«Вели Грачу уйти».
Голос Эшены. Чистый, пронзительный, но немного охрипший. Прямо в голове. Не Грач его передал, нет, она сама. Как смогла? Была при фокусе, не иначе. Марцию парализовало. Она не раз и не два приходила к заключению, что имела врагов похлеще Эшены, но никто не вселял такой страх, как та. Никто не был столь изворотливой змеёй, не выходил всякий раз сухим из воды с той же грацией. «Марция, всё в порядке?» — Грач занервничал, заподозрил неладное. «Позволь нам поговорить с ней наедине», — попросила Марция. «Что? Каким образом?» «Я тебе всё потом объясню, обещаю. В твоём присутствии она мне не доверится, сам знаешь». С минуту, не меньше, Грач думал. Затем его присутствие будто бы растворилось, хотя никто не смог бы этого с уверенностью подтвердить, кроме самого Грача. Одно Марция поняла отчётливо: на сей раз он оскорбился куда сильнее прежнего. «Где, стесняюсь спросить, ты спрятала фокус?» — она попыталась спугнуть напряжение иронией. «Тебе нет дороги в те места, — Эшена её не разделила. — Что, я срочно понадобилась, Регент?» Марцию кое-что напрягало. Грач точно попытался бы за ними подслушать, но так далеко в мысли забираться он не умел… А потому от досады и треснувшего недоверия мог разорвать сделку и прямо сейчас привести в допросную всю команду Ревнителей. Но поступит ли он в самом деле так? Или сдержит обиду, дождётся обещанных разъяснений? «Я… Прекрасно справилась бы и без тебя, но…» «Неудачное выражение в сторону той, перед кем хочешь извиниться». «Я не собиралась… Да чёрт возьми, Эшена. Послушай. Мы обе натворили дел и принесли разрушений. Не важно, кто с большей осознанностью. Судя по тому, что Эльгида ещё не потащила меня за шкирку на допрос, ты не рассказала им мой секрет. Спроста ли? Ты ждала меня. Знала, что мы поймём друг друга, как не поймут другие». Марция выпалила всё на одном дыхании, хоть и мысленном. Затем: «Мне не нравится то, что нынче представляет из себя Эльгида». Взгляд Эшены переменился. Впервые за сегодня она посмотрела на Марцию в упор, стегнула сверлящим вниманием. Поджала губы. «Маленькая Боне, гроза революции, всё-таки нашла систему, против которой захотелось повоевать?» Странно, сказанное не казалось издёвкой, разве что на толику. Да, не нужен был здесь Грач, он бы всё испортил. Эшена выжидающе смотрела. Марция заставила себя сказать: «Признаю, мы должны были объединиться с самого начала. Я твои бесчеловечные методы ни за что бы не разделила, но, может, мы пришли бы к соглашению». «Ты и бесчеловечные методы? Вы не так несовместимы, как кажется». «Как скажешь. Зачем ты напала на меня в гостинице?» «Преимущество нападать первой, Марция. Ты претендовала на Регентство. Я претендовала на Регентство. В ту минуту подружками мы быть уже не могли». Марция нервно потёрла шею. Ей хотелось спрятать взгляд, посмотреть по сторонам, но Эшена не давала — жгла мглисто-зелёными очами, требовала внимания. Марция сдалась и дала ей внимание. «Каким ты видела свой идеальный Гелторион, Эшена?» На лице той отчётливо прочлось: дура, почему ты спрашиваешь так поздно? «Процветающим». «Очень смешно. А если развёрнуто, как ты умеешь?» «Что ты представляешь, когда слышишь это слово? Богатым. Свободным. С людьми во главе, понимающими, во имя чего они сражаются, слушающими народ, а не своё раздутое эго. Никаких комендантского часа, пыток, смертных казней. Я идеалистка, скажешь ты? Идеалисты другими способами достигают целей». «Да уж». Марция поёжилась. Слова Эшены откликнулись в ней согласием, почудились логичными, правильными, и это вводило в замешательство. А раньше? Чем она думала раньше? Грач, Инкелла и Отто неустанно твердили, что следовало хранить верность Крылу. Энгель в одиночку ратовал за иное. Стоило ли так быстро соглашаться на сделку с Ноланом, не послушав «Процветание»? Да. Да, иначе врагом стал бы Грач, а Эшена заняла роль Регента и сделала из Марции послушную собачку. Или всё-таки… «Гелторион без запрета на магию, — продолжила Айваха, удивительно терпеливо для той, к кому приползли в последний момент. — Магию нужно развивать, вовлекать в производство, а одарённых поощрять. Вовсе не тиранить, ты так не считаешь? Благодаря Цветной Крови мы развили бы алхимию до такого уровня, что начали бы вести торговлю с Меззией. Знаешь, сколько у Меззии золота?» «Да что же ты прячешь за такими правильными словами?» — Марция оставила эту