Благие намерения

Когда дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки, маховик событий начал раскручиваться с бешеной скоростью. Следующие три месяца слились в одну непрерывную круговерть, наполненную схемами, теориями и размышлениями. Захаров не мог сказать наверняка, когда он в последний раз ел, зато, будучи разбуженным посреди ночи, мог в точности описать метод подключения “Восхода” к лимбической системе реципиента. Все его общение с окружающими свелось к теме работы – любой попавший под горячую руку несчастный, попытавшись завязать с Харитоном разговор, в итоге неизменно получал длинную прочувствованную лекцию по прикладной нейрофизиологии, и бесследно исчезал с горизонта. Дима почти не выходил на связь, пропадая где-то между исполнением обязанностей министра промышленности и решением деликатных проблем международного уровня, и это, пожалуй, было единственным темным пятном, периодически вызывающим беспокойство. До некоторой степени компенсировать этот дефицит могла разве что Лариса – молодая ученая оказалась на удивление благодарной слушательницей, и в последнее время захаживала к своему научному руководителю все чаще. Самого Харитона такое положение дел устраивало: во-первых, он получил возможность придавать своим идеям более конкретную форму путем облечения их в слова, во-вторых, общество симпатичной женщины, к тому же отличающейся гибким умом, было в известной степени приятным. Этика подобных взаимоотношений его волновала мало: вся прекраснодушная уставная чушь про недопустимость интрижек с подчиненными была написана для тех, кто не умел расставлять приоритеты, а сам Захаров умел их расставлять превосходно. Тем более что пока – пока! – его общение с теперь уже старшей научной сотрудницей Филатовой не содержало в себе ничего, что не имело отношения к работе. Харитон уже не сомневался, что рано или поздно молчаливое обожание в глазах девушки перейдет во вполне конкретные действия, но торопить события не собирался. Важно было не спугнуть и поведенчески закрепить ее привязанность, а на это требовалось немало времени. И Захаров даже не подозревал, как мало времени у него оставалось на самом деле. Вечер был по-особенному хорош, как бывает только в середине осени. Прозрачное небо стало высоким, по нему неторопливо полз за край горизонта солнечный диск, касаясь лучами верхушек сосен и окрашивая их в благородный багрянец. Те стояли, недвижимые, их ветви не шевелились – последние несколько часов снаружи царил полный штиль. Алые лучи отражались в зеркальной глади озера, близ которого стоял коттедж, и казалось, что вместо воды оно до краев наполнено красной тягучей жидкостью. Харитон, последние полчаса созерцающий вид из окна в попытках продвинуть застопорившиеся размышления, вздрогнул от внезапной тревоги. Некстати возникшая ассоциация мгновенно возродила в мозгу давешний кошмар, который с июня снился ему все чаще – кровавая муть, заливающая все вокруг, тошнота и экзистенциальный ужас, разъедающий изнутри. Навязчивый образ снова возник в сознании, подкатывая к горлу мерзким комком и вызывая легкую дрожь в кончиках пальцев. – Дрянь, – чуть слышно ругнулся ученый, с силой потирая глаза и пытаясь выровнять вдруг сбившееся дыхание. Муся, словно почуяв, что с хозяином творится неладное, вспрыгнула на подоконник и прижалась к нему пушистым тельцем в попытке успокоить. Кошачья нежность оказалась своевременной – дурнота постепенно рассеялась, отступив перед мягкой вибрацией кошачьего мурлыканья, а вот тревога упорно не желала покидать Харитона. Взяв кошку на руки, он отошел от окна и опустился в кресло, поглаживая животное по спинке и стараясь переключить мысли на что-то более отвлеченное. Отвлечься на получилось. Монитор дистанционной связи на стене вдруг мигнул, на секунду отобразив эмблему Предприятия, а затем разразился мягкими трелями входящего вызова. По закрытому каналу после конца рабочего дня его мог вызвать только один человек, и Захаров нутром чуял, что на этот раз Дима отнюдь не хочет полюбопытствовать, как у него дела. – Слушаю, – Харитон осторожно ссадил кошку на мягкий ковролин и безотчетно наклонился вперед, вцепившись костистыми пальцами в мягкие подлокотники. В комнате раздался голос Сеченова, звучащий глухо, как будто тот говорил через намотанный на микрофон слой ваты: – Привет, старый друг. Извини, что отрываю от работы, но мне чрезвычайно необходимо с тобой поговорить. Можно сказать, вопрос жизни и смерти. Харитон свел брови на переносице, нахмурившись. Определенно что-то было не так, потому что все их разговоры в последнее время сводились к обсуждению рабочего прогресса и того, как продвигается расследование капитана Нечаева. И проходили они в куда менее надрывном тоне. Из этого следовал логический вывод – у Димы неприятности, и неприятности, судя по всему, нешуточные. – О чем вопрос, – отозвался он, вглядываясь в монитор. – Но скажи мне, ты уверен, что хочешь