Нет, это у вас какие-то проблемы! С каких пор вы беспокоитесь, встречу ли я своего брата, переживаете из-за моего здоровья?! — она шумно выдохнула. Во рту резко стало сухо. — Я что, как-то изменилась? Изменилось ваше отношение ко мне? Зачем эта… чуткость?       Лицо Грюма, и без того изуродованное, исказилось ещё сильнее.       — Чего ты хочешь? — процедил он. Алекс старалась, чтобы её голос не дрогнул.       — Ведите себя как обычно. Про нас и так ходят слухи.       — Слухи?       Алекс сглотнула слюну. Сердце всё ещё бешено колотилось, а она уже жалела о своей вспышке.       — Слухи о том, что я ваша любимица.       Грюм невесело фыркнул.       — Вот как. Тебя устроит, если я откажусь от шефства над тобой прилюдно? Я могу сделать всё, что пожелаешь. Наорать, назвать безмозглой малолетней дрянью, припомнить все твои промахи. Я могу унизить тебя так, что неделю по ночам плакать будешь… Давно пора, не так ли? — Алекс оторопела от его слов и непроизвольно слегка сжалась. Её губы задрожали в попытке выдавить что-то. Грюм удовлетворённо махнул рукой в сторону двери. — Свободна.       Зеркальце в кармане мантии било её по бедру, когда Алекс стремительным шагом отправлялась в общий офис. Мысли были злыми змеями, они копошились клубком в её разуме. Она была такая сердитая и расстроенная, что едва силой не оттолкнула волшебника, который встал перед ней на пути, внезапно решив проверить содержимое портфеля.       Ни с кем не здороваясь и пыхтя от всплеска чувств, Алекс села за свой стол и занялась бумажной работой. Но строчки плыли перед глазами, и она порой по пять минут раздумывала над фразой, которую хотела написать. К двенадцати она не успела сделать и трети объёма работы, и нехотя покинула своё место, ощущая себя тонущей в волнах ненависти к себе. Вслед за ней шёл неприятный осадок от разговора с Грюмом.       Марлин догнала её у входа в зал суда и поровнялась с ней. Алекс старалась выглядеть как обычно, но понимала, что чем больше старается, тем очевиднее становится её взвинченное состояние. Марлин хотела сказать ей что-то подбадривающее, но Алекс лишь ускорила шаг и стала подниматься на трибуны, стараясь не переходить на откровенный бег.       Ей хватило доли секунды, чтобы увидеть в зале Родольфуса.       И почему она не послушала своего ментора? Почему, почему ей нужно было сказать своё «фи» и кичиться всесилием?       В отличии от прошлого раза, когда она видела Родольфуса в суде, Алекс не рассматривала его тайком.       Она вообще не поднимала взгляда от колен.       Ни когда Крауч в течение двадцати минут, не делая пауз и не сбиваясь с мысли, отчитывал их за промахи и обвинял их лично в невыполнении собственных указов.       Ни когда выступали другие волшебники из отделов, никак не связанных с отделом магического правопорядка, но которые так или иначе подвязывали проблемы своих отделов к промашкам молодых мракоборцев.       Ни когда слово взяла министр магии — она была краткой и холодной, выдвинув мысль о том, что сомневается, что среди малочисленного населения магической Британии окажется тот, кто не пострадал от рук Пожирателей смерти сам лично или наблюдал такое в своей семье.       А потом вышел он и Алекс прикрыла глаза. Перед своим выступлением он сделал паузу, заставив всё внимание зала обратиться к нему — даже тех, кто был устал или расстроен, или отвлечён своими мыслями. Только Алекс не поддавалась на его чары.       Ей показалось, что он ждёт и тянет, потому что она не смотрит на него послушной собачкой, и Алекс уже приготовилась продолжать эту игру бесконечно, только вот Родольфус вздохнул с понятным ему одному лёгким разочарованием и начал говорить. В его голосе струилась располагающая улыбка — несмотря на всю серьёзность положения, он сохранял оптимизм.       О, он очень любил играть в «хорошего мракоборца». Как и его отец.       Вспомнив про отца, Алекс неосознанно сунула руку в карман с зеркальцем… Ей лишь показалось, что оно как-то дало о себе знать. Всё спокойно.       Она слышала сам звук голоса Родольфуса, но не различала отдельных слов. Шутка ли? При самом незначительном испуге разум делает попытки утопить её в картинах прошлого, где голос Родольфуса заглушает то, что Алекс слышит, и делает то, что на что Алекс смотрит, невидимым. А теперь всё наоборот — вот он, Родольфус, из плоти и крови, и звучит по-настоящему, а не откуда-то из мыслей. Для Алекс он говорит словно на выдуманном языке: как ни извернись, не поймёшь смысла.       — Гладко стелет, — язвительно шепнула Марлин, заставив Алекс передёрнуть плечами и прорваться сквозь невидимый барьер.       —…Услышали достаточно, — вещал тем временем Родольфус. — В этих словах много правды и тревоги. Поверьте, я разделяю это. Я чувствую то же самое. Я раздавлен этими потерями, как и вы… Но речь не о нас! — словно встрепенувшись, прервал себя Родольфус.       Он переменился в лице, снял с себя маску важной выступающей фигуры и как будто бы предстал перед зрителями самим собой, настоящим.       — Совсем нет. И даже, как вы могли предположить, не о детях, которым жить на этой земле после нас. Я знаю, что повестка сего собрания — наши поражения в войне… Но что, если немного сменить курс и поговорить о свободе?       «Отчего же не поговорить», — тягостно и язвительно усмехнулась про себя Алекс. — «Ты можешь говорить о чём угодно. Никто не посмеет заткнуть тебе рта. Всё в этом мире — для тебя, принадлежит тебе. Разве когда-то в чём-то тебе отказывали? Ты, как никто иной, знаешь о свободе всё…».       — Свобода — это не благо, что даётся по праву. Изначально свобода — то, за что боролись и воевали. Возьмите историю любого народа, государства или нации — всё начиналось с борьбы за свободу. Это борьба на крови. Немыслимое число потерь. Поколения сломанных судеб… Но ни один не скажет, что стоило отказаться от свободы.       Алекс вновь прикрыла глаза — она не сомневалась, что дышит с Родольфусом в такт, что их мысли движутся по единому пути. Всё, что он говорил, было ей знакомо. Она выросла на этом.       Любимая присказка отца. Чтобы стать свободным, нужно пройти школу несвободы. Заточённый в кандалы свободнее императора. Абсолютная свобода — опаснейший яд… И так далее, и тому подобное.       Алекс никогда не понимала, почему из всех Лестрейнджей свободой в итоге расплачивалась только она.       — И, по глубокому несчастью, нам, волшебникам, приходится бороться за свободу больше, чем магглам. Хотя и те погрязли в своих глупых войнах… Но вспомните нашу историю: войны с гоблинами, великанами, набожными магглами, войны с волшебниками других государств… Всё это было ради того, чтобы сохранить свою волю. И война, которая идёт сейчас, ничем от предыдущих войн не отличается. В это трудно поверить, но это так: нет сейчас никакой речи о борьбе с приверженцами идей о превосходстве чистой крови. Мы повторяем сценарий наших предков. Мы лишь боремся за свободу.       — Посмотри на Крауча, — еле слышно шепнула Марлин.       Алекс перевела взгляд. Тот глядел на Родольфуса исподлобья, низко опустив подбородок. На его лице стало заметно меньше морщин, а сам он вовсе не собирался прерывать Родольфуса, хотя тот, в своей манере, собирался нарушить все допустимые временные рамки.       — Да, мы боремся за свободу прямо сейчас! — продолжал Родольфус увереннее, зычнее. — В каждой новой провокации, которую устраивают тёмные маги, я слышу шаги отдаляющейся свободы. У нас нет права сдаться. Победив, мы сможем не только вернуть себе своё. О, мы создадим то, о чём нам даже не снилось. У нас есть шанс разрушить старую магическую Британию и построить новое, сильное государство. Беда нашей страны в том, что она была основана тысячи лет назад совершенно другими людьми, которые думали о чём угодно, но не о свободе. Но мы изменим ход истории. В нашем новом государстве не будет места распрям, войнам и коррупции. В этом государстве дети будут засыпать без страха. И вы, уважаемые мракоборцы, — он вышел из-за кафедры и стал медленно поворачиваться кругом, словно желая донести свои слова персонально каждому, — увы, но ваши должности будут ликвидированы. Не будет отдела магического правопорядка. Магический правопорядок будет налажен с самого основания!       Восторженная тишина повисла после этого заявления. Родольфус умел затыкать рот и впечатлять.       Никто из здесь находящихся не знал, что Родольфус совсем не лгал, даже самому себе. Он вовсе не лукавил, чтобы расположить к себе ещё больше, отвести подозрения от своей семьи. Речь о свободе не была подбадривающей сказочкой для того, чтобы благословить на бой. Он и правда собирался строить сильное, свободное государство — как только победу одержит сторона Волан-де-Морта.       Алекс никогда не научиться искусному мастерству Родольфуса очаровывать и обводить вокруг пальца. Его не зря считали исключительно умным.       Да только вот как, интересно, поживает тот шрам после той недавней стычки в лесу? Помнит ли Родольфус, что она сохранила его жизнь?       Едва Алекс об этом подумала — и в голове вдруг появилось странное тепло… Она слишком хорошо знала, что это такое.       «Серьёзно, Руди? Сейчас?!».       Бежать некуда. Алекс подняла подбородок и резко, вызывающе посмотрела на Родольфуса. Оказывается, он как раз остановился в своём величественном развороте всему залу и смотрел ей в глаза. На его губах застыла покровительственная улыбка. Алекс не успела выстроить внутреннюю ментальную стену — всё было быстро, так быстро! — и её разум пронзил его медленный, вкрадчивый, растекающийся, как мёд, голос:       «Ну наконец-то, моя дорогая. Вы знаете, что обманывать — нехорошо?».       Алекс оттолкнула его из собственного разума так отчаянно, что Родольфус и физически ослаб на несколько секунд. Он, будто споткнувшись, поспешно схватился рукой за кафедру, поправил рукой волосы и закашлялся. Сама Алекс сидела, сжимая руками края сидения под собой, закусив губы, чтобы не закричать.       Ей не нужно повторять дважды. Они с Родольфусом слишком много времени проводили вместе в детстве. Они умели понимать намёки друг друга. Ей бы и одного взгляда хватило — выдержи она его, этот взгляд, конечно.       Вспышкой яркого красного цвета разум пронзила одна-единственная мысль:       Доркас. Доркас разоблачена.       Словно в подтверждение этому, левый карман мантии нестерпимо запекло. Зеркальце, вероятно, уже давно горит, если тепло прорывается даже сквозь защитную ткань мантии.       И снова эта пауза. Родольфус молчал, глядя (уже без всякого сомнения) на неё.       Всё было кубарем, всё было неправильно, и у Алекс перед глазами плыли красно-чёрные пятна. После первого шага она едва не повалилась на пол, «куда ты?!» от Марлин полоснуло испугом бок. Алекс мучительно долго пробиралась через сидения, обходя сидящих, потом, чудом не путаясь в ногах, сбегала по лестнице. Каруселью мимо проносились лица Крауча, министра, важных министерских чиновников — все, кроме одного лица, которое Алекс и так видела во снах, в которое сейчас ей даже случайно смотреть не хотелось. Ей показалось, что Родольфус сделал шаг или двинул рукой в её сторону, когда она пробегала мимо, и Алекс с ужасом отпрянула, как кошка.       Когда она вбежала в каморку Грюма, тот стоял перед ярко-голубым светящимся фениксом. Свет от сияния патронуса разносил по маленькому помещению чарующие волшебные отблески. Из клюва доносился быстрый голос директора Дамблдора:       — …Я знаю, что могу на тебя положиться.       После этих слов патронус вылетел сквозь стену в том месте, где должно быть окно.       — Конечно, блядь, можете… — алея, прорычал Грюм. Он развернулся и гаркнул Алекс: — Чего тебе?       — Доркас Медоуз! — сбивчиво от бега и тревоги воскликнула Алекс. — Она в опасности!       Словно в подтверждение этому, она резко поморщилась, оттянула от себя левый борт мантии и тут же на пол упало почерневшее, дымящееся зеркальце. Оно прожгло дыру в кармане мантии Алекс и опалило её бедро сквозь брюки.       — Дамблдор сообщил то же самое, — быстро бросил Грюм. Его волшебный глаз изучал чёрное как уголь зеркальце, а настоящий был направлен на Алекс. — Я предупрежу Амелию: она в госпитале, они с командой должны будут готовы принять пострадавших… Ты пришла в себя? — Алекс быстро кивнула. — Тогда едешь со мной. Извести всех мракоборцев, кого найдёшь… Сукины дети! — вдруг яростно выкрикнул он и резко пнул ближайший сундук. Тот отозвался раскатистым грохотом. — Запереть почти весь состав в зале, а потом обвинять их же, что во время опасности никто не является вовремя!       Алекс, которой катастрофически не хватало толковых объяснений, лишь быстро кивнула и, несмотря на укус ожога на ноге, бросилась в офис. Как назло, кроме неё, в офисе никого не оказалось. Было пусто и в обеденной зоне. Алекс стало колотить от паники, но тут навстречу ей вышел Фрэнк Лонгботтом.       — Фрэнк! — воскликнула Алекс, подбегая к нему. Это была удача: он — участник Ордена Феникса, ему не нужны никакие объяснения. — Доркас, она…       — Разоблачили? — тихо выдохнул Фрэнк и сжал единственной здоровой рукой волшебную палочку. Алекс отчаянно закивала.       — Профессор Дамблдор просит…       — Я понял, — прервал её Фрэнк и тут же, с места, трансгрессировал.       Алекс безнадёжно оббежала весь отдел ещё раз, и даже убедившись, что мракоборцев и след простыл, продолжала искать хоть кого-нибудь. Наконец, Грюм сграбастал её за плечи из-за спины.       — Грёбанная идиотка, у нас нет на это времени!       Алекс лишь развернулась, взглянула ему в глаза и трансгрессировала следом.

