Благие намерения

После дружеского визита, предсказуемо закончившегося тяжелой стадией алкогольного опьянения, пробуждение выдалось не из легких. Кое-как разлепив отекшие веки, Харитон сфокусировал взгляд на большом цифровом табло на стене и сдавленно застонал от досады. Обычное его время пробуждения наступило час назад, а это значило, что все планы, выстроенные на день, только что провалились в тартарары. Физическое состояние тоже не радовало свежестью: по стенкам черепа изнутри стучал, лишь изредка прерываясь, острый молоточек головной боли, а во рту было так сухо, словно там внезапно скопились все пески пустыни Гоби. На первом этаже раздался звук падения на пол чего-то тяжелого, после чего послышались сдавленные ругательства и потянуло табачным дымом. Когда Харитон, на ходу протирая голову и руки мокрым полотенцем, спустился вниз по винтовой лестнице, ему под ноги бросилась бело-рыжая тень и громко заурчала, ластясь. Причина грохота обнаружилась тут же – разбитый вдребезги цветочный горшок, огромная клякса рассыпанной земли среди кухни и озадаченно чешущий в затылке Сеченов, глядящий на останки полимерной орхидеи среди осколков. – Муся, ну что ж ты так, – Захаров укоризненно посмотрел на кошку. Та в ответ приняла самый невинный вид и снова задела пушистым хвостом босые ноги хозяина, мол, это не я, это все гость. – Доброе утро, Дима. – Возможно, это прозвучит странно, но я наконец выспался, – ну да, несмотря на очевидную помятость и характерный аромат перегара, выглядел друг ощутимо бодрее. – Который час? – Без пяти двенадцать. – Твою мать, – беззлобно ругнулся Сеченов. – Ну что ж, придется Михаэлю на ближайшее время пожить без моего чуткого руководства. – Переживет. Тем более, что через два часа мне все равно нужно в "Павлов". – В выходной? – Понедельник, как известно, начинается в субботу, – Харитон обошел разбитый цветок по широкому кругу, стараясь не наступить в грязь. Кошка прыгнула следом, приземлившись прямо посреди учиненного собой разрушения и принявшись с явным удовольствием копаться в смеси торфа, песка и удобрений. – Муся, брысь! – Почему постоянно "Муся", кстати? – Сеченов приоткрыл окно, с удивлением посмотрев на друга. – На моей памяти это уже четвертый твой питомец, а имя остается тем же. – А как еще? – с недоумением пожал плечами Харитон, оторвавшись от исследования содержимого холодильника. – Раз кошка, значит, Муся. – Как минимум один раз это был кот. – Ты заостряешь внимание на абсолютно несущественных вещах, – Захаров выудил из холодильника плавленный сырок и принялся сосредоточенно его разглядывать, пытаясь определить дату годности. – Этот можно есть. Надо будет перепрограммировать систему доставки, незачем привозить еду, когда я не ночую здесь. – Спустя двадцать с лишним лет мне все еще иногда кажется, что ты свалился с Луны, друг, – Сеченов покачал головой. – По крайней мере, в бытовых вопросах. Так что там в "Павлове"? – Кто бы говорил. В "Павлове" сегодня эксперименты с полимерной сетью, помнишь, ты меня еще спрашивал, зачем мне пять взрослых шимпанзе? – Да, было такое. Помимо шимпанзе, в запросе фигурировали, как сейчас помню, создание специальной закрытой лаборатории, пять стандартных терминалов и несколько центнеров стройматериалов. До сих пор любопытно, зачем тебе это все. – Опыты на приматах оказались удачной находкой, у них очень схожая с нами физиология мозга и достаточно развитое мышление, – Харитон машинально жевал, не особенно обращая внимания на вкус того, что было у него во рту. – Не знаю, читал ли ты последние протоколы, судя по вчерашним обсуждениям, нет. В общем, я обнаружил, что нейрополимер не только отлично проводит поток данных, но и может впитывать в себя информацию. Как раз за счет мимикрии, позволяющей в точности воспроизводить структуру нейронных связей, только на атомарном уровне размерности. В результате кусок полимера размером с кулак теоретически способен запомнить объем данных, примерно эквивалентный содержимому одной нервной системы. Разумеется, включая мозг. Он с удовольствием отметил, что глаза собеседника