обсуждать это дистанционно? Судя по времени суток и используемому лексикону, это тема из разряда тех, что лучше обсуждать лично. Где ты сейчас? – В “Челомее”, только что получил последние новости и пытаюсь найти из сложившейся ситуации хоть какой-то выход, который не повлечет за собой массовые разрушения. Мне нужно твое аналитическое мышление и умение выстраивать сложные логические схемы. – Приходи, – коротко проговорил Харитон, скрещивая руки на груди. Неясная тревога постепенно превращалась в охотничий азарт и чувство предвкушения. Если Диме потребовался его совет, значит, ситуация и впрямь интересная. – Буду через пятнадцать минут. Конец связи, – линия отключилась. – Я бы рекомендовал вам переодеться, уважаемый товарищ Захаров, – голос незаметно подошедшего (и когда они научились так бесшумно передвигаться?) робота разорвал наступившую тишину не хуже выстрела. Харитон перевел взгляд на себя и вдруг понял, что с утра так и ходит по дому в комплекте бязевого белья, обычно используемого им в качестве ночной пижамы. – Согласен. Принеси мне домашний костюм. Наскоро переодевшись, он впихнул аккуратно сложенную пижаму в руки робота, но тот и не думал уходить, продолжая тупо пялиться в пространство взглядом ничего не выражающего лица. – Что-то еще, товарищ Захаров? Задействовать программу “Подготовка к неожиданному визиту”? – Нет… нет, программу не надо, – Харитон мысленно прикинул, чем обычно предпочитал успокаивать нервы его друг, и обернулся к роботу. – Подготовь пепельницу, две пачки “Герцеговина Флор”, два коньячных бокала, бутылку армянского коньяка шести… нет, десятилетней выдержки и две чашки крепкого кофе из моих личных запасов. После этого займись подготовкой гостевой спальни. – Принято, – механический работник коротко кивнул и удалился в сторону кухни, откуда вскоре послышалось хлопанье дверных створок и позвякивание хрусталя. Сморщившись от шума, Захаров на всякий случай посмотрел в зеркало – оттуда на него уставилась осунувшаяся физиономия с лихорадочно горящими запавшими глазами – и в ожидании гостя принялся бездумно пролистывать сводки новостей. Русские, английские, французские слова проносились перед глазами потоком ничего не значащего информационного шума, пока разум не зацепился за фрагмент текста, заставивший задержать на себе взгляд. “Соединенные Штаты Америки проведут экспертизу роботизированных устройств, полученных в рамках гуманитарной помощи…” Сложить два и два не составило никакого труда. – Все понятно, – громко сказал Харитон самому себе. – Все кристально ясно. Ты же прекрасно знаешь, что с этим делать, привычно откликнулся внутренний диалог. – Прибыл академик Сеченов, – возвестил вновь вошедший Лаборант. – Все готово. – Хорошо. Покинь зону видимости и перейди в режим ожидания до получения дальнейших команд, – избавившись от робота, Харитон спустился в прихожую, открывая дверь. – Выглядишь – краше в гроб кладут, – вместо приветствия констатировал он, отойдя в сторону и давая визитеру пройти. – Заходи, Дим, у меня есть пара идей насчет решения этой маленькой неурядицы. – Если это действительно маленькая неурядица, то я паникёр, – смотрелся Сеченов действительно неважно. Его пошатывало от усталости, а на заострившихся скулах играл лихорадочный румянец. В сочетании с трехдневной небритостью это создавало впечатление если не изнурительной болезни, то как минимум, состояния, опасно подошедшего к грани истощения. – Даже не буду спрашивать, откуда ты знаешь. – Ну, положим, не маленькая, – согласился Харитон, жестом приглашая следовать за собой. – Но выход из этого есть, и довольно простой. Правда, он выходит за рамки действий в законном поле. А знаю я, потому что умею работать с доступными источниками информации. Не забывай, что уровень допуска у меня такой же, как у тебя. – Что ты хочешь этим сказать? – Сеченов с довольным вздохом опустился в кресло и сразу замер, как человек, который уже долгое время не мог позволить себе бездействовать. Плеснув себе и гостю коньяку на два пальца, Харитон опустился в кресло на противоположной стороне стола, жестом предложив другу закурить. – Переведи дух пока. – У тебя же нельзя курить в доме. – За редким исключением, – кивнул Захаров, отхлебывая из бокала. Теплая волна прошлась по пищеводу, отдавшись приятным ощущением в теле. – Я ведь не аллергик, просто не переношу запах дыма, но в твоем исполнении я к нему привык. Какое-то время его собеседник молчал, сосредоточенно затягиваясь папиросой, после чего воткнул окурок в пепельницу и начал свой рассказ: – В общем, та утечка оказалась не так уж и велика – всего лишь часть засекреченных характеристик роботов, к тому же, старых моделей. Слив произошел у нас под носом – “кротом” оказался один из младших сотрудников, у которого, оказывается, бабка была американкой, ну и… в общем, вышли на него через родственные связи, предложив, как водится, небывалые почести и должность в ЦРУ, – Сеченов сардонически