Быть соулмейтом Николая Ланцова

      Мне казалось, что все эти вопросы про полеты человека были адресованы именно этому моменту. Я чувствовала такой подъем сил, если бы у меня были крылья, я бы правда взлетела. Я была свободна рядом с этим человеком от предрассудков и предсказаний родителей. Этот храбрый рыжий корсар, который только что поймал мифическое существо, обманул могущественного дрюсье, так еще и освободил из плена Заклинательницу Солнца! Вот этот человек — мой соулмейт! Не грозный и холодный дрюскель, не противный и злобный вельможа Равки, а герой.       Я не могла скрыть улыбку. Да и Штурмхонд не стеснялся приобнимать меня и светиться не хуже света, излучаемого от сил Алины. Я ловила его счастливые взгляды, и все больше не могла поверить в собственное счастье. Сказка какая-то! Где простолюдинка становится избранницей героического пирата, то есть корсара. Впервые, мне подумалось, что судьба не ненавидит меня, а просто постоянно подталкивает к вот такому счастью.       Штурмхонд занял место у штурвала, иногда поглядывая на меня своими зелеными глазами. Сейчас они снова казались мне зелеными, хотя я помнила еще и карий отблеск в них, однако это я быстро списала на волнение. Его огромные мужественные ладони держали обтесанное дерево штурвала, взгляд был направлен на горизонт или же на какие-то клочки карт, что показывал ему рулевой или штурман. Мы не решались говорить. Казалось, это разрушит всю магию момента. Может если с этого момента мы больше не скажем ни слова, то проживем счастливую жизнь.       Корабль несся по волнам. Меня все еще штормило, рвотных позывов не было, но эмоции скакали в разные стороны — мне хотелось и смеяться, и плакать, и проклинать себя, и молиться Джелю, то ли прося прощения, то ли благодаря за такой подарок. Штурмхонд поглядывал на меня с беспокойством, но молчал, видимо не желая меня отпускать точно также, как я не желала от него отходить. Тамара иногда многозначительно поглядывала на меня, наверное, обвиняла в том, что я не сказала, что имею силы, а может быть давно догадывалась, что мы соулмейты, а теперь ждала момента, чтобы посекретничать со мной.       Только сейчас я поняла, что правда сдружилась с этой сильной и волевой шуханкой. Меня восхищала ее сила воли, умения управлять топорами, а также бесстрашие с которым он использовала свою силу. В какой-то степени мне даже было стыдно, что много раз я ее обижала своими речами или предрассудками. Вопреки своей мерзкой силе убивать других взмахом руки, она была доброй и веселой. И олицетворяла то, что до меня только сейчас начинало доходить: мерзость не передается с магией, возможно она не способна испортить личность и душу, а возможно мне просто везет на подобные знакомства.       Я погрузилась в свои воспоминания, пытаясь представить, как бы отреагировали родители на Штурмхонда. Отец выдохнул бы с облегчением, но все равно невзлюбил бы его, потому что отличался ярым патриотизмом и считал, что даже помогать Равке ни в коем случае нельзя. Матушка, наверное, приняла бы его легче. Постаралась бы расспросить о прошлом, может быть попыталась навязать ему что-то из привычного фьерданского — скромная свадьба в монастыре или же хотя бы спокойная жизнь в одном из небольших городов. Навряд ли ей понравились бы все эти приключения, такое не подобает приличной фьерданской девушке, и поощрения суженного только плохой знак.       