Демисезон

      Когда дверь распахнулась, Слава торжественно присвистнул.       — Ну что ж, это похоже на жилище человека. Хотя на мой вкус как-то безлико.       — Тебе не кажется, что рановато делать выводы в коридоре?       Интонации намекали на шутку, но лицо Бажена осталось невозмутимым — оно продолжало излучать пустоту и безразличие, будто он и впрямь был роботом.       Славе нравилось сравнивать его с механизмом. В таком случае он по крайней мере мог оправдаться — ведь слабый человек машине не соперник.       Пока он размышлял о нелёгкой судьбе человечества, которое рано или поздно будет порабощено автомобильными сборщиками, Бажен повесил на крючок его куртку.       А потом взялся за свою, и Слава не смог удержаться от ехидного:       — Господин полицейский, это стриптиз? Арестуйте же меня!       Ответа на свою роскошную колкость он не дождался: Бажен ещё и демонстративно разулся под его провоцирующим взглядом.       — Туалет и ванная вон там, — бросил он. — Справа спальня. Вещи на первое время лежат на кровати. Кухня в твоём распоряжении в любое время. Если понадобятся какие-то продукты, сообщи.       — Пойдёшь в магазин и оставишь меня совсем-совсем одного?       — Этим займётся мой помощник.       — У тебя есть помощник?       — Невероятное рядом, — наконец, на его незаинтересованном лице появилось что-то похожее на эмоцию.       — А спальня у тебя одна? Я люблю спать голым.       — Ради твоего удовольствия и комфорта я буду спать в зале. Пубертатные салфеточки нужны?       Слава задохнулся. Вот же гад.       — А ты, я смотрю, ещё что-то помнишь о потребностях молодого организма? — он зло рассмеялся, стаскивая кроссовки. — Да не бойся, я тебя не съем. Но не забывай, что это не меня заперли с тобой, а тебя со мной.       Яростно фыркнув напоследок, Слава двинулся в указанном направлении, чтобы немного остыть в одиночестве. По пути он ещё подумывал позвонить Артуру, чтобы он как-то повлиял на ситуацию, но теперь подозревал, что разговор с ним только усугубит паршивое настроение.       Он не мог отделаться от мысли, что Артуру и Веронике отец доверял больше, чем ему. Словно он был самой тупой овцой в стаде, которую следовало посадить на привязь, пока охотники отстреливают волков, потому что она первая побежит на шум.       Это так сильно его бесило, что первые минут десять он не мог сосредоточиться ни на чём другом. Только когда гнев более-менее стих, он осмотрелся и обнаружил, что мебельная обстановочка в спальне весьма и весьма неплоха. Ремонт без пошлой вычурности вроде точечных светильников и уродских обоев с узорчиками. Даже без блядского шкафа-купе обошлось.       В отличие от коридора спальне достались синие тона — холодные и настолько «полицейские», что из этого мог бы получиться мем. Слава с ходу придумал пять шуток на тему и гонял их в голове, пока не заметил аккуратную стопку приготовленных для него вещей: полотенце, пару простых футболок, домашние шорты и спортивные штаны, комплект носков. Пакетик со штуками первой необходимости вроде зубной щётки тоже нашёлся рядышком.       Расковыряв эту вторую кучку он как-то неожиданно успокоился.       Оставался ещё вариант, помимо разговора с Артуром.       Звонок Веронике.

