«…И в этом вы должны меня простить, Тем более, что запретить любить Не может власть на свете никакая; Тем более, что, мучась и пылая, Ни слова я не смею вам сказать И принужден молчать, молчать, молчать!..» А. Григорьев
Иво пятнадцать, когда он впервые просыпается среди ночи с бешено колотящимся сердцем. Образы, дурманящие пленительной картинкой рассудок, не сразу покидают его. Он проводит рукой по взмокшим волосами, затравленно озираясь по сторонам. Единственными свидетелями его позорной слабости были равнодушные стены спальни. Иво долго стоит под ледяным душем, пока мышцы не начинает сводить судорогой от холода. Это помогает, но ненадолго: стоит ему вернуться в постель и закрыть глаза, как под изнанкой век снова появляется она. Ее улыбка, хитрая, лукавая, и одновременно с этим — такая наивная, простая и открытая. Весёлый прищур светлых глаз, в котором вместо смирения — бунтарство и щепотка шаловливого торжества. Иво словно наяву видит эти тонкие девичьи плечи, браслеты на узких запястьях и волосы цвета спелого каштана, к которым так отчаянно хочется прикоснуться. Иво ненавидит себя за этим мысли, ему самому противно представлять ее такой… Беззащитной? Желанной? Но он ничего не может с собой поделать. Молится, проклинает, отрицает и каждый раз мыслями возвращается к ней. И непонятно, что хуже: кошмары с ее смертью или несбыточные грёзы? Сладость запретных, недозволительных, но таких ярких образов из снов наутро оседает на языке горьким отвращением к самому себе. Когда-то им придется расстаться. Иво знает это, он даже может сказать, когда именно. Его отец призрачно намекнул на это. Когда они были детьми, он закрывал глаза на их дружбу, но с каждым годом его голос звучал все твёрже и непримиримее — нет, ты не можешь водить знакомства с такими, как Лу Рид. Иво считал отца снобом. С сентября Иво будет учиться в закрытом лицее в Нью-Пари и покинет Ле Лож навсегда. Он знал об этом ещё год назад, когда его туда зачислили, но сказать тогда об этом Лу не хватило духа. Иво вышел из комнаты, накинув красный джемпер, а поверх — зелёную куртку. В гостиной сидел отец, которому вдруг вздумалось сегодня увезти его из Ле Лож. Заметив сына, он неодобрительно покачал головой — яркие цвета, — цвета в принципе — в одежде он считал грубой вульгарностью. Иво удержался, чтобы не закатить глаза и не показать ему язык. Черный цвет и так скоро станет единственным, что ему будет позволено носить. Так почему бы не оторваться напоследок? — Марион сказала, в последнее время ты не делаешь инъекций… — голос отца был тихим и вкрадчивым, но от этого тона у Иво по спине поползли мурашки. Стараясь ничем не выдать своего волнения, юноша твердо ответил: — Да, я решил, что мне они больше не нужны. — Ты решил? Ты не можешь контролировать себя в таком состоянии. Викарий много раз тебе говорил об этой опасности. Иво едва заметно поморщился. — Викарий может и ошибаться… От резкого удара по столу юноша вздрогнул. — Ты забываешься, сын. Я не потерплю подобного тона. Прошу. — мужчина указывает на стол, где лежит маленький инъектор. — Приношу свои извинения, отец. — призвав все свое самообладание, процедил Иво. Подавив дрожь, он подошел к столу, закатал рукав и приставил к коже инъектор. Впрыснув вещество, положил прибор обратно под холодным отцовским взглядом. — Я даю тебе два часа на прощание с этой деревенской… Как ее там… — Ее зовут Лу Рид. — Мне все равно, Иво. Больше ты с ней не увидишься. Поэтому попрощайся, так уж и быть, и возвращайся домой. Сегодня мы уезжаем в Нью-Пари. Сухо кивнув, Иво вышел из дома.***
