«…Вполне я равнодушен к внешним благам. Но, если грех великий — жаждать славы, Я самый грешный из людей на свете…» Уильям Шекспир
В просторной лаборатории царила тишина, прерывающаяся лишь мерным пиликаньем приборов. За тёмно-серым, как и все убранство помещения, столом с гладкой зеркальной поверхностью сидел молодой мужчина. Перед ним лежали две небольшие капсулы из толстого стекла. В каждой из них — золотисто-медная жидкость, абсолютно идентичная на вид с соседней. Мужчина сверлил их взгляд, задумчиво, не торопясь, брал в руки то одну, то другую, внимательно рассматривал, подставлял на свет, разглядывая играющие блики, после чего так же аккуратно клал обратно на горизонтальную поверхность. — Упускаю ли я что-то? — задал вопрос он сам себе, мягко постукивая пальцами по столу. Неожиданно раздался стук в дверь. — Войдите. Вошёл молодой учёный, совсем мальчишка, с тоненькими усами и большими испуганными глазами. Нервно прокашлявшись и кивнув головой хозяину лаборатории, даже не повернувшемуся к входящему, скороговоркой выпалил: — Месье, вы просили предупредить когда Марк Жонсьер приедет в Ле Лож. — Да, благодарю. — холодно ответил он. Дверь закрылась, и учёный вновь погрузился в собственные размышления. Спустя некоторое время, мужчина кивнул, словно что-то для себя решив, аккуратно сложил ампулы в черный небольшой кейс, где уже лежал маленький инъектор, и спрятал его в сейф, находящийся в одной из гладких стенных панелей. После чего снял белый халат, накинутый поверх черной дорогой рубашки. Оправляя ее воротник, он случайно задел цепочку. Поддавшись вдруг внезапному сентиментальному порыву, он выудил серебряный кулон, и поцепив ногтем маленький замочек, аккуратно раскрыл его. С маленькой фотографии на него смотрела улыбающаяся светловолосая совсем юная девушка. Обведя большим пальцем контур маленькой рамки, мужчина позволил своим губам на краткий миг дрогнуть в искренней улыбке. На внутренней стороне кулона была выгравирована полушутливые ласковые слова, принадлежавшие девушке с фотографии. Clem t'aime Клем тебя любит Позволив себе полюбоваться ещё секунду, ученый тут же залохпнул медальон и спрятал его обратно под рубашку, опасаясь, что в этой абсолютно пустой лаборатории кто-то может стать свидетелем его слабости. Он отошёл к рабочему столу и нажал на кнопку вызова: — Мне нужна машина к главному входу через пять минут.***
Черная машина плавно подъехала к оцепленной территории. Сотрудники Корпуса проверили документы и без лишних вопросов пропустили. Жонсьер, наблюдавший за ходом операции, заметил незванных гостей. Губы его скривились. Из машины вышел молодой мужчина, его красивое лицо обрамляли пряди светлых недлинных волос, собранных в низкий хвост. Золотисто-карие глаза пробежались взглядом по местности и тут же безошибочно выцепили Жонсьера. Прибывший инквизитор направился к нему. — Ваше присутствие здесь необязательно, месье Савонарелли. — процедил Марк вместо приветствия. — Обязательно, раз карательная операция проходит на границе с моими лабораториями. — ответил подошедший инквизитор. — Что уже известно? Их казнят? — Какое рвение, — злорадно усмехнулся Жонсьер. — Для начала их допросят. — А потом казнят? — Если в том будет необходимость. — Вы ставите этот вопрос под сомнение, месье Жонсьер? Вот уж не ожидал от вас такого. Эти люди уже запятнали свою репутацию антицерковными лозунгами и связями с сомнительными личностями. На мой взгляд, этого факта вполне достаточно, чтобы вынести смертный приговор. — Ах, на ваш взгляд, месье Савонарелли? Позвольте напомнить, что здесь решаете не вы, а я. Выполняйте свою работу, а я — свою. Савонарелли вздохнул, словно ему приходилось разговаривать с маленьким ребенком. После чего сделал приглашающий жест рукой и несколько шагов в сторону, вынуждая Жонсьера, скрепящего зубами от плохо сдерживаемого раздражения, пойти за ним. — Понимаю, месье Жонсьер. Брак расслабляет. Он делает людей более мягкими, сердечными, чуткими. — на этих словах Жонсьера перекосило, — Вы увлечены своей красавицей-женой, что ничуть не удивительно, но не стоит забывать о работе. Эти люди — без пяти минут мятежники. И мне не нравится, что они находились на границе с лабораториями моей семьи, а вы знаете, какое огромное значение они имеют для Церкви. Викарий довольно определенно высказался по этому поводу. — Вы думаете, что кучка фермеров и псиоников со слабой пятой ступенью могут быть настолько опасны? — фыркнул Марк. — Их предел — чесать языками и сеять смуту среди таких же глупых умов. Они — расходный материал и мусор, который не стоит внимания. Публичной порки будет вполне достаточно. Однако если их казнить, это может повлечь ненужные волнения в обществе. — Если они всего лишь мусор, отчего же вас, месье Жонсьер, заставили в нем копаться? Марк побледнел от злости, на лице заиграли желваки. Он посмотрел в глаза Савонарелли, силясь разглядеть там хотя бы тень насмешки или любой другой