Когда пересекаются пути

«Зацелована, околдована, С ветром в поле когда-то обвенчана, Вся ты словно в оковы закована, Драгоценная моя женщина! Не веселая, не печальная, Словно с темного неба сошедшая, Ты и песнь моя обручальная, И звезда моя сумашедшая…» Николай Заболоцкий

Лу не спится. Ей то жарко, то холодно, и она все никак не может перестать думать об увиденном. И ещё эта лампочка… Если бы не она, Рид могла с натяжкой сказать, что произошедшее — какой-нибудь приступ, вроде эпилептического припадка или что-то такое, мало что-ли в мире разных болячек? Но загоревшаяся лампочка не давала ей покоя. В голове почему-то не укладывалась мысль о том, что Иво может быть псиоником. Зачем и почему он скрывает? Отчего такое странное проявление способностей? Что за дрянь он себе колет? Чувствуя, что уснуть так и не получится, Лу встаёт с кровати, накидывая по пути гостевой халат (тоже черный) и выходит из комнаты. Коридор освещен мягким теплым светом, и Рид невольно замирает, любуясь со второго этажа открывшимся видом на пустую кухню и гостиную, с панорамной электронной картиной леса. Лу почему-то кажется, что он похож на тот самый у Ле Лож. Она спускается вниз и идёт к кухонному блоку. Очень хочется побродить по дому, но без хозяина делать это как-то… Не комильфо. Так и не дойдя до кофемашины, Лу плюхается на большой кожаный диван, приятно охлаждающий открытые участки разгоряченной кожи. Одну ногу она закидывает на его бортик, а рукой зарывается в волосы. Голова гудит от мыслей. Лу смотрит на картину леса, и ее безмятежность и мягкие зелёные оттенки почему-то очень успокаивают. В какой-то момент она настолько глубоко уходит в собственные мысли, что не замечает Иво, подошедшего к ней. — Не спится? — интересуется он, опираясь локтями на бортик дивана. — Угу, — отвечает Лу, выныривая из раздумий. Она окидывает его взглядом и замечает, что он переоделся. На нем черная атласная туника, подпоясанная на талии, и такого же цвета широкие штаны. Волосы как-то небрежно, но по-своему очаровательно собраны в домашний хвост. — Не знала, что у инквизиторов даже домашняя одежда и то форменная. — Это не совсем форма. — Ну да, такая специальная одежда для верующих. — подначивает его Лу. На что Иво вдруг шутливо закатывает глаза (Рид подумала, что ей показалось!) и вдруг выдает: — Молилась ли ты на ночь, Дездемона? Лу напрягла извилины: — О, Шекспир! Тоже душить меня будешь? — Только если нежно. Улыбка у Иво какая-то странная. Он касается пальцами ее щиколотки и медленно, вдумчиво ведёт вверх по колену. Этот жест кажется таким интимным и чувственным, что кожа Лу покрывается мурашками, а сама она неожиданно для себя краснеет. Она же хотела с ним поговорить о том, что произошло, а он отвлекает… Крэп! С Иво творится что-то странное. — Хочу рассказать вам о своей религии. — между делом шутливо говорит Мартен. — М-м я заинтересована, продолжайте… — хмыкает Лу, непонятно на что давая согласие: то ли на его дальнейшие слова, то ли на движение пальцев. — Кофейная религия. Будешь кофе? — Ночью? — А ты прямо сейчас планируешь лечь спать? Лу фыркает: — Нет, конечно. Пошли пить кофе. Это становится традицией. — Мне нравится такая традиция. Иво за руку помогает принять Лу сидячее положение. А потом совершенно неожиданно для них обоих подхватывает ее на руки и, перенеся через бортик дивана, ставит ее на пол. Рид от внезапности удивлённо пискает. Она дивится силе, сокрытой в нем, и его странному поведению. Хотя не сказать, что подобное ей не нравится. Даже наоборот. Иво, словно почувствовав, что перешёл