Крокодилы и миротворцы

18 мая 799 года, Хайнессен Она шла и светилась той самой улыбкой, — искренней, но немного отрешенной, — которую он никогда не видел на телеэкране и встречах с избирателями. Ян почувствовал, как в груди что-то болезненно провернулось и заныло. Как всегда, когда он видел ее. Разумеется, Джессика заметила его раньше и теперь торопилась навстречу, рассекая толпу, пока он, как дурак, столбом стоял на тротуаре, не в силах сдвинуться с места. Он так давно ее не видел. Думал, что больше никогда не увидит. После подавления путча Гринхилла он сразу помчался в больницу, по дороге спохватившись и купив самый большой букет, который тогда можно было найти в Хайнессенполисе. Ян долго не мог попасть в палату, пока заведующий отделением не узнал его и не распорядился пропустить. Отмахнувшись от журналов регистрации, он даже лично провел адмирала к отдельной палате, еще и благодарил, что-то рассказывая про своего племянника, военного врача, который был арестован путчистами. Ян вежливо кивал, а потом долго мялся у дверей, все не решаясь войти, тиская в руках нелепый букет и мусоря лепестками на стерильный пол. Когда он все же вошел и увидел на огромной белоснежной кровати спящую Джессику, то даже на мгновение почувствовал облегчение. Стоял рядом с кроватью, слушал мерное попискивание каких-то медицинских приборов и смотрел, как она спит. И вдруг вспомнил, как когда-то давно, в детстве на корабле отца читал книжку про девочку, которая забралась на небо, потому что очень хотела подружиться с солнцем и сделать так, чтобы тучи больше никогда не плакали. Во всей этой больничной белизне Джессика казалась уснувшей на облаке. Ян тогда тихонько положил букет на тумбочку, рядом с другими цветами, коробками, какими-то открытками, и вышел из палаты. Только через два квартала он подумал, что не оставил в букете карточки. Ссутулившись, Ян поспешил прочь от больницы, укоряя себя за трусость и за то, что не остался, чтобы просто сказать ей «привет». Он сбежал, зная, что эту битву ему не выиграть, потому что если бы он дождался ее пробуждения, то совершенно точно не выдержал — и сказал бы ей все. Так силен был тот ужас, который он испытал на «Гиперионе», услышав про расстрелянный митинг и ее ранение. Но он не был Жаном-Робером, тем человеком, который на самом деле делал Джессику счастливой. Ян был просто неуклюжим лучшим другом жениха, третьим лишним, который со смертью Жана-Робера стал еще более лишним. Напоминанием о несбывшемся. И пусть тогда, у здания военной академии на Тернуссене, ему на миг и показалось, что она хочет поцеловать его, что ее глаза наконец-то смотрели на него и, казалось, видели только его, Ян понимал — это лишь иллюзия и самообман. Они вспоминали про Жана-Робера тогда, и он не мог воспользоваться ее слабостью. Они всегда были идеальной парой. Умный, мужественный, веселый, — в отличие от него, Яна, Жан-Робер был хорошим человеком. И там, у Вермиллиона, он бы не колебался, зная, как поступить правильно. Сама мысль о том, что сейчас, в толпе, Джессика улыбается не своим мыслям, не воспоминаниям о женихе, а ему, казалась такой же нелепой, как тот огромный аляповатый больничный букет. Смотреть на нее было почти больно, до рези в глазах, как будто смотришь на солнце. Прошло столько лет, а для Яна все еще ничего не кончилось. «Ты никогда не был ее достоин, пора уже успокоиться». Однако здесь у него все еще есть работа, и привычно отодвинув тоску в сторону, Ян постарался улыбнуться ей в ответ. «Она не просто любовь всей твой жизни и невеста твоего покойного лучшего друга. Она твой друг тоже. А еще — известный политик. И именно это ее качество и должно тебя интересовать прямо сейчас». — Привет, — она уже стояла рядом, сияя глазами, одетая в строгий голубой тренч, и крепко прижимала к груди сумочку. — Привет, — ответил он, снова чувствуя себя идиотом. — Хорошо, что ты жив — после паузы они сказали это разом, в один голос, и так же вместе с облегчением рассмеялись, потешаясь над собственным смущением. Ян вдруг почувствовал себя очень легко и свободно. — Прогуляемся? — спросил он. — Папарацци, — понизила голос Джессика, оглядываясь и делая страшные глаза. Он спохватился. Флот-адмирал