Когда пересекаются пути

«… Чужая радость так же, как своя, Томит её и вон из сердца рвётся, И девочка ликует и смеётся, Охваченная счастьем бытия…» «… И пусть черты её нехороши И нечем ей прельстить воображенье, — Младенческая грация души Уже сквозит в любом её движенье. А если это так, то что есть красота И почему её обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, Или огонь, мерцающий в сосуде?» Николай Заболоцкий — Некрасивая девочка.

Лето оказалось значительно теплее весны. На шестой месяц года лес словно ожил: зазеленел, наполнился звуками и запахами. В отличие от весны, когда краткие каникулы вынуждали Иво возвращаться обратно в Нью-Пари, летом у них было все время мира. Каждый день с утра и до позднего вечера они проводили вместе: изучали лес, ходили в Ле Лож, разглядывая витрины немногочисленных магазинов и одного единственного кафе. Лу даже показала свою школу, дом и местную достопримечательность — байк из покрышек, который с боем удалось отвоевать у мальчишек на несколько минут. Ради такой забавы Рид вынесла из дома шлем и неловко предложила его другу, севшему за руль импровизированного байка. Иво согласился, покрутил его в руках, с интересом рассматривая полустертый цветочный узор, после чего надел на голову. Шлем оказался ему великоват: спадал на лоб и закрывал весь обзор. Впрочем, в этой поездке главным была фантазия. Лу уселась позади Иво, аккуратно положив свои ладони ему на плечи. Мальчик приосанился и подчёркнуто вежливым тоном важно поинтересовался: — Куда хочет дама? — Дама хочет… В Нью-Пари! — Будет исполнено, мадемуазель! Итак, сейчас мы выезжаем на главную трассу, что ведёт прямо в город. Вдоль дороги вереницей тянутся зелёные поля, озаренные мягким вечерним солнцем, ленивые ветряные мельницы с белыми, как плавники дельфина, лопастями, стеклянные скелеты теплиц, где выращивают урожай. Небо, такое нежно-голубое, переливчатое как опал постепенно на западе окрашивается в алые и жёлтые оттенки заката. Вдалеке виднеются огни большого города… В копилку талантов Иво добавился еще один — дар рассказчика. Лу слушала с упоением, не забывая, однако, изредко издавать звуки ревущего мотора. — … Центр, такой зелёный, благоустроенный, сочетание инженерной прагматичности и архитектурной фантазии. Мы проезжаем по дороге, слева от нас промелькнуло здание Корпуса Содействия. На нем золотая эмблема — сочетание материального и божественного. Считается, что если две эти ипостаси будут в равновесии, то мир ждёт великое процветание и благость. Впереди возвышается темная башня Инквизиции. А вдалеке, затерявшись среди небоскребов, виднеется шпиль Нотр-Дама де Нью-Пари… Когда они вдруг приехали на то же место, с которого начали и Иво плавно «затормозил», оповещая об окончании их пути, Лу удивлённо моргула. Всю их импровизированную поездку она провела в какой-то полудреме. Голос друга успокаивал, а дар рассказчика позволял представить Нью-Пари так явственно, словно она и правда там побывала. С этой стороны, ей было приятно — взглянуть на город мечты глазами Иво, а с другой — это показывало ей, чего она лишена. Вряд-ли когда-нибудь у нее будет возможность так же свободно бродить по центру. Они ещё немного прошлись по Ле Лож и вдоль реки, тянувшейся неподалеку. Старшие ребята часто бегали смотреть на дамбу, которая, по их описанию была «неподалеку», однако Лу никогда там раньше не бывала. Потом Лу и Иво вновь углубились в лес, пока не вышли на знакомую поляну. Поваленное дерево, как символ постоянства этого места, с прошлого года так никуда и не делось. Солнце, ещё с утра сиявшее ярко, стеснительно скрывалось за кружевом светло-серых облаков, пока не спряталось совсем. Небо заволокло тучами, а воздух потяжелел, но никто, кажется, даже не обратил на это внимания… Иво рисовал. Лу, сидя рядом на поваленном бревне и подперев кулаком щеку, с интересом наблюдала, как на абсолютно белой бумаге появляются силуэты деревьев, коряг, растений и неба. Как постепенно они окрашиваются в цвета, куда более сочные, чем они были на самом деле. Лу рисовать не любила да и не умела: в школе у них были уроки рисования, где они сорок минут на древних графических планшетах (настоящая бумага стоила очень дорого) пытались изобразить какую-то вазу, ткань и прочую ерунду. Рид не находила в этом никакого удовольствия. Однако наблюдать за другом, чьи руки так искусно и легко порхали над бумагой было очень