мысль при себе. Да, Эшена вполне могла с нею играть, но как красиво и правдиво она это делала… «И, пока ты не обвинила меня снова в нападении на флот, я так скажу, Боне. Мирными митингами ничего не добьёшься. Пока ты бродишь с трогательными табличками по улицам и хнычешь, подавляющее большинство продолжат трусливо прятаться по норкам. Правительство свергается кровью, и ты сейчас, Чёрный Регент, вольна придумывать новые правила только потому, что я действовала. Только потому, что тебя назначили взамен тех, кого я убила». «Ты — плод моего труда, — Эшена довольно улыбнулась. — Без стараний «Процветания» нынешней Марции Боне в статусе Чёрного Регента не существовало бы. И, признаюсь наконец, ты умелая соперница. Я больше не считаю тебя пешкой, которую нужно скорее убрать. Нет, хуже. Я и раньше тебя побаивалась. Как и ты меня». Марция молчала долго, кончиком обломленного ногтя водя по столу. Думала. Столько думала, сколько в прошлый раз себе не позволила. Союз с Эшеной обещал обрушить на мир то ещё неистовство. В дальнейшей перспективе это гарантировало бы отличное давление на Эльгиду. Но можно ли было полноценно Эшене верить? Нет. Рано или поздно она попыталась бы сожрать Марцию снова, напасть из другого угла. Если только они не сблизятся по-настоящему, всем сердцем возжелав одного и того же; если ничто не будет их так влечь, как общая цель, если не станут они друг другу особенными друзьями по духу. «Хочу свергнуть Эльгиду и найти ей альтернативу», — Марция выбросила туз. Эшену он не удивил, но добавил сладости её улыбке. «Знаю, маленькая Боне. Кто бы на твоём месте не хотел?» «Мы с тобой сообща одолеем Левиафана. Затем договоримся о том, какой видим будущую страну. Позже, как окрепнем, пойдём на Эльгиду. Казни твоей избежим… Я что-нибудь придумаю». Эшена ловко поднялась из-за стола, прямо-таки выскользнула. Кандалы на её руках, как и в прошлый раз, рассеялись. Облик изменился, сбрасывая старый, будто змеиную кожу: волосы, убранные в наполовину распущенную причёску, вновь заблестели, лицо зарделось бойкостью, ресницы стали длинными и упругими. По телу опал кружевной малиновый пеньюар. Все гематомы до одной исчезли. — К-как ты… — выпалила Марция, позабыв о предосторожности. «Ты думала, Эльгида неподкупна? Казнь всё равно меня ждёт, но зато эти две ночи я провела по-королевски. Во всяком случае, в сравнении с остальными заключёнными…» Эшена сладко перемешивала честность с откровенной угрозой. Я и так могу, эрра, ты всё ещё меня недооцениваешь? — словно спрашивала она и не собиралась на том останавливаться. Присела на стол, закинула ногу на ногу и безмятежно отвернулась от следящего камешка. Скривила спелые и задорные губы. «Мы позволим казни случиться, а потом ты меня воскресишь в лице другого человека». «Станешь моей личной безымянной волшебницей?» «Разогналась, Боне. Разве что публично, но не жди от меня подчинения. А теперь главное условие: мы не убьём Левиафана наповал, а изнурим и обезвредим. Затем заточим, чтобы над ним можно было проводить исследования… или даже устраивать внутрь экспедиции». Марция несколько озадачилась. Нет, слово «несколько» совершенно не подходило ситуации. Она нахмурилась, посмотрела на Эшену с тем наивным выражением лица, которое обычно спрашивало: это шутка, правда? Айваха глядела максимально серьёзно, даже снисходительно, не то как на непонятливого зверька, не то с подобием настоящего сострадания. — Ты не шутишь. — Я часто с тобой шутки шутила, маленькая Боне? — Перестань меня так называть. — Маленькая… — Я тоже не шучу, Айваха. — Ладно, как хочешь. Воздух снова стал тяжёлым и ядовитым; с каждым вдохом лёгкие слипались в мандраже. Мотивацию Эшены легко было понять — сколько всего Левиафан сожрал за время своего существования? Древние цивилизации, удивительные артефакты… И насколько отбитая безумица не побоялась бы лезть к нему в пасть? Грачу Эшена нагло солгала. Не собиралась она здесь подыхать. Марция задрожала, а задрожав, хохотнула. И ещё раз. Наплывом, пока это не превратилось в её классический сумасшедший смех. На лице Эшены тут же проснулось удивительное тепло. Невиданное доселе смягчение, похожее на материнское, но всё-таки им не являвшееся. Она спустилась со стола, придвинула к Марции стул и села напротив. Ненавязчиво — словно в самую первую встречу — протянула ей ладонь. — Ты поразительна, Марция, — Эшена будто бы