We singles

Микаса просила все. И Леви рассказал ей все. Все, что стояло перед глазами долгие годы масляной картиной, напоминая о себе каждый раз, что он смыкал тяжелые веки. Детство. Голод. Мать, которая занималась проституцией прямо у него на глазах, а затем на этих же глазах и умерла. Его дядя — Кенни. Петра. Оруо. И другие. Их было слишком много, но всех их не стало. И он все еще чувствует их рядом, тенью стоящих за собой. Он рассказал даже это. Да что там. Он бы мог рассказать и о том, что уже бесповоротно привязался к ней, к Эрену, Армину, Жану, Саше, Конни и остальным. И, если с ними что-то случится, ему будет так же больно, как и ей. Но решил умолчать. Зачем-то, хотя и сам не знал, зачем все еще берег маску бездушного ублюдка на своем лице. — Теперь ты довольна? — решил уточнить он, по окончании своего рассказа. За это время он успел допить остывший чай и умоститься пятой точкой на краю своего стола. Микаса же стояла в стороне, опустив голову и в ответ только осторожно кивнула. — Всё-таки вы и правда знаете, что такое одиночество… — заключила она для себя. И на секунду ей стало стыдно. — Я не думала, когда болтала языком… простите… я… — Микаса. — рука мужчины таки ложится на ее травмированную щеку. И в этот раз она не пытается оттолкнуть ее. В этот раз ей не противно, наоборот, ей были приятны его прикосновения. Прикосновения кого-то такого же одинокого, как и она сама. — Я не злюсь. Я уже пережил это. Пусть его слова и были с вкраплениями лжи, но ему больше всего не хотелось сейчас престать перед Аккерман слабаком. Он ведь должен вселять в своих подчиненных мотивацию, надежду и силы. А не хандру. — Все равно простите. — девушка накрывает его ладонь своей и прижимается к ней щекой. Ближе. Она льнула к мимолетной ласке, чем нехило поразила мужчину. Ведь это первый раз, когда она вообще позволила себя коснуться. Обычно Микаса презирала его и отказывалась даже сидеть рядом, а сейчас они стояли посреди его кабинета, так близко, что дыхания переплетались. — Прощу, если больше не будешь реветь. — Даже не сомневайтесь. Это больше не повторится, — лицо юной Аккерман впервые за последние дни озарила легкая улыбка. И Леви сам не заметил, как мазнул большим пальцем по ее нижней губе. Очертил нежный контур. Погладил шершавую ранку и скользнул чуть вглубь удивленно приоткрытых уст. Микаса не сопротивлялась. Не говорила ничего, не пыталась остановить. Лишь с любопытством наблюдала за тем, что он делает, прежде, чем он пришел в себя и отдернул руку. Забылся. Со всеми бывает. Тем более, что разговоры перешли уж в больно откровенный характер. Изливать душу все же очень не просто. — Тебе не пора идти? — Леви берет чашку и подносит ко рту, поздно понимая, что она пуста. Что-то с ним не так. Да и не только с ним. Застывшая, словно вкопанная, Микаса, не могла даже с места сдвинуться. И, хоть он больше не касался ее губ, она все еще чувствовала отголоски нежных прикосновений. Наверное, в глубине души она мечтала, чтобы ее касались так же руки Эрена. Но с недавних пор она начинала понимать, что этим мечтам не суждено сбыться. И от этих мыслей ее сердце снова трещало по швам. — Можно я останусь? Ей не хотелось видеть никого. Хотелось остаться с ним. — Оставайся на свой страх и риск. Они оба понимали, к чему ведут эти прикосновения. Если между ними вспыхнуло что-то, это уже не затушить. Две искры незамедлительно превратятся в пламя и, чтобы этого не допустить, им нужно держаться подальше друг от друга. Но почему-то вместо этого, Микаса делает шаг навстречу и почти что повисает на плечах капитана, губами находя его губы. Это был отчаянный, неистовый поцелуй, полный горечи и грусти. Он впитал в себя всю печаль и боль этих двоих, превращаясь в пылкую страсть, медленно перерастающую в безумие. Микаса пропустила момент, когда с ее плечей упала ткань рубашки и застежка бюстгальтера непозволительно громко, постыдно щелкнула. По оголенной коже шеи и груди пробежалась дрожь от прохлады. Но ее тут же заглушило тепло шершавых губ капитана. До нее поздно дошло, что сворачивать