Благие намерения

Инструменты тихо звякнули, брошенные в эмалированный лоток. В операционной стояла напряженная, изматывающая тишина, перемежаемая только попискиванием аппаратуры и тихим шумом воздуха в вентиляции. Плечи нещадно ныли, а на переносице, казалось, уже образовалась мозоль, натёртая металлом тяжелого нейрохирургического визора, заменявшего очки – громоздкое устройство было совершенно незаменимым при нейрохирургических операциях, требующих ювелирной точности действий. Особенно это касалось установки имплантов. Одно неверное движение могло навсегда оставить подопытного идиотом или, того хуже, овощем, пускающим слюни до конца жизни. Харитон на секунду выпрямился, выгнув позвоночник и хрустнув спиной, а потом снова вперился неподвижным взглядом в развёрстый череп человека, полусидящего на операционном столе. Тот был очень юн. Несмотря на то, что в его досье был указан возраст в 21 год, угловатое, несколько нескладное тело казалось мальчишеским. Бледное острое лицо не выражало абсолютно ничего, из-под полуприкрытых век поблескивали белки глубоко закатившихся глаз. Харитон не мог отделаться от ощущения, что оперирует куклу. О том, что перед ним настоящий живой человек, говорила лишь едва ощутимая пульсация нежно-розовых тканей мозга. Он слегка надавил на шпатель, раздвигая сомкнутые полушария, и те послушно разошлись в стороны, словно приоткрывшая створки устрица. Сделав несколько едва заметных глазу движений ланцетом, Харитон увидел то, что хотел – гладкую, слегка изогнутую поверхность гиппокампальных структур. Оставалось самое важное. – Совершенно сказочная страна, наполненная странными видениями и замысловатыми персонажами, – негромко проговорил он, выпрямляясь и беря в руки тонкий полимерный зонд. Хитроумное устройство ожило сразу же, как только к нему прикоснулись, и начало плавно извиваться, напоминая хоботок насекомого. – Страна сильнейшего эмоционального прилива и полного освобождения. – Зонд прикоснулся к плоти, и, распавшись на множество мелких нитей, потянулся вглубь, не разрывая, а прорастая сквозь хрупкие ткани. – Там ты знаешь все, и в то же время, не смыслишь ни в чем. Не беспокоишься, не переживаешь... Вот такой подарок тебе делают, солдат. – Дождавшись, пока зонд полностью сформирует новые проводящие пути, Харитон отбросил в лоток ставший бесполезным держатель и поднёс к торчащему из мозга витому основанию зонда небольшой сканер. На миниатюрном экране побежали цифры, фиксируя слабую электрическую активность. – И, разумеется, продление жизни. Жизни, полной агрессии и сражений... м-да, бедолага, – хмыкнув, он передал сканер ассистенту и поднял взгляд. – Сестра, устройство. Мозг подготовлен к установке импланта. Затянутая в белое фигура операционной сестры едва кивнула и сняла крышку с небольшой стеклянной колбы, где в телекинетическом поле, едва заметно подрагивая, парил имплант. Даже внешне "Восход" напоминал жемчужину – переливающаяся и матово блестящая капля в тонкой оболочке из более плотного, непрозрачного серебристого вещества. Мысленно призвав себе на помощь всю концентрацию, на которую только был способен его мозг, Харитон едва заметным жестом активировал функцию захвата на хирургической полимерной перчатке и поднес левую ладонь к колбе. Мерцающий шарик медленно поплыл по воздуху вверх и чуть наискосок, плавно колыхаясь в свете ламп. – Ввожу имплант. Капсула, повинуясь точным движениям пальцев, мягко опустилась на операционное поле. В каком-то смысле это было даже красиво, ровно несколько мгновений: сияющий сгусток на розоватой подложке, едва заметно пульсирующей в такт биению сердца. – Ассистент, начинайте процедуру внедрения, – Захаров стиснул зубы от напряжения и расслабил ладонь, предварительно удостоверившись, что функция захвата неактивна. Вторая маячившая за плечом фигура ответила голосом Ларисы: "Да", после чего перещелкнула несколько тумблеров на пульте, стоящем в изножье операционного стола. "Восход" ожил. Его поверхность, мгновенно ставшая зеркальной, вздрогнула раз, другой, постепенно окрашиваясь алым. Полимер зашевелился, пополз, выпуская тончайшие тяжи, медленно ползущие к уходящим куда-то вглубь "усикам" зонда. Харитон напряженно следил за процессом, мысленно считая секунды. Красная сеть расползалась все шире и шире, оплетая гиппокамп и прорастая вглубь, становясь единым целым с человеком. – Десять секунд до окончания процесса. Восемь. Семь. Шесть. Пять. Серебристый шарик в центре кровавой паутинки вздрогнул и подался вниз, устраиваясь