***

      Позже Алекс, как ни силилась, не могла вспомнить многих деталей из того столкновения. Она точно знала, что они с Грюмом ворвались в Гринготтс и легко обошли замороженную «Империусом» охрану, затем прошли на верхние этажи Гринготтса, где им пришлось обойти множество сложных магических ловушек (чего стоила та, что метала в них ножи, которые точно прицеливались и могли догнать жертву, даже если она петляет и прячется за поворотом). До офиса отца они так и не добрались — услышали крик Фрэнка… И ввязались в битву.       Она помнила, как удивлялась сама себе, что её тело в повышенном тонусе и любые признаки слабости отступили перед настоящей бедой. И ещё собственное облегчение, когда к ним присоединились другие солдаты Ордена…       Долохов воспользовался её замешательством. Грюм был проворнее, он вышел вперёд… И Алекс успела заметить кислотно-жёлтый луч, который попал ему под ключицу.       Раздался нечеловеческий крик. Всё, что окружало Алекс, моментально проступило чёткими, жирными контурами. Секунда, и Грюм уже лежал на спине у её ног, не прекращая порывисто кричать — Алекс и не заметила, как он упал…       Она отбросила Долохова в стену сильнейшим отталкивающим, и, пока остальные Пожиратели смерти боролись с остальными волшебниками, быстро создала купол защитных чар. Теперь она была наедине с Грюмом, который судорожно трясся и выгибался, словно пытался извергнуть проклятие из своего тела. Алекс в оцепенении смотрела на это, как на движущуюся иллюстрацию в детской книжке, и не могла в это поверить…       Проклятие гангрены. Она слишком хорошо его знала.       Алекс пришла в себя, когда почувствовала запах гниющей плоти — то, что она не могла бы ни с чем спутать. Она проходила обучение в госпитале и не раз была близко к пострадавшим от последствий этого мерзостного проклятия. Конечно, ей приходилось вдыхать пары последствий стремительного превращения кожи и жира в отравленную гниль. И её не мутило, как прочих, она быстро привыкала к запаху и работала, ничего не замечая.       Теперь же вонь была совершенно невыносима. Алекс хватило пары вдохов, чтобы почувствовать, как горит слизистая и как с неудачами пустой желудок пытается извергнуть наружу хоть что-то в знак сопротивления. Алекс выдохнула и вдохнула ртом, заставляя себя собраться. Грюму сейчас гораздо хуже.       — Мы уходим! Помоги нам! — крикнула она Фрэнку, который, отмахиваясь от чар, успел посмотреть на Грюма так, словно тот был уже мёртв.       Фрэнк, который всё-таки смотрел на неё безнадёжно, помог отразить атаку на их защитные чары.       Алекс достала из кармана свою копию медальона с выгравированным на нём золотым фениксом. Эти медальоны были у каждого участника Ордена. Если их активировать, они превращаются в портал и моментально перемещают из любой точки в госпиталь, после этого самоуничтожаются. Алекс с трудом поймала белую и мокрую от пота руку Грюма, накинула на запястье цепочку, крепко схватилась за неё сама и палочкой активировала заклинание.       Секунду спустя она больно приземлилась коленями на пол госпиталя, и едва успела замедлить падение тела Грюма — удар он бы точно не выдержал.       Вокруг них стали собираться волшебники, они что-то говорили Алекс, восклицали, охали, топтались и… не вмешивались. Как когда речь шла об умирающем.       Грюм не умирал — и плевать, что он попал под действие проклятия.       И Алекс понимала, прекрасно понимала, что любой от таких чар умрёт: людям вообще свойственно умирать, а от проклятия гангрены, попавшего в грудную клетку, умирают куда быстрее и мучительнее. Если бы речь шла о поражении в одну из конечностей, можно было бы побороться за жизнь, но здесь…       Нет! Грюма это не коснётся. Он не умирает! Он выкарабкается — ну, конечно, выкарабкается, он живучий и удачливый, он ничего не боится, он столькому её научил — и вовсе не ради такого, чтобы так глупо слечь и оставить её.       Алекс, не смея терять ни секунды, содрала с плеча Грюма часть обожжённой мантии. Серая форменная рубашка под ней чернела от крови, которая вырывалась из дыры размером с кулак. Алекс разглядела белеющие кости — и тут же, вынув палочку, обвела ей круг, в который заключила диаметр действия проклятия. На весу её чар была ядовитая проклятая гангрена, которая за час могла съесть живьём взрослого человека, а за пять минут — пробурить в нём дыру и убить сильнейшей интоксикацией.       Она остановит чары. С Грюмом ничего не произойдёт. Она не позволит.       Грюм с трудом сфокусировал на ней взгляд и схватил рукой, которая была дальше от раны, за предплечье.       — Прекрати это… Прекрати… — губы Грюма едва сходились друг с другом. Она ещё несколько раз пробормотала сдерживающее заклинание, ощущая, как проклятие сопротивляется под её напором. Другой рукой нащупала в складках мантии Грюма плоскую флягу. Не замечая, как белеет лицо, залитое потом и разводами грязи, Алекс откупорила флягу зубами и поднесла её ко рту Грюма. Это всегда ему помогало, всегда…       Тот не сделал ни глотка; всё безнадёжно потекло струйкой, смешанной с густой слюной, по щеке. Руку Алекс, которой она держала палочку, сильно дёрнуло несколько раз. Проклятие прорывалось наружу, стремилось копнуть глубже, прожечь тело Грюма. Алекс просто не могла этого позволить.       Она его никому не отдаст.       — Пр… крати… отп… сти… мня… — выговаривал Грюм между рыками и хрипами. Его волшебный глаз беспорядочно вертелся, а вот настоящий был мучительно сощурен. Им Грюм смотрел прямо на Алекс, словно умолял.       — Не позволю, — процедила она и вцепилась в палочку уже решительнее.       Её кто-то взял за плечи. Тёплые руки. Невовремя, не надо, не надо её отвлекать…       — Ты ничего не сделаешь, Алекс, — полился в ухо голос её знакомого, Джека, одного из волонтёров госпиталя. — Ты не можешь вечно…       — ЗАТКНИСЬ! — проорала Алекс.       — От… отпсти… — взмолился Грюм, закрывая глаза и испуская тихий, разрывающий сердце, стон.       Алекс перехватила палочку в левую руку, а правой размахнулась и отвесила Грюму такую пощёчину, что голова резко ударилась щекой о пол. Он уже не стонал — он хрипел…       — Не смейте! Даже не смейте так говорить! — завопила она на него. И, стиснув зубы, вцепилась в палочку уже обеими руками. Но Грюм всё слабее сопротивлялся проклятию и почти не издавал звуков…       Она не могла поверить… Она не могла отпустить…       Она ни за что не отпустит!       Голоса над головой усилились.       — Ты его мучаешь, понимаешь? Его надо оставить, дать ему…       — Это безнадёжно…       — Алекс, Алекс, ну не надо, оставь…       Алекс рычала, как кошка, отгоняя всех от себя и Грюма. Её мир сужался и темнел, всё, что в нём осталось — дыра раны Грюма. И Алекс почти ощущала, как её затягивает туда, как проклятие уже готово искрами извергаться, одним хлопком погубить всё, что она ценила, берегла и любила. Грюм был ей дорог, и ей он тоже дорожил, как смела она ещё этим утром кричать на него? Как она будет жить, за что она будет держаться? Она рыдала без слёз, в груди саднило от всхлипов и горькой злости. Её рука уже почти онемела, и Алекс не могла, не хотела верить, что выбивается из сил…       Но тут свет усилился. Алекс увидела, что к её лучу присоединился ещё один.       — Всё хорошо, Александра, — мягким и глубоким голосом произнесла Амелия Боунс. Алекс с трудом подняла глаза и увидела, что та сидит по другую сторону от тела Грюма и повторяет её движение, её заклинание своей палочкой. Она не отговаривает её, не причитает, как остальные. Она не выглядит напуганной. Она — целитель, который спасает жизнь.       Алекс не могла в это поверить, не могла расслабить силу чар. Однако она больше не была одна.       Алекс открыла и закрыла рот, не найдя слов.       — Ты права, — спокойно продолжила Амелия. — Мы можем его спасти. Ты удержала и приостановила распространение проклятия, но не можешь удерживать вечно. Это, как минимум, не поможет Аластору — заражение уже пошло. Но мы пока можем избавиться от основного очага проклятия, — и она свободной рукой указала на круг раны, который удерживали они вдвоём.       — Мы не вытащим из него проклятие, — еле слышно произнесла Алекс. — Оно необратимо… Но я не отпущу!       — Да, мы не сократим количество отравленных клеток и не удалим их. Что поражено — то поражено. Но мы можем вывести основной очаг из критически опасной зоны: переместить из грудной клетки, скажем…       — Куда? — с ужасом от собственного предположения спросила Алекс. — В руку? В ногу?       — Да, это хороший вариант, — сказала Амелия. — Но сделать это надо немедленно. Прямо сейчас.       — Но потом нам придётся… ампутировать!       — Пока Аластор жив, мы успеваем ампутировать.       Алекс судорожно вздохнула — горло сдавило от ужаса и осознания, что она будет делать. Лишить своего ментора ноги или руки… Он никогда ей этого не простит.       Но, по крайней мере, он будет жив.       Амелия ровно смотрела ей в глаза. Алекс заставила себя кивнуть.       — Да. Да. Хорошо. Переместим очаг. Куда?       — В левую ногу, — Амелия опустила взгляд на рану. Её голос звучал отрывисто и спокойно. — Вместе со мной. На счёт «три». Раз. Два…

***

      Её разбудил запах. Он был сладковатый и тяжёлый, проникающий в самые дальние уголки сознания. Он был такой въедливый, что с ним хотелось драться. Алекс отбивалась от него, всхлипывая и умоляя оставить её на месте — в тёмном, тёплом и приятном неведении, — но запах был сильнее. Алекс открыла глаза и закашлялась. Было светло и противно, перед глазами всё кружилось и двоилось, и ещё пятно, трясло перед ней розовыми пальцами.       — Сколько пальцев, мисс Лестер? — весело спросил Джек. Алекс нахмурила лоб, борясь с желанием провалиться в сон.       — Три. Шесть. Нет, три. Или ше… Ой!       Она подавила спазм, рвущийся из желудка и сделала глубокий вдох. И снова закашлялась так, что выступили слёзы.       — Убери это, Джек, — Алекс прикрыла глаза. Как же тут тяжело… — Я задохнусь.       — Я не могу, — Джек настойчиво потёр её щеки. Алекс раздражённо приоткрыла глаза. Джек склонился над ней, пытаясь высмотреть что-то в её зрачках. — Важно сохранить твоё сознание. Ты второй раз падаешь в обморок, — отстранившись, он выпрямился, но всё равно продолжал смотреть на неё. — Так хочешь добиться моего внимания?       — Придурок… — она уткнулась носом в локоть и приготовилась уснуть, но он стал тормошить её.       — Вставай же!       — Я хочу спать, — недовольно прошептала Алекс, не открывая глаз. — Пожалуйста, Джек.       — Не сейчас. Встанешь на ноги?       Она покачала головой.       — Мадам Боунс, она не приходит в себя!..       — Скоро приду… — невнятно пробормотала Алекс и провалилась в блаженный, спокойный сон.       Она проснулась на узкой и неудобной больничной койке. Она всё ещё была в госпитале — узнала низкий деревянный потолок. На ней была дневная одежда, бедро поверх брюк перехватывал бинт — надо же, и об ожоге от зеркальца позаботились. Мантия висела на спинке стула рядом, а ботинки стояли на полу. Алекс, едва не мурлыча от удовольствия, пошевелила пальцами, которые в кои-то веки ничего не сжимало…       Она не могла бы себе представить, что однажды окажется в госпитале в качестве раненой. В госпитале было сделано всё для обеспечения безопасности пациентов, но едва ли — для удобства. Всё тело болело от пружин под тонким матрасом. Горло саднило, и это было, конечно, от воронки, через которую в неё вливали зелья, пока она спала — Алекс знала это, потому что сама десятки раз пользовалась такой воронкой, помогая пациентам. Пока пациент спит или без сознания, он не подаст сигнала, если воронкой случайно надавить слишком сильно, а вот неприятные тупые боли останутся как минимум на следующие несколько часов.       