* * *

      Вроде бы у Славы когда-то была мама. Он её не помнил — ни внешности, ни голоса, ни характера, но немногочисленные родственники говорили, что в нём проявились её лучшие черты. Карие оленьи глаза с длинными ресницами, неукротимые светлые кудри и, конечно же, острая линия подбородка...       Фотографий тоже не осталось — однажды отцу пришлось бросить пожитки, буквально оставив позади их совместное прошлое. По его словам, квартиру сожгли, но поначалу Славе хотелось верить, что где-то там она есть, целая и невредимая, и однажды он её унаследует, а потом и найдёт бесследно потерянное богатство. Своё детство, рисунки, мамины фото и того плюшевого пингвина, который точно был, но бесследно пропал в чёрной воронке времени.       А потом всё это стало неважно, потому что в спокойную и однообразную жизнь Славы ворвалась Она.       Мачеха.       Впрочем, тому, что Вероника сделала, было сложно подобрать определение — просто раньше её не было, а потом она вдруг появилась, а вместе с ней мерзкий писклявый мопс Джордж, пепельница на кухне и Артур.       Каким-то диким, необъяснимым образом сверхразные миры смогли объединиться. Вероника — бизнесвумен до мозга костей. Богдан Константинович — начальник и полицейский. И всё бы ничего, но привыкшие руководить и управлять, они собрались в команду эффективных менеджеров, чтобы с каким-то особенным, изощренным упорством затолкать своих детей в заготовленные для них места в семейной мозаике. Сделать их друзьями, братьями, хрен знает чем. И как это обычно бывает — насильственным методом.       Разница в возрасте у них была внушительная — шесть лет. Так же присутствовала разница в характере, разница в комплекции, разница во вкусах и разница в размере карманных отчислений.       Но самая большая проблема состояла в том, что Артур был избалованным мудаком.       Первым его словом наверняка было слово «деньги». Вторым — «шлюхи». Ни тем, ни другим Слава не интересовался и до момента пересечения их судеб спокойно жил свою маленькую жизнь самого обычного человека, так что движение вокруг несравненной персоны Артура было ему непонятно и чуждо.       С другой стороны, а как иначе, если речь о красивом мальчике с чистой кожей, в рубашках, с мужским маникюром, разбрасывающимся деньгами матери всю сознательную жизнь?       У Артура был свой тренер, врач, пять репетиторов и потрясающая спортивная фигура. Глядя на него любой парень пытался приосаниться и втянуть живот. Развязность сотрудничала в его характере с избирательной старательностью, но самой отвратительной его чертой оставалась хитрость.       Слава был второй проблемой в их гармоничной паре. Он ненавидел мудаков, терпеть не мог внимание и пьянки, никогда не умел и не стремился подчинить себе всё окружающее пространство, а главное, легко выпадал из реальности в свой маленький, уютный, кофейный мирок. До шестнадцати лет у него были прыщи и чудовищные пушистые кудри, не поддающиеся расчёскам, он экономил на всём, включая одежду, сутулился и завоёвывал друзей харизмой. Их у него набралось немного — но зато они могли пойти за ним в любую передрягу. А ещё Слава часто ловил проблемы на пятую точку из-за неумения держать язык за зубами.       Нетрудно догадаться, что с того момента как они увидели друг друга впервые и начались самые активные процессы отторжения.       Сначала Артур пытался подчинить Славу так же, как и всех остальных. Но, столкнувшись с удивительной способностью новоиспечённого братца выворачиваться из-под ладони, вооружился презрением и лояльностью родителей. С их помощью он мог проворачивать любые манипуляции, делать, что ему заблагорассудится, и давить морально со всех сторон.       Но Слава тоже был не из робкого десятка. Упрямство он взял от отца, так что воевал на три фронта без особых усилий, смахивая с себя и неодобрение, и презрение, и прочие гадости. Он должен был чувствовать себя забитым и загнанным в угол, но не чувствовал, потому что для него не существовало углов — он выходил из своей головы в любой удобный момент, падая в фандомы, истории, творчество, отбиваясь от стрел реальности сильнейшей защитой из пофигизма.       Итогом этой внутренней борьбы стало то, что однажды Артур психанул и устроил ему по-настоящему эпическую подлянку.       Вроде бы они с подачки и дозволения родителей поехали куда-то вместе для «укрепления семейных уз». Вроде бы там была толпа пьяных людей. Вроде бы что-то пошло не так...       Дальше — сплошное белое пятно. Славина психика исключила события из памяти настолько успешно, что остались только тошнота, впоследствии накатывающая на него при виде полуобнажённых тел в раздевалке, и приятные бонусы в виде больничного и внезапно охладевшего Артура.       Произошла странная, внезапная перемена. В отношениях установился нейтралитет. Отец и мачеха прекратили свои попытки наладить между ними контакт, видимо, решив, что дело сделано. Артур что-то наплёл им, а Слава жил, как раньше — только теперь ещё и с необходимостью осознавать свою асексуальность.       