не льстила больше, не заигрывала. Или только делала вид? — Смейся, смейся сколько хочешь. Ты права, биться друг с другом дальше нет смысла. Я расскажу тебе кое-что очень важное. — П-п… Попробуй. На Марцию напал озноб. Она не понимала, почему тело снова окатило ледяным потом, почему захотелось зажариться в огне, но не тонуть больше в этой сырой мгле. Эшена видела, как наполнялась прозрачностью кожа Марции, как в её алых глазах впервые за долгое время прояснялся выцветший зрачок. Она мертвела, мертвела всё сильнее, навек покидая прежнюю фазу не-жизни. И сердце начинало биться медленнее… Бедная, бедная девочка. Девочка, на чьих веках проступила кровавая паутина вен. «Нашим миром правит некто гораздо более могущественный, чем все известные тебе боги, Боне. И, разумеется, Эльгида с ним рядом не стояла». В поисках непонятной поддержки Марция вытянула в ответ ладонь. Эшена обняла её двумя руками и продолжила, глядя прямо в глаза: «Он, ну или она, зовётся Архитектором. Представь создание, которое воплощает собой сегодняшний мир, имеет власть над всем, что мы с тобой, жалкие смертные, считаем непомерным могуществом. Демоны, ангелы, боги падшие, боги выжившие? Умельцы Желать? Святые? Бессмертные личи? Прах в ногах Архитектора. Я считаю, что в Левиафане хранится множество доказательств этому. Бесценных реликвий, способных позволить мне добраться до глубокого понимания происхождения этого создания. Раз мы заговорили о свержении верхушек… То больше всего свергнуть я желаю его. К чёрту Архитектора». «Сумасшедшая. Кем ты себя возомнила, властительницей мира?» Эшена хохотнула, заметив почти застенчивое замешательство Марции и продолжив перебирать её пальцы. «Я просто не боюсь там, где остальные трусят и подлизывают. Удивлена? Такое случается». «Ты жаждешь власти?» «А кто нет? Я желаю миру лучшего. Архитектор же лучшему помеха, он малодушен, жесток, эгоистичен и никак Атис не отпустит. Жадная старая тварь. Мир из года в год превращается в такую разруху, что, если так продолжится дальше, всё в буквальном смысле закончится апокалипсисом. Больше скажу. Я уверена, что Архитектор виноват в Проклятой Войне. В том, что одни боги затравили других, запытали, переубивали, разлили по миру их кровь, а других низвергли в Бездну. Какой бы сукой ты меня ни считала, Марция, я считаю, что нужно иначе. Из меня Архитектор получится куда более разумный». Ни разу прежде и ни от кого Марция не познавала подобной откровенности… И подобного умения забывать былые дрязги. Оно было объяснимо: в картине мира Эшены какие-то там драки с упрямой чародейкой значили крайне мало. Она стремилась к цели, выходившей далеко за пределы Гелториона и его падения. «Найдётся ли место во всей этой истории… второму Архитектору?» «Конечно, нет». Марция неправильно задала вопрос, а Эшена неправильно поняла. «Архитектор может быть только один, — уточнила она. — Эта тварь ни с кем не разделит место». «Я о другом. Если, очень-очень гипотетически, Архитектором станешь ты, то ты бы увидела рядом с собой Архитектора номер два?» Они переглянулись. Эшена удивлённо задрожала ресницами, дрогнула губами… И тихо рассмеялась. Она смотрела на Марцию в искреннем замешательстве и серьёзном переосмыслении. Минуты две. — Найдётся. «Тогда я готова разделить с тобой этот путь». Ни одна из них не ожидала столь масштабного разворота событий. Обе содрогались от ужаса понимания, что упускали друг друга долгое время, хотя шли по одинаково кровавому пути и делили одно безрассудство на двоих. Конечно, всё ещё имели место быть опаска, страх предательства и сброс змеиной кожи. Но как мало они значили в моменте. «Мы с тобой словно инь и ян, но белому в нас места нет, — Эшена встала и выпрямилась, хватку рук не разорвав. — Я стану Чёрным Архитектором, а ты Красным». «Клянёшься, что не обманешь меня?» — этого Марция боялась больше всего на свете. Эшена снова отвернулась от камешка и без раздумий сотворила в воздухе лезвие. Полоснула им по руке, прежде державшей ладонь Марции, зашипела… Снова взялась за неё, замарав нежную чародейскую кожу алой кровью. — Грешно предавать клятву крови. Дай такую же. Марция легкомысленно подставила руку под лезвие Эшены. Вздрогнула, когда кровь закапала на стол, сплелась пальцами с айваховскими теснее, до боли. Эшена улыбнулась широко и довольно — литры любви, жаркой и нетерпеливой, плескались в её улыбке. Любви какой-то особенной, не дружеской и не романтической, не способной быть описанной ни в одной из баллад. Возможно, эта любовь звалась признательностью. Эшена прежде не верила, что кто-то по-настоящему её поймёт. «Вот и хорошо. Когда меня замучают и в итоге казнят, Марция, найди способ получить труп. И не медли, сразу реинкарнируй. Пока они будут думать, что одолели Айваху Эшену, мы с тобой решим, как поступить дальше». Уходя, Марция ощутила взгляд в спину. Им Эшена будто оставляла напоследок ясное послание: «Если предашь меня вопреки клятве крови, я вернусь и убью тебя без раздумий. Но пока ты мне самая верная подруга».***