определенные границы, отстраняется на шаг и идёт к кухонному блоку. — Иво, нам надо поговорить по поводу того, что случилось! — выпаливает Рид, прежде чем ее мозги превратятся в желе от этого непредсказуемого Мартена и проснувшейся в нем чувственной стороны. — Да? — он оборачивается. Лу ловит взгляд ониксовых глаз и старается смотреть куда угодно только не в эти черные омуты, затягивающие со страшной, пугающей силой, которой нет ни сил, ни желания сопротивляться. — Что это было? Ты псионик? Ты колешь себе блокатор? Зачем? Почему ты скрываешь? Как такое вообще возможно? — вопросы сыпались из Рид как из рога изобилия. Она боялась упустить что-то, дать слабину, поддаться этим тёмным очам. Иво вздыхает, подходит ближе и берет одну руку Лу в свою. Задумчиво проводит по костяшкам и чуть шероховатой коже. — Лу, я тебе все объясню, когда ты будешь готова. — Но я готова! — Прости, я неверно выразился. Когда я буду готов. Когда смогу осмыслить произошедшее, потому что и сам до конца не понимаю. Могу ли я просить у терпеливой и милосердной мадемуазель Рид ещё немного времени? Лу старается не показать своего разочарования его ответом, но все же кивает. Иво оставляет лёгкий благодарный поцелуй на ее костяшках и отходит варить кофе. Как будто в кофемашине было его спасение. Рид плетётся следом. Замирает возле стола и смотрит на широкую изящную спину. Сегодняшнее (или уже вчерашнее?) происшествие показало по какой грани между жизнью и смертью они ходят, что каждый день может стать для кого-то из них последним. И Лу страшится не собственной смерти, а того, что не успеет ничего рассказать Иво, безвкусно и бездарно погибнув под пулями. А он так и продолжит жить, догадываясь, быть может, но не зная до конца, что защищала она его не только потому, что это — ее работа. Лу смотрит и не знает, как сказать. Не оборачиваясь, Иво спокойно проговорил: — Лу, я чувствую, как ты сейчас прожжешь во мне дыру. Говори все, что хочешь сказать. Лу мнется, засовывая руки в карманы халата и тут же вынимая их из него. Дыхание сбивается, а стук своего сердца она чувствует где-то в горле. Лу понимает — это момент истины. Прошло десять лет, а эта любовь, зародившаяся ещё тогда в сердце маленькой девочки, не знавшей о жизни ничего и в то же время вкусившей ее сполна, крепла день ото дня. Сколько бессонных ночей в интернате она провела, глядя на обшарпанную стену соседнего корпуса и на луну из своего окна, и представляя момент их встречи. И вот она случилась. И казалось, что сладость долгожданного момента должна затмить горечь на языке. Но горечь стала лишь сильнее: распространялась ядом по всему телу и отравляла сердце. Если раньше пропасть между ними Лу казалась огромной, то теперь она и вовсе была непреодолимой. Лу глубоко вздохнула и начала говорить. Она говорила ему о том, каким он предстал перед ней впервые — очаровательным мальчиком с жёлтым шарфом, открытым сердцем и искренним желанием помочь. Каким он стал потом — вдумчивым, мудрым не по годам юношей, и все таким же красивым своей ненавязчивой, неброской, но западающей глубоко в душу красотой. Его имя было ее молитвой и ее спасением, в делах и помыслах — отнюдь не Единый, а он, только он: под изнанкой век, у самого сердца, во всех уголках души. И что лучше бы он так и оставался миражом. Потому что видеть его каждый день и осознавать, что к объекту желания ты не можешь приблизиться ни на йоту — пытка страшнее инквизиторских костров. Она закончила говорить. Исповедаться его спине гораздо легче, чем его глазам — умным и проницательным. Лу, вопреки