мгновенно вспыхнули живейшим интересом. – Колоссально! – Сеченов даже привстал с места, забыв о надкушенном бутерброде в руках. – Слушай, я, пожалуй, с тобой поеду. Хочу посмотреть на это своими глазами. Это звучит не то, что как новое слово – это целая новая веха, и для нейрохирургии, и для роботостроения, и черт еще знает для чего. Надо сказать, мне изрядно надоело сидеть в этом золоченом дворце, выслушивая очередной доклад от очередного пытающегося выслужиться чиновника. Вместо полета мысли сплошная рутина, чувствую себя в последнее время выжатым, как лимон, и совершенно бесполезным для общества. – Давно тебе говорил, что должность министра – это каторга. – Тоже по-своему интересно, хотя и имеет весьма посредственное отношение к науке. Хотя наблюдений в области антропологии – хоть отбавляй. – Пора переводить наблюдения в практическую плоскость. Ну и в целом, заодно посмотришь, для какой цели нужна была та тележка с кирпичами. Несмотря на то, что годы не пощадили их обоих, смеялся Сеченов все так же заразительно, как и в студенчестве. Он веселился настолько искренне, что даже редко проявляющий хоть сколько-то сильные эмоции Харитон не мог отказать себе в стремлении присоединиться к веселью. Отсмеявшись, Сеченов перевел дух и привычно потянулся за сигаретой. – Это надолго? – Сложно сказать. Часа четыре, не меньше, в зависимости от того, увенчается ли успехом вся авантюра и потребуются ли повторные итерации опыта. – Отлично. Тогда Штокхаузен сегодня обойдется без меня. Вся нужная информация у него есть, справится, не маленький. У Харитона было свое мнение насчет талантов выходца из Германской ССР, не так давно ставшего заместителем генерального директора Предприятия, но он предпочел оставить его при себе, придержав информацию на случай, если немец начнет слишком уж зарываться. О подковерных играх, беспорядочных связях и темном прошлом берлинского выскочки ему было прекрасно известно, и стоило Штокхаузену совершить неверное движение – с ним с высокой степенью вероятности произошел бы несчастный случай на производстве. – Доверяй, но проверяй, Дим. Михаэль, безусловно, не бесталанен, но опыта в некоторых областях ему явно не хватает. – Чтобы люди учились, им нужно позволять совершать ошибки. Ничего критичного не произойдет, я уверен, да и... – Сеченов испытующе прищурился, заглянув собеседнику в глаза, – неужели ты думаешь, что я бы позволил человеку с улицы стать своим заместителем? Не впадай в паранойю. – Тебе точно виднее, – Харитон пожал плечами. – Из нас двоих, ты лучше разбираешься в людях и их мотивациях. Периодически, правда, чрезмерно думаешь о благополучии окружающих, через что страдаешь сам, чуть не произнес он, но вовремя прикусил язык. Ни к чему было начинать очередной мировоззренческий спор, заканчивающийся тем, что оба его участника останутся при своих позициях, но в дурном настроении. Времени на то, чтобы привести себя в порядок, оставалось и так немного. – Разберу почту и поехали. Лариса, наверняка, в недоумении, куда подевался научный руководитель и почему он не отвечает на сообщения. – Лариса? – Сеченов вопросительно поднял бровь. – Филатова. Очень перспективное молодое дарование, я тебе про нее рассказывал. Редкий случай сочетания рук, растущих из нужного места, и достаточно гибкого ума. От Харитона не укрылось подозрение, промелькнувшее во взгляде друга, но он отмахнулся от ненужных мыслей, вновь переводя взгляд на часы. – Время поджимает. Лаборант! Доброе утро! Запусти протокол уборки и вызови транспорт до "Павлова". Вылет через час и двадцать три минуты. День обещал выдаться чрезвычайно плодотворным. В комплексе НИЦ "Павлов" было не менее людно, чем в "Вавилове", но атмосфера царила совершенно иная. Там жизнь била ключом во всех смыслах, вспыхивали и угасали обсуждения, людской поток в коридорах не иссякал ни на секунду – здесь же все подчинялось неумолимому и почти военному распорядку. Запах, состоящий из сотен препаратов, железа и стерильности, казалось, въелся в сами стены, окрашенные в тот самый безжизненный голубовато-серый оттенок, который