Контур тепла

      «Мне стрёмно», — уже не в первый раз за день твердил Шуня Косте. Он сказал это и в промёрзшем троллейбусе, хватаясь белыми пальцами с обкусанными ногтями за кожаный валик кресла впереди. Он сказал это, когда они шли по улице и повторил после того, как зашли в университет.       До назначенного у проректора времени Костя собирался ещё провести занятие. Шуню он оставил на кафедре, не желая, чтобы мальчик сидел в полукруглых старинных коридорах, дико глядя на стада студентов, окончательно загоняясь и теряя присутствие духа. Костин стол был завален какими-то бумажками и книгами, а также фантиками из-под конфет и непишущими ручками. На кафедре было пустынно, только копошились по углам лаборантки, неслышные, как тени, и восседала напротив Костиного стола доцентка Машенька. Одной рукой она держала бутеброд, периодически смачно от него откусывая, а другой медленно набирала отчёт о научной работе. Вторая половина бутерброда лежала в пластиковой треугольной коробке, поблескивая майонезным боком.       Вошедшие отвлекли её. Она, понаблюдав, как Костя усаживает Шуню на стул перед своим столом, спросила у него дурашливо как-то: «Это твой братик?», — чем совсем засмущала Шуню. Костя ответил, что нет, приблудный ученик, не вдаваясь в дальнейшие пояснения и испытывая смутную надежду, что разъясняя Машеньке своё положение, мелкий (так уже начал Костя называть его про себя, раньше за ним не замечалось такой фамильярности) отвлечётся от мандража.       Не получилось. «Мне капец стрёмно», — повторил Шуня прямо перед тем, как их попросили в проректорский кабинет, где, помимо проректора, торчали кое-где вялые «щучьи хвосты», полированный стол напоминал дорожку для боулинга и блестели шкафы с наградами. Всё здесь было незнакомо Шуне и казалось чужим, пугало его своим блеском и официальностью.       Костя представил ученика проректору и рассказал о том, что привело его в Чадск. Проректору, видно, не особенно понравилось то, что он услышал, но тут Шуня вытащил из рукава последний козырь. Он долго и заунывно рассказывал о своей нелёгкой доле (Костя видел, что проректора это бесит ещё сильнее, и он искал способа как-нибудь незаметно пнуть ученика, чтобы он заткнулся), и закончил словами:       — А потом она меня избила черенком от швабры, — и закатил подол рубашки; на ребрах отчётливо проступали продолговатые синяки.       Выглядело это так отчаянно и нелепо, что смущённая тишина повисла в кабинете. Всегда непроницаемо-бодрое лицо проректора схватила какая-то странная судорога, но он быстро взял себя в руки и пробормотал:       — Ну так обратились бы в опеку, моя здесь какая печаль, господа…       — Денис Валерьевич, — Костя зыркнул на Шуню, и тот понял, что стоит оставить взрослых наедине, подобрался, как кот, которого шугнули, и выскользнул в приёмную, — давайте откровенно. Ну вот сдадим мы его опеке, и что? Интернат, детдом, дезадаптация. Оставить в посёлке? Сами видите, он оттуда сбежал, очевидно там условия невыносимые.       — Мда-а. Ставите вы меня в положение…       — Не лучше для Григория будет, если его просто вернуть в интернат? Вы знакомы со всей историей. Глупый проступок. Не первое нарушение. Но шанс-то мы должны дать человеку? Он уже достаточно наказан.       — Вы за него ручаетесь?       — Свой урок он усвоил точно. Я бы не стал приходить к вам через голову директора, если бы не был уверен.       — Ладно. Я ведь на самом деле вот что хотел сказать: официально вашего Григория до сих пор не отчислили. Он просто, как выяснилось, выселен из интерната, только и всего. Почему-то процесс отчисления сильно затянулся — что-то с документами не так. Я говорил с Санниковым вчера. Он, в принципе, не против, чтобы мальчик вернулся к занятиям. Ваше счастье, что могу сказать.       Из кабинета Костя выходил, стараясь скрыть своё торжество. «До свиданья, всего хорошего», — сказал он секретарше, увлекая под локоток угрюмого Шунечку. Когда они оказались в коридоре, он вытащил из портфеля бумагу и сказал: «Читай». Через минуту Шуня схватил Костю рукой поперёк туловища и впечатался в него лбом, и Костина рубашка поглотила радостный не крик даже, а визг. Костя в ответ аккуратно, как если бы Шуня был фарфоровый, погладил его по плечу. На бумаге было написано:

ЧАДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ Лицей-интернат 725001, г. Чадск, Студенческий переулок, д. 1а ‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾‾ ПРИКАЗ

      1. Новикова Григория Александровича — восстановить в числе учащихся лицея-интерната Чадского государственного университета.       2. Определить Новикова Г.А. в кураторскую группу К.В. Бельского.       3. Установить Новикову Г.А. срок сдачи академической задолженности до 15 марта.       4. Ответственность за исполнение настоящего приказа возлагается на куратора Бельского К.В.