всему, не плачет. Даже как-то не хочется. После слов, самого искреннего монолога, кажется, за всю ее жизнь, приходит опустошение. Она почти готова к тому, что ее чувства будут отвергнуты. Лу и не рассчитывала на другое. Глупо было бы надеяться на что-то большее, в ее то положении. Поэтому она удивляется ещё сильнее, когда Иво неожиданно оборачивается к ней. Лицо его — беспокойное, встревоженное. Черные глаза лихорадочно блестят. Он делает несколько стремительных шагов к ней, и Лу давится удивлённым выдохом, когда мужские губы накрывают ее рот. Поцелуй мягкий и осторожный. Иво аккуратно кладет одну руку ей на шею, мягко поглаживая щеку большим пальцем, вторая рука опускается на поясницу и притягивает чуть ближе. Объятия какие-то слишком целомудренные, на вкус Лу, и очень хрупкие. Иво словно даёт ей выбор — уйти или остаться. «Хрена с два.» — думает Рид. — «Я не для того десять лет мучилась в неведении, чтобы сейчас слинять.» Она кладёт руку ему на затылок и притягивает ближе. Целует с отчаянным остервенением и яростным напором — по-другому она не умеет, не привыкла. Поцелуи Иво по-прежнему в противовес нежные и мягкие, как касание пера. Она ощущает улыбку, льющуюся ей в рот вместе с этим поцелуем. Ей кажется, что она впитывает эту любовь, искренню и чистую, от которой щемит что-то за ребрами. Лу никогда не думала, что на своем веку сможет ощутить эту любовь на вкус, что кто-то подарит ей это чувство, и что она сама будет любить столь же е сильно в ответ. Когда лёгкие начинают гореть от нехватки воздуха, Лу отстраняется первой, прерывая поцелуй, и смотрит на Иво. У него горят щеки, как при лихорадке, а губы красные и влажные, и Рид находит это чертовски сексуальным. — Мы так и будем сосаться как два подростка возле школы? — без обиняков выдает она. — А ты, стало быть, хочешь по-взрослому? — хитро щурится он. Под стрелами темных ресниц мелькает какая-то эмоция, и Лу не успевает ее прочесть, так как неожиданно оказывается приподнятой и тут же усаженной на кухонный стол с неприлично разведёнными ногами, между которых вклинивается Мартен. Он с какой-то медленной хищной грацией опускается чуть ниже и целует Лу в колено. И так же невыносимо медленно прокладывает дорожку поцелуями на внутренней стороне бедра, мягко отодвигая край халата в сторону и сжимая рукой бедро, поднимая на Рид взгляд черных глаз. От этого взгляда у нее перехватывает дыхание и Лу с трудом проталкивает в лёгкие воздух, ставший неожиданно влажным и тягучим. Глядеть на Иво сверху вниз оказывается чем-то невероятным. Рид кажется, что она по-прежнему доминирует, но на подсознательном уровне чувствует — контроль давно принадлежит не ей. И это не вызывает в ней волну протеста. С теми немногочисленными партнёрами, которые у нее были, Лу предпочитала устанавливать свои правила: она контролировала весь процесс, так ей было комфортнее — давняя привычка управлять всем вокруг отразилась даже здесь. Но сейчас она совершенно не чувствовала потребности контролировать, наоборот, она вдруг нашла неожиданно приятным отдать власть в чужие руки. Может быть, все потому, что это был Иво, которому она давным-давно уже отдала свое сердце и свою душу. А кто будет сверху — да какая разница? Она совсем не против уступить. Иво поднимается и вновь находит губы Лу. Одна его рука, скользит по внутреннему бедру девушки и мягко накрывает промежность, оглаживая ее и лаская сквозь ткань нижнего белья. Лу давится судорожным вздохом и обвивает ногами торс Иво, притягивая ближе. Мартен по-прежнему нежен и осторожен, касания медленные и