Ян, встречающийся с руководителем крупнейшей лоялистской фракции в парламенте сразу после поражения в войне. Он определенно не хотел, чтобы такие фотографии появились в завтрашней прессе. — У тебя есть какие-то идеи? — Здесь неподалеку тихое заведение, и хозяин — надежный человек и мой друг. Считай, что я тебя приглашаю. Намного лучше, чем наоборот, ведь ты уже официальный жених. Джессика странно замялась и добавила: — Я читала в газетах. Поздравляю, Вэньли, — и она все так же светло улыбнулась ему. — Спасибо тебе за тот букет. Перетерпев очередную вспышку душевной боли, Ян подумал, что идея неплохая. Вряд ли к нему успели приставить «хвост», но в маленьком зале среди завсегдатаев намного легче вычислить чужой интерес. Поплутав узкими улочками, в которых можно было потерять дюжину «хвостов», Ян и Джессика устроились в глубине уютного затененного зала в ресторанчике под неприметной вывеской. Хозяин лично встретил их, и не слова не говоря, провел за дальний столик в самом темном углу у стены, рядом со служебной дверью, ведущей в кухню. Оттуда наверняка в случае чего можно незаметно выскользнуть на соседнюю улицу и быстро исчезнуть в мешанине переулков. Ян посмотрел на Джессику с новым уважением. У нее была своя война, она выжила и не теряла времени даром. Ян не особо помнил, что именно из еды появилось на столике, и, борясь с желанием заказать себе порцию бренди, смотрел, как теплое приглушенное сияние настенных ламп красиво подсвечивает прическу Джессики. Некоторое время они говорили о пустяках, потом перешли на общих друзей и знакомых, тщательно стараясь не замечать слона, застывшего в середине зала. Наконец, Джессика, задержав дыхание, как перед броском в воду, решительно сказала: — Итак, Лоэнграмм. Какой он? Ты же встречался с ним? — ее лицо посуровело, и с него начисто пропал тот мягкий внутренний свет, которым Ян украдкой любовался. Он тяжело вздохнул, собираясь с мыслями, и с неудовольствием подумал, что ему понадобилось слишком много времени, чтобы переключиться. — Лоэнграмм — ну, он гений. И при этом… Блестящие мозги, воля, харизма — а глубоко внутри — мальчишка. Который топает в гневе ногами, требуя, чтобы мир изменился — и мир меняется. И он не остановится, не умеет останавливаться. Такие вообще идут до конца — расшибить лоб им недостаточно. Джессика помолчала, сдвинув брови и о чем-то напряженно размышляя. Затем вскинула на него глаза: — Мира не будет? — коротко спросила она. — Нет, мира не будет. Над столиком сгустилось и повисло тяжелое молчание. Ян напряженно размышлял о том, с какой бы стороны зайти, с чего начать, осторожно прощупывая почву. Официальный курс ее партии, неофициальные договоренности, обязательство, люди и связи. Сейчас все изменится, она не могла не думать об этом. Если только они думали об одном и том же… — Этот Кристиан, — внезапно сказала Джессика. — Майор, который начал бойню на стадионе. Первое, что они сделали, Комитет спасения, — это вовсе не объявили, как они собираются побеждать Империю. Они начали с того, что запретили критику, митинги и свободу слова. В общем то же самое, что сейчас в мирном договоре навязывает нам Лоэнграмм. Гениальный благородный лидер в белом плаще и брызгающее слюной ничтожество майор Кристиан — абсолютно одинаковы по сути своей, — в голосе Джессики была горечь и сдержанный гнев. Ян подумал, что там был еще его бывший командир, адмирал Гринхилл. Порядочный человек, который допустил на митинге убийство тысяч гражданских. И поставил под удар семью. Яну тогда стоило немало трудов убедить профессионально параноидальных «безопасников» из секторального отделения не начинать против Фредерики внутреннее расследование. А порядочный имперский семьянин Миттермайер ударил по законной военной цели, в результате чего погибли тысячи мирных жителей посреди густонаселенной столицы. Бомбардировка с орбиты только называется точечной. Будто прочитав его мысли, Джессика внезапно протянула руку и крепко сжала его ладонь. Ян вздрогнул, благословляя про себя тусклый свет ресторанного зала, скрадывающий вспыхнувшее лицо, и низко опустил голову. Он определенно не стоил ее сочувствия. — Ты не виноват в капитуляции Альянса, Вэньли. Ты все