Благие намерения

Следующая после вынужденной командировки неделя выдалась неожиданно спокойной. Октябрь подходил к концу, и все прелести резко континентального климата стали ощущаться и в районе Предприятия. Уже несколько дней небо было затянуто темно-серыми низкими облаками, из которых то лился противный ледяной дождь, то падал не менее отвратительный мокрый снег. Погода, впрочем, никак не мешала работе, она лишь убивала на корню любые зачатки желания выходить на улицу. Именно поэтому Харитон дневал и ночевал в корпусах "Павлова", занимаясь подготовкой оборудования и персонала к грядущему наплыву подо... то есть, конечно же, пациентов. В рабочем угаре он забывал есть, очень мало спал и даже временно прекратил брить голову, из-за чего его голый череп покрылся жесткой, как проволока, темной щетиной с редкими вкраплениями седины. Эксперименты с Массивом было решено временно отложить, потому что для них требовалось прямое участие Сеченова, который все это время пребывал в состоянии крайне подозрительного молчания, не предприняв ни одной попытки выйти на связь. Харитон был практически уверен, что гневный поток отборных обвинений в его адрес раздастся, едва он переступит порог собственного дома, но... тишина. Если Сеченов и был зол на авантюру, которую ближайший соратник решил провернуть прямо у него под носом в обход всех существующих процедур, то злости своей никак не выказывал. Истинная причина молчания по всем фронтам выяснилась, впрочем, несколько позже, когда на исходе четверга к нему в кабинет ворвалась буквально кипящая от негодования Лариса. – Мерзкий ублюдок! – прошипела она, фурией промчавшись через всю комнату и резко остановившись у подоконника. – Животное! Харитон поднял воспаленные глаза от голо-экрана "Груши" и одними бровями изобразил удивление. – Лариса Андреевна, напоминаю о своем присутствии. Вам кто-то досадил, или вы просто так выражаете свое отношение к моей персоне? – Извините, профессор, я не вам, – девушка с усилием перевела дух. Кулаки ее были сжаты так, что костяшки пальцев побелели. – Вот как? – Да, – судя по всему, Лариса находилась в той стадии злости, когда субординация летела ко всем чертям. Это было хорошо. Раз позволяет себе так злиться в его присутствии, значит, доверяет практически безоговорочно. Харитон мысленно поздравил себя с тем, что его маленький социальный эксперимент удался, и придал голосу максимальную любезность, на которую только был способен: – Это кто-то из персонала? – Это Штокхаузен, – выплюнула Лариса, скривив красивые губы. – Он взялся меня шантажировать, Харитон Радеонович. Более того, приплел к этому вас. Захаров редко испытывал сильные эмоции, при которых был не в состоянии контролировать свою мимику, но на сей раз удивился по-настоящему. Ощущая, как брови невольно начинают ползти все выше и выше, он поинтересовался: – Расскажете, или это личное? – Личное, но расскажу, если вам интересно. – Разумеется, – Харитон изобразил активное слушание, мысленно сделав себе пометку, что если сейчас услышит нечто крамольное, то ушлый немецкий еврей непременно столкнется с парочкой неприятностей в самом ближайшем времени. Слишком часто это имя стало мелькать в речи окружающих в положительном ключе. Допускать до власти такого человека не хотелось вовсе – после прочтения полного досье Штокхаузена, заботливо собранного все теми же молодцами из госбезопасности, первым порывом Харитона было "придушить сучонка голыми руками". И сейчас, похоже, настал очень удачный момент для того, чтобы наконец прищучить уродца. Шумно вздохнув, Филатова начала повествование: – Он, на самом деле, явился к вам в дом еще тогда, в воскресенье утром, когда вас забрали. Да, я тоже очень удивилась, когда спустилась на кухню выпить воды, а он сидит в прихожей и смотрит на меня так, будто глазами съесть хочет. Спросил, где вы, я ответила, что в "Павлове", в лаборатории. – Продолжай, – Харитон резко отбросил формальное обращение, давая понять, что теперь слушает уже по-настоящему. Начало рассказа уже заставляло задуматься. С какой такой радости выскочка обнаглел настолько, что решил явиться прямиком к нему