аккуратные, и Лу хочется хныкать от этой неторопливости. Она запускает руку ему в волосы и сильно, но не больно дёргает назад, заставляя его покорно откинуть голову. Вид его обнаженной беззащитной шеи, на которой бешено пульсирует венка и дергается кадык, Лу находит самым эротичным зрелищем в своей жизни. Она припадает губами к белой коже и жгучими поцелуями-укусами оставляет красные отметины. На грани слуха Рид улавливает тихий мужской стон и чувствует давление на внутренней стороне бедра, и заводится от этого ещё больше. Она отрывается от его шеи и кладёт обе руки на его щеки. Они пылают неестественно горячим жаром. Пелена спадает с глаз Лу и она озадаченно хмурится, чуть отстраняясь, чтобы лучше видеть лицо Иво. Он весь горит, как будто у него температура. Это слишком даже для возбужденного человека. — Иво, все в порядке? Он размыкает глаза, взгляд — осоловелый и хмельной, на губах блуждает расслабленная, блаженная улыбка. Но видя обеспокоенность Лу, лицо Иво делается серьёзнее. — Что такое? — Ты весь горишь. У тебя жар? — Нет, а почему ты… Мартен бросает взгляд в сторону зеркала и несколько секунд озадаченно рассматривает свое отражение. Потом вздыхает, прикрывая глаза и словно что-то для себя решая. После чего улыбается, Лу эта улыбка кажется чуть менее искренней, чем обычно: — Все хорошо. — Правда? — недоверчиво хмыкает она, ласково убирая упавшие ему на лицо черные пряди. — Да, такое бывает… М-мм от лекарства, которое я принимаю. Но, Лу, если тебе некомфортно и ты хочешь остановиться, только скажи мне… — Я? Остановиться? Нет уж, дудки: я столько лет имела тебя мысленно во всех позах, что хочу уже наконец насладиться реальным зрелищем. Иво весело вскинул брови, выражая удивление вперемешку с, Единый помилуй, внезапным смущением от ее слов? Потом его взгляд резко изменился, став более лукавым и хитрым. Он наклонился к Лу, опаляя ее ушко жарким дыханием и промурлыкал, копируя ее нахальный тон: — Надо же, у меня были точно такие же мысли. Как хорошо, что наши желания совпадают. Лу не успела удивиться такой необычной перемене в его характере, как ее вновь подхватили и понесли куда-то в сторону спальни. Она снова прильнула к шее Иво, мягко покусывая ее и нетерпеливо стискивая ногами его торс. Мысли о неестественно розовых щеках тут же выветрились из головы, стоило Лу ощутить спиной мягкую поверхность кровати. Ее снова окутал знакомый древесный аромат. Иво нависал сверху, такая приятная, долгожданная тяжесть. Он, удерживая свой вес на одной руке, второй неторопливо раскрывал полы халата, помогая Лу высвободиться из него. Под ним на ней остались только трусики и майка (не в лифчике же ей засыпать, право слово). Ткань майки была очень тонкой, а потому служила плохим прикрытием для торчащих от возбуждения сосков. Иво огладил один из них, медленно сжал, а после и вовсе припал к нему ртом, посасывая сквозь ткань. Лу выгнулась и застонала. Иво оторвался от одного и перешёл к другому. Контраст теплого рта и быстро остывающей ткани майки заставил Лу зашипеть от удовольствия. Руками вслепую она нащупала край его атласной туники и с каким-то остервенением потянула на себя. — Ай яй-яй, порвешь, — бархатно рассмеялся хозяин туники и вынужденно оторвался от своего сладкого занятия, чтобы помочь девушке снять с него этот предмет гардероба. — Порву, — с какой-то мстительной радостью грозится Рид, и ее проворные пальчики тут же пробегаются по крепкому торсу, заставляя мышцы Иво напрячься. Она вслепую находит край таких же черных атласных брюк и цепляется за них, но Мартен мягко