сделал правильно, — голос ее звучал твердо. — У вас своя ответственность, у нас — политиков, своя. Ты никого не подвел. Это мы не справились, а не ты. Мы позволили Трюнихту… допустили это. После захвата Феззана и исчезновения Рубинского и его администрации многое поменялось. Трюнихт решил… там на кону стояли большие деньги, большие долги. Мы еще поговорим об этом, если ты захочешь, но пока просто запомни, что я тебе сказала, хорошо? Ох, Вэньли, ты ненавидишь свою работу, а ведь на самом деле это мне надо ненавидеть свою. Ян молчал, не в силах ничего сказать или объяснить — ни того, что для него значили ее слова и она сама, ни того, какой силы благодарность он сейчас испытывает. Джессика, как и всегда, сказала именно, что ему надо было услышать. Он осознал, что все еще держит свою ладонь в ее, и скорчившись от неловкости, осторожно высвободился, надеясь, что она ничего не заметила. Например, дикого биения пульса в его руке. — Что теперь будет? Политически? — собравшись, Ян внимательно посмотрел на нее. Ему все еще нужда была информация, и четкое понимание позиции ее партии и общего парламентского расклада. — Джессика, мне нужно знать все. Ииии … я официально приглашаю тебя на свою свадьбу. Ээээ, и неофициально тоже, — он замялся, опустив глаза в столешницу, и поэтому не увидел, как на мгновение исказилось ее лицо и задрожали губы. — Конечно, я приду, Вэньли, спасибо. Я так рада за тебя, — голос Джессики звучал мягко и приглушенно. Затем она резко выпрямилась в кресле. — И я так понимаю, что в приглашении будут вписаны еще люди. Я думаю, что знаю, кого привести с собой. — Детали мирного договора с Рейхом, я слышал, обнародуют со дня на день. Многие в курсе того, что мы старые друзья, но я должен знать сейчас, кому еще рассылать приглашения. Я все еще флот-адмирал, — Ян невесело усмехнулся. — Никто не удивится, если мою свадьбу почтят своим присутствием некоторые известные люди. Дальнейший разговор за столиком флот-адмирала армии Альянса и главы политической партии «Альянс за мир» был сугубо деловым. На Хайнессенполис медленно опускались прозрачные летние сумерки, на улицах зажигались фонари, а небольшой зальчик понемногу начинал заполняться посетителями. Хозяин заведения предупредительно приглашал их за столики подальше от Яна и Джессики. Наконец Ян поднял руку, прося принести счет. Джессика выложила на скатерть кошелек. — Я выйду первая через главный вход, — тихо проговорила она, низко наклонившись к Яну через стол. — Ты подожди еще четверть часа, и выходи через кухню, хозяин тебя выведет. Она поднялась из-за стола и сдернула с вешалки на стене легкий летний плащ. Голубой рукав мазнул Яна по лицу. Торопливо отвернувшись, Джессика подхватила сумочку. На мгновение Яну показалось, что она не хочет, чтоб он видел ее лицо. — Спасибо за прекрасный вечер и за приглашение на свадьбу, — несколько громче, чем следовало, попрощалась она и зацокала каблуками вдоль стойки по направлению к двери. У него было еще с четверть часа, и Ян, подумав, попросил у подошедшего хозяина ресторанчика немного бренди. Еще полчаса спустя Ян неторопливо шагал по улице в сгущающихся сумерках и вслушивался в тихое шуршание кленов над головой. Он пытался думать о том, что рассказала ему Джессика, о «шервудском флоте», Кассельне, их планах, а вместо этого мысли разбегались, как юркие зверьки, и в голове всплывали серьезные зеленые глаза, тепло ее руки, гладкая ткань плаща, скользнувшая по щеке. Совсем потерявшись в этих ощущениях, он дошел до конца улицы и уперся в реку. Медленная, ленивая, они спокойно катила свои воды под выгнутыми мостами, и ей явно не было никакого дела до того, кто рождался, властвовал и умирал на ее берегах. Ян вздохнул. Стоило бы взять автоматическое такси и ехать домой. Он на секунду представил, как подходит к коттеджу, все еще кое-где пахнувшему свежей краской и лаком, улыбающееся лицо Фредерики, которая наверняка выйдет его встречать на крыльцо в новом домашнем платье, и свой голос: «Нет, спасибо, я не буду бутерброды. Я хорошо поел в городе в ресторане». И подумал, что сегодня прекрасный вечер, чтобы еще немного прогуляться вдоль набережной. Он очень давно просто так не гулял в одиночестве.