***
Лесная избушка не пустовала, здесь духи собирали всё, что хотели бы оставить для Лиа в память о них. В сотый раз — на последок — собирали старые пазлы с растерянными деталями, Джеюн подкачивал мяч, зная, что пяти минут игры хватит, чтобы он снова сдулся; Сону собирал в стопку листы, альбомы и тетради с рисунками, набросками и целыми картинами Рики, пока он изо всех сил старался не дёргаться под руками Лиа, которая ювелирно ровняла размашисто состриженные в одно Сонхуново движение пряди. Сону напевал себе что-то меланхоличное, а потом поднял глаза на девочку и, недолго подбирая слова, спросил: — Неужели у тебя совсем не было друзей до нас? — Были, конечно, в начальной школе. — Лиа выдержала паузу, унимая вяжущее чувство сожаления, чтобы продолжить говорить. — Когда мы похоронили маму, отец решил немедленно покинуть дом, где осталось так много напоминаний о ней, и уехать из города, который ассоциировался с их знакомством, долгой и яркой молодостью, со свадьбой, моим рождением… А теперь — с её смертью. Мы оба тяжело переживали это, и оба не знали, как помочь друг другу. Я тогда уже и не думала ни о каких друзьях, мне было так больно видеть их улыбки, а свое опустошение готова была променять на все их проблемы вместе взятые. Полегче становилось, когда в доме появлялась тётя Суа, но она, конечно, не могла вернуть жизнерадостность ни мне, ни отцу. Мы за эти годы оба не раз отмывали кровь от раковины. Попытки наши каждый раз были такими жалкими, лишь выпускали накопившуюся боль с этой кровью. Мы понимали, что если уйдёт кто-то один, то НАС совсем не останется… Кто захотел бы дружить с такой, как я в ушедшие годы? Люди боятся тех, у кого слишком много проблем. — Лиа вздохнула глубоко и как будто с облегчением. — Прости за эту тираду… — Ни в коем случае! Не извиняйся, мне было важно это услышать, а тебе важно высказать. То, что съедает изнутри, не должно в тебе находиться. Мир услышит тебя, если ты поможешь сама себе. Если разрешишь себе быть слабой и примешь все до единого чувства. — Сону говорил убеждающе и вкладывал ласку в каждое слово, как бы стараясь отдать Лиа всю накопленную мудрость и уверенность, что более ему не пригодятся. — Ты, Лиа, самая сильная девушка, что я когда-либо встречал, — признался Хисын, краем уха подслушав разговор, но не отвлёкся от пазлов. — Неправда, — смущенно усмехнулась Лиа, вытягивая влажную прядь русых волос. — Ещё какая правда! — подтвердил Сону. — Ты особенная, иначе не стала бы частью нашей семьи. Мы ведь доверяем тебе самое дорогое — нашу жизнь и смерть — это не просто так, — после слов Чонсона в избушке стало тише. Лиа прикусила губу и отложила ножницы — руки стали трястись. Не сразу духи поняли, но по девечьим щекам снова лелись слёзы. — Разве я сильная, если плачу? — Ах, Лиа… — запереживал Сону. — Сила в том, чтобы проживать эмоции и со слезами на глазах выбираться из оков, что навесили на тебя жизнь, другие люди, собственные убеждения. Ты пряталась за маской безразличия, бежала от решения проблем, потому что была одна и тебе было страшно. Теперь ты изменилась, милая, теперь ты стала собой, — Чонсон смотрел ей точно в глаза, где бестели, отражая огонёк свечи, солёные капли. Его же глаза были чистыми и родными. Доверяющими и верящими. Рики запрокинул голову, смотря снизу вверх на девочку и две крупные слезинки упали с её подбородка ему на лоб. Мальчик поморщился, улыбаясь, развернулся и протянул к ней руки. Лия, не думая, упала в объятия. И, пока рубашка Рики впитывала её слезы, остальные собрались ближе. Сонхун гладил её короткие волосы, Чонвон держал за руку, Сону обнимал со спины, и каждый напитывал её своей энергией и раскалял оттаявшее окончательно сердце.***