между полушарий. – Три. Два. Захват, – Харитон резко выпрямил левую ладонь. В эту же секунду зонд, в котором больше не было необходимости, резко втянул в себя все отростки и поблескивающей иглой вытянулся в кинетическом поле, помигивая зеленым огоньком на кончике. – Процесс завершен. Тело на столе дёрнулось, неожиданно резко и мощно. Эластичные ремни, фиксирующие руки и ноги подопытного, не дали ему изменить свое положение даже на миллиметр. Ранее безмятежное лицо исказилось гримасой, но глаза парня по-прежнему были закрыты. – Тихо-тихо, – устало проговорил Захаров и бросил быстрый взгляд на монитор с жизненными показателями. Те были в норме. На графике энцефалограммы плясали знакомые зубцы, свидетельствующие о том, что "Восход" установлен и работает. – Имплант активен. Филатова, заканчивайте. – Хорошо, Харитон Радеонович, – кивнула та и шагнула вперед, занимая освободившееся место в изголовье. Харитон качнул головой в ответ и тяжело вышел из стерильной зоны. Едва за ним сомкнулись мягко шипящие створки пневматических дверей, он стащил с рук влажно чмокнувшие перчатки и отшвырнул их в ведро для биологических отходов. Сердце колотилось как бешеное. Это была, пожалуй, самая успешная операция из пяти, проведенных за последние дни. Показатели пациента оставались абсолютно нормальными. Полимер вёл себя ровно так, как от него ожидалось. Всем прочим... не столь повезло. Он уже успел переодеться и заканчивал тщательно мыть руки и лицо, когда в углу ожило устройство внутренней связи. – Профессор Захаров, – голос говорящего то и дело сбивался. – У нас происходит что-то странное в первом боксе. Можете зайти? Харитон стиснул зубы в приступе безотчетного раздражения. Как обычно, ситуацию объяснить никто не потрудился, но его присутствие требовалось прямо сейчас и без отлагательств. – Что случилось? Почему так срочно? – проворчал он, закрывая воду и обтирая лицо стерильным полотенцем. Переносицу заметно саднило. Говоривший замялся. – Вам... вам лучше увидеть это собственными глазами. Я не знаю, как это описать. Здесь капитан Морозов, он вас очень ждет, – динамик пискнул и отключился, завершив передачу. Раздражение и усталость испарились без следа. Набросив на плечи белый халат, Харитон убрал в нагрудный карман сложенные очки и быстрым шагом вышел из операционной. То, что происходит что-то нештатное, он понял сразу. Впереди суетилось как минимум четыре врача и два МЕД-6, столпившихся у входа в бокс. – Что здесь происходит? – возвысил голос Харитон, подходя к двери. Лучше бы он этого не делал. Все четверо повернулись к нему и начали говорить одновременно. – Кисты... – Полимер не прижился... – Никогда в практике такого не видел... – Дайте пройти, – нахмурившись, Харитон нажал дверную ручку. Зрелище, встретившее его внутри, было одновременно сюрреалистичным и пугающим. Внутри небольшой индивидуальной палаты находилось всего три человека: медсестра, очевидно, и вызвавшая его две минуты назад, капитан Морозов, стоящий у единственного окна и с ужасом смотрящий на происходящее, и пациент, прооперированный пять дней назад, первый, кому установили новый имплант. Впрочем, как раз его человеком назвать можно было едва ли. Из безвольно лежащего на кровати мужчины прорастали полимерные опухоли. Багрово-красные, они уродливыми наростами выпирали над поверхностью тела, вздуваясь и опадая. Полимер находился в постоянном движении, похоже, свободно перемещаясь внутри тела несчастного, и создавал ощущение, что под тонкой болезненной кожей кишмя кишат толстые извивающиеся черви. Самое отвратительное, что при этом подопытный ("Рогов", – подсказала память) всё ещё был жив. Странным, непостижимым образом жив. И оставался в сознании. Лицо его было вовсе не таким маскообразным и безжизненным, как у его собрата по несчастью, которого Харитон оперировал еще полчаса назад. В общем, наверное, лицо Рогова и было самым пугающим в увиденной картине. Оно демонстрировало череду эмоций, переходящих друг в друга без всякой системы: невероятная злость сменялась детской, почти дебильной радостью, спустя секунду перетекающей в глубочайшую тоску. Выражения сменялись абсолютно беспорядочно, и создавали впечатление, будто неведомое нечто в оболочке человека... тестирует возможности человеческого тела. Пытается понять, как с ним взаимодействовать. По позвоночнику пробежал тревожный холодок. – Сестра, – почти рявкнул Харитон, силясь разрушить установившуюся атмосферу гнетущей жути, – включите подачу седативных на максимальную