Лу четырнадцать, она красит волосы в красный цвет, густо подводит черным карандашом глаза и курит, чтобы казаться взрослее. Или чтобы заглушить пустоту внутри себя. После смерти отца прошло два года, а боль в груди продолжала выжигать внутренности изнутри, раздирать грудную клетку и мучить нескончаемой вереницей ночных кошмаров. Лу ненавидела всех: свою мать, что так быстро нашла отцу замену, своего отчима, что оказался ничтожен и жалок, своих друзей, чьи отцы были живы — пускай вечно пьяные и безработные, но живые. Яркий макияж, вызывающие наряды — все это было попыткой сбежать от той непроглядной серости и уныния, что окружали ее, это было отчаянным криком человека, которого никто не слышал или просто не хотел услышать. Лу рвалась, металась в этой пустоте как дикий зверь: выла, звала, проклинала, никого в своей клятве не пощадив. Кроме Иво. Иво был единственным, чье имя она ни разу не запятнала ругательством или проклятьем. Его имя, совсем несложное, состоящее всего-то из трёх букв, было самым красивым в своей простоте. Его имя звучало самой искренней молитвой на устах той, что успела разочароваться в Едином. На встречу с Иво она надевает короткую юбку и сапоги на каблуке, принадлежащие ещё ее матери, но та их больше не носит, хранит, как сентиментальное напоминание о тех днях, когда она бегала в них с молодым инженером Ридом на свидания. Каблуки Лу большеваты и смотрятся забавно на тощих ногах подростка, но Рид кажется, что так она выглядит старше и сексуальнее. А покорить Иво отчаянно хочется — хотя в глубине души она знает, что к подобным дешевым уловкам он равнодушен. Это происходит неожиданно, думает Лу, зябко кутаясь в тонкую куртку — весна в этом году выдалась на редкость паршивой и холодной, просто в один из дней Рид вдруг поняла, что детская симпатия и привязанность переросли в нечто большее. Это была даже не подростковая влюбленность. Подобные сказки Лу давно переросла. Она была из того сорта людей, которые не верят ни в грёзы, ни в чудеса. Любовь огрела ее обухом по голове — резко, стремительно и внезапно. И что самое обидное — глупое сердце выбрало совсем не того человека. Иво был ее другом, мальчишкой, с высоким нравоучительным голосом, цыплячьей шеей и храбростью настоящего рыцаря. Иво был ее другом, а в друзей не влюбляются. Лу была реалисткой, а потому понимала, что у этой любви нет шансов: она сгниет нераспустившимся бутоном. Но перестать любить она не могла, поэтому и любила, как умела: ревностно, яростно, неистово, но преданно и верно, пряча пожар чувств глубоко внутри, скрывая его от Иво и от самой себя. Иво на ее экстравагантный наряд никак не отреагировал. Скользнул равнодушно взглядом и чуть улыбнулся краешком губ в знак приветствия. Подошёл, сняв куртку с собственных плеч, и накинул ее на Рид, промямлившую что-то между «спасибо» и «не стоило» на что парень просто молча кивнул, лишь на секунду дольше обычного задержав свои руки на ее плечах. — Паршиво выглядишь, — замечает Лу. — Ну спасибо, — саркастично усмехается Иво. — Нет, а если серьезно, что случилось? Иво некоторое время мнется перед тем, как ответить. Об инъекциях он ей никогда не рассказывал и не расскажет. Осторожно подбирая слова, отвечает полуправдой: — Долго сижу по ночам. — А почему не ложишься спать? Юноша в ответ раздраженно фыркает. Лу продолжает: — Это, знаешь ли, не так сложно. Ложишься на горизонтальную поверхность, закрываешь глаза, засыпаешь… — Чтобы во снах видеть, как у тебя раз за разом стекленеют глаза? — неожиданно вырывается у Иво, и он тут же нервно поджимает губы, поняв, что сболтнул лишнего. — Что? — пораженно выдыхает Лу. — Ничего, Лу. Забудь, пожалуйста, о том, что я сказал. — Ну уж нет! Рассказывай-ка. Что за кошмары