Благие намерения

Дежурная специалистка отдела кадров Предприятия 3826 едва не потеряла дар речи, когда под конец рабочего дня к ней ворвался заведующий направлением нейробиологии собственной персоной, очень злой и со сбитыми костяшками. Девица буквально вжалась в кресло, и глядела из-за стойки бюро, как из-за оборонительного вала – белобрысая макушка торчит, нос, да пара огромных глаз сверкает. Харитон за пару секунд оценил обстановку, и, сделав вывод, что напуганная девчонка способна перепутать все на свете, постарался натянуть на лицо максимально дружелюбную улыбку, на которую только был способен. Судя по тому, что у кадровички начали мелко дрожать руки, эффект оказался прямо противоположным. Подавив желание громко заорать "да что за день-то сегодня такой", Захаров сделал несколько глубоких вдохов и произнес, тщательно следя за тембром голоса: – Добрый вечер, товарищ... – он мельком посмотрел на табличку с именем и фамилией на стойке, – Гайдукова. – Д-добрый вечер, уважаемый академик, – по-видимому, дежурная поняла, что орать на нее, по крайней мере, прямо сейчас, никто не собирается, и приободрилась, чуть расслабившись. – По какому вы вопросу, Харитон Радеонович? – По вопросу... – Захаров задумчиво подвигал бровями. Сиюминутно хотелось уволиться к чертовой матери и провести остаток жизни где-нибудь на алтайской пасеке, разводя пчёл и присылая Диме километровые ехидные письма с пометкой "лично в руки", но он прекрасно осознавал весь идиотизм подобного решения. – По вопросу отпусков, товарищ Гайдукова. Требуется оформить внеплановый отпуск на одну календарную неделю, начиная с сегодня. Девушка кивнула и что-то защелкала на клавиатуре "Груши". Похмурилась, глядя в экран, переключила длинные таблицы еще пару раз и очень опасливо начала: – Харитон Радеонович, вы не были в отпуске последние пять лет, но я не могу оформить его вам на ближайшую неделю, как бы ни хотелось. Понимаете... – Алевтина Саввична, – холодно проронил Захаров, – я не говорю о желании. Я говорю о требовании. Если нужно, я готов подтвердить запрос своим уровнем допуска и выписать отпуск сам себе. Сюда я явился исключительно для того, чтобы не пренебрегать оформлением через все положенные процедуры. Вопросы? – Н-нет вопросов, – Алевтина снова сжалась и принялась печатать что-то в несколько раз быстрее. Харитон хмыкнул и принялся считать в голове секунды. Отчего-то вдруг стало интересно, мотивирует ли дежурную такое давление работать быстрее, или же, наоборот, она начнет путаться в словах из трех букв. К счастью, все-таки первое. Вероятно, Гайдукова перевыполнила все мыслимые нормативы по оформлению документов, потому что заполненный и отпечатанный бланк заявления на отпуск лег перед ним на стойку уже на девяносто пятой секунде отсчета. – Подпишите, пожалуйста, здесь, здесь и здесь, – затараторила девушка, вставая с кресла. – Выход на работу – первого ноября, через неделю. Харитон молча подмахнул бланк несколькими широкими росчерками, после чего сдал его кадровичке с рук на руки и вышел из отдела кадров, не удосужившись даже попрощаться. Он был готов поклясться, что за его спиной послышался вздох облегчения. Все легенды о своем тяжелом характере, ходящие среди персонала, Захаров выслушивал от Ларисы с живейшим интересом, более того, периодически специально поддерживал эту репутацию. Не в последнюю очередь, из-за своего крайне специфического чувства юмора. Впрочем, поддержание репутации мало волновало его здесь и сейчас. Здесь и сейчас он действительно был разъярен и, сознавая это, стремился минимизировать контакты с окружающими людьми. И у него была целая относительно свободная неделя, чтобы успокоиться и привести мысли в порядок. Непогода снаружи успокоилась. Тучи расползлись в стороны, открывая синевато-свинцовое сумеречное небо, а температура воздуха медленно, но верно ползла вниз. Тем не менее, на транспортнике он добрался только до деревни рядом с "Вавиловым" – от нее до дома было всего ничего, в самый раз для вечерней прогулки с целью проветрить взбесившийся мозг. Поселок сиял золотистыми огнями, даже в слякотный октябрьский вечер смотрясь островком уюта среди черных угрюмых сосен. Харитон угрюмо посмотрел на светящиеся окна в кажущихся почти игрушечными домиках, и резко свернул в лес. В лесу