эмоции, но они были пусты и холодны, как космическая бездна. Савонарелли тем временем продолжил: — Казните их, Марк Жонсьер, иначе мне придется доложить Викарию о ваших колебаниях… Он этого не оценит. Сказав это, Савонарелли пожелал Жонсьеру хорошего дня (в холодном безэмоциональном голосе вдруг отчётливо прозвучала ирония, граничащая с откровенной издёвкой) и удалился, оставив Марка закипать от злости. Подозвав к себе сотрудника Корпуса, Жонсьер, глядя вслед уходящему мужчине, тихо прорычал: — Проследите, чтобы месье Савонарелли выехал с оцепленной территории и не заблудился по пути. Садясь в машину, Антонио позволил себе усмехнуться. Ему было все равно, виноваты хоть в чем-нибудь эти фермеры или нет, ему даже было безразлично, действительно ли они пересекали границы его территорий или нет. Главное — Жонсьер заглотил наживку. Антонио прошёлся по его слабостям, точно по струнам тончайшего инструмента — человеческой души. Ему нравились подобные метафоры. Провокацию Антонио считал удавшейся: Марк не сдержится и казнит их, лишь бы Савонарелли не донес Викарию о его «безынициативности», чего тот делать вовсе не собирался. Приедет Приор, чертов альтруист и поборник честного правосудия, устроит Марку разнос за самодеятельность. И пока они будут грызться, про него, затеявшего эту смуту, никто и не вспомнит. «О, правы были древние римляне.» — думает Антонио, разглядывая за тонированным стеклом автомобиля проплывающие мимо сельские пейзажи. Divide et impera. Разделяй и властвуй… Иво Мартен действительно приехал спустя несколько часов. Как только услышал о казнях, приведенных в исполнение без его ведома. Марк к тому времени, казалось, отзеленел свое и вроде даже постепенно начал успокаиваться. Приезд начальства поумерил его пыл, но не унял взвинченности и раздражения. В ходе не самой приятной беседы, состоявшейся между Мартеном и Жонсьером, выяснилось много интересного. — Савонарелли был здесь? Почему я узнаю об этом только сейчас, Марк? — Да, приезжал. — неохотно согласился инквизитор. — Что ему было надо? Это не его вотчина. — Наоборот, Савонарелли сказал, что его это касается, раз мятежники находились на территориях, граничащих с его лабораториями. — Ложь. — холодно отрезал Иво. — И провокация. На которую ты, Марк, повелся словно дитя… Марк сердито поджал губы. Жонсьер не любил, когда кто-то оставлял его в дураках. И просто терпеть не мог, когда ему на это указывали. Он вздохнул, чтобы высказаться в свое оправдание. Видя, что Марк собирается что-то сказать, Иво поспешил осадить его: — Мне совершенно неинтересно, что Антонио тебе сказал. Но я хочу знать, зачем на самом деле он сюда приезжал… Иво неожиданно замолк и повел головой, словно почувствовав в воздухе угрозу. А потом раздался первый выстрел.***
Лу их не извиняла. Даже если бы они извинились перед ней. Никто, правда, извиняться перед ней и не собирался, но Лу в любом случае не изменила бы своего решения. Их какие-то там подозрения совсем не оправдывали разбитый нос и блокатор. В ходе разговора с Жонсьером они сверлили друг друга недовольными взглядами. И Рид подумалось, что если бы за это не накидывали петлю на шею, она с удовольствием бы наваляла этому инквизитору. И неизвестно ещё, кто кого. Драться Лу умела отменно. Вон, Гюлеру ноги переломать пообещала. Хотя, по правде говоря, Гюлер по-прежнему был на первом месте в ее личном списке ублюдков, даже несмотря на то, что Жонсьер уверенно взбирался все выше и выше. Жонсьер, при всей своей вспыльчивости и дерганности, не производил впечатление скользкого типа со скользкими намерениями. И это было единственным, по мнению Рид, плюсиком к его карме. Потому что ни разбитый нос, ни блокатор она ему не простила. Прикладывая платок к носу, Лу боковым зрением замечает, что к ней подходит ещё одна шишка. Судя по цвету формы — тоже из инквизиторских. Участливый (да с чего бы?) инквизитор протягивает ей лёд. Лу принимает его с подозрительной благодарностью, отмечая, что голос незнакомца отчего-то на самом деле очень знаком. «Здрастье приехали, вот и слуховые галлюцинации подоспели. Этого добра мне ещё не хватало.» — Рид винит во всем чертов блокатор. — Часто попадаете в неприятности? — Лу не видит его, даже не смотрит, ее больше интересует собственный разбитый нос. Но по голосу ей кажется, словно собеседник улыбается. — В мелкие, не как вы. — хмыкает она. Они перебрасываются незначительными репликами, которые заставляют то краснеть, то зеленеть попеременно людей вокруг, но, казалось, совсем не оскорбляют собеседника Лу. Когда незнакомец в инквизиторской форме отходит, Рид тихо интересуется у стоящего рядом Кея: — А чё это за мужик был? Стоун издает нервный смешок и тут же поспешно прикрывает себе рот. — Это Приор Инквизиции, Лу… — Охренеть… А почему он не сказал? — Постеснялся наверное. Лу весело хмыкает. — Ну за лёд ему спасибо. А как зовут хоть? У меня память на церковников плохая. — Мартен. Его зовут Иво Мартен.