увлекательно. Даже Лу, считавшая себя человеком далёким (ну очень далёким) от искусства прониклась его акварелями. Или дело было в самом художнике? Летний дождь, тучам которого поначалу не придали значения, хлынул внезапно. Уронил несколько капель на акварельные этюды Иво, а после всего через мгновение зарядил стеной. Лу и Иво едва успели укрыться под деревом. Стоя под разлапистой высокой елью, Рид размышляла о том, что успели уйти они достаточно далеко и придется бежать почти через весь лес по грязи и лужам, чтобы выйти из него, немногим отличаясь от пресловутых леших. Впрочем, грязь и возможная схожесть с мифическим обитателем лесов ничуть не пугали Лу: она опасалась за работы друга, которые тот бережно прижимал к себе под курткой. Рид скинула свою куртку и протянула ее Иво, в ответ на его вопросительный взгляд, поспешила пояснить: — Возьми, твои работы целее будут. — Ты промокнешь. — запротестовал Иво. — Не сахарная, не растаю. Бери-бери, — настойчиво повторила Лу. Мальчик принял вещь с благодарностью и поспешил обернуть ей свои этюды. Рид снова мельком взглянула на них. На дорогой бумаге оживала сказка: изумрудные леса, салатовая трава, кристально чистое голубое небо, а еще птицы, животные и даже сама Лу. На нескольких этюдах она позировала другу, и по ее мнению, он нарисовал ее гораздо красивее, чем она была на самом деле. Этюды были волшебными — они дышали свежестью, буйством красок и красотой линий, проведенных так мастерски и с огромной любовью. Лу даже не подозревала, что красками можно было творить подобное чудо. Вдалеке неожиданно грянул гром. — Елки-палки, — лаконично выразилась Лу. Иво усмехнулся. — Согласен. — Погнали ко мне? Может быть, успеем добежать до грозы. — До меня ближе будет. Поэтому приглашаю тебя в гости. — А у тебя предки дома? — Родители? Скорее всего нет. Мама обычно приезжает по выходным, отец — и того реже. Так что я на попечении Марион. — Марион это кто? — Наша домработница. Чудесная женщина. Она работает на нас сколько себя помню. — Короче говоря, ты приглашаешь меня к себе? Иво выпрямился, насколько позволяли низкие еловые ветви, приосанился и торжественным тоном, явно подражая кому-то из взрослых, произнес: — Мадемуазель Лу, позвольте пригласить вас к себе в гости. Я буду невероятно счастлив, если вы соблаговолите посетить мое скромное жилище. Серьезность тона в детском высоком голосе звучала забавно. Напускная торжественность в совершенно неторжественной обстановке — была забавной вдвойне. — О, я с радостью, месье. — весело отозвалась Рид и даже исполнила движение, отдаленно напоминающее реверанс. Иво улыбнулся, перебросил в одну руку этюды, другую предложил Рид. — Тогда бежим! Бежать и правда пришлось недолго. Они быстро миновали лес и вскоре оказались на территории небольшого коттеджного поселка. Иво, показав свою карту охраннику на посту, пропустил подругу вперед и следом прошел сам. Теперь они, не сбавляя скорости, неслись по ухоженным улочкам, пролетая мимо однотипных коттеджей. Сильный дождь и преследующая по пятам гроза мешали Лу рассмотреть дома и небольшие разбитые садики, но судя по дорогим машинам, припаркованным рядом — здесь жили очень обеспеченные люди из Центра. Иво, не выпуская ладони Лу, взлетел по ступеням одного из домов прячась под карнизом. Заметив неподалеку черную машину, парень вдруг нахмурился и пробормотал «странно», после чего повернулся к двери и приложил карту к сканеру. Тот тихо пиликнул, и мигнув зелёным, разблокировал дверь. Иво галантно пропустил Лу вперёд на небольшую застеклённую лоджию, служившую прихожей. Это было светлое помещение, с высокой тумбой и маленькой скамейкой, под которой прятались несколько пар обуви разных размеров от строгой мужской до аккуратных женских туфель. Рядом были крючки с вешалками для верхней одежды. Иво окинул взглядом темный женский плащ. — Похоже мама дома. — оповестил он подругу после секундного раздумья. — Мне уйти? — нерешительно спросила Лу. — Что? Нет конечно, все нормально. Тем более куда ты пойдешь в мокрой куртке? Я брошу ее в сушилку. Миновав лоджию, они прошли в светлый холл, выполненный в пастельных серо-бежевых оттенках. Напротив было большое панорамное окно, выходящее во внутренний двор, несколько дверей, ведущих непонятно куда и лестница, подсвеченная мягким теплым светом напольных ламп. Неожиданно одна из дверей приоткрылась, и оттуда вышла миловидная женщина лет