Но подушка была рыхлой и мягкой, одеяло — толстым и тяжёлым. Всё для того, чтобы пациенты не вставали из постелей как можно дольше. Алекс постепенно приходила в сознание и оценивала обстановку. Наличие бинта на ноге говорило о том, что её полностью осмотрели. Боль от воронки — о том, что ей поставили диагноз и назначили лечение. Конечно, её собственная одежда, а не больничная сорочка ещё оставляла надежду на скорую выписку…       Но когда Алекс медленно села, с удивлением отмечая, что больше не ощущает тошноты или слабости, есть только слабое дребезжание, которое пронизывает кончики пальцев, и увидела пустой таз у изголовья кровати, она невольно вздохнула. Как жаль, что на виду нигде нет часов…       Мадам Боунс, услышав её шевеления, пошла прямиком к ней. Вид у неё был усталый — лицо бледное, под глазами собрались круги, а медные волосы, обычно убранные в элегантную причёску, выглядели неаккуратно.       — Тебе никто не разрешал вставать, — строго произнесла она привычным громовым голосом.       — Мадам Боунс, Грюм… — тут же встревоженно спросила Алекс, продолжая сидеть. — Он в порядке?       — Да, — успокоила её Амелия. — Мы сделали всё, что было в наших силах. Он спит. Что ты помнишь?       Алекс пришлось напрячь голову, чтобы восстановить воспоминания и расставить нужные картинки в правильном порядке. Одно находило на другое, что-то безнадёжно терялось, а что-то было ярким, слишком ярким. Алекс знала, что для целителей выяснить, как пациент воспринимает реальность и в каком состоянии находится его память — простой тест для определения состояния. Поэтому она старательно, как на экзамене, рассказывала Амелии всё, что могла. Та в это время без слов просила её вытягивать руки, переводить взгляд в разные стороны, поворачивать головой, наводила на неё диагностические чары.       — …Я начала резать и брызнуло много крови. Я упала. Наступила темнота… Потом Джек меня разбудил. Только ненадолго. Он сказал, что у меня было два обморока, но я помню только один… — Алекс вдруг увидела, что Амелия смотрит на неё слишком серьёзно и как-то задумчиво. Почти так же, как утром, в Министерстве, на неё смотрел Грюм. И она решила перевести тему, приободриться: — Мадам Боунс, я не знаю, что вы сделали, но я давно так хорошо себя не чувствовала! Что вы мне дали? Укрепляющий бальзам?       Амелия ответила не сразу. Ещё до того, как она заговорила, Алекс поняла, что её дела слишком плохи.       — Я пытаюсь понять, Александра, — наконец медленно произнесла Амелия, глядя ей в глаза. — Как тебе удаётся быть одновременно и исключительно талантливой, способной, незаурядной девушкой, и полной дурой?       По телу прошла дрожь.       Что-то не так.       — Я не понимаю, — растерянно прошептала Алекс. Амелия посуровела сильнее:       — Приходить на службу и уж тем более кидаться в опаснейший бой в твоём состоянии — верх слабоумия. Ты мракоборец. Ты действующий солдат. И ты знаешь кодекс: твоё здоровье должно быть безупречным, если ты собираешься даже просто переступать порог отдела магического правопорядка. Даже лёгкий насморк снимает гарантии с безопасности, которую ты можешь обеспечить тем, кому это необходимо. И ты можешь стать угрозой для общего провала, а уж чем это грозит, ты и сама знаешь. Но речь сейчас не о насморке, — она на миг поджала губы. — Я удивлена, что тебе вообще удаётся сохранить плод. Тебе не приходило в голову остаться дома и позаботиться о себе? Если ты, разумеется, не собираешься от него избавиться, но и это можно сделать более гуманным и безопасным для тебя, в первую очередь, способом…       — Плод? — шёпотом перебила её Алекс. Её глаза были широко открыты, и уж теперь-то она не могла отвертеться, как от подозрений Марлин и собственных роковых мыслей.       Нет. Нет. Пусть она скажет, что это ошибка. Пусть это будет способом её запугать.       Амелия осеклась и на её лице проступил след недоумения. Она присела на стул, сдвинув тяжёлую мантию Алекс с сидения.       — Ты не знала? — медленно и осторожно спросила она. Алекс прикрыла глаза, пытаясь побороть ком в горле.       — Это невозможно.       Амелия выдержала ещё одну паузу.       — Ты не ложилась в постель с мужчиной?       Алекс чувствовала, что к её щекам приливает краска, а сама она задыхается.       — Я не планировала, я старалась обеспечить безопасность…       Она открыла глаза, глядя на Амелию испуганно и умоляюще. Но та была неутомима.       — Я тоже думала, что это ошибка. Твой организм на грани истощения. Я провела анализ четыре раза. Александра, ты ждёшь ребёнка. Удивительно, что он в порядке… — её голос под конец стал мягким и вкрадчивым. Алекс быстро мотнула головой.       — Я не могу стать матерью, — увидев взгляд Амелии, она поспешно добавила: — Я поняла, да, я беременна. Но я не могу. Вы же знаете, как я живу…       Амелия чуть приподняла подбородок. След сочувствующей улыбки скользнул по её лицу.       — Да. Я жила точно так же.       Алекс оторопела. Она не могла вымолвить ни слова. Всё вокруг потеряло смысл: сбылся её самый главный страх. Может быть, она спит? Нет, это слишком правдоподобно. Хуже, чем в любом сне. И всё не желает заканчиваться…       Алекс хотела ущипнуть себя, как в детстве, и обнаружила, что обе её ладони лежат на плоском животе, где внутри зарождается жизнь. Разве способно её тело на создание чего-то прекрасного, разве может её душа дарить тепло кому-то ещё? На что надеется эта маленькая жизнь, знает ли она, кого выбрала в качестве матери? Она размером меньше рисового зёрнышка и, несмотря на это, уже овладевает её телом, уже доставляет ей катастрофическое количество проблем.       — То зелье, благодаря которому ты хорошо себя чувствуешь, помогает избавиться от симптомов раннего токсикоза, — с лёгким вздохом произнесла Амелия, вставая. Она вновь звучала отрывисто и сухо. — Я также добавила дозу поддерживающих витаминов. Я напишу рецепт. Будешь принимать два раза в день.       