мощность и покиньте помещение. Девушка повиновалась, трясущимися руками нажимая на кнопки настенного пульта. Конвульсии Рогова тут же смягчились. Шевеление под его кожей сначала замедлилось, а потом и вовсе затихло. Шумно выдохнув, Захаров развернулся к двери. – Кто-то один пусть войдёт, – в палату почти вбежал один из давешних врачей и сопровождающий его МЕД-6. – Этого в глубокий криостаз немедленно, после чего пропустить через все возможные проверки. – Так он ведь живой, – сотрудник непонимающе посмотрел на Харитона. – В том-то и дело, хотя по всем пунктам уже не должен быть, – пришлось покривить душой, но ради сохранения собственных секретов это было необходимо. – Приступайте. Морозов, по-прежнему стоящий у окна, зажимал себе рот, по-видимому, сдерживая рвотные позывы. Ага, с иронией подумал Харитон. Куда только испарилась его невозмутимость, стоило столкнуться с чем-то по-настоящему неизведанным. Обойдя суетящихся вокруг кровати людей и роботов, он подошел к капитану. Тот все-таки справился с собой и уставился на Захарова взглядом, полным ужаса и отвращения. – Когда я согласился курировать этот эксперимент, я не думал, что это будет так... – Ужасно? Бесчеловечно? – любезно подсказал Харитон. – Отвратительно? Не стесняйтесь в эпитетах, капитан. Действительно, малоаппетитное зрелище, но, к сожалению, это то, с чем вынуждена сталкиваться наука в своих изысканиях. Морозов глубоко дышал, пытаясь окончательно справиться с тошнотой. Видя его замешательство, Харитон подумал, что здесь разговора не получится, да и лишних ушей как-то многовато. – Капитан, предлагаю пройти в ординаторскую и всё обсудить там. – Да. – глухо откликнулся особист. За минуту, которую занял подъем в лифте на административный этаж, он ни проронил ни слова, сверля Харитона нечитаемым взглядом. Сам Захаров воспринимал это, как проявления естественного шока после столкновения с крайне неоднозначными и пугающими стимулами, и оказался почти прав. В ординаторской капитан буквально упал в одно из кресел и некоторое время молча смотрел в пространство, собираясь с мыслями. – Знаете, профессор, – наконец сказал он, – я, конечно, видел в этой жизни очень много разного, но к этому зрелищу был не готов. Приношу свои извинения. – Ничего страшного, – в тон ему возразил Харитон. – В ваши профессиональные обязанности и специализацию образования это явно не входит, товарищ капитан. Молчание затягивалось, и он решил перехватить инициативу диалога. – Возможно, у вас есть вопросы относительно того, почему это вообще случилось. Отвечу так: это один из побочных эффектов внедрения нейрополимерных составов в организм. Чрезвычайно малоприятный и малоизученный, и ваш товарищ в его текущем состоянии, возможно, сможет спасти от своей судьбы всех остальных. – Надеюсь, вам удастся быстро решить эту проблему, профессор, – в голосе Морозова прорезалась прежняя твёрдость. – Как уполномоченное лицо, я не имею возражений и прекрасно осознаю, что такие исходы для добровольцев были возможны с самого начала. Но как человек... я не желал бы такой судьбы даже злейшему врагу. – Понимаю ваши эмоции, – нет, на самом деле совершенно не понимал, но особисту об этом было знать не обязательно. Захаров едва сдерживал сарказм. Серьезно, на что рассчитывал этот серый пиджак? На то, что опыты над людьми с использованием экспериментального устройства не закончатся несколькими мучительными и отвратительными внешне смертями? На то, что у прооперированных неожиданно отрастут нимбы над головой и они мгновенно станут лучшей версией людей? Настоящий путь к совершенству лежал через боль, грязь и уродства. – У вас будут какие-то официальные запросы, товарищ капитан? – Да, – Морозов вздохнул. – Я ходатайствую о передаче контроля за проведением операций старшей научной сотруднице Филатовой. Очень хотелось бы, чтобы именно вы занялись изучением этих... побочных эффектов. – С чего вы решили, что этим должен заниматься именно я? – Прочим знаний недостаточно, – просто ответил особист. – Если это именно ваше изобретение и ваши методы, кому, как не вам, профессор, совершенствовать их и дальше? – В этом присутствует логика, – признал Харитон. – Что ж, хорошо. В этом случае я начну, пожалуй, прямо сейчас. Что-то еще? – На этом у меня всё. – Морозов встал. – Всего хорошего, профессор. Капитан вышел из помещения, не оборачиваясь. Харитон немного помолчал и, оказавшись, наконец, в одиночестве, дал волю эмоциям. Тихий нервный смех звучал жутковато даже для его собственных ушей.