Алыми чернилами поверх исписанного листа.

Есть определенная разница между тем, чтобы лежать в кровати, смакуя собственную беспомощность, и лежать кровати, в довесок к этому в полной мере осознавая, что мир тем временем катится в тартарары. Кейл Хэнитьюз может с уверенностью сказать, что второе – в разы хуже. В прошлой жизни он провел в постели, практически питаясь лишь целебными растворами и снадобьями, полновесные три недели. Его тело не слушалось, боли взрывались ослепительным фейерверком в сознании при малейшей попытке шелохнуться. Он был абсолютно, катастрофически беспомощен, и мог лишь лежать с закрытыми глазами, притворяясь, что не слышит снисходительно-презрительных шепотков прислуги, что убиралась в это время в его комнате, пренебрежительно поглядывая на молодого господина. …так себе воспоминания, конечно. В этот раз - все не в пример лучше. Даже странно. Кейл чувствует, что его тело восстанавливается быстро – слишком быстро, если уж начистоту. Он понятия не имеет, какие чудодейственные зелья ему усердно вливают в глотку (чаще всего руками мачехи), однако их действенность поистине выше всяких похвал. Настолько выше, что к концу третьего дня своего постельного режима молодой аристократ начинает в полной мере осознавать ненормальность ситуации. Он берет подрагивающей рукой забытую Виолан на прикроватном столике чашку, рассматривая оставшуюся на донышке гущу. Она подозрительного черного оттенка, с легким фиолетовым отливом. С запахом прогорклой влажной травы, пожухлой от осеннего ветра, несущей оттенок увядающей в преддверии холодов природы. …этот запах кажется до жути знакомым, но Кейл не может припомнить, где в последний раз он его ощущал. Что ж, пока он идет на поправку в таком вот активном ритме, все хорошо. Хоть это и не принесет ничего особого хорошего, либо полезного. Кейл знает, что Рон с Бикросом уже ушли. Вместо жутковато улыбающегося, фальшиво-доброжелательного дворецкого рядом с ним теперь почти круглосуточно Ганс – вышколенный на ура, но пугливый парнишка. Немного раздражает его привычка каждый раз сжиматься при малейшем движении аристократа, однако это не то, что должно вызывать особо негативные эмоции. С учетом гуляющих слухов по поместью, что старых, что новых, такая реакция вполне понятна. …раздражаться, впрочем, Кейлу это не мешает. Когда он наконец поднимается с постели и подходит – при осторожной поддержке Ганса – к напольному зеркалу в полный рост, то морщится, не сдерживая эмоций. Заместитель дворецкого рядом с ним старательно отводит взгляд в сторону, обильно потея, но его страх сейчас последнее, что волнует первенца графа. Он должен быть покрыт синяками, гематомами. Его лицо обязано быть опухшим, заплывшим, посиневшим и покрасневшим, а местами вообще черным. …так какого черта? Кейл смотрит на свое отражение немигающе, хищно, будто пытаясь уличить то во лжи, раскрыть доппельгангера, вывести двойника на чистую воду – на него точно так же взирает красивый молодой человек с кричаще-красными волосами: жемчужно-белая кожа будто светится в лучах солнца, и лишь местами все еще можно приметить легкую синеву, именно там, где должны быть жуткие следы побоев. Внешность Кейла Хэнитьюза стала за эти треклятые три дня будто еще более кричащей, выбивающейся из общей толпы. Это не нормально. Ни в коей мере. …вопрос, чем именно его потчует уважаемая мачеха, становится еще более актуальным. Прислушиваясь к состоянию собственного тела, что медленно оживает, Кейл ловит себя на мысли, что вполне может при таком темпе восстановления даже проводить Басена в путь до столицы. …не то, чтоб ему был там кто-то рад, на проводах. С Басеном у молодого аристократа особый тип отношений. Это можно назвать взаимным пактом, но вот о чем именно – вопрос для каждого индивидуальный. Басен не дурак, никогда не был и не будет. Он прекрасно знает, понимает, чувствует, почему его старший брат эти десять лет вел себя, как последняя сволочь, уничтожая свою и без того не шибко хорошую репутацию шаг за шагом, как в глазах аристократии, так и в глазах простого люда. Это в принципе сложно не понять, если у тебя есть хоть немного мозгов. Другое дело, если люди вокруг не привыкли этими мозгами пользоваться, предпочитая употреблять лишь то, что лежит доступно и на поверхности. Басен знает об игре Кейла, этой пьесе одного актера, что разыгрывается блестяще и мастерски уже столько времени, без антрактов и ошибок со стороны