Короткими, лёгкими взмахами палочки она сменила пустые склянки у койки Алекс на полные, взбила ей подушку, прилевитировала поднос с горячей едой, на которую Алекс даже не взглянула. Какая тут еда…       — Вы сердитесь на меня? — помимо своей воли спросила Алекс, с тревогой изучая лицо и жесты Амелии.       — Да, но в этом нет твоей вины. Поешь. Тебе нельзя морить себя голодом.       Алекс взялась за поднос обеими руками, но к еде не притронулась. Она продолжала смотреть на Амелию с мольбой. Только она может ей помочь — пожалуй, больше Алекс никому в этом деле не доверяет.       — Мадам, я не хочу этого ребёнка, — тихо сказала она. Амелия повернулась к ней лицом. — Моя карьера только начинается, мне восемнадцать, у меня даже нет своего жилья…       Амелия мягко и раздражённо перебила её:       — Александра, это не моё дело. Я не собираюсь ни о чём настаивать. Я рекомендую зелье лишь для того, чтобы улучшить твоё состояние: например, исключить тошноту или обмороки. А если бы ты в бою потеряла ребёнка, то могла пострадать куда серьёзнее. И больше никогда не иметь возможности стать матерью, даже когда будешь готова, — она выдержала паузу и провела пальцами по губам. — Я могу оставить эту историю между нами. Как распорядиться с этой ситуацией, решать только тебе.       — Вы сможете это сделать? — она подалась вперёд. Голос пропадал от напряжения. — Может, есть такое зелье, чтобы… Чтобы…       Амелия снова села.       — Чтобы помочь избавиться от плода? Да. Но не сейчас, — увидев взгляд Алекс, она не выдержала и невесело усмехнулась. — Я работаю уже девятнадцать часов, а если ты сейчас переживёшь ещё одно вторжение в свой организм, не думаю, что получится снова тебя спасти. Я потратила на тебя слишком много времени, и с твоей стороны снова попасть в критическое состояние будет проявлением неблагодарности. Не принимай резких решений. Сперва дай себе восстановиться. Поешь.       — Спасибо.       Она взяла в руки вилку и начала есть пресное овощное рагу. Амелия не спешила уходить, а Алекс больше не хотела с ней разговаривать. Ей было горько и тяжело.       Она иногда представляла, как бы себя чувствовала, если бы вновь потеряла свою свободу, если бы ей на ногу снова надели браслет, наполненный силой магического контракта. Ей казалось: она в ту же секунду найдёт, как оборвать свою жизнь, потому что снова жить в плену, зная, что можно жить иначе, счастливо, — просто невозможно… Но сейчас, медленно опустошая тарелку и думая, что так она даёт силы и себе, и этому нежданному, нежеланному сгустку клеток в её матке, Алекс с печальной иронией понимала, что жить вполне себе можно. Приходится.       Её мысли прервали сдавленные стоны и возня. Алекс замерла с вилкой в руке, Амелия быстро встала на ноги и поспешила к ширмам, за которыми находился Грюм. Он метался по постели и стонал от боли, хрипел, звал кого-то…       Кого-то, похожего на «Алекс»…       Она поставила поднос в изножье кровати и спустила ноги на пол, но Амелия (как она всё это слышит?) развернулась к ней на ходу и строго прикрикнула, чтобы она не сходила с места. Алекс застыла.       Грюм закричал ещё громче.       Это было хуже всего на свете. Аппетит окончательно пропал.       Вернувшись спустя несколько минут, за которые Грюма удалось унять, дать ему обезболивающие и снотворные зелья, Амелия вновь села рядом с Алекс. Тишина была грубее наждачной бумаги.       Тишина, за которую приходится бороться.       — Он будет в порядке, — произнесла Амелия, устало пряча палочку в карман.       — Я вспомнила кое-что ещё, — нахмурившись, медленно сказала Алекс. — Когда мы избавляли Грюма от проклятия, он звал кого-то. Мне показалось, что он кричит моё имя, «Алекс», но это не так… «Агнес». Верно?       Амелия сжала веки вместо того, чтобы кивнуть.       — Да, Агнес. — Она выдержала паузу и вздохнула. Слова давались ей непросто. — Сестра Аластора. Она погибла ещё в семидесятом, во время самой первой провокации Пожирателей смерти. Он о ней никогда не говорит.       Алекс молчала.       — То, что ты сделала с Аластором — феноменально, — произнесла Амелия чуть позже. — Я думаю, сегодня был первый случай, когда удалось сохранить жизнь после поражения в область жизненно важных органов. Я не могла представить, что проклятие можно перенести в другую часть тела, менее необходимую для выживания. Как ты до этого додумалась?       — Я не знаю. Я просто… Я просто очень не хотела, чтобы он погиб.       Подбородок предательски задрожал, а слёзы подступили быстрее, чем стоило бы. Её жизнь кончена. Всё разрушено. Грюм слишком травмирован, он потерял ногу до колена и вряд ли сможет вернуться в Министерство. Она ждёт ребёнка и совершенно не представляет, что теперь делать. Кто даст ей работать? Амелия найдёт способы сказать, чтобы и её в офис не допустили. Война разгорается. Ей никогда не остановить ни отца, ни братьев, ни Волан-де-Морта.       — Это не «просто», Александра, — голос Амелии мягким волоком вывел её из тяжёлых мыслей. — Ты исключительная. Ты можешь стать замечательным целителем. В госпитале очень не хватает таких, как ты.       — Спасибо, — сказала Алекс, быстро вытирая щёки. Ей не быть ни мракоборцем, ни целителем, она допустила слишком большую ошибку. Она не поднимала глаз от одеяла. — Вы знаете про Доркас?       — Она погибла, — негромко ответила Амелия. — Сама-знаешь-кто убил её лично.       Амелия тихо пересказала слова Фрэнка, который был здесь за сорок минут до пробуждения Алекс и видел, как обернулась история. Реджинальд пригласил не только Доркас в свой офис — там был и сам Волан-де-Морт. Она давно, слишком давно перешла ему дорогу и слишком много раз убегала, оставляя его в дураках. Она погибла быстро и глупо, и охрана из Пожирателей смерти стояла кругом лишь для того, чтобы Волан-де-Морт мог совершить своё возмездие без помех.       