Конечно, он не был асексуалом в настоящем смысле этого слова. Просто так объяснить свои загоны было удобнее. «Спасибо, но нет» вместо «слушай, Саш, меня сейчас стошнит» говорить как-то проще.       Он не ненавидел Артура. Ему было всё равно — он больше не хотел иметь с ним никаких дел и успешно к этому стремился.       И всё бы хорошо, но спустя пару лет Артур полностью сменил тактику и начал изображать заботливого брата. Спрашивать, как он себя чувствует, лезть в душу. Таскать подарки. Слава видел, что он хочет что-то исправить, но не мог понять, очередная это хитрость или искренние чувства. С тех пор всё оставалось неоднозначным и сложным, с десятками «но». Вроде бы у них с Артуром всё нормально. И в то же время — полный крах.       Но почему — Слава попросту не помнил.       Дверь приоткрылась, когда он медитировал над экраном сотового, борясь с нежеланием говорить с мачехой.       — Ты голоден?       Телефон трагично улетел на одеяло.       — Нет.       Когда Слава поднял голову, то с удивлением обнаружил, что Бажен переоделся в домашнюю одежду. Он казался очень уютным в обычной белой футболке. Слава впервые видел его не в форме.       — Не волнуйся.       — С чего ты взял, что я волнуюсь?       Бажен пожал плечами.       — Я просто… хочу, чтобы моя семья вдруг стала обычной, — нехотя разоткровенничался Слава. — Ты на самом деле ни при чём… просто стоит мне расслабиться и начать жить так, как хочется, опять начинается… всё это.       Он вздохнул. Вообще-то ныть перед Баженом не хотелось, но слова обратно не загонишь. Как всегда — стоило ему открыть рот, как все мысли вылетали со свистом.       — Семью не выбирают.       — Звучит пыльно.       — Правда не выходит из моды.       Слава покачал головой.       — Ладно, может быть, самую малость я голодный.       Подтвердив принятый запрос кивком, Бажен испарился, а Слава остался один на один с мутноватым чувством неприязни к самому себе — он такой придурок, а палочка Коха даже ни разу на него не сорвалась.       Немного посидев в одиночестве, он решил, что Артуру звонить точно не стоит, а к Веронике он сунется, только если окажется на грани. И сразу как-то полегчало, будто сама повинность быть братом и типа сыном отнимала все его силы. И душевные, и физические.       Бодро вскочив на ноги, Слава пошёл на шум возни и скоро добрался до симпатичной кухоньки в нежно салатовых тонах. Бажен стоял у плиты, нацепив — ебаный боже — передник.       — Из тебя получилась бы классная гувернантка, — сказал Слава, облокотившись на дверной косяк. — Гувернантка под прикрытием…       — Чаю, сэр? — не остался в долгу Бажен.       Усевшись на мягкую табуретку, Слава несколько минут наблюдал за тем, как майор Туча мастерит ему перекус. Судя по ароматам, он взял какие-то полуфабрикаты и решил превратить их в нечто съедобное с помощью специй.       Молчание ощущалось как-то неправильно, так что пришлось всё же включиться в сомнительную игру «ничего такого, просто сын начальника у меня в гостях»:       — Почему ты опять на это согласился?       — Это моя работа.       — Ты мог передать её кому-то другому.       — Думаешь, я сам очень рад? — насмешка, заигравшая в низком спокойном голосе, задела Славу сильнее, чем хотелось бы. — Я хочу быть рядом с Богданом Константиновичем и заниматься расследованием.       — А не нянчиться со мной, я понял.       — Нет. Просто я бы выбрал другую работу, потому что она интереснее.       Пройдясь лопаткой по сотейнику, Бажен сосредоточенно накидал варева в пиалку. Подумал немного, добавил ещё.       — А чем в это время занимается твоя девушка? У тебя же есть девушка? Или жена?       — Нет, никого, — на той же ноте ответил Бажен.       Поставив перед Славой свой шедевр с воткнутой вилкой, он вернулся к плите и какое-то время сосредоточенно наводил порядок. Блюдо выглядело просто и вкусно. Слава огорчённо вздохнул — даже подъебать нет повода.       Он принялся есть, словно не случилось ничего необычного. Подумаешь, расщедрился. Бажен тем временем налил себе кофе и встал у окна, чтобы пафосно и задумчиво поглядеть вдаль.       Слава вдруг подумал, что в футболке и с кружкой, он выглядит ещё приятнее. Такая домашняя овчарка у будки. То есть робот-овчарка, конечно же.       Он должен был найти хоть один минус. Всего один!       — М, да ты сам и готовишь, и убираешь? Есть у тебя минусы, Бажен? — спросил он, больше играясь, чем всерьёз. — Что-то такое, что ты сам в себе ненавидишь?       — Есть, — с чувством хлебнув кофе, Бажен усмехнулся. — Только это вопрос интимный.       Слава вскинулся, как белка, заметившая птичью кормушку.       — Неужели… ты скорострел?!       — Похоже, бестактность — твоё второе имя.       — Попрошу! Это титул!       Судя по всему, раскрывать свои секреты так просто он не собирался.       Слава фыркнул.       Надо же чем-то себя занять, пока они тут закрыты наедине…