единственного человека на пустынной сцене. Кейл же знает, что тот вполне видит его насквозь – но не вмешивается, принимая условия, негласно выставленные его старшим братом. Он лишь смотрит со стороны на театральное представление, стиснув кулаки и делая вид, что ему плевать. Кейла вполне устраивает происходящее. Но это накладывает и на него определенные условия, которых стоит придерживаться. Минимум контактов. Максимум отчуждения. Никаких откровенных эмоций. Кейл Хэнитьюз – ничтожество и позор семьи, грязное пятно на её великой истории. Басен Хэнитьюз – будущий преемник и надежда рода на сильного и авторитетного лорда территории. Между ними не может быть ничего общего, наподобие братских теплых и доверительных уз. …в прошлой жизни Кейл почти сломал все это, едва не кинувшись в столицу, стоило ему узнать о терракте. Кажется, именно тогда слуги в поместье начали понимать, что отношения в графской семье куда более запутанные, чем все считали до этого. В этот раз Кейл не станет суетиться. Он лишь смотрит из окна своей комнаты, как в назначенный день карета с гербом золотой черепахи в сопровождении небольшого, но довольно внушительного отряда рыцарей, покидает поместье. На мгновение молодому мужчине чудится, что Басен выглядывает из окна экипажа, отодвигая занавеску, кидает взгляд на верхние окна здания, словно выискивая кого-то взглядом. …как глупо. Кейл Хэнитьюз отворачивается раньше, чем глаза Басена находят его силуэт.

___________________________________

- Что это? Он молча смотрит на два дрожащих комочка разного цвета на своей кровати. Лили мнется минуту-другую, прежде, чем уверенно вскинуть голову, впервые за долгое время глядя ему в лицо. - Старшему брату должно быть одиноко! – её голос звенит в тишине комнаты, когда она выдает эту фразу. От Кейла не ускользает, как речь девчушки чуть дергается на середине предложения, выдавая напряжение и нервозность. То, что она нашла в себе силы, с учетом такой неуверенности в успехе задуманного, все же прийти, это отдельная тема для разговора. Он снова переводит взгляд на котят, что жмутся друг к другу боками, неотрывно глядя на него. Серый котенок, чуть большего размера, будто пытается закрыть собой рыжего, что опасливо поглядывает на аристократа. Оба меховых комочка чуть подрагивают, словно от страха. …вот только в золотистых глазах нет и намека на это чувство. Кейл Хэнитьюз хорошо знает, как страх дрожит в глубине зрачков. Он видел это выражение в прошлой жизни не раз, и не два, и не сотню. В адском горниле непрекращающейся ни на миг двадцатилетней войны не было никого, кто бы не ощутил в своей душе этого свернувшегося склизкого комка. Люди, что погружены в пучины страха, не могут смотреть так, как эти два котенка. И тем удивительнее то, что до сих пор они сидят спокойно на его коленях, не порываясь соскочить и зашкериться под диван или кровать. Так сделали бы нормальные котята, очутившись рядом с тем, кто кажется им опасным. …они изучают его. Присматриваются к нему. Решают что-то для себя. Маленькие расчётливые дьяволята. Кейл поднимает взгляд на нервничающую Лили, что продолжает сжимать кулачки, глядя на него с непривычной уверенностью. Кажется, его молчание та расценивает по-своему, и это придает ей твердости, что бы она там себе ни надумала. - Старший брат сейчас постоянно один, - девочка протягивает руку и касается головы серого котенка: тот вздрагивает, но не отводит глаз от Кейла. – Разве это не тяжело? «Нет» хочет ответить первый из трех детей графа. Это не тяжело, совсем нет. В прошлой жизни, что все еще горчит на кончике языка тающими хлопьями пепла и оседает в глотке налетом сажи, он был одинок примерно двадцать лет. Наедине со своими черными, тягучими подобно смоле мыслями, отдающими саморазрушением. По сравнению с этим, то, что он сейчас испытывает – это вовсе не тяжело. Кейл продолжает молча рассматривать полное уверенности лицо младшей сестры, когда та снова открывает рот: - Я увидела их в одном переулке. Они так жались друг к другу… И просто… - на миг Лили запинается, отводит ставший туманным взгляд в сторону; Кейлу не стоит труда понять, о чем именно она думает. Это слишком очевидно. …серый котенок и рыжий. Одни в пустынном темном переулке. Лили Хэнитьюз. Она все еще ребенок, что мыслит слишком очевидными образами. Молодой мужчина смотрит на меховые комочки на своих коленях. Котята уже перестали дрожать, отвечают ему куда более уверенными