До сих пор оставалось загадкой, чем Гордону Фоссу на аукционе так понравилась Марция, что он аж вверил в её владения целую фабрику. Ещё тогда Инкелла рассказывала: обожжённый мужчина терпеть не мог магически одарённых людей. Может, то был его подлый способ подобраться ближе и подставить? Или запретный плод манил, велел страстно возжелать и покровительствовать, ну или же, на крайний случай, держать под контролем… Или Фосс просто не думал. Когда Марция прибыла по назначенному адресу вместе с охраной, дверь открыл Грач. Он решил не здороваться, молча махнул ладонью и пригласил на экскурсию. Бойцов Боне отпустила, и те разошлись по мануфактуре. — Правое и левое крыло целиком отведены под рабочие цехи. Думал, будем работать вдвоём, но тебе решили предоставить помощников. Приведут позже. Подсобят с производством лекарств и вообще всего вспомогательного… Иди полюбуйся на красоту, алхимик. Марция молча брела за Грачом и изучала цехи. Условия были полевые, о роскоши речи не шло, но строгость и минимализм даже приходились по вкусу. Алхимические столы и верстаки были оборудованы всем необходимым: ящиками для безопасного хранения, мини-печами, руководствами, базовыми ингредиентами и инструментами. Перегонные кубы раскидывали в стороны трубчатые лапы, тянулись к дистилляционным колоннам. Марцию повергала в неспокойствие мысль, что ей предстояло руководить целой командой работников. Прежде любое подобное взаимодействие спихивалось на Энгеля… Он, ко всему прочему, уже пару дней не показывался. Марция совсем погрязла в раздумьях, лишь иногда кивая Грачу. — Комнаты для работников в заднем крыле. Твоя тоже. Пока места свободны, займи ту, которая понравится больше, — он говорил без эмоций, разве что совсем едва раздражённо. — На втором этаже толком ничего нет, только твой личный кабинет и твоя мастерская. Ты же не собиралась мешать яд в компании ста рабочих? Ненавижу шум, поэтому тоже обосновался наверху. Так, отхожие и прочие места… Каждое второе объяснение Грача тут же вылетало у Марции из головы. В ней бродила Эшена, сажала новые мысли, словно семена. Как без спроса у Эльгиды заточить Левиафана? В кого и каким образом Эшену реинкарнировать? Выйдет ли заполучить её тело? — Ау… — Грач щёлкнул пальцами перед носом. — С кухней всё поняла? Замок клинит, лучше не запирайтесь, а то придётся дверь ломать. Поваров тебе тоже предоставят. Здесь ещё есть руководство по безопасности, его нужно будет обязательно зачитать, когда… — Ты злишься на меня? — выпалила Марция. Они поднялись к её кабинету, маленькому, тёмному и захламленному строительными материалами. — И куда смылся Гордон Фосс, разве он не должен был встретить меня? Грач растерялся. — Я не знаю, он же не живёт здесь… — повисла пауза. — А как ты хотела, чтобы я реагировал на весь этот цирк? По-хорошему было тут же доложить Ревнителю. А я, как идиот, стоял в невидимости и пытался догадаться, о чём вы там лопочете друг у друга в головах. — Спасибо, что не сдал. Ты ведь мог, когда понял, что… — Что Айваха обвела вокруг пальца весь эльгидовский отряд? Позор мне. Позор тебе, что не ушла, что слушала и, мать твою, принесла кровавую клятву. Ты чем думала? Марция рискнула не прятать перед Грачом некую уязвимость. После смерти отца и разрыва с братом ей жутко не хватало, возможно, именно мужских понимания и поддержки. Конечно, лучше прочих сердечное спокойствие приносила Инкелла, но она занималась делами и не могла прибегать по первому зову. Щипая пальцы и иногда запинаясь, Марция не спеша пересказала диалог с Эшеной. Очень частично. Момент с заточением Левиафана и Архитектором она не затронула, только возможное сотрудничество, «идеальный Гелторион» и идею с воскрешением. В конце монолога Грач напоминал поломанную