пахло сыростью и хвоей. Запах щекотал ноздри, густой, растительный, успокаивающий, но где-то на краю обоняния к нему упорно примешивался едва заметный запах тления. Под подошвами ботинок едва слышно хлюпала раскисшая тропинка, усыпанная толстым слоем опавших иголок. Вопреки ожиданиям, сомкнувшаяся вокруг влажная темнота, топорщащаяся еловыми лапами, не только не успокоила, но и усилила тревожность. Мыслями он снова и снова возвращался к диалогу с Сеченовым. Сейчас, спустя два часа, можно было найти тысячу аргументов, привести тысячу примеров и донести мысль до собеседника тысячью разных способов, но момент был безвозвратно упущен. Поддавшись эмоциям, как последний идиот, он надавил Диме на очень больную точку – отношения с близкими. Харитон очень хорошо помнил, как его друг, будучи черным от горя, смотрел на сгорающие в пламени крематория тела жены и единственного сына. Как Сеченов – единственный раз в жизни! – ушел в глубокий запой на месяц, питаясь, кажется, только коньяком и нехитрой закуской. И как потом, буквально год спустя в "Аргентум" приняли этого Нечаева. Чем он так запал в душу Сеченову, было совершенно неясно, потому что на родного сына, тихого и деликатного юношу, был даже отдаленно не похож. Впрочем, Дима всегда отличался сочувствием к различного рода сирым и убогим, а судя по скупому досье, Нечаев был детдомовцем, очень рано лишившимся обоих родителей. Не то, чтобы в подобной привязанности было что-то дурное, но она являлась уязвимостью. И если уж пара фраз от лучшего друга в сторону этой уязвимости так легко выбили Сеченова из равновесия, то не было сомнений в том, что более злонамеренные личности могут воспользоваться ею куда более эффективно. Усилием воли запретив себе сейчас обдумывать очередные потенциальные каверзы со стороны подковёрных игроков Предприятия, Харитон достал из кармана небольшой фонарик на клипсе и прикрепил его на лацкан пальто. Вокруг окончательно стемнело, а лишиться глаза, встретившись лицом с торчащей веткой, хотелось меньше всего – день и так выдался не самый удачный. – Нечаев-Нечаев... кто же ты такой, парень? – вокруг не было ни души (еще бы, в такую-то погоду!), так что разговаривать с самим собой можно было, не опасаясь быть принятым за сумасшедшего. – Не был, не состоял, не привлекался, орден Мужества, великолепный послужной список, офицерская школа. Таких, как ты – весь "Аргентум". Почему именно ты? – Вот и я думаю, милчеловек, чего всем этот Нечаев так дался? Хорош зятёк, ниче не сказать, – неожиданно послышался бодрый голос где-то сзади. Харитон даже слегка присел, дернувшись из-за неожиданного звука, и резко обернулся. Перед ним, прикрывая глаза ладонью, стояла низенькая старушка: калоши, платок, очки в роговой оправе, клетчатое видавшее виды пальто. Хотя... Старухой она только казалась. Если присмотреться, неожиданная попутчица была едва ли лет на десять-двенадцать старше самого Харитона. – Чего всполохнулся? Лешего, что ли, увидел? – Гражданка, вы, собственно, кто? – Я-то? – прищурилась неизвестная. – Зинаида Петровна Муравьёва, милчеловек, живу я тут. А ты чего это ночами ходишь, товарищ, да еще и сам с собой разговариваешь? – Для нервов полезно, – огрызнулся Захаров, стремясь как можно быстрее отделаться от непредвиденного общения. – В тишине люблю поразмышлять, знаете ли. Извините, я пойду. – Обожди, милчеловек, – Зинаида с неожиданной прытью поравнялась с ним и испытующе заглянула в лицо. – Интересно мне. Чего это ты Нечаева вспоминаешь, ходишь? Натворил чего этот архаровец? – Да ни при чем он тут, – вяло отмахнулся Харитон. – Сказал же, хожу, сам с собой разговариваю, думаю. Всего хорошего, товарищ Муравьёва. – А, ну ладно, ладно, – настырная бабка вообще не спешила отвязываться, семеня рядом и без труда успевая за широким шагом мужчины. – А то тут мне передавали, морду он там какому-то фрицу набил, не то Штокхаузену, что ли. Харитон резко замедлил ход. Старуха, похоже, была не так проста и оказалась здесь не не так уж случайно. Во всяком случае, упоминание Михаэля могло быть совпадением, а могло и не быть. – С этого места поподробнее, – он очень постарался не выдать крайней заинтересованности. Зинаида Петровна, казалось, была и рада стараться. – Ох, милчеловек, поганый тип этот фриц. Серёжа мне, получается, зять, ну