Двадцатые числа августа дались не легко, принятие того, что невозможно изменить стягивало лёгкие при виде каждого следующего заката. День кончался один за другим… Но медлить было нельзя и сомневаться тоже. На разобранном чердаке Лиа нашла ещё несколько интересных вещей: свёрток фотографий 1949–1958 годов, открытки на день рождения, подписанные «니키, 도토리, Jake Shim и 히», остальные сильно пожелтели и можно было лишь догадаться, из-под чьих рук вышли чайки, летящие в форме сердца, строчки, стремительно стекающие к краю листа и вырезанный старательно, но криво цветок из журнальной страницы про космос. Лиа не говорила о находках бабушке, но сохранила их. Вечерами перед прощанием я долго рассматривала нечеткие черно-белые кадры, где было много незнакомых людей, среди которых я узнавала Ли Сони, Хисына и Джеюна. На других — Чонвон и Рики играли в шахматы, тёмная фигура по всей видимости Сону лежала на заднем плане с журналом и персиком в руке. В голове не укладывалось, что парни, с которыми я провела это лето, жили несколько десятилетий назад. Может их всё же и не существовало? Может они жили только в моей голове? Но разве это важно теперь… Мне не о чем было жалеть, было лишь о чем благодарить и о чем грустить светлой грустью. Жаль, не в моих силах останавливать или поворачивать время вспять, но я не могла не выполнить их просьбу… Только я могла теперь опустить их, дать им тихо и одухотворённо уйти, может вернуться наконец на ждущую их возвращения звезду или обрести возможность родиться заново на Земле. Я не была и никогда не смогла бы быть готова к этому расстованию, но каждый новый рассвет и закат приближал меня к нему, и я собирала силы. Я думала о том, как много боли осталось за их спинами и за моей, убеждалась с каждым днём все больше, что мы достойны просто спокойствия и свободы, что мы достойны любви, внимания, стремлений и заслуженного принятия. Они приняли меня, а я поверила и приняла их — теперь осталось лишь освободить друг друга и последний раз поблагодарить за эти волшебные месяцы судьбоносного лета. *** 29.08.22 Мы снова шли к озеру, где когда-то я впервые рыдала в объятиях духов, выпуская накопившуюся боль. Я ловила каждое мгновение, каждую ноту сдержанных в этот день голосов. Всё было опять непонятно, но почему-то я совсем не чувствовала тревоги. Напротив — в голове было так прозрачно, как вода в жемчужном озере, и последний робкий смех моих мальчиков покалывал сердце изнутри, но ещё не болезненно. Может…я не до конца тогда осознавала…или пока ещё боялась осознавать. Оно и лучше — ни капли колебания или раздумий, я шла за ними с лёгкой душой и чистой головой, на ходу истрачивая оставшуюся фотоплёнку. Лишь эти места определённо стоили последних старинных снимков этой камеры. *** Духи не собирались растягивать необратимый момент, но так получалось само — они мешкались, Лиа то и дело вздрагивала, смотря, как старшие готовят остальных к завершающему заходу солнца для всех семерых. Только теперь, когда чистейшее небо наливалось краской, а говорить становилось всё тяжелее, пришло понимание всего происходящего. Перед Лиа проносились, как вогоны поезда мимо стоящего на станции, моменты, особенно отпечатавшиеся в памяти, и улыбки. Эхом разносился по черепной коробке искренний мальчишеский смех и отзвуки пустяковых и значимых споров. Она смотрела на них, гуляющих по солнечному берегу озера душ, и представляла, что картина эта, словно на фотопластинке, отпечатывается в её памяти через глаза-объективы. Ведь ни одна камера, кроме её собственных зрачков, не была более способна запечатлеть прелесть ускользающего чуда. В воздухе витало золото косых солнечных лучей, и духи нерешительно шли за Чонвоном, углублённые в необъятные и скомканные мысли. Они шли к Лиа, зажимая в руках перламутровые иголки бессмертия. Ком обжигающих слёз подступил к горлу девочки, глаза её метались от лица к лицу, и сердце колотилось, и холод прокатывал по всему телу от макушки. Всё. Ну вот и всё. Лиа не заметила, как они стали совсем близко, окружили, будто защитная крепость и беспощадно смотрели на неё глазами, полными душевной любви. — Лиа, закрой глаза, — попросил Чонвон. И она закрыла, — и протяни ладони, — и она протянула. Маленькие и дрожащие. В них посыпался бархатно стучащий жемчуг и реки потекли из закрытых глаз. — Видишь нас? — Вижу… — прошептала Лиа. И правда видела, будто во сне, но так чётко, так по-настоящему. Духи улыбались ей, а из семи пар глаз лилось в