взглядами. Рыжий выползает из-под опеки серого, что от неожиданности тихо шикает на него, подбирается ближе к руке Кейла. Тап, тап. Яркая лапка смотрится чужеродно поверх бледной, болезненно-белой кисти. Кейл не ощущает касания коготков. Это больше похоже на попытку знакомства. …и немой вопрос. Серый котенок, помедлив, подбирается поближе тоже. Лапкой он не стучит, но вежливо нюхает кончики пальцев Хэнитьюза, запоминая запах. Кейл видит, как дергаются ушки малютки и слегка качается из стороны в сторону её хвост. …судя по форме мордочки, это девочка. А рыжий – мальчик. Забавно выходит. - Ты уже дала им имена? Лили, притихшая к этому моменту, вскидывает голову, словно не веря, что именно она услышала только что. На лице девчушки расцветает широкая улыбка – впервые за очень долгое время младшая сестра так открыта в компании старшего брата. Это даже заставляет на миг задаться вопросом, что именно произошло за время его пребывания в бессознательном состоянии. Если вспомнить, раньше мачеха также опасалась проявлять к нему внимание открыто. Но теперь, если её визиты все еще и вызывают удивление у слуг, те свои эмоции умело скрывают. А теперь и Лили пришла. С «подарочком», так сказать. …не слишком ли много отличий от того, что было в прошлой жизни в этот период времени? - Нет! – Лили Хэнитьюз мотает головой с такой силой, что её волосы взметаются облаком. Кейл чувствует, как слегка дергаются уголки его губ в намеке на призрачную улыбку. Котята, пристально следящие за любым изменением лица мужчины, на секунду замирают, после чего пододвигаются чуть ближе. Их манипуляции остаются без особого внимания. - Почему? - Старший брат ведь будет заботиться о них. Значит, старшему брату и выбирать им имена, - Лили смотрит на него с таким выражением в глубине глаз, будто все сказанное ею - это прописная истина. Вот только где и кем она прописана, сам Кейл не понимает. Да и не особо хочет понимать, если уж честно. - Хм… - молодой мужчина смотрит на котят, успевших прижаться к его рукам. Рыжий, так тот вообще умудрился поддеть мордочкой его ладонь и удобно устроить ту на своей макушке. Какой смышлёный, ты глянь. …аж подозрительно. - Я обдумаю это, - Кейл тянет фразу неспешно, лениво, не замечая, как загораются глаза его сестры. Лили аккуратно пододвигается чуть ближе на стуле к его кровати. Тонкие пальцы поглаживают мягкий мех рыжего котенка, пока серый осторожно устраивает голову на запястье аристократа. Все еще осмотрительные, немного недоверчивые, но – рискнувшие сократить дистанцию. …Кейл апатично думает, что эта хвостато-ушастая парочка будет посмелее большинства тех, кто с ним когда-либо встречался.

___________________________________

Ночь опускается на Вестерн неспешно. Она укрывает улочки и переулки темной вуалью, позволяя теням властвовать безраздельно там, где свет фонарей и окон слабее. Стремительно чернеющее небо загорается россыпью звезд, складывающихся в замысловатые созвездия. В прошлой жизни Кейл не слишком часто поднимал голову к ночному куполу небес. Сейчас он смотрит, не отрываясь. Он не удивится, если в его окне единственном во всем особняке горит свет. Отец и мачеха наверняка уже легли, как и Лили – все же, ей всего семь. За распорядком дня юной госпожи в поместье следят крайне пристально. …был бы тут Рон, тоже бы незатейливо намекнул ему о сне. Рона тут нет. Если бы кто-то спросил Кейла, злится ли он на бывшего дворецкого за внезапный уход, тот бы просто пожал плечами. В прошлой жизни на него это сильно повлияло, он не стал бы скрывать. В тот момент он ощущал себя почти что преданным. А потом пришло понимание, что все правильно. Рон отдал много лет служению семье Хэнитьюз. Он присматривал за ним, Кейлом, с самого рождения молодого аристократа. Разве есть что-то странное в том, что в какой-то миг пожилой дворецкий решил, что с него хватит? …с таким-то ничтожным господином, это было не удивительно. Люди в первую очередь ставят превыше всего собственные интересы и цели. И чем дольше они задвигают те на задний план, тем труднее становится рано или поздно держать себя в узде. Разочарование – наверное, Рон ощущал его особенно сильно в последние годы, наблюдая за саморазрушением своего юного господина. Кейл ловит себя на этой мысли, ощущая привкус горького удовлетворения. Он не знал, куда ушли Рон и Бикрос, хотя «птичка» в лице чуть осмелевшего Ганса уже напела ему – эти двое последовали за человеком, что прибыл