куклу. Стоял и моргал. Марция поняла сразу: она не вовремя доверилась и не тому. Гнев этого эльфа был чистой снежной бурей, и расценить откровение доверием к себе он не сумел. — Ты дура? Марция замерла, будто получив пощёчину. — Прости? Лучше бы Грач разорался во всю глотку. Его негодующее шипение кусало больнее, тянуло к горлу мёртвые лапы и душило. Вся уверенность улетучилась тут же. Откуда Марции её было ежедневно черпать, особенно без наркотика? После приёма Фиолетовой крови самооценка и вовсе падала в Бездну. — Ты могла убедиться в том, что Айваха наконец-то умрёт и никогда больше тебе не помешает, но ты отдаёшь ей в руки обратно все тузы и гарантируешь возвращение? Марция, ты рехнулась? Твой отец мёртв из-за неё, Энгель и Инкелла чуть не погибли, да она саму тебя пыталась кончить столько раз… — Послушай, я понимаю… — Она навешала лапши тебе на уши, воспользовалась тобой себе во спасение, а ты и рада? — Хватит нападать на меня. Я ведь поделилась, чтобы услышать твоё мнение. Ничего ещё не произошло, всё обратимо, — Марция сама от себя не ожидала столь полярных решений. С каждым днём она переставала находить сходства в человеке, которым стала, с человеком, которым была. Уже и не помнила, за что ратовала всего несколько недель назад. Мир кувыркался, спотыкался, искажался. То, что раньше виделось ясным злом, уже представало истинным благодетелем. — Почему Посланники так сильно не разделили взгляды «Процветания»? Оно, по идее, очень стремилось повторить в Гелторионе заслуги Астры. — Да потому что это был заговор! — Грач сорвался и повысил свой сиплый голос. Вскочил с ящика, на котором сидел, и надвинулся на Марцию, оттесняя её к столу. — Заговор! Какие заслуги? Ради заслуг Астры никто не натравливал полицию на гражданских, не казнил правительство и не бомбил флот. Ах, твоя драгоценная Эшена планировала сделать Гелторион процветающим? Давай расскажем об этом семьям тех, кто подорвался в порту. Или семьям убитых «РОК»ом. Они точно простят и поймут. Совсем крышей потекла, Боне? Или она тебя очаровала? Марции стало обидно. То самое дурное обидно, которое до слёз, но она их сдержала. Лишь поджала губы и застучала пальцами по краю стола. На эмоциях Грач хлопнул по нему ладонью, смахнул кипу чистых листов и поднял облако пыли. — Я всё ещё могу нарушить клятву и не воскрешать её, — Марция потупила взгляд в пол. — Не можешь. Ты видела её стопы? Скорее всего, там давно нет какого-нибудь пальца. Если теперь ты не исполнишь данное обещание и уничтожишь труп, другой союзник воскресит её с помощью обрубка. Всё просчитано. Как думаешь, как тогда Эшена поступит с тобой за обман? Ты просто дала ей запустить тебя в капкан. Самолично, не моргнув и глазом, в него шагнула. Наивная, боги, какая ты… — Замолчи! — Марция крикнула и оттолкнула Грача в грудь. — Перестань меня винить! Ты разве не понимаешь, что я разрываюсь?! Я только и пытаюсь поступить правильно, но меня уже тошнит от всего! Со всех сторон чего-то хотят! Даже Отто и Энгель тупейшими уловками постоянно пытались переманить меня каждый на свою сторону! Нолан, Эшена, Танисса, да ты сам! Вы все видите меня как одну большую и бездушную сделку! Такое чувство, будто муравьи ползают по телу и жрут по кусочку! Возомнили меня своей маткой, а сами терзают на части! Грача напугал внезапный срыв, и он отшагнул назад. Скрипнула, выскочив из-под его ноги, старая половица. В воздухе пахло пылью, было невозможно дышать. — Ты не имел права называть меня наивной дурой после всего. Ты не имел, — голос Марции сорвался на хрипучую дрожь. — Ты и дня в моей шкуре не вытерпел бы. Да чтоб тебе познать такую же боль, подонок, чтоб тебе… Проклятье. Уходи. — Хочешь, чтобы я ушёл? — Грач сам понял, какую манипуляцию выдал, и мысленно выругался. Как он позволил себе так завестись, что вообще на него нашло? Марция не заслужила подобного обращения. Она всего лишь… — Послушай. — Уходи, я сказала! Не зли меня больше, кусок дерьма. — Давай поговорим нормально. — Видеть тебя не желаю, ублюдок! — Марция швырнула в него стул. — Проваливай! «Останься, пожалуйста, останься». Грач увернулся и понурил взгляд. С минуту простоял, пытаясь подобрать слова, но не найдя ни единого. Ушёл. Хлопнула дверь. «Нет, боги, пожалуйста, нет, я боюсь оставаться одна, я…» Марция скатилась на пол и закрыла лицо руками. Она больше не могла оставаться в одиночестве