Как бы отреагировал брат, я не знаю. Порой мне казалось, что он уже давно не относил меня к своей семье, хоть и спас, и продолжал сухую переписку, но все равно крепко держался за место в Ледовом Дворе, а потому старался вычеркнуть меня из круга заинтересованных лиц. Может быть он порадовался бы за меня, а может посмеялся, или же просто хмыкнул. Меня часто разрывали на части противоречивые чувства: я была ему благодарна и хотела сохранить хоть какую-то связь с домом, но и в то же время я понимала, что являюсь для него обузой и могу скомпрометировать его. Однако меня больше нет в Новом Земе, да и я без понятия, когда окажусь на суше и захочу ли я возвращаться в Новый Зем после всего, а значит, возможно дилемма решилась сама собой.       Мы двигались на юг, потому что становилось теплее, хоть холодный ветер все еще бил больно по щекам и в глаза. Шквальные совсем устали, а потому Штурмхонд приказал уменьшить скорость и отдохнуть команде. Парус быстро поймал попутный ветерок, рулевой встал за штурвал, а капитан направился к затихшей паре. Корсар явно слегка переживал, потому как поправлял пояс с револьверами, отряхивал несуществующую пыль с камзола и глазами дольше задерживался на мне.       Я с готовностью приняла роль любящей девушки, как готовила с детства мать. А потому ободряюще ему улыбнулась, отчего зеленые глаза его потеплели, а лукавая улыбка расцвела на лице. Зачем нам тогда вообще слова, если мы понимаем друг друга и без них?       Он начал бодрый разговор с Алиной и Малом, который с подозрением поглядывал на меня, но на моей стороне были Штурмхонд и Тамара, так что я не особо боялась. Они решали какие-то вопросы, я хоть и понимала отдаленные слова, да и могла вникнуть в суть разговора, пока что решила не лезть в споры. Матросы приволокли морского хлыста, мне снова стало не по себе от его многочисленных ран, из которых струилась вязкая кровь, так еще и кое-где чешуйки были покрыты той самой слизью водорослей.       Штурмхонд снова отодвинул меня в сторону, оставляя за своей спиной. Я с облегчением выдохнула, выглядывая из-за его плеча, но не решаясь снова взглянуть на Русалье. Его красные глаза, кажется, готовы были меня уничтожить, испепелить. Он был крепко связан, но первобытный страх перед жуткой огромной тварью все равно клокотал у меня внутри. Да и за спиной своего мужчины было намного спокойнее. Своего. Как приятно было произносить это даже в голове.       Алина тоже не решалась подойти к монстру. Мне так вообще казалось, что если она сделает хоть шаг к нему, то он вырвется и сожрет ее. Мал не пытался ее загородить, но был рядом, чтобы помочь. Именно он помог ей воткнуть нож в сердце морского хлыста. Она сорвала несколько чешуек с его шеи и положила в карман, спеша отойти подальше. Штурмхонд кивнул своим людям, и матросы бросились полосовать тушу, выскребая чешуйки и раскладывая их по всем карманам. Мне не могло не стать хуже, а потому я поспешила куда-то уйти.       Меня хватило до кают, там меня подхватил под руку Штурмхонд и повел в свою комнату. Он молчал, да и я не торопилась разрывать тишину. Я чувствовала его неуверенность, хотя это слово совершенно ему не подходило, но он был не уверен, может быть во мне, может быть в себе, может быть в нас. Он был сосредоточен и почти не смотрел в мою сторону. И только, когда мы оказались в капитанской каюте — красиво обставленной разными полками с причудливыми предметами, а также сочетающую в себе благородное дерево письменного стола и прочей мебели и всяких новаторских штучек, распиханных то тут, то там — он посмотрел на меня.       Воздух выбило из легких под его взглядом. Таким… таким нежным, нужным, понятным, страстным, зеленым и карим, счастливым и растерянным. Таким его. Я выдохнула, во все глаза смотря на него. Штурмхонд действовал быстро. Щелчок двери. Быстрый шаг вперед. Руки на талии. Глаза в глаза. Губы касаются губ.       