перехватывает ее руки и отводит в сторону, поднимая их над головой Лу. Та на проверку дергает ими, пытаясь высвободиться, но хватка на запястьях, которые Иво удерживает только одной своей рукой, оказывается очень крепкой. — Не так быстро. Надо уметь растягивать удовольствие… — Да ты издеваешься что-ли? — рычит Лу и выгибается сильнее в попытке урвать крохи удовольствия. — Нет, — тут же отвечает Иво почти что уязвленно, но мерцающие в полутьме черные глаза говорят «да». — Да, акх-х, знаешь что… — Что? Надеюсь ты собираешься открыть мне свои фантазии. — Я открою тебе все богатство своего матерного лексикона, если ты сейчас же не трахнешь меня! — Ах, как грубо, дорогая, — в притворной обиде отвечает Мартен. Он, продолжая держать запястья Лу в своем плену, другой рукой нарочито медленно цепляет край трусиков и стягивает их вниз. Рид с радостью помогает ему избавиться от них, дёргая ногами. Иво чуть приподнимается, упираясь одним коленом в кровать, и свободной рукой ведёт от ложбинки между грудей и до самой промежности, едва касаясь пальцами влажных складок. Его взгляд — хищный и какой-то почти безумный, он смотрит на ее тело, как умирающий от жажды путник на кувшин с прохладной чистой водой. Лу вдруг неожиданно смущается и пытается свести колени. Иво мягко останавливает и разводит шире. — Не надо смущаться, ты прекрасна. Рид не знает, что сказать. Чувствует, как в горле встает колючий ком. Никто и никогда не говорил ей таких слов, особенно в такой интимной обстановке. Но ведь это Иво Мартен: он даже секс, коему Лу никогда не придавала большого значения в жизни, считая его лишь очередным проявлением потребностей тела, умело превратил в занятие любовью. Все подготовленные заранее колкости растворились на языке. — Ты тоже прекрасен. — хрипит она в ответ. Иво устраивается между ее разведенных ног и задирает майку, не снимая ее полностью, но обнажая грудь. Он касается ее и с каждым разом его движения становятся более жёсткими и резкими — так, как нравится Лу. Она мысленно хмыкает: как бы он не хвастался своей выдержкой, она тоже начинала его подводить. Ноги, в отличие от рук, у Рид не скованы, а значит, она могла действовать. Осторожно приподнимая одну из них, она ступней двинулась вверх по его ноге. У бедра она замирает, нащупывая резинку атласных домашних штанов, и пальцами ног неловко пытается стянуть их вниз. Получается не то, чтобы очень хорошо. Сверху слышится тяжёлый вздох. Иво всё-таки уступает Лу и избавляется от штанов. Рид тут же шустро поднимает голову, чтобы наконец-то увидеть все самое интересное, но Мартен прикусывает ее шею, вынуждая откинуть голову обратно на кровать. — Ну хватит уже… — М-м? — мурлычет он. Его рука с груди Лу вновь перемещается на промежность и тонкие пальцы невесомо касаются влажных складочек. — Чего ты хочешь? Лу слышит, как его голос дрожит от возбуждения, да и сам он едва сдерживается, но почему-то продолжает вести эту странную игру. — Возьми меня, Иво. — А волшебное слово? — Агрх-х да ты серьезно? — Абсолютно. — Крэп… Его рука тут же отстраняется. Лу, испугавшись возможной перспективе облома вообще всего, хотела было затараторить, но тут же смекнула, решив пойти на ответную хитрость. Придав своему голосу чувственной хрипотцы, она шёпотом простонала: — Иво, пожалуйста, возьми меня… На него это подействовало, как мощный разряд электричества. Руки Лу доселе находившиеся в плену, были мгновенно освобождены, чем она тут же воспользовалась, стаскивая с себя осточертевшую майку. Почувствовав у промежности горячий подрагивающий орган, Лу обняла