её руки мерцающее солнце. — Ты сможешь видеть нас всегда, когда захочешь. Просто закрой глаза и вспомни, как мы бежали под грибным дождём, как собирали лунное молоко и летали по небу. — Мы всегда будем рядом. А ночью почаще смори в небо — мы будем подмигивать где-нибудь в созвездие Кассиопеи. Лиа подняла влажные веки и теперь видела, как на семи лицах блестят в рыжем солнце ручейки самых счастливых слёз. — Обещай и дальше быть сильной и никогда не сдаваться. — Обещаю, — срывистым шёпотом. Чонвон бережно сомкнул её пальцы и накрыл своей ладонью, за ним Лиа почувствовала прикосновение Рики, Джеюна, Сону, Чонсона, Сонхуна, Хисына. — С-п-п-асибо тебе, Ли-а, — Сону дергал плечами и давился слезами, но благодарно смотрел на девочку. — Спасибо…— словно эхо повторилось ещё шестью голосами так же дёрганно и так же признательно. «Вам спасибо» — тут же ответила Лиа мысленно, но в жизни не могла произнести и слова, так сильно сжалось в смешанных чувствах все её тело. Ладони стало жечь растекающимся перламутром, но душе было больнее понимать, что в эти последние секунды, когда духи ещё ощутимы ей, она топит в своих ладонях прожитое ими детство, ужас войны и семьдесят лет заточения в немом бестелесном существе. Лиа всхлипывала и дрожала, глотая солёные водопады, прижимала к сердцу горячие ладони и видела, как медленно любимые на веки руки и лица мутнеют в глазах, растекаются, отдаляются. Все семеро сомкнулись над ней, и Лиа ещё успела запомнить, как шумно дышали у её головы духи, как нежные руки осторожно и успокоительно сжимали её плечи, грели шею, запястья; как всхлипывали и открыто плакали парни абсолютно исполненные утешением от перенесённой жизни и ее завершения. Их дыхание становилось всё тише, облики всё отдалённее, и наконец Лиа упала на прохладный песок, всё так же сжимая онемевшие, как от мороза, ладони. Рядом больше никого не было. Она лежала, уткнувшись лицом в колени, одна на всём берегу озера, ставшего самым обыкновенным. Горькая вязкость встала в горле. Она прильнула солёным лицом к песку, держа горящие руки на груди. Словно нож вонзили в спину, она не могла вздохнуть, так сильно сжались рёбра, будто желая раздавить дрожащие лёгкие. Она не могла и предположить, сколько времени пролежала вот так, вдыхая тёплый летний запах земли и ёлок, но только солнце уже давно попрощалось с горным озером и звезды наровили вот-вот засветить миллиардами драгоценных камней на чёрном бархате неба. Лиа открыла глаза, долго смотрела сквозь реальность и не шевелилась. Потом разжала порозовевщие от температуры пальцы — жемчужины превратились в семь персиковых азалий и бутоны их расправились и распушились у неё в руках. «Какие чудесные цветы…таких не бывает на самом деле…а у меня есть…» *** Лиа знала, что Ли Сони будет волноваться, но не будет её искать, поэтому села на берегу у самой воды, не спеша выпускать цветы из рук, и стала смотреть в небо, поглаживая большими пальцами тонкие лепестки. «Они уже там. Свободные… И я теперь такая.» Лиа ещё раз взглянула на азалии и пустила их по стеклянной воде некогда волшебного озера. Слёзы катились бесконтрольно, но она не грустила по ним. Только старалась осознать и придумать, как теперь жить дальше. Их больше нет. Как нет избушки — места смерти и возрождени. Она так же точно растворилась, унеся с собой сказку длиной в десятки лет. Это конец их общей истории, но самое начало новой. Их больше нет. Они стали лишь её воспоминаниями. Счастливыми, но всё же необратимыми. Семь измученных скитаниями душ растворились в девичьих ладонях, наконец найдя счастье и настоящую свободу. Нет, скорее освобождение. Их больше нет. Они оставили только семь душистых бутонов в её трясушихся руках. Они ушли, но не бросили, а подарили два самых счастливых месяца в её пока недолгой жизни. Однако сердце болезненно сжималось, она понимала, что теперь уже ничего не вернуть — теперь время творить сказку самостоятельно. И нельзя было бы вернуть в любом другом случае. У этой истории нет иного конца, исключая её смерть. А она будет жить. И навсегда сохранит эту сказку в своём сердце.