с моим участием? Ты ведь знаешь, я не отстану… Иво покачал головой и неохотно начал говорить. — Мне снится лес в огне, и дым, такой едкий, что слезятся глаза и становится трудно дышать. Но огонь какой-то странный, словно искусственный. От него веет… отчаянием? Пламя образует барьер между нами. Ты напугана, зовешь меня, а я ничего не могу сделать. Просто стою и смотрю, как огонь подбирается все ближе и ближе… Лу задумалась, переваривая услышанное. Иво продолжал: — И еще там есть мужчина. Я не вижу его лица, но почему-то мне кажется, что у него светлые волосы и темная одежда. Он угрожает тебе, мне… И упивается собственным триумфом. И так сотни раз, стоит мне только закрыть глаза. — Кхе… — раздалось философски-глубокомысленное. Лу прокашлялась. — Судя по всему, тот э-ээ белобрысый парень — пирокинетик. В лес, я, конечно, не могу пообещать не ходить, но вот не знакомиться с белобрысыми пирокинетиками — вполне. Тогда тебе не о чем будет беспокоиться. Договорились? Иво кивнул, выдавив из себя едва заметную улыбку. Лу стала замечать, что в последнее время Иво тщательнее контролировал эмоции. Если раньше его лицо было живым и подвижным, и все чувства на нем отображались так ярко, то сейчас, в силу возраста быть может или строгого воспитания, он стал скрытным и холодным. Только дёргал уголками губ в намеке на призрачную улыбку или чуть сводил брови в замешательстве или недовольстве. В целом, в последнее время Иво пребывал в задумчиво-мрачном расположении духа. Но на встречу всегда приходил неизменно вовремя и поздним вечером всегда провожал Лу до дверей ее дома. Когда же она, неловко переминаясь с ноги на ногу, запинаясь и смущаясь, предложила прекратить эти встречи, намекая на его занятость учебой, возможное неодобрение его семьи и разницу в социальном положении, о которой они никогда не говорили, Иво вдруг сник и долго молчал, глубоко переживая услышанное. Потом у них состоялся долгий тяжёлый, выворачивающий наизнанку душу разговор, в котором Иво, руководствуясь не разумом, а сердцем, рассказывал Лу о том, как много для него значат эти встречи, о том, как он отдыхает душой, приходя сюда и о том, что Лу — самый лучший (и единственный) его друг и что ее общество для него бесценно и он боится однажды его потерять. Но судьба, уже даже не пряча, а открыто демонстрируя издевательскую насмешку, как будто хотела ещё больше увеличить пропасть между ними. У Рид проявились Пси способности. Лу глянула на стоящего неподалеку Иво: в одном лишь красном джемпере ему явно было прохладно, поэтому он прятал руки в карманы светлых брюк и переминался с ноги на ногу. Холодный ветер дёргал его за короткие темные пряди волос. Рид глотнула побольше холодного воздуха, на секунду задержала дыхание и выпалила все скороговоркой: — Меня отправляют в интернат. Иво медленно переводит взгляд на девушку, словно смысл её слов начинает доходить до него постепенно. Он моргает, точно разбуженная сова, проводит пятерней по волосам, зачесывая их назад — бесполезное, в общем-то, занятие, короткие пряди все равно все равно упадут обратно на лицо. — Как? Зачем? Лу удивляется такой несообразительности друга. — У меня проявились Пси. — терпеливо поясняет она ему, словно пятилетнему ребенку. — Когда? Почему ты мне не сказала? Рид удерживается от того, чтобы не закатить глаза. Необычная, несвойственная Иво рассеянность вкупе с вполне привычной манерой все и всегда контролировать давала интересный результат. — Совсем недавно. Я метнула в отчима тумбочку. — Он снова тебе что-то сделал? — взгляд друга потяжелел, на лице проступило недовольство. — Не успел, потому что я метнула в него тумбочку. У нас