домой? Раньше подобной наглости за ним замечено не было, при всем возмутительно-экспансивном поведении. Вывод – скорее всего, он знал, что хозяина дома нет, и что там находится Лариса. – Михаэль тогда разулыбался, сказал, что ничего страшного, и он зайдет попозже, дескать, с вами лично поговорить надо. Зашел, кстати? – Нет, конечно. Больше месяца его не видел. Что дальше? – Дальше он ушел. Ну, подробности того, как я ехала домой, рассказывать не буду, неинтересно. А вот после этого, вечером следующего дня, мне на личную почту пришло странное анонимное письмо, в котором говорилось, что... – Ну? – Что вы сотрудничаете с органами в обход Сеченова, и что мне нужно немедленно перейти от вас к другому руководителю, иначе слечу с должности вместе с вами. И, желательно, прекратить наши... внеуставные отношения. – Совсем охуел, – пробормотал Харитон. – Что-что?.. – Ничего, Лариса. Продолжай. С чего ты взяла, что авторство этого подметного письма принадлежит Штокхаузену? – Да все просто, вы не понимаете, что ли? Он следил за мной. Узнал, что вы меня тогда, ну... к себе повезли, после того несчастного случая. Отправил сигнал особистам, скорее всего, наврав с три короба про то, что дело сверхсрочное. Понятия не имею, что конкретно он им наплел, уж извините. А сам пошел проверять, действительно ли я у вас, и в каком состоянии. – Звучит очень похоже на нашего пациента, – Харитон тяжело откинулся на спинку кресла. – А как думаешь, с чего он взял про неуставные отношения? Лариса заметно порозовела. – Я... словом, мне было плохо после пробуждения, и я спустилась на кухню в одной только ночной комбинации. Извините. Юлит, понял Захаров и с трудом удержал себя от саркастического смеха. С пятидесяти граммов хорошего коньяка невозможно опьянеть так, чтобы страдать с похмелья. В неглиже она, скорее всего, спускалась с кухню с совершенно другой целью, до смешного похожей на цель незваного гостя. А именно, застать врасплох хозяина дома. – Понятно. Ну, что ж, такая его аргументация никакой критики, разумеется, не выдержит, но формально он может попытаться предъявить свои претензии. Дальше? – На письмо я, конечно же, ответила, что обсуждать это готова только при личной встрече, потому что не обсуждаю такие вещи неизвестно с кем в сети, а также хочу посмотреть в глаза человеку, способному на такую отменную клевету. И что вы думаете? – Что? – Да он просто взял и перехватил меня по дороге на работу! – выпалила Филатова. – Оттащил за локоть в какую-то подсобку и давай рассказывать про то, какая опасность мне грозит, как я подставляю под удар свою репутацию, работая с вами... стандартная лапша, в общем, на уши, простите за выражение. Я ему в ответ говорю: товарищ Штокхаузен, следите за своим социальным рейтингом и не суйте нос в чужие дела, а то вам его когда-нибудь прищемят. Он взвился, как ужаленный, и выдал, что если я не пойду на его условия вот прямо сейчас, то лично расскажет все Дмитрию Сергеевичу. – Думаю, что пойти в этой ситуации пришлось самому товарищу Штокхаузену. По весьма традиционному пешему маршруту, полагаю. – Ну... не только. Я волейболом занималась в студенчестве, была подающей, так что продемонстрировала свое мастерство, если можно так сказать, – Лариса блеснула глазами. – Будет знать, как руки распускать в темноте, кретин. Захаров все-таки улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка не выглядела слишком уж глумливой. – Рискованное поведение. Впрочем, не могу сказать, что я его не одобряю при условиях, тобой описанных. – Ну да. Но вот теперь хожу и думаю: а что, если он все-таки не блефовал?.. Вы знаете Дмитрия Сергеевича, даже очень хорошо. Он не тот человек, который спустит самоуправство, – нахмуренные брови девушки сошлись к переносице. – Вполне возможно, что этот... шнырь действительно расскажет начальнику всю правду в наиболее выгодном для себя виде? Все-таки не дура, удовлетворенно подумал Харитон, несмотря на эмоциональность, голова у нее вполне соображает. Вполне возможно, что прикидывается наивной овцой больше, чем есть на самом деле, тем самым зарабатывая преференции в глазах окружающих. В этом свете недавняя