бывает только в больницах. Сотрудники тоже разительно отличались от вавиловских, на взгляд Харитона, в лучшую сторону – облаченные в кипенно-белые медицинские костюмы, они негромко переговаривались, следуя куда-то по своим делам без суеты и лишней спешки. Тут и там тихонько посвистывали, перекатываясь, долговязые роботы МЕД-6, с зажатыми в манипулах пробирками, инъекторами и инфузоматами. Пол, стены, даже потолок – все сверкало чистотой: Захаров был уверен, что если он снимет обувь и пройдется по коридору в белоснежных носках, они останутся такими же чистыми, как и в начале пути. Они зашли в профессорскую и сменили одежду на такие же, как у прочих сотрудников, лабораторные костюмы из белых полимерных волокон. Несмотря на откровенно синтетический вид, материал обладал воистину чудесными свойствами: не лип к телу, не пропускал никакие вещества извне и при этом позволял коже дышать, ощущаясь вполне комфортным. Закончив переодеваться, Харитон сложил вещи в шкафчик аккуратной стопкой и обернулся. Сеченов еще не закончил переодеваться, и он поразился тому, насколько тот исхудал за последнее время – ключицы и позвонки, казалось, готовы были прорвать кожу, а кое-где начали выступать первые вестники старости в виде многочисленных веснушек. Однако самым неприятным было не это, а полукруглый, плохо заживший длинный шрам, перечеркивающий худую спину в районе левой почки. – Дима, что это? – Это? – Сеченов обернулся. – А, это... Это оставлено мне на память очаровательной особой, работавшей, как оказалось, на британскую разведку. Почку пришлось заменить на полимерный протез, в остальном – никаких проблем. Зажило вот только плохо, но и я уже, сам понимаешь, не мальчик. Все резко встало на свои места – и длительное молчание, и напряженный тон разговоров, и уклончивое "у меня сейчас, к сожалению, очень напряженный график, приехать не смогу". Наверное, он слишко громко скрипнул зубами, потому что вид Сеченова вдруг стал отчаянно извиняющимся. – Черт, я тебе не сказал, да? – Не забудь сообщить хотя бы в случае, если тебя убьют, – прошипел Харитон, отворачиваясь. Он не мог понять, с чего вдруг его накрыла густая, как гудрон, злость, но с ней просто необходимо было справиться. – Женщину, которая помогла мне остаться в живых, я сделал почетным членом своей охраны, так что можешь быть спокоен, в случае чего ты узнаешь обо всем первым. У нее есть соответствующая инструкция. – Не смешно! – неожиданно даже для себя самого рявкнул Захаров. Удушливая волна гнева нарастала. – Твоя безопасность – это вопрос государственной важности, целостности Предприятия и дела всей нашей жизни! Какого дьявола ты играешь в героя и спасителя всех подряд, в то время как самого себя даже защитить-то толком не можешь?! Он сделал несколько глубоких вдохов, принудительно успокаиваясь. В голове снова застучал болезненный молоточек. Сеченов безмолвствовал, виновато опустив глаза. – Иногда я скучаю по временам, когда мы были на двадцать лет моложе и у каждого из нас не было за спиной бункера со скелетами и секретами, – наконец проговорил тот, тяжело вздохнув. Харитон натянул на лысую голову эластичную медицинскую шапочку. Раздраженная от бритья кожа тут же начала зудеть в местах соприкосновения с тканью. – Я тоже, Дим. Я тоже. Он подхватил со стола пару латексных перчаток, засунул их в карман, небрежно скомкав, и вышел вон. Сеченов догнал его уже возле лаборатории, хлопнув по плечу. За время стремительной гонки по извилистым коридорам Харитон успел поостыть, и пробормотав в ответ нечто вроде "Ладно, замнем пока", вставил ключ-карточку в дверь, оборудованную громоздким причудливым замком. Уже на входе из глубины помещения доносился странный звук – будто где-то там, в глубине, непрерывно работало телеграфное бюро. Откуда-то вынырнула Филатова, на ходу заправляющая выбившиеся пряди в сложную конструкцию из косичек на своей голове. Ее комбинезон, в отличие от одежды академиков, не был безупречно белым – в районе солнечного сплетения на нем темнело несколько кроваво-красных брызг. Похоже, приход академиков застал ее