Алекс слушала и ела, с мрачным неудовлетворением про себя отмечая, что её не слишком удивляет факт смерти Доркас. Это воспринимается как что-то простое: был человек, который страшно докучал и лез под кожу, но всё равно был партнёром, союзником, воином с её стороны, а теперь его нет… Когда она, Алекс, стала такой — она, которая раньше пугалась собственной тени и считала мир прекрасным, безоблачным местом?!       Слова будто плыли мимо, обволакиваясь вокруг неё, но не прилипая. Алекс ела, и в ней рос аппетит. Сколько дней она не наедалась, не боясь приступа тошноты? Если верить Амелии, это зелье будет помогать и дальше. Что ж, надо запастись им, пока она не решит, что делать с ребёнком.       Вот ребёнка, растущего в ней, она готова оплакивать. И отрубленную по колено ногу Грюма тоже. А Доркас…       Алекс не ненавидела её. Она бы почувствовала то же самое, если бы умер тот же Фрэнк Лонгботтом. Она относится так к смертям, которые стали происходить всё чаще. Интересно, как давно?..       В госпитале было тихо: всех своих помощников Амелия отпустила. Она взяла с Алекс обещание, что та не уйдёт из госпиталя без разрешения, потому что ей ещё необходимо наблюдение.       — Мне нужно быть дома, — слабо заспорила Алекс. — Моя подруга, Марлин, очень беспокоится…       — Её известили, что ты в порядке, — поймав удивлённый взгляд Алекс, Амелия добавила: — Она же в твоём списке.       И Алекс вспомнила. Когда она вступала в Орден, ей пришлось подписать анкету со списком людей, которых нужно оповестить, если с ней что-то произойдёт. Никого, кроме Марлин, Алекс туда не вписала.       — Мне всё равно нужно…       — Представь себя на моём месте, — хмуро сказала Амелия. — Ты бы себя отпустила сейчас домой? Оставайся до утра. Лучше — ещё дольше. И не забывай, что я бывший старший мракоборец. Если сбежишь, я быстро тебя найду.       После она развернулась и ушла в свой кабинет. Алекс смотрела ей вслед, на её прямые, несмотря на усталость, плечи, твёрдый шаг. Она всегда была удивительной: Алекс знала это с их первой встречи в «Дырявом котле», когда Амелия помогла привести в порядок её рёбра.       Каждый факт биографии Амелии вызывал удивление и уважение. Грюм рассказывал про Патрика Боунса, её мужа, которого Крауч казнил лично, заставив смотреть на это полный состав мракоборцев. Он казнил его за измену — а на самом деле мистер Боунс попал в плен к Пожирателям, которые, владея его волей и магическими способностями, заставляли его делать ужасные вещи…       И Амелия продолжила работать в ОМП даже после этого. Она выполняла приказы того, кто отдал приказ о казни мужа. Она ушла из ОМП совсем недавно, месяц-два назад: тогда Крауч публично стал обвинять её в провале миссии, из которой Амелия, вообще-то, вернула полный состав своих подопечных живыми. Он кричал и кричал ей в лицо. Амелия уже через десять минут принесла заявление на увольнение, покинула отдел, не промолвив ни слова, и теперь посвятила всю себя делам Ордена и госпиталя, где её без колебаний назначили управляющей.       А ещё у Амелии совсем маленькая дочь. «Я жила точно так же…», — сказала она Алекс. Как, интересно, Амелия смогла с этим справиться? Сколько Алекс была знакома с Амелией, та всегда была на посту в Министерстве, на дежурствах в госпитале — как у неё хватало времени на дом, на воспитание своей малышки? С кем остаётся дочь, пока Амелия на работе?       Конечно, она выбрала материнство, потому что у неё была настоящая семья. Но ведь и тогда она была мракоборцем, и, если верить слухам, никогда не останавливалась, после беременности и родов вернулась на службу как только это представилось возможным…       Амелия исключительно сильна. Поэтому она справляется.       Но что, если и у Алекс получится?..       Лёжа под тяжёлым одеялом, слыша беспокойное, хриплое дыхание Грюма, Алекс снова невольно обнаружила, что, ударяясь в мысли, гладит живот. Он пока ничем не отличается от привычного состояния, он не заражён вирусом, не отравлен. Но с каждым её вдохом, с каждым глотком еды, с каждым её движением, каждой мыслью или словом, произнесённым вслух, в ней продолжает расти маленькое существо. Алекс не ненавидела его: вряд ли он в чём-то виноват. Он — это следствие её оплошности.       Её мысли всегда были заняты отцом или братьями, но в ту ночь Алекс впервые за долгие месяцы подумала о матери. Она никогда не слышала историй про их с отцом бурную влюблённость друг в друга, как, например, у Родольфуса и Беллатрисы. Алекс с детства догадывалась, что её выдали замуж против воли, как хотели поступить и с ней. И они втроём (Родольфус, Рабастан, Кассандра) были плодами насилия и жажды отца иметь достойных наследников. Каждый ребёнок давался матери с мукой и невыносимой болью, настолько сильной, что, родив последнего, её разум пережил необратимые изменения. Братья, которые помнили маму здоровой, мудрой и ласковой, не переставали винить Кассандру в том, что теперь она не встаёт с постели, а проблески здравомыслия случаются всё реже.       «Нет. Мне её не жаль», — грубо сказала себе Алекс. — «Она сломала мне жизнь. Она не дала этому аду остановиться на ней, она хотела, чтобы я повторила её судьбу…».       Но, как бы Алекс ни старалась, она не могла избавиться от жалости, сочувствия и горя — из-за того, что ей никогда не узнать, что на самом деле чувствовала её мама, когда понимала, что ждёт ребёнка. Падала ли она в обмороки? Накидывалась ли на сладкое, как в последний раз? Мучалась ли от тошноты? Сходила ли с ума от всплесков эмоций?..       Длинной-длинной нитью, тяжёлым, тёмным, кровавым путём из века в век тянется череда матерей и дочерей, которые тоже становятся матерями и производят новых дочерей. Алекс удалось прекратить цикл насильного замужества… А это — удастся?