сорока, в темно-синем платье и с собранными в тугой пучок густыми черными волосами. Она несла в руках стопку каких-то вещей. — О, ну надо же, Иво! А мы уж начали переживать. Дождь льет как из ведра, вдалеке грохочет так, что уши закладывает, а ты все никак не возвращаешься! — голос женщины был зычным и строгим, и могло бы показаться, что она и впрямь сурова, если бы не добрая улыбка на деланно хмуром лице. — Привет, прости, я немного задержался. Зато пришел не один. Лу, стоящая за спиной друга и неловко переминающаяся с ноги на ногу, неуверенно кивнула женщине и тут же шепотом обратилась к Иво. — Это твоя мама? Иво искренне рассмеялся. — Нет, это наша домработница. — шепнул он в ответ и громче добавил. — Марион, это моя подруга Лу, Лу это Марион. Не зная, что следовало бы сказать в такой ситуации, Лу на всякий случай несколько раз кивнула и улыбнулась. Домработница смерила гостью взглядом, после чего громогласно вынесла свой вердикт. — Какая очаровательная юная мадемуазель! — Марион, а мама дома? — Да, мадам в гостиной, музицирует. Вы голодны? Иво мельком взглянул на Лу. Та отрицательно покачала головой, вызвав скептическую усмешку. — Да, перекусить бы не отказались. Кивнув, Марион исчезла за другой дверью, а Иво как ни в чем не бывало направился к лестнице, ведущей наверх. — Иво, слушай, а может останемся здесь? Уже положив руку на перила, он обернулся, вопросительно приподняв бровь. — Почему? — Мне и тут хорошо… — Лу, пойдем, тебе нечего бояться. Никто тебя не обидит. Но Лу упрямо осталась стоять на месте. Иво мог говорить все, что угодно, однако Рид была убеждена: родители друга вряд-ли одобрят его общение с простой деревенской девчонкой. Лу, раньше не ощущавшая разницу между ними (они никогда об этом не говорили), вдруг остро почувствовала эту пропасть. Ей хотелось малодушно сбежать обратно под дождь, в грозу, лишь бы не знакомиться с его мамой и не видеть этот надменный, оценивающий взгляд и снисходительную улыбку под маской напускной доброжелательности. Видя, что Рид никуда не собиралась двигаться, Иво тяжело вздохнул, пробормотал «ну что за упрямица» и, спустившись, взял подругу за руку, мягко, но настойчиво утягивая за собой вверх по лестнице. Каждая ступень — новый уговор, уловка, предложение, увещевание. Иво, расточая обаяние и используя все свое красноречие, вел строптивицу за собой, несмотря на ее причитания. В какой-то момент Лу сдалась на милость хозяина дома и покорно следовала за ним с выражением вселенской скорби на лице. Гостиная встретила их теплом, шедшим от настоящего камина, панорамными окнами, за которыми корчилась гроза и цветочным ароматом, ощущавшимся здесь гораздо явственнее. Помещение, несмотря на приятную цветовую палитру, не было наполнено личными вещами хозяев дома и всякой приятной глазу мелочью, и оттого казалось необжитым и каким-то неуютным, как номер в гостинице — красиво, но без души. Однако у гостиной всё-таки было сердце — пианино, стоящее у дальней стены. За инструментом сидела женщина, изящный силуэт которой выхватывали из тени то вспышки молний за окном, то свет камина. Она была облачена в простое чёрное платье из натуральных тканей, широкие рукава которого не скрывали изящных тонких запястий, а подол, подхваченный тканевым поясом на талии, доходил до самых щиколоток. Черные густые волосы были заплетены в длинную косу, перекинутую через плечо. Стоило Иво войти в двери, женщина перестала играть, отпуская последние ноты в мягкую тишину, и обернулась. — Мама, здравствуй. Познакомься, пожалуйста, это моя подруга Лу. Женщина встала с банкетки и подошла ближе, по мановению ее руки в комнате зажёгся мягкий свет ламп. При свете Лу смогла лучше рассмотреть ее: высокая, пожалуй, гораздо выше среднего роста, тонкая, изящная, с перламутрово бледной кожей и мягким взглядом гагатово-черных, как у самого Иво, глаз. Вопреки ожиданиям Рид, лицо хозяйки дома было приятным и дружелюбным, а в ее полуулыбке Лу не нашла ни насмешки, ни надменности. — Здравствуй, Лу. Мне очень приятно с тобой познакомиться. Иво редко приводит друзей. — Здравствуйте, мадам… — Лу открыла рот и тут же его захлопнула, вспомнив, что так и не спросила ни фамилию друга, ни имя его матери. — «Крэ-эп, это ж надо было так жестко тупануть.» — Прошу тебя, Лу, называй меня по имени. Меня зовут Жозефина. — женщина мягко улыбнулась и протянула Лу руку. Рид пожала ее, про себя удивившись ее