врасплох. Над дверью, из которой только что выскользнула девушка, неярко светилась табличка "Операционная". – Ох, здравствуйте, Харитон Радеонович! – Лариса часто-часто заморгала, пытаясь рассмотреть того, кто стоял рядом с Харитоном, и мгновенно изменилась в лице, очевидно, узнав второго посетителя. Точно была в операционной, определил Захаров, глаза еще не успели привыкнуть к неяркому освещению, щурится... да, определенно, будет что показать Диме. – Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, – взвившимся на пол-октавы тоном проговорила девушка, тут же прекратив судорожные попытки справиться с непослушными волосами. – Добро пожаловать в нашу лабораторию! Здесь... – Лариса Андреевна, выдохните и успокойтесь, я к вам с неофициальным визитом, – мягко проговорил Сеченов, ободряюще улыбнувшись. – Считайте, что вместо меня сюда зашел праздно любопытствующий сотрудник из соседнего отдела, который сгорает от интереса к тому, что у вас тут происходит. Как всегда, до безобразия обаятелен, подумал Харитон, глядя на то, как на лицо Ларисы постепенно возвращается сосредоточенное выражение. В какой-то мере он даже завидовал своему старому другу, потому что одной своей харизмой тот умел добиться результата, на который у самого Харитона ушла бы не одна неделя усилий. – Я... Хорошо, Дмитрий Сергеевич, – Филатова сменила тон на более спокойный и жестом пригласила мужчин следовать за собой. – Прошу за мной. Они прошли через мягко расступившиеся створки прозрачных дверей и оказались в просторном круглом зале. На дальней стороне громоздились какие-то установки, похожие на гигантские прозрачные колбы, от которых во все стороны ветвилась раскидистая сеть гибких шлангов. Ближе ко входу в ряд стояло пять самых обыкновенных письменных столов, два из которых пустовали, а оставшиеся три были заняты самыми удивительными машинистами, которых большинству присутствующих только доводилось видеть в жизни. За клавиатурами стандартных терминалов модели "Груша" восседали три шимпанзе, которые, деловито глядя в экран, с упомрачительной скоростью выбивали что-то на клавиатурах. Издаваемый клавишами звук и порождал тот самый стрекот, который слышался с порога лаборатории. – Знаешь, Дим, есть шутка, что если мартышку научить нажимать на клавиши печатной машинки и дать ей бесконечное количество времени, она рано или поздно напечатает "Войну и мир"? – жестом фокусника Харитон указал на сосредоточенно трудящихся приматов. – Так вот, теперь это не шутка. Нейрополимер дал им возможность перепрыгнуть на следующую ступеньку эволюции, обретя способность к осмысленной деятельности. Подопытные, поздоровайтесь с Дмитрием Сергеевичем. Шимпанзе, как по команде, разом прекратили печатать и почти синхронно помахали обомлевшему Сеченову, после чего снова уткнулись в терминалы. – Можешь посмотреть текст, он полностью осмысленный и уникален для каждой, – гордо проговорил Харитон. – Подключив мозг каждой из них к полимерной сети, мы сделали всех их гораздо умнее. Они вполне способны набирать простейшие тексты, пользоваться терминалом и, допустим, выполнять малоквалифицированную работу по дому. Все это обеспечивается с помощью "Восхода", который позволяет управлять высшей нервной деятельностью через "Коллектив 1.0" Вопреки его ожиданиям, Сеченов вовсе не казался восторженным. По лбу ученого ползла вертикальная морщинка, которая, как прекрасно знал Харитон, означала крайнюю озабоченность. – А что с их сознанием? – Они полностью довольны жизнью, если ты об этом. Мы же не живодеры. – Нет, в смысле – где их сознание, Харитон? Что они видят и субъективно ощущают? Как вообще ты это провернул? – в широко распахнутых серых глазах друга плескалось удивление, и гордость за свою разработку наполнила Захарова до краев. – Их сознание, друг мой, пребывает в очень интересном месте, – проговорил он, подходя к большому монитору, обращенному к пульту управления установкой, и разворачивая его к зрителям. На мониторе бежали, сменяя друг друга, разноцветные образы, похожие на красочные детские мультфильмы. – Мы называем его "Лимбо".