***

      — Костя, мы должны тебе кое в чём признаться. Только обещай, что ты не будешь сильно кричать и ругаться.        Костина «банда» снова собралась в полном составе в кураторской комнате. Шуня, которого некоторые из встреченных в коридоре принимали за ожившего мертвеца, тоже тут сидел, улыбаясь во весь рот.       — Егор, да помолчи ты. — шипел Артём.       — Я заинтригован, — Костя весь аж вперёд подался.       — Короче. Мы, ну, украли документы Шунькины. Мы не хотели тебе рассказывать, но…       — …у кого-то язык без костей и казёная жопа, — Артём посмотрел на Егора злобно, как только он умел, — кто-то совсем попутал все берега и я ему просто втащу сейчас.       — Дебил! Я просто не знаю, как их вернуть на место, нам нужен кто-то взрослый и вне подозрений, чтобы это сделать.       — Тише, ребят. Хорошо, что вы в этом сознались до того, как вас спалили. Как ни странно, если бы вы их не украли, Новикова бы отчислили окончательно.       — На то и был расчёт!       — А то как же!       — Получается, правильно всё!       — Я не буду кричать и ругаться. Понимаете, мне надоело… Нет, мне настопиздело пыжиться и изображать тут из себя компанейского парня, типа своего в доску. Я прекрасно знаю, что у вас есть от меня секреты, что вы не всё мне рассказываете. Раньше это меня бесило, честно. Я думал, что всё про вас знаю, ну, то есть вообще всё. Сейчас понимаю, что наделал много ошибок, и что если бы я реально вас хоть как-то знал, то Шуня бы не попал в эту идиотскую компанию, про которую вы все тоже знаете, а я только вчера вот, например, услышал. Простите меня за невнимательность. И за глупое панибратство.       Тут в комнате поднялся шум, потому что парни принялись наперебой убеждать Костю, что он отличный куратор, что лучшего куратора не сыскать в лицее и чтобы он перестал говорить такие глупости. Но Костя поднял руку, призывая к тишине.       — Ну и… Видите, случайно получилось, что мы, не сговариваясь и действуя абсолютно незаконно, смогли вернуть в лицей нашего любимого Новикова. Так делать нельзя, давайте так больше не будем и рассказывать про это тоже никому не будем. Блин, ребят, дела, конечно… Кажется, мы самая настоящая… Ну, команда — плохое слово. Стая. — Ауф! — крикнул Егор, и комната потонула в хохоте.

***

      — Я так и знал, что Мария Ильинична меня убьёт, — Иннокентий Петрович Санников, директор интерната, ходил из угла в угол и кидал на Костю жалобные взгляды. — Ну жалко мальчика, Маша, понимаете вы или нет?       — Жалко у пчёлки. Мне Новиков в интернете не нужен. Я понятно излагаю? Это не ученик, это нипойми что. Вы подумайте сами. Новиков нарушает режим, систематически нарушает! Бельский его покрывает. Новиков нарушает режим грубым образом, его выкидывают из интерната. И вот опять Новиков проявляет абсолютно девиантное поведение: сбегает из дома, приходит на квартиру к своему покровителю, и…       — Вы так говорите, будто он от хорошей жизни сбежал, честное слово, — бормочет Костя, подавленный, как школьник.       — Нет, я говорю, что Новиков опять ведёт себя совершенно неправильно, а мы, вместо того, чтобы его наказать и отправить домой, его вознаграждаем, принимаем назад в лицей. Это ненормально. Я отказываюсь подписывать наряд о заселении. Новиковым в интернате я сыта — во! — Морева треснула наманикюренным когтем по тонкой своей шее.       Воцарилась тишина. Если бы взрослые сидели поближе к двери, они бы могли услышать, как бьётся в панике сердце Новикова, который, конечно, приложил ухо к двери и самым наглым образом подслушивал, пользуясь отсутствием в приёмной кого бы то ни было. У него при последних словах Моревой сердце ушло в пятки: ну как же, как же так, вот ведь всё уже на мази, всё решилось, а теперь… Всего пять минут назад одногруппники обступили его, распрашивали о приключениях и злоключениях, Егор со всей дури хлопнул его по плечу — аж воздух вышел из лёгких — и сказал с восхищением: «Ну ты, Шунька, даёшь!», Артём привычно нудел и блестел очками — а маленький Сенечка пытался накормить его ватрушкой с завтрака. А теперь… Что теперь-то? Опять Лой?       И — никто не видел этого, но я вам скажу — что-то солёное заблестело в уголках Новиковских глаз. Он отошёл от двери, опустился на диван и сжал кулаки так, что ногти впились в ладони, чтобы не расплакаться.