без наркотика. Истерики подкатывали одна за другой, весь организм тут же падал в агонию. Худшим же было слышать собственные голоса, видеть Бархатных, Шёлковых, иных… — Нет-нет-нет, пожалуйста, пожалуйста… Глухие рыдания разбились о стенку ладоней. Марция ударилась головой о ножку стола и затряслась. Она не могла больше так жить. Не выдержала бы и дня, и одной подобной беседы. О какой власти грезилось там, в недавнем прошлом? О такой? — Мама, господи, папа, кто угодно, пожалуйста, остановите это… Слёзы, не имеющие конца и края. Невнятное бормотание. Удушье, всхлипы, жжение в груди. Марция совсем одна в тёмной комнате, которая даже при свете не станет красивее и чище. Страшно раскрыть ладони или посмотреть сквозь них — снова увидеть мерзкую пакость с собственным лицом. Кровь, нужно выпить кровь, но чистой нет, да и где «ХимАдаманты», куда их Грач дел… А если… Покончить со всем иначе? Марция замерла, спустив ладони и безвольно уставившись мокрыми стёклами глаз в одну точку. Она вольна просто убить себя. Прямо сейчас, разве станет от этого хуже? Наоборот, всё пойдёт своим чередом, родные смирятся, друзья не успеют привязаться сильнее, источник общего искушения просто исчезнет. Нолан теперь знал о месторождениях, он не позволил бы Эльгиде урвать чужое. Грач сам научился бы очищать кровь. Но… А как же Инкелла, Энгель, Эрвин? «Как-нибудь переживут. Найдут другое. Н-нужно просто… просто исчезнуть, избавить мир от себя, а других от тяги до меня… Я сплошной апокалипсис». Или Возжелать? Ах. Глаза Марции блаженно раскрылись. Возжелать откатить время назад, туда, где ничего не произошло, поступить по-другому? Нет, она не вытерпит, не захочет снова проходить через этот кошмар. Да, Левиафан, возможно, не упадёт на город, да, революция не начнётся столь рано, но что это гарантирует? Рискнуть, Возжелать белиберду и потерять Желание? Лучше себя убить. — Разумная идея, — послышалось в стороне. Марция зажмурилась. Она уже знала, кто пришёл. Бархатная сидела на обшарпанном подоконнике, покачивая ногой. Курила любимый табак Энгеля. Он давно бросил. — Убей себя. Боль тут же пройдёт, ты уничтожишь то, что сама наворотила… Самый хороший вариант. И близким легче. — Как легче? — прорезался юный голосок. Сбил с толку. — Меня же все любят, значит, будут плакать, если я умру. Марция посмотрела перед собой. Совсем рядом, обняв побитые острые коленки, сидела девочка лет десяти. Знакомая девочка лет десяти… Родная девочка лет десяти. Она трясла в руках большую игрушечную акулу и, заливисто смеясь, мотала курчавой головушкой. — Моя семья не должна страдать. И я не должна! Я мечтаю всегда жить счастливо. Когда вырасту, буду кататься по морю на акулах, р-р-ра! Драться с пиратами и побеждать морских чудищ. Буду героиней, Энгелёчек в это очень верит! «О нет, нет, нет, нет…» — А моя подруга Лейла говорит, что героиней быть трудно, — опять другой голос, похожий, но иной, отторгающий до рвоты, выводящий из себя. — Вырасти хорошим человеком — уже своего рода подвиг. Лейла, кстати, сшила мне такое прекрасное платье. Марция увидела её за пеленой слёз: молодую себя в знакомом и некогда столь любимом облачении. Сарафан из чёрного бархата крепился за бретели к шёлковой белой рубашке. Школьная форма. Особенная, её ни у кого другого не было, пошитая любимыми руками. Пошитая той, кто успела ненадолго заменить мать. Марция носила это платье целыми днями… Особенно после того как Лейла покончила с собой. Может, вернуть её? Нет, бедняжка не обрадуется увидеть мир таким. Как страшно, когда всё можешь, но не желаешь ничего. А что желаешь, то бессмысленно. И все вокруг считают тебя двинувшейся маразматичкой, прямо как Лоре и Томас у того окна. До головы дотронулась, успокаивающе гладя, добрая ладонь. Она сладко пахла мылом. В восемнадцать лет Марция обожала лепить из него цветы и расхаживала по аптеке Франца Кесслера вся ароматная и в перепачканном переднике. — Не горюй, — убаюкала она. — Ты такая сильная и многого достигла. Уже не мыло лепишь, а такой ресурс в руках держишь! Только Франца очень жаль. Он взаправду погиб, когда вы дурачились у лестницы? Безумие. «Безумие».Безумие.