Воздух снова пропал, будто бы его и не было вовсе. Я замерла, прошибленная током с ног до головы, в какой-то момент показалось, что я теряю равновесие. Но меня крепко удерживали его руки, а также отрезвляли губы. Отрезвляли и пьянили одновременно. Мозг бил тревогу, что это неправильно, что нужно сначала сходить на свидание, познакомить его с родителями, хотя бы узнать что-то о нем кроме прозвища и нескольких штрихов характера. Но сердце, сердце отбивало бешенный ритм, опровергая все доводы мозга: времени на свидания нет, родители в другой стране, узнать его я всегда успею, но вот подарить ему свой первый поцелуй… я хочу именно сейчас.       Корсар был нежен, будто не он несколько часов назад убивал врагов из револьверов, захватывал чужие корабли и сбегал от опаснейшего дрюсье. Он был так мягок, словно не проводил года в морских жестоких и холодных путешествиях. Мне до дрожи в теле было необходимо ему ответить, и я пыталась. И он также дрожал, чувствуя мои потуги ответить, также нуждался во мне, как и я в нем. На вкус он был соленым, как море, слегка горьковатым, наверное, так ощущалась свобода, а еще имел тот самый непередаваемый словами оттенок чего-то сладко-кислого.       Я утыкалась носом ему в щеку, как и он терся о мое лицо, поднимая руки к волосам и притягивая ближе. Я хваталась за его камзол, сжимая пальчиками голубую ткань. Я чувствовала его запах. Мммм… Он был невероятен, мне сносило крышу от каждого вдоха этого терпкого мужского запаха с оттенками дерева, мускуса, морского йода и то ли пороха, то ли корицы. Между поцелуями я пыталась вдохнуть больше воздуха, будто ныряла на глубину, каждый раз задерживала дыхание на поверхности прежде чем нырнуть на дно страсти. Я ощущала все его тело, казалось он куда-то меня прижимает, нависает сверху, стараясь слиться со мной в единое целое. Глаза заволокло дымкой, и я даже их не открывала, поддавшись обостренным чувствам. Наверное, я слишком громко выдохнула, что отрезвило Штурмхонда.       Он поднял пьяный взгляд на меня. Зрачки огромные, а радужка и правда отливает каким-то золотым, почти что янтарным. Моя голова устала соображать и подмечать какие-то детали, наверное, это отражалось в моем взгляде, потому что он снова подарил мне поцелуй, но уже легкий и короткий в щеку, после, не удержавшись, еще один в нос и подбородок, лоб и скулы, где-то возле уха он выдохнул: — Прости, от тебя невозможно оторваться, — издал смешок и снова поцеловал в щеку. — Скоро у нас будут гости, надеюсь, ты проголодалась? Не хмурься, тебе надо поесть! — Я думала, сначала нам надо кое-что обсудить…       Он тяжело вздохнул, отстраняясь нехотя. — Я… — он посмотрел на меня грустно и преданно. — Давай после ужина, пожалуйста. — корсар прижался ко мне лбом, а я пыталась отойти от шока: он был такой нежный, такой… не такой, как обычно. — Что на твоей метке? — спросила я, не сумев удержать любопытство.       Штурмхонд вернул себе свое очарование и лукаво усмехнулся, отодвигаясь от меня, чтобы задрать рукав камзола. На его предплечье виднелась интересная картина — мои руки держали сплетение цветов и деревьев, казалось, это все крутится в моих руках, так естественно и правильно, что я замерла, рассматривая это волшебство. Неужели именно моя сила нас связывает? — Можно? — робко спросила я, на что он лишь улыбнулся и кивнул.       Я протянула руку, проводя пальцами по черным линиям, выпирающим венам, гладкой теплой коже. Меня снова прошибло током от простого движения по его коже. По моей метке на его теле. — Цветочек, так нечестно, — скуксился он, строя недовольную мордашку, — я тоже хочу взглянуть на твою метку. — Он снова лукаво улыбнулся, сверкая глазами.       