из разрушенной деревни Харрис. Если заместитель дворецкого ожидал какой-то бурной реакции, он просчитался – хмыканье Кейла вряд ли можно было назвать эмоциональным. Стоило догадаться. …в старике всегда было что-то жутковатое; что-то, что заставляло Кейла скрываться и от него тоже. Что ж, по крайней мере, он знает, что его интуиция не подвела – Чхве Хан, будущий Герой континента, не стал бы терпеть рядом с собой тех, в чьей силе был не уверен. Значит, Рон и Бикрос сильны. …значит, он правильно делал, что таил свои закулисные игры и от дворецкого, каким бы близким тот к нему не был. Вздыхая, молодой аристократ отворачивается от окна, не спеша закрывать ставни. Ветер касается его волос, играя короткими алыми прядями. Два котенка, приведенные стараниями Ганса (кто бы знал о его одержимости кошками) в состояние породистых красавцев, свернулись на его подушке, тихо посапывая. Кейл ничего против не имеет. К нему самому сон особо не идет, так что он не видит ничего плохого в том, чтобы уступить свое место малышам. Хэнитьюз неспешно направляется к книжным полкам, проводит кончиками пальцев по корешкам книг. Порою чтение вырывало его из тяжелых и мутных мыслей, позволяя отвлечься – хотя бы немного. Есть что-то успокаивающее, утешающее в том, как зарываешься с головой в чужие истории, пытаясь безуспешно сбежать от своей собственной, в которой ты даже не главный герой – так, третьесортный злодей без смысла. …хотя, если вспомнить Чхве Хана, вроде как он смог дать ему стимул, да? …должно ли это его утешать? Пальцы дворянина цепко стискивают потертый корешок, тянут на себя. Кейл задумчиво рассматривает название книги, взвешивая все «за» и «против». «Ликорис». Книга, в свое время зачитанная им до дыр – жестокая в своей реалистичности, уничтожающая так отменно переданной сутью любого живого существа. Поистине животное желание выжить, слепая надежда, ломающая кости и рвущая жилы – только затем, чтобы в итоге обратиться удушающим отчаянием. ...обернувшаяся голодной пропастью под ногами тропа. Вот, что ломает тебя изнутри – осознание, что весь твой путь, все твои чаяния на будущее оказались лишь иллюзией, итогом чьей-то жестокой игры. И твой хребет, каким бы крепким он ни был, перемалывает в щепки вовсе не падение. Кейл поглаживает корешок книги с болезненной нежностью. Вот только в его улыбке нет и намека на нежность. …забавно, как он, оказывается, готовил самого себя в прошлой жизни к грядущему концу всего сущего, поглощенному оголодавшим отчаянием. За спиной что-то тихо скребется. Не когтями проснувшихся котят, чем-то более массивным и крепким. Изящная спина аристократа напрягается, отточенные военной службой и множеством битв инстинкты шепчут, что этой ночью заснуть ему не удастся не только из-за бессонницы. …уж точно не с гостем, что так аккуратно, но при этом столь нагло пробирается сейчас в окно. «Смешно» мелькает ленивая мысль у молодого мужчины, когда он с тихим вздохом прячет книгу обратно на полки. Десять лет с репутацией ничтожества и ублюдка, но в окно к нему лезут впервые. Аж стало интересно, почему. Кто-то осмелел после того, как его избил Чхве Хан? Решили закончить начатое «народным мстителем», так, что ли? …действительно смешно. Кейл Хэнитьюз плавно оборачивается, скучающе кидая взгляд на темную фигуру около окна – только, чтобы застыть изваянием самому себе. Глаза дворянина расширяются, когда все его естество словно прошибает разрядом непонятной силы, заставляющей что-то внутри съежиться в попытке забиться как можно глубже в закоулки растерзанной прошлым-будущим души. В его голове бьется лишь одна повторяющаяся мысль: «…это неправильно, это неправильно, это неправильно, это не…» Незваный гость делает по направлению к нему какой-то дерганный, отчаянно-порывистый шаг. Будто разрывая незримые чужому взору цепи. В черных глазах его «гостя» – Кейл готов поклясться в этом – можно различить его отражение, даже на разделяющем их расстоянии. - …Нашел, - шелестит в тишине комнаты тихий голос, несущий в себе странные эмоции. Тоска, облегчение, надежда, усталость, что наконец прорвалась через плотину выдержки и стойкости. Хэнитьюз незаметно сглатывает. «Какого черта?» хочет выплюнуть он, но молчит, его нынешнее тело все еще очень хорошо помнит боль ударов. Его тело предает хозяина, заставляя его застыть, пока в голове дворянина продолжает биться этот вопрос, отдающий легкой паникой. …какого черта тут делает Чхве Хан?