***

      Рассвет был ярко-розовым, в завитках лиловых облаков. Алекс тихо, как могла, повернула ключ в замке, зажмурилась, когда защёлкали внутренние затворы и из квартиры послышались торопливые лёгкие шаги.       — О, Мерлин, ты… — быстро и встревоженно начала Марлин, но Алекс крепко обхватила её руками, и та, всхлипнув, тоже обняла её в ответ. Они стояли так несколько минут, не сходя с места. Алекс чувствовала частое, сбивчивое сердцебиение Марлин, её порывистые вдохи между тихими всхлипами — и плакала сама.       — Ну и картина… — негромко протянул Гидеон, выходя из спальни Марлин в одних пижамных шортах, на ходу натягивая майку. — Ну и как ты, звёздочка? Цела-невредима?       Алекс хмуро улыбнулась, решив пропустить мимо ушей прозвище, одно из десятков прозвищ, которые он давал ей, зная, что она ненавидит каждое из них.       — О да, — тихо сказала Алекс, отпуская Марлин и вытирая слёзы. Она посмотрела на лицо подруги: едва ли та спала сегодня, и едва ли это первый раз, что она плачет. — Во имя всех Великих, Марлин… — Алекс взяла её лицо в свои ладони и провела большими пальцами, собирая слёзы. — Тебе ведь написали, что я в порядке.       — Чтобы тебе так каждый день писали! — распалённо выпалила Марлин ей в лицо. — Я не должна была беспокоиться?! Я знаю язык Ордена Феникса! Мой папа был парализован после пяти Оглушающих целую неделю — и нам тоже говорили, что «он в порядке»!..       — Но это же я, — стараясь звучать ободряюще, сказала Алекс. — Не надо переживать.       Марлин остановилась. Глаза, полные слёз, сузились.       — Ты невозможная сука, — выговорила она, с каждой секундой всё больше выходя из себя. — Ты не можешь себе представить, что тебя можно полюбить! Т-ты мне почти как сестра, у меня всю ночь сердце болело, а ты приходишь и удивляешься, чего это я…       — Марлин…       Марлин уже кричала, резко убирая её руки от себя.       — Ты отталкиваешь всех, кто проявляет к тебе чувства! Всех, кому ты нужна, кто о тебе заботится! Чего ты добиваешься? Хочешь остаться одной?! Да пожалуйста! С удовольствием!       Она резко убежала на кухню, рыдая и продолжая вслух ругаться. Алекс застыла, чувствуя, как на щеках расползается улыбка.       — Не бери в голову, — заметил Гидеон. — Ей надо выдохнуть, она вся на нервах…       — Я знаю, Гидеон, — с улыбкой ответила Алекс и пошла вслед за Марлин.       Кухня была залита утренним солнечным светом. Марлин металась и гремела, рыдая и ругая Алекс на чём стоит свет, обвиняя её, крича — но не прогоняя прочь. Так могла любить только Марлин. Алекс слушала её, кивала каждому слову, и не могла прекратить улыбаться. Она знала, что это пройдёт.       — Я тебя не заслужила, — тихо сказала Алекс, когда Марлин затихла. Нельзя было сказать, что она успокоилась совсем: она слегка раскачивалась вперёд-назад, сидя на стуле, слёзы капали ей на футболку и колени, а Алекс крепко обнимала её за ноги, сидя на полу и пытаясь заглянуть ей в глаза.       — Да, — угрюмо подтвердила Марлин. — Я слишком хороша.       — Я лишь не хочу причинять тебе столько боли, — аккуратно сказала Алекс, сжав ладонь на её колене. — Я люблю тебя, Марлин. И если бы мне написали, что ты была в опасности, но теперь в порядке, я бы всю планету вывернула наизнанку, чтобы лично в этом убедиться.       Марлин фыркнула — слёзы брызнули в разные стороны.       — Это была долгая ночь. Я смогла добиться разговора с Дамблдором.       — Ты вступаешь в Орден?       — Да. Гидеон с Фабианом тоже. Это не только из-за тебя… Просто с меня хватит, я хочу быть полезнее. Я знаю, что могу. Да только посмотри, что ты со мной делаешь!.. — она показала ей свои ладони — те сильно дрожали.       — Прости. Прости, пожалуйста, — вздохнула Алекс, поднимаясь на ноги. — Я налью тебе Умиротворяющего…       Она стала отодвигать ящики, копаться в сундуках…       — А его нет, — с укором ввернула Марлин. Она шумно высморкалась в салфетку. — Ты его весь выпила. Я так и не сделала заказ… Не думаю, что буду снова заказывать там, где обычно.       — Почему? — остановилась Алекс.       — Тебе ведь не помогали зелья от тошноты. Надо обратиться в другую лавку.       Глядя, как Марлин комкает мокрую салфетку и задумчиво прикидывает различные варианты, Алекс вдруг пронзило нежностью.       — О, нет, — тихо и ласково сказала она. — С теми зельями всё было в порядке. С самими зельями, — Марлин подняла взгляд. Алекс не выдержала и порозовела, начала улыбаться, не зная, как сказать… Марлин, однако, застыла — она и так всё понимала. — Ты… Ты не поверишь.       Марлин ударилась локтями о колени, издав неопределённое восклицание.       — Твою грёбанную мать… — протянула она после, неверяще глядя Алекс в глаза. — Ты всё-таки ждёшь ребёнка.       Алекс коротко закивала, не прекращая грустно улыбаться. Её губы дрожали. В груди всё звенело.       — Я попала к целителям, как ты и просила, — съязвила она с надрывом.       — И как ты?       Алекс не ответила. Она лишь улыбнулась шире, но и инферналу будет понятно, что эта улыбка вызвана отнюдь не радостью.       — Бля, — протяжно выдохнула Марлин, опуская взгляд и разрывая салфетку на части. — Сочувствую.