Сил на рыдания уже не хватало. Марция просто тряслась, схватившись за голову и свернувшись эмбрионом. Голоса не успокаивались. Бархатная завывала похабную морскую песню, десятилетняя Марция визжала, а та, что постарше, вдруг расплакалась. Марция в сарафане запрыгала на месте, приплясывая и повторяя: «Ля-ля-ля…» «Да перестаньте же. Дайте мне сил, и я покончу со всем сейчас же. Я… Я Желаю… Желаю, чтобы…» За челюсть схватили и разжали зубы — кто-то, кого не удалось разглядеть. На язык плеснула знакомая дрянь. Неочищенная. Боль рапирой пронзила череп, потушила свет в глазах и вырвала из глотки крик. Марция затряслась в объятии чьих-то рук, перевернулась на спину и попыталась вдохнуть. Спаситель схватил за горло, прогладил, растёр солнечное сплетение. Стало ясно, почему, приняв неочищенную кровь, от боли умерла та свинья. Она была зубодробительной. Но через полминуты прошла. Перед глазами прояснился всё тот же мрачный кабинет. Надоедливые гостьи исчезли. Рядом сидела, прижимая к себе и знакомым движением укачивая, Инкелла. — Тихо, моя дорогая, тихо. — Инк… х… — Марция… Милая, пришла в себя? Мива подняла лицо Боне за подбородок. Вытерла ей слёзы большими пальцами, поцеловала поочерёдно в оба века. — Слышишь меня? — Д-да. Кажется, стало лучше. — Слава штормам… Ты больше часа в себя не приходила, всё рыдала и рыдала. За мной прибежали твои люди. Да я и сама не знала уже, что делать, — прошло больше часа? Сумасшествие. Инкелла притянула Марцию к груди и огладила по бёдрам. Растёрла по плечам и лопаткам, то опаляя уши рваным дыханием, то их же лаская поцелуями. — Что случилось, родная? Скажи, я всё исправлю. — Все считают меня какой-то глупой собачонкой, — Марция обвила Инкеллу за талию и разрыдалась снова, но уже хотя бы с какой-то осознанностью. — Никто не задумывается, каково… каково это. Я… да не важно. Просто хочу умереть. Закончить всё и сделать другим легче. Инкелла замолчала. Утешительно поцеловала Марцию в щёку, дотянулась до комода и взяла с него стакан воды. Напоила. — Почему молчишь, Мив? — Твои слова напомнили мне о том, как умер мой отец. — Ты не рассказывала. Инкелла собралась с духом, но удержать голос сильным всё равно не сумела. Впервые он прозвучал столь нетвёрдо и зыбко: — Он болел душой, как и мама. Постоянно твердил, что устал от жизни, вымотался «по ней идти», хотя был молод и полон сил… Марция притихла. Неочищенный наркотик и не думал действовать на неё по принципу очищенного, но стоило сказать спасибо хотя бы за то, что остановил припадок и не сжёг разум подчистую. Это от него вполне ожидалось. Может, чародейская кровь дала отпор. Бедная Инкелла, взяла первое попавшееся под руку… — По итогу он осознанно повёл корабль на рифы и затонул вместе с ним. Знаешь, когда горевала, то из последних сил старалась верить, что теперь папе на самом деле спокойно. Я до сих пор храню его предсмертную записку. Только вот… Никакого «легче» не сделалось ни мне, ни маме, ни другим его близким. Хуже, гораздо хуже. Инкелла спрятала подкативший всхлип за лёгким кашлем. Стёрла указательным пальцем влагу с уголков глаз. Она не могла не держать лицо, но тему семьи явно расценивала больным местом. — Из-за отца я и поступила в морскую академию. С детства мечтала бороздить вместе с ним океаны, но, к сожалению, не успела. Теперь продолжаю его дело и тем самым храню в себе его частичку. Это мой папа всегда говорил, что долг перед страной дан сердцем. А долг в карты… ну… сама знаешь. Мысли о самоубийстве медленно, но верно умерили пыл. Марция оказалась бы законченной эгоисткой, поступи так с Инкеллой, заставь снова переживать этот ад. Как бы сильно ни крыло, нельзя было. Нельзя. — Хочешь, я что-нибудь Пожелаю? — тихо поинтересовалась она. — Отца тебе вернуть или маму вылечить. Или чтобы всё закончилось, а ты и я жили в вечном спокойствии? Инкелла ухмыльнулась. — Это было бы слишком просто, моя дорогая Марция. Некоторые вещи должны идти своим чередом, а определённые вещи стоить честного труда. Её руки согревали, как и полные надежды в лучшее слова. Марция нежнее прижалась к любимой груди. — Поживёшь со мной здесь, Мив? Пожалуйста. И я сочувствую тебе по поводу отца, очень. И очень горжусь тем, что ты вытерпела самую трудную тоску, тоску первых времён. Я больше не стану думать о смерти. — Я бы поняла любое твоё решение, — не солгала Инкелла. — И, конечно, поживу. Но моей маме становится хуже. Я должна хотя бы днём находиться рядом с ней почаще… Тебя здесь не обижают? — У нас с Грачом разногласия, а так нормально… Может, стоит сюда явиться Энгелю, станет попроще. — Да, ты так думаешь? Я-то помню