назад уже нет возможности и смысла. Ее уже уложили оголенными лопатками прямо на листы бумаги, валяющиеся на столе. И стало понятно, почему он сказал оставаться на свой страх и риск. Леви тоже не железный. И ему тоже нужны ласка, любовь, понимание. И он решил утонуть в них, погрузившись в объятия своей молодой, податливой подчиненной. — Мы не должны такое делать… — только и сорвалось с припухших от поцелуя губ. Брюки полетели вслед за рубашкой и спортивным топом, оставляя ее в нагой беспомощности. Леви в ответ только усмехнулся. Искренне. Снисходительно. Как умеет только он. — Хочешь, чтобы я остановился? — Нет. Аккерман и правда не хотела. И ее горячее тело, выгибающееся навстречу его губам и рукам, кричало об этом громче любых слов. Ей было хорошо. От того, как его рука, мнущая никак не хрупкую девичью талию, спустилась вниз, пробираясь под каемку чуть влажных трусиков. От того, как ласково и ловко его палец огладил ложбинку между половыми губами и скользнул вокруг клитора, вырывая из груди тихий стон. Леви касался ее там, где даже она сама не смела касаться. Вызывал у нее ощущения, о которых она даже не подозревала, до дрожи в коленях, выбивая из головы мысли об Эрене, об одиночестве, о воспоминаниях давно канувших в лету дней. И сам ловил ее вздохи, биение сердца, неловкие касания в ответ, когда Микаса хваталась за его плечи, мягко пульсируя внизу от его касаний. В голове была лишь дымка удовольствия. И только где-то на задворках разума подсознание обоих кричало, что они творят что-то патологические неправильное, сумасшедшее, грязное. Ведь отдаваться друг другу в порыве отчаяния так… безнадежно. Гнусно. Отвратительно. — Капитан… — сквозь очередной стон ее голос звучал почти мольбенно. Но Аккерман не просила остановиться. Ее рука, немногозначно потершая его пах, выдавала ее желания с головой. И Леви понял, о чем она просит. Но в конечном счёте решил дать ей последний шанс передумать: — Ты уверена? Каким бы он не был внешне холодным и равнодушным, он не хотел ни к чему ее принуждать. Ведь, итак было ясно, что она невинна. А для девушек это многое значит. Первый раз запоминается на всю жизнь. И, конечно, он был прав. Микаса всегда мечтала, чтобы этот первый раз был с Эреном, в теплой кровати, в окружении свечей и мягкой, домашней атмосферы. Но не всем мечтам суждено сбыться. И как бы не было больно признавать этого, ей с Эреном ничего не светит. Он в ней даже не заинтересован, как в девушке. И это Аккерман следовало понять уже давно. Не будет у них ни первого, ни последнего раза. Не будет ничего. — Уверена. Я хочу, чтобы вы это сделали. Серые, как сталь, глаза защипало от едва заметных слез. Микаса сама потянула вниз последний, мешающий кусок ткани и сама развела ноги, пряча за прямыми прядями волос появившийся румянец. В конце концов она девушка. И такой ее еще никто не видел. Леви вздохнул. Он старался не смотреть слишком откровенно, чтобы не смущать ее еще больше, но железный взгляд все равно пробежался по ее телу. Уж больно была она соблазнительна. Каждый миллиметр ее тела, каждая ярко выраженная мышца, доведенная до совершенства. Аккерман мог представить, сколько труда вложено в это тело. Она заслуживает восхищения. Его брюки тоже ползут вниз, на уровень колен, вместе с бельем. Он уже возбужден и Микаса чувствует это, когда головка члена трется о ее промежность. Леви не спешит. Снова целует ее шею, придерживая руками бедра, а куда-то в ушко шепчет почти что несвойственно нежное: — Если будет больно, говори. Сейчас он обращается с ней не как с кадетом. Нет, в его руках Микаса чувствует себя хрустальной вазой. И это так необычно. Впервые в чьих-то руках чувствовать себя слабой, но не просто слабой, нет. Защищенной. Оказывается, капитан может быть и таким? Получив от девушки тихое «Хорошо», Леви наконец-то толкается в нее. Неспешно. Делая плавные, очень медленные толчки, краем глаза, в которые лезут непослушные пряди, наблюдая за эмоциями на ее лице. Микаса испускает лишь пару тихих вздохов и сильнее сжимает его плечи, но не останавливает. Ей