попытка соблазнения смотрелась совершенно иначе и демонстрировала "юную и неопытную" Ларису Андреевну с противоположного ракурса. Во всей красе, так сказать. Он сделал вид, что озабоченно размышляет над последними произнесенными словами, а затем пошел ва-банк. – Конечно, расскажет, но ты же превосходно знаешь, что основной удар придется не по тебе, – тон ученого сменился, став на несколько градусов холоднее и жестче. – Ты ведь и сама планировала примерно подобное: сблизиться со мной, затащить в постель, а потом шантажировать тем, что о порочащих связях узнает общественность, выторговывая для себя все лучшие и лучшие условия? Умно, не скрою, сработало бы почти наверняка, но не со мной, – по мере того, как он говорил, лицо Филатовой все сильнее и сильнее искажалось страхом. Она резко растеряла всю браваду и встала по стойке "смирно", опустив глаза, как провинившаяся школьница. – А потом, в процессе, внезапно поняла, что угодила в собственную ловушку, потому что изображаемые эмоции сменились настоящими. Я прав? – Правы, – прошелестела Лариса, продолжая смотреть себе под ноги. – И именно поэтому сейчас пришла ко мне, чтобы рассказать все это? – Да. – Умница, – вот этого девушка, кажется, вовсе не ожидала услышать. Она подняла голову, словно не веря своим ушам. Зря, потому что следующая обращенная к ней фраза оказалась почти убийственной. – А теперь докажи, что вы со Штокхаузеном не в сговоре. Нейрохирург, кажется, утратила дар речи вместе с последними красками лица. – За-за-зачем мне это? – Откуда я знаю? – Харитон пристально посмотрел на свою визави, сощурившись. Колючие черные глаза медленно просканировали девицу с головы до пят, словно оценивая. – Может быть, тебе было обещано, что ты займешь мое место. Жду объяснений, Лариса Андреевна, – он издевательски подчеркнул имя-отчество голосом для закрепления эффекта. С наслаждением пронаблюдав, как подопечная последовательно меняет цвета с белого на свекольно-красный, затем на салатовый и обратно на белый, Захаров скрестил руки на груди, ожидая хоть какого-то ответа. Самое худшее, что могла сделать сейчас Лариса – начать оправдываться. Это значило бы, что вся ранее разыгранная ею пантомима не стоила и выеденного яйца, и всю информацию и о ходе экспериментов, и о деликатной ситуации в его доме Штокхаузен получил непосредственно из первых рук. Хрупких, маленьких и девичьих. Полученный ответ, впрочем, приятно удивил. – Мне нечего объяснять, – совладав с собой, девушка закусила губу, упрямо уставившись на наставника. – Я не имею никакого отношения к аппаратным интригам. Все это время моей целью были только и исключительно вы, занимающий свой пост, и навыки, которым у вас можно научиться. Смотрит в глаза, не касается лица, непроизвольная мелкая моторика отсутствует. Не врет. Лгать, глядя прямо в глаза, подобная Ларисе натура просто не смогла бы, будучи под сильным эмоциональным давлением. Что ж, это хорошо. Филатова была действительно одаренным нейрохирургом, было бы жаль расставаться с ее блестящими навыками. – Выпей, – Харитон протянул девушке стакан минеральной воды, и та осушила его в пару глотков. – Ответ принимается. Впредь даже не думай о том, чтобы играть со мной или тем более с Сеченовым в подобные игры. Не твоя весовая категория... в ближайшие двадцать лет. Лариса слабо кивнула, подходя к дивану и обессиленно опускаясь на мягкое сиденье. Какое-то время она молчала, негромко сопя, а потом тихо, пристыженно спросила: – Харитон Радеонович, я пойду? – Иди, – пожал плечами Захаров, снова глядя в рабочий терминал, как ни в чем не бывало. – С начальством я сам поговорю. Сегодня созвонюсь с "Челомеем" и выясню все нюансы. Если будет что-то, касающееся тебя, сообщу. -СпасибоХаритонРадеоновичхорошегодня, – скороговоркой выпалила девушка, стремительно выскакивая за дверь. Фыркнув, Харитон вернулся к работе. До конца рабочего дня оставалось два часа, и за эти два часа нужно было успеть оформить как минимум четыре образца типовых операционных протоколов. Впрочем, через час все планы разом провалились в тартарары. Сеченов вызывал его в "Челомей". Разговор явно предстоял не из легких.