нежности, но вместе с тем твердости рукопожатия. «Ничего себе, зовут как французскую императрицу» — подумалось Лу. Рид была очарована Жозефиной. Ее неброской красотой, ее манерами, ее легкостью и непринужденностью в общении, искренней заинтересованностью в гостье — Лу никогда не получала столько внимания со стороны взрослых к своей скромной персоне. Они обедали в столовой (оказывается залы для приема пищи и для ее приготовления разделялись, что для Лу стало культурным открытием). Наблюдая за матерью и сыном, Рид заметила необыкновенную схожесть во внешности, речи и мимике. Для сравнения еще, конечно, не хватало взглянуть на отца Иво, но судя по скупым рассказам друга, человеком он был не очень-то дружелюбным, так что от его отсутствия Лу ничего не потеряла. После обеда Жозефина удалилась к себе, предоставив детям полную свободу действий. Иво показал Лу весь дом, где было три этажа и подвал (последний заинтересовал гостью больше всего), в котором, к сожалению, не обнаружилось никаких скелетов. Напоследок Иво оставил свою комнату, куда они пришли после небольшой экскурсии. Это была просторная и светлая, как и все остальные помещения в доме, комната, в которой могли бы поместиться три если даже не четыре комнаты Лу. Прохаживаясь по периметру, Рид вновь отметила аскетичность убранства: пустой стол, на котором черным пятном выделялся планшет со стилусом, небольшая книжная полка, окно, кресло и идеально заправленная кровать (серьезно что-ли? такие существуют?), рядом с ней стояла тумба, на которой лежали какие-то лекарства и небольшой инъектор. Сначала Лу хотела было спросить, зачем он другу, но тут же задушила свой вопрос на корню — не ее это дело. Рид, быть может, и была простовата в поведении по меркам чопорных городских жителей, но бестактностью никогда не отличалась. Зато другой вопрос, беспокоивший ее еще с самого начала, она все-таки задала: — Иво, а почему ты не повесишь свои рисунки на стену? Я бы повесила. — Отец считает, что подобное «украшательство» портит облик интерьера. — Дурак твой отец, — простодушно выдала Лу, но, спохватившись, что друг может обидеться на подобную грубость, поспешно добавила, стараясь сгладить предыдущие слова, — но мама у тебя очень хорошая. Иво, роясь в шкафу, пока Лу осматривалась, коротко рассмеялся. — Спасибо. — Прости. За отца. Я не хотела тебя обидеть. — Ты не обидела, Лу. Наоборот, попала хм… в точку. — занятому какой-то рутиной по поиску чего-то там в шкафу, Иво было проще говорить откровенно, — отец придает большое значение, как бы выразиться? Чистоте крови, что-ли… Социальному статусу, положению в обществе, влиятельности, капиталам. Короче говоря, всей этой ерунде, которая уж точно не является показателем добродетели и праведности. Лу хмыкнула. — Как думаешь, твой отец выставил бы меня за дверь, узнав, что ты общаешься с деревенской? Одновременно с ее вопросом Иво вытащил из шкафа какую-то допотопную аппаратуру. Любовно проведя по ней рукой, он поставил вещь на стол. — Это проигрыватель, — пояснил Иво. Не расслышал ли он ее предыдущего вопроса или проигнорировал намеренно — Рид уточнять не стала. Ее вниманием всецело завладел проигрыватель, который она раньше никогда в своей жизни не видела. — Для чего это? — Для того, чтобы слушать музыку. — Он подключается к интернету? Иво улыбнулся и терпеливо пояснил: — Нет, Лу. Для него есть специальные виниловые пластинки. Хозяин комнаты вновь отошел к шкафу и, покопавшись там какое-то время, извлек на свет стопку черных плоских кружков, убранных в красивую, но сильно потертую упаковку, предложив Лу выбрать что-то из них. Она ткнула наугад в обложку, на которой был изображен мужчина в черном старинном смокинге. Иво вставил пластинку в проигрыватель, и спустя несколько секунд шуршаний комнату наполнил глубокий мужской баритон. Рид слушала. Красиво, очень красиво. Была в этом какая-то романтика давно ушедшей эпохи. Гроза прошла, а дождь давно закончился: последние капли лениво стекали по стеклу, падая на глянцевую влажную траву. Взглянув на часы, Лу хлопнула себя по коленям и поднялась на ноги. — Мне пора. Поздно уже. Предки будут волноваться. — Я провожу. — Да ладно, не парься. Че я, через кустики что-ли не пройду? — И все же я провожу. — настойчиво повторил Иво. Лу подавила смущенную улыбку. Отвернувшись, чтобы друг не заметил ее вспыхнувших щек, с неожиданным теплом в голосе произнесла: — Спасибо, Иво.