не больно. Хотя прочитанная некогда на досуге литература об анатомии тоже обещала ей боль. Но ее не было. Было лишь горячее, чуть дискомфортное ощущение наполненности. И тянущее внизу, приятное чувство, когда капитан вернул палец на ее клитор. Интересно, с Эреном было бы так же? Хотя нет, вряд ли. Зная его взбалмошный характер, скорее всего он бы не был таким осторожным. Сразу бы толкнулся в нее полностью, а потом бы извинялся и успокаивал. Как это бывает обычно. Может, это и к лучшему. То, что у них ничего не будет. — Ты как? — оказавшись полностью в ней, Леви решает удостовериться, что она в порядке. Но Микаса бесцеремонно притягивает его к себе, вжимаясь в его тело своим, обнимает за торс ногами и целует. Страстно, хоть и неумело, качнувшись навстречу бедрами. И капитан все понимает. Больше не сдерживаясь, не аккуратничая. Начиная двигаться, сразу же ловя стоны, наполненные удовольствием. Одна его рука все так же внизу, гладит клитор, другая — придерживает девушку за талию, чтобы та не соскользнула со стола. Ему хотелось принести ей максимум удовольствия, которое только может получить девушка в первый раз. И у него получилось. Достичь пика при первом сексе сложно. Леви знал. Ведь не первую девушку лишил невинности. И нет, он не был бабником, не жонглировал женскими сердцами и ни в коем случае их не разбивал. Это все было обоюдно и, если не по любви, то по крайней мере по взаимной симпатии, без притязаний и обязательств. Со всеми он был максимально нежен. Насколько мог. Ведь видел, какими животными бывают мужчины, которые приходили к его матери. Как они издевались над ней. Как гнушались над ее телом, потешаясь, как могли. И он ни в коем случае не хотел быть похожими на них. Он хотел, чтобы в его руках стонали от удовольствия, а не от боли. Поэтому был несказанно рад, когда Микаса содрогнулась и застонала громче обычного, мягко сжимая его внутри. Достичь оргазма девушке при первом разе сложно. Но возможно. Если уделить ей должное внимание, думая не только о себе. Даже боли можно избежать, если делать все правильно. И он был собой доволен. — Капитан… — Аккерман тянется к нему, убирает налипшие пряди со лба. Он так сильно старался сделать ей приятно, что аж покрылся испариной. Неужели это и правда тот самый Леви Аккерман, которого она знает? — Кажется, вы забыли о себе. — Не забыл, не волнуйся, — он снова толкается в нее, уже не так аккуратно, но и не грубо. Где-то между. Он склоняется к ней и тихо стонет ей в губы, едва их касаясь. И Микаса ловит эти стоны, чиркнув рукой по его щеке, затем по шее, погладив грудь. Ему тоже хорошо в ней. И это вызывало волну приятных мурашек и нежную истому в теле девушки. Всего пара десятков таких толчков и Леви спешно покидает ее тело, излившись на впалый, подтянутый живот. Но так и продолжает склоняться над ее телом, глядя прямо в ее глаза. Ища в них сожаление, огорчение или муки совести. Но находит только безмолвную благодарность. Еще никто, даже Эрен, не обращался с ней настолько трепетно. Йегер отдалился от нее, закрылся, стремясь лишь к своим целям, совершенно забыв о том, что важно для нее. А Леви наоборот, открылся ей, прислушался к ее желаниям и к ее потребностям. Кажется, она ошибалась. В обоих ошибалась. Приводя себя в порядок после всего, Микаса действительно не чувствовала сожаления. О чем жалеть? Ведь ей было хорошо. Кто знает, может, это первый и единственный раз. И, если это так, то она даже рада, что он прошел с Аккерманом. — Простите, что называла вас коротышкой. Я не со зла. — бросила она неловко, застегивая рубашку. Это первая брошенная фраза, после всего, что только недавно произошло. И Леви позабавило, что она сказала именно это. — Прощаю. Ты тоже прости, что побил тогда Эрена. Но, если он и дальше будет выпендриваться, я сделаю это снова. Микаса улыбается краями губ, натягивая поверх рубашки портупею. Она больше не злится на его слова. Теперь они кажутся ей даже милыми. Ведь, порой, единственный способ привести Эрена в чувства - хорошенько его треснуть. — Тогда я охотно вам помогу.