Я со вздохом облегчения впервые за многие года разбинтовала свою руку и протянула ему, ожидая вердикта. Он также замер, как и несколькими секундами ранее. Его глаза округлились, и он не спрашивая придвинулся еще ближе, проводя пальцем по короне волка. Его как будто пугала эта татуировка, и я нахмурилась, чего-то не понимая: — Что-то не так? — Тут корона, — пояснил он, оглаживая двуглавого орла на одной из сторон короны. — Мои родители считали, что это метка одного из вельмож Равки, может быть принца… — Да, а тебе достался я, а не принц, — натянуто хохотнул Штурмхонд. — Мне достался король морей, а не какой-то безжалостный убийца моего народа, — отмахнулась я, все равно замечая его удивленный взгляд. — Ну, как ты думаешь, считала ли я себя счастливой, предполагая, что достанусь врагу моей страны? — То есть Равка для тебя вражеская страна? — Я знаю, что ты ее защищаешь, и это правильно, — пыталась оправдаться я. — Ты защищаешь людей, простых крестьян или же дрюсье, ну, зова, которые не хотят войны, а просто желают спокойно жить. Но люди в замках не такие, если им плевать на свой народ, если они выращивают убийц в соседнем здании, если готовы слушать таких, как Дарклинг, разве они могут желать добра кому-то кроме себя? — Штурмхонд пытался что-то сказать, но я не давала, продолжая рассуждать и расхаживать по комнате. — Да, я знаю, Фьерда во многом сама виновата в этом конфликте, потому что мы всегда считали, что подобная сила, — я взмахнула рукой, отчего мой амулет из ясеня закрутился в воздухе, — неправильна по отношению к Джелю. Мы боялись, а короли Равки пользовались этой силой, и не скажу, что пользовались в благих целях… По соседству с моей деревней, где я родилась, была выжженная поляна — пепелища другой деревни. Среди мальчишек ходили слухи, что там ходят неприкаянные духи, которых сожгли инферны во время сна, они постоянно хотят мести и ждут на поляне дрюсье, чтобы затянуть их в пепел… — Это лишь легенда… — Но деревню и правда сожгли так называемые гриши второй армии… — я понимала по его взгляду, что он чем-то недоволен. — Я не говорю, что все гриши, все дрюсье плохие, но… — Ты не хотела бы быть соулмейтом вельможи или самого принца Равки, — вынес вердикт он. — Конечно! Прожив столько времени в бегах, я поняла, что война, стычки и разногласия происходят, не потому что мой народ ненавидит равкианцев, а потому что наши короли не могут договориться, они не видят правды, или не хотят видеть, добиваются каких-то своих целей, хотят власти… Я… я просто рада, что это ты, я правда столько лет то ставила на себе крест из-за этой метки, то ждала смерти из-за проклятия Джеля… — Ты не проклята! — вспылил он. — Твой дар — самое прекрасное, что я видел! Как ты этого не поймешь? — Но это противоестественно! Это неправильно! — я тоже вспылила под натиском всех пережитых эмоций и вопросов к самой себе. — Я… я запуталась! Я… пытаюсь это принять, пытаюсь, но не могу перечеркнуть всю жизнь до этого, не могу просто согласиться использовать бездумно силу, просто быть кем-то ведомой, чтобы какой-нибудь Дарклинг отдавал мне приказы… — Ты думаешь принц отдавал бы тебе приказы, будь он твоим соулмейтом? — Я не знаю! Что ты докопался до слов? Прости, если не искала тебя, если столько раз думала, что после моей смерти ты будешь страдать, и радовалась, считая, что хоть чем-то тогда насолю этим правителям Равки! Прости меня, что не могу разделить с тобой веру в этих для меня жестоких людей… — Ты не должна извиняться, — смягчился он, обнимая меня. — Ты прости меня, что я вспылил… Прости, что так долго не мог тебя найти и переубедить, что ты прекрасный человек. Прости, что…я… что я являюсь майором 22-го полка Первой армии, Великим князем Удовским и принцем Равки.