и служит в личной охране Сеченова. Как и дочка моя, Катенька. Так оказывается, что червь этот поганый глаз на Катюшу положил, и решил их с Серёжей рассорить, получается. – Вот оно как, – саркастично парировал Харитон. – Что ж, мне давно известно, что Штокхаузен так активно живет, что боюсь, может не успеть сделать хоть что-то полезное для страны. И как он решил их рассорить? – Да известно как, – Зинаида коротко хохотнула. – Говорит Сергею: так мол, и так, Катерина твоя с Дмитрием Сергеевичем шуры-муры у тебя спиной крутит. И доказательства, вроде как, какие-то предоставил. Ну, а Серёже-то Сеченов, понятно, как отец родной. Своротил он фрицу скулу на сторону, еле разняли, так бы убил к чёртовой матери. – Я бы точно не расстроился, – Захаров пожал плечами. – А мне-то вы это зачем рассказываете? – А затем, товарищ Захаров, что Шток, стоило ему на орехи получить, много чё интересного зятю моему рассказал. В частности, что вас с Сеченовым поссорил, потому что еще и вашу должность занять хотел. И светит ему теперь не только фонарь под глазом, а еще и административное разбирательство со всеми вытекающими. – И вы меня, Зинаида Петровна, ночью в лесу специально искали, чтобы эту радостную весть передать? Спасибо, конечно, но не стоило, право слово. – Передать я тебе хочу не это, академик. Слушай сюда, – в голосе старухи неожиданно прорезалась угроза. – Копания свои под Серёжу брось. Зла он ни тебе, ни Сеченову не хочет, а очень даже наоборот. Все козни – это Штоковы художества, а за своего зятя я ручаюсь. Не прекратишь копать, я на тебя такого компромата найду, что никакие твои увиливания не помогут. Старая карга вздумала ему угрожать? Очень смешно. Харитон наконец вспомнил, где он видел эту Муравьёву. Вышла она в отставку лет десять назад, а до этого служила офицером связи в "Челомее". Умом, на его взгляд, особенным не отличалась, как и все военные, но обязанности свои выполняла более, чем добросовестно. С трудом удалось припомнить и ее дочь – тогда еще тоненькую, как былинка, пятнадцатилетнюю девочку, которая обещала вырасти замечательной красавицей. – Если ваша дочь пошла характером в вас, капитану Нечаеву я, прямо скажем, не завидую, – ехидный ответ был явно не тем, который ожидала услышать бабка. – Расслабьтесь, товарищ Муравьёва. Никакого зла я вашему зятю делать не собираюсь, а уж Екатерине тем более. Слово даю. – Ну смотри, академик. Больно резво ты про него справки наводить взялся. А вот это было неожиданно. Старуха имеет информацию о том, кто и сколько раз просматривал досье ее родственников? Что еще она знает? Что еще рассказать может? Если правильно взять ее под контроль, может стать бесценным источником информации. – Ничего личного, уверяю вас, – Харитон пожал плечами. – Друг мой в последнее время уж очень сильно Сергея к себе приблизил, стало интересно, что за человек, не более. – Гладко стелешь, товарищ Захаров, да спать жестко. После того, как ты ораву гэбистов сюда привел и людям мозги резать вознамерился, от тебя всего ждать можно. – Вы как-то подозрительно много знаете, Зинаида Петровна, особенно для офицера связи, который уже десять лет как в отставке и должен быть лишён всех служебных доступов. – У меня свои методы. Бывай, Захаров, – бабка прыгнула куда-то в сторону и растворилась в окружающей ночи. Харитон выругался, вслух высказав все, что он думает о людях, не имеющих никакого представления о личных границах, и зашагал вперед, к уже виднеющейся впереди калитке. Первым делом надо было выяснить, в какие именно узлы "Коллектива 1.0" запустила свои морщинистые руки наглая теща Нечаева. Вторым делом – поймать ее в такой силок, из которого она не могла бы выпутаться, не попав под статью за измену Родине. В том, что полковник Ушаков усмотрит в прослушивании закрытых линий переговоров именно измену Родине, Харитон не сомневался. Дальше... дальше, в соответствии с планом, все пойдет своим чередом. КГБ получит солдат с полимерным мозгом, Сеченов – очередную собачью медальку на грудь, Штокхаузен, наконец, попадет в застенки к особистам, где ему самое и место. А сам Харитон принесет человечеству нечто принципиально новое. То, чего не смог принести ни Дима, ни Павлов, ни кто-либо из существующих ныне корифеев науки. Он принесет людям полимерное бессмертие.