хмыкнул. – Не буду вдаваться в детали, куда именно его завела подобная доверчивость, сам все понимаешь. – О да, прекрасно понимаю. Полагаю, ему пришлось познакомиться с капитаном Нечаевым гораздо ближе, чем при случайном столкновении в лифте. – Ближе, чем нам всем хотелось бы. Так вот, после того, как его допросили, выяснилось, что данные эти утекли прямиком в Пентагон. Там у нас, конечно, тоже есть свои агенты, я нажал на кое-какие рычаги… но видимо, кто-то из них либо ведет двойную игру, либо просто по недосмотру оставил резервную копию. – Зная, что человеческая жадность сгубила гораздо больше людей, чем война и коричневая чума, вместе взятые, я бы ставил на первое. – Ты, как всегда, умеешь вернуть веру в человечество, – невесело усмехнулся Сеченов, сделав очередной глоток коньяка. – Короче, информация дошла до высших чинов, и сейчас, по сводкам, они собираются разбирать случайные образцы из партий роботов по винтикам, в попытках найти там “элементы, угрожающие безопасности”. И в случае, если найдут – введут эмбарго. “Атомное Сердце” можно будет выносить на свалку истории, равно как и нашу международную репутацию. – А что Нечаев? – Нечаев с супругой свою задачу выполнили, очень ими горжусь. Сработали безупречно, но к сожалению, человеческий фактор вкрался и здесь. – Тебя послушать, так ты его усыновить готов, – ляпнул Харитон и в следующий момент сильно об этом пожалел. На оживившемся было лице друга появилось выражение, будто его только что незаслуженно ударили. Резко потускневшим голосом тот произнес: – Так что ты хотел предложить, Харитон? Захаров с радостью уцепился за возможность уйти в сторону от болезненной темы. – Я предлагаю снова нажать на рычаги, но теперь уже в криминальных кругах. Сделаем партию образцов-”пустышек”, со всем функционалом и без вооружения, через коррупционные схемы и подставные лица купим всех, кто будет заниматься экспертизами – наверняка у тебя есть их имена и должности – и пусть себе разбирают. – А человеческий фактор? – А что человеческий фактор? У каждого… эксперта в капиталистических странах есть ценник, за который он расскажет любую сказку с какой угодно степенью достоверности. Я знаю, ты не одобряешь подобные инструменты, но сейчас настало время, когда все средства хороши. – Категорически не разделяю твоего взгляда на человеческую природу, но вынужден признать, что в текущей ситуации ты прав, – отозвался Сеченов. Его явно не удалось одурачить оговоркой про экспертов: мизантропия Харитона была давним предметом споров между ними. – Только бюрократическая подготовка к экспертизам займет пару месяцев. Создать подставных роботов, параллельно проводя информационное наполнение агентурной сети – две недели. Окольными путями переправить роботов через Берингов пролив, задействовав “Аргентум” под прикрытием дальневосточных контрабандистов – еще две недели. Месяц остается на неучтенные обстоятельства. Действуй. – Харитон залпом опрокинул коньяк и отхлебнул кофе, слегка скривившись. – Кубинский. Ненавижу кубинский кофе, одна горечь. – Зачем тогда пьешь? – Хороший коньяк положено подавать исключительно с кофе и сигарой. Нарушать это правило было бы признаком дурного тона. – Сколько лет с тобой дружим, все сильнее убеждаюсь, что ты чудак, – хохотнул Сеченов, разом уничтожая повисшее в комнате напряжение. – Ты только что придумал, как нарушить по меньшей мере полтора десятка международных норм, но при этом говоришь, что подавать коньяк без кофе недопустимо. – Не сравнивай органолептические свойства высококачественных продуктов и искусственно созданные ограничения, направленные на поддержание видимости порядка. – Считай, что в очередной раз выкрутился. Они проговорили почти до рассвета, успев прикончить еще одну бутылку и пару литров кофе. Обсуждения “Восхода” коснулись вскользь – Сеченов все больше рассказывал о том, что происходит в высших кругах и на политическом треке, то и дело снова возвращаясь к проблемам в “Атомном Сердце”. Харитон не стал искусственно форсировать разговор, вовремя сообразив, что по-видимому, старому другу просто необходимо выговориться и сейчас он абсолютно не готов воспринимать очередную порцию научных выкладок, к тому же на отвлеченную и этически неоднозначную тему. Когда табачная дымовая завеса, собравшаяся в зале, начала выедать глаза, а речь обоих превратилась в заметно более неразборчивую, стало очевидно, что пора отправляться на отдых – с точки зрения Захарова, даже старая дружба не делала более гигиеничным и полезным пьяный сон на ковре посреди зала. С помощью Лаборанта доведя уже едва переставляющего ноги друга до гостевой комнаты, Харитон наконец добрался до своей спальни и рухнул на кровать, не раздеваясь. И все-таки, чем для Димы так ценны этот Нечаев и его жена? Любопытно. Нужны подробности. Не успев развить мысль до логического завершения, он провалился в глубокий сон. Впервые за долгое время – абсолютно без сновидений.