другое, — Инкелла хохотнула, а потом завела недовольно глаза. — А Грач буквально выглядит, как тот, с кем могут быть разногласия. Внезапно, когда меньше всего этого ожидалось, она укусила Марцию за щёку. Резкая боль отрезвила, перемешалась с истомой и даже возбудила. Марция вздрогнула, игриво отпихнула Инкеллу и разлеглась на её вытянутых ногах. — Грач безобидный, просто вредный. — Если это он тебя довёл, то в данном утверждении я сомневаюсь. Поговорю с этим негодяем, как только увижу. — Хорошо, эрра… — отшутилась Марция. — Но позволь мне ещё раз предложить помощь твоей маме. — Я скажу, Боне, если найду её необходимой. Можешь считать меня слишком приземлённой, но я не хочу пока воздействовать на маму магически. Не знаю, боюсь. А тебе твои силы ещё в другом понадобятся. Мы справимся. Инкелла начала подниматься, заодно поднимая и Марцию, придерживая её за бока и плечи. Ещё раз огладила со всех сторон, поцеловала в лоб и укусила за нос. Расставаться совершенно не хотелось и было жаль, что приходилось. — Ах, к чёрту… — Инкелла страстно подалась за поцелуем. Он крепким морским узлом сплёл их рты. Губами Марция поймала задиристый язык, мурлыкнула в него что-то чувственное и, может, лишь на толику неприличное. Инкелла отстранилась, чмокнула её в щёку и прошептала: — Я люблю тебя, Регент. Одно это признание вернуло силы жить, подарило губам искреннюю улыбку и возобновило жажду сражаться. Марция с ответом помедлила, но скорее из чувства растроганности и неверия, чем из неготовности. — И я люблю тебя, капитан. — Кто, если не мы? — Кто, если не мы. Возвращайся сразу, как сможешь. — Обещаю. В дверях Инкелла столкнулась с Грачом. Заметив её, он застыл прямиком на пороге и поднял мрачный взгляд. Мива трактовала этот взгляд неким признанием вины, хоть и скрытым. Пару секунд они оба молча смотрели друг на друга. — Знай своё место, Посланник, — наконец потребовала Инкелла. — Не дави на неё. Ещё раз увижу, что довёл Марцию до истерики — пеняй на себя. Грач пренебрежение им уяснил отчётливо, но на словах об истерике немало удивился. Заморгал изумлённо, поймал себя на этом и тут же попытался эмоцию спрятать. Процедил: — Я понял. Теперь займись своими делами, эрра. Инкелла вот-вот прошла бы мимо, но последняя фраза дала жизнь некой искре сопротивления. Она загородила Грачу проход. — Я займусь. Лишь знай, что глаз у меня много. Продолжишь пренебрегать нашим доверием — даже связь с Эльгидой не спасёт, имей в виду. На этих словах Инкелла вышла. Грач тяжело вздохнул. Он вошёл сквозь распахнутые двери кабинета и сразу увидел Марцию — прямиком около стола, где им обоим не повезло повздорить. Она разглядывала карту Гелториона и совершенно безэмоционально что-то чиркала на ней карандашом. Грач приблизился и молча опустил на стол тканевый свёрток. Марция подняла заплаканный взгляд. — Что это? — спросила сухо. — А ты открой. Грач тоже звучал не слишком уж чувственно, но нотка чего-то далеко похожего на раскаяние в поведении улавливалась. Или, во всяком случае, признание в излишней резкости. Марция, всё ещё хмуро и пряча взгляд, раскрыла свёрток. Даже не вздрогнула, когда из него показался потемневший и распухший женский палец. Большой. Со стопы, как Грач и упоминал. — Теперь, если ты всё-таки решишь уничтожить тело Эшены, союзник её не воскресит, — объяснил он тихо. — Вполне возможно, палец был единственным её планом «Б», а я его украл. Хорошо обдумай свои дальнейшие действия. — Давить на меня снова будешь? — Ага, вот прямо так и давлю. Марция… Если Эльгида не отдаст тебе её тело и сожжёт его к чёртовой матери, а ты всё-таки захочешь исполнить обещанное, этот палец тебе поможет. — Так ты облегчил мне жизнь… — В обоих вариантах развития событий, да. Марция наконец посмотрела на Грача. Она искренне злилась, что час тому назад он бросил её в одиночестве, но теперь даже предположила, почему. Некоторые люди, когда-то объяснял Отто, предпочитали извиняться и выражать поддержку только активными действиями. Они не умели утешать и жалеть и избирали тактикой для демонстрации чувств иные способы. — Спасибо. — Угу. Помочь разложиться? — Я без вещей, их Инкелла занесёт вечером. Давай просто уберём здесь немного. — Отличная идея, алхимик. Больше всего в мире Марции в ту минуту захотелось добродушно обозвать Грача птицей. Но она помнила и чтила то, как он просил никогда к нему не обращаться.