с ним вечный конфликт, не забивай голову. — Если бы я мог… — Если бы да кабы, — раздражённо передразнила Лу, — ты ничего не можешь с этим сделать, даже моя мать не может, так что не накручивай себя всей этой хернёй, ясно? Все, проехали. Что у тебя нового? Получилось слишком грубо, думает Рид, и тут же поспешно добавляет куда искреннее и мягче: — Извини. — Ты меня тоже извини. — За что? — За то, что не сказал раньше. Меня отправляют в лицей в Нью-Пари. — И? — Я уезжаю из Ле Лож. Навсегда. Этот лицей чем-то похож на интернат: учеба в нем круглогодична, я не смогу выбираться на летние каникулы. Про отца и их разговор Иво тактично умолчал. Меньше всего он хотел, чтобы подруга столкнулась с предубеждениями в отношении псиоников, но понимал, что рано или поздно это произойдет. Однако, Иво надеялся, что к этому времени ранимое сердце Лу обрастет достаточно крепкой броней, чтобы его обладательница пропускала подобный лай мимо ушей. Лу ничего не говорит. Вместо этого она нервным, дерганным движением достает из кармана юбки пачку сигарет и зажигалку. Зажимает сигарету меж зубов и чиркает по колёсику. На таком ветру огонек выходит слабым и тут же гаснет. Рид чертыхается и пробует ещё раз. И снова ничего не выходит. Иво молча наблюдает за подступающей истерикой. — Сука, крэп! — рычит она и швыряет ставшую бесполезной зажигалку куда-то в кусты. Иво подходит бесшумно. Аккуратно вынимает изо рта незажженную сигарету и сминает ее пальцами, выкидывая следом за зажигалкой. Его ладонь опускается на ее щеку и стирает большим пальцем темные дорожки поплывшей туши. Серые глаза лихорадочно сверкают. — Не надо, Лу. Не стоит оно того. Рид обвивает Иво руками и утыкается лбом в широкую грудь. Потёртый джемпер пахнет чем-то древесным и терпко-сладким. И даже сквозь его ткань она чувствует выступающие ребра, а за ними — мальчишеское горячее сердце, бьющееся особенно сильно в этот момент. Или ей так только кажется? — Не надо, Лу. Пожалуйста. — вновь повторяет он, кладя одну руку ей на лопатки, а второй невесомо проводя по волосам, утешая. Она так и не поняла, говорил ли он о ее слезах, ругани или сигаретах. А может быть, обо всем сразу? Разве это сейчас имело значение? Постепенно она успокаивается. Его объятия — самые надёжные и безопасные, в них хочется находиться вечно. Но реальность была иной. И реальность твердила, что им пора расставаться. Лу мягко, но настойчиво отстраняется, снимает с плеч предложенную зелёную куртку и отдает ее хозяину. Видя замешательство на лице Иво, только качает головой. — Долгие проводы — лишние слезы. Тебе пора. — Прогоняешь? — грустно усмехается он. — Провожаю. — твёрдо отвечает Лу. Вдруг Иво неожиданно просит. — Тогда благослови меня на прощание, Лу. — Иво, я же не священник… — мнется Рид. — А мне и не нужно их благословение. Только твое. — твердо отвечает он. Лу нерешительно касается его рук и медленно, вспоминая слова, говорит: — В делах… Осторожно касается лба. — …И помыслах храни Единый. — С надеждой на искупление. — Пусть у тебя в жизни все сложится хорошо. — добавляет Лу уже от себя. Она порывисто обхватывает его лицо, трепетно проводя по высоким скулам, наклоняет его чуть ближе к себе и целомудренно целует в лоб. Так целуют-клюют на прощание братьев и друзей с добрыми пожеланиями и напутствиями, провожая в дорогу. Иво так и остаётся стоять со склоненной головой. Прямо сейчас ему хочется взять Лу за руку и сказать в лицо, а лучше прямо в губы, почему на самом деле из-за нее он не может нормально спать последние несколько месяцев. Но он молчит, словно немой, а меж тем Лу стремительно размыкает объятия и поспешно отворачивается, собираясь