Иво за плечи и кивнула, показывая, что готова. Он вошёл одним слитным движением. Девушка протяжно застонала в голос, больше не пытаясь сдерживаться. Над ней послышалось утробное рычание. Иво, опьянённый от чувств, не мог поверить в реальность происходящего — настолько картинка была желанной, чувственной, что казалась плодом его разгоряченного разума. Девушка под ним — любимая и вожделенная, чьи долгие, протяжные стоны были самым прекрасным звуком, который Иво готов был слушать вечно. Раскрытая, доверчивая, чей непокорный нрав удалось обуздать отнюдь не силой, а лаской и нежностью. Мартен подхватывает Лу под колено и входит глубже, резче, быстрее, внемля бесконечным мольбам девушки. В нем вдруг просыпается какое-то древнее, первобытное чувство обладания. Иво оставляет укусы на ее шее и плечах, и тут же зализывает, извиняясь. Лу в долгу не остаётся и отвечает тем же. Позже алые пятнышки расцветут — и он ловит себя на мысли, что даже скрытые под одеждой, они никуда не исчезнут. Будут как метка, как напоминание о том, что он принадлежит ей, а она — ему. Иво толкается в последний раз, глубоко и сильно, удерживая Лу за бедро. Секунда — и вспышка удовольствия бежит вдоль по позвоночнику. Он с шумным выдохом изливается в нее, чувствуя, как сильно его обхватывает ее лоно. Лу притягивает Иво и кладёт его голову к себе на плечо. Он покорно подчиняется, ощущая мягкие массажные прикосновения к своей голове, и блаженно прикрывает глаза, слушая удары постепенно успокаивающегося родного сердца. Чуть позже он скатывается с Лу и утягивает ее за собой. Теперь уже ее голова покоится у него на плече. Так они и лежат в объятиях друг друга, пока Рид не разбивает романтическую полудрёму неожиданным вопросом: — Как думаешь, Баретти был бы нами доволен? — М-м? Причем здесь Гектор? — Ну это же он предложил «комфортное внедрение в личные границы». Думаю, мы с его заданием справились на отлично. Иво засмеялся. Да что там, он захохотал впервые за долгое время — искренно и весело. Лу не могла не поддержать. Так они и ржали, как парочка сдвинутых жеребят. Отсмеявшись, Лу спрятала дурацкую, но совершенно счастливую улыбку на его плече и провела рукой по груди. Кожа его вновь показалась ей неестественно горячей. Мысли вернулись к недавнему происшествию. Рид вновь открыла рот, чтобы задать волнующий ее вопрос, как Иво, словно почувствовав ее намерение, зашевелился и мягко выбрался из ее объятий, вставая с кровати. — Ты куда? — В ванную. Лу остаётся лежать одна. Сквозь приоткрытую дверь она видит тонкую полоску света и слышит шум воды. Иво долго не возвращается, и Рид, накидывая по пути халат, идёт следом, проведать. Мартен, обнаженный по пояс, стоит напротив зеркала, спиной к двери. Лу оглядывает его статную фигуру и только сейчас замечает большие, похожие на ожоги, красные пятна, ядовитыми цветами рассыпавшиеся по белой коже. Иво безуспешно пытается дотянуться пальцами, смоченными в какой-то мази, до спины. Рид бесшумно подходит сзади, окунает руку в баночку с мазью, стоящую на краю раковины, и аккуратно касается его спины. Иво благодарно выдыхает. — Болит? — Рид одергивает руку. — Теперь нет. — улыбается Мартен, когда женские пальцы вновь касаются спины. — Ты всё-таки расскажешь мне, что произошло? Иво молчит, неспешно заканчивает процедуру, убирает лекарство на место и садится на бортик ванной. Лу садится прямо на теплый кафельный пол и скрещивает ноги по-турецки, запрокидывая голову. — Ты когда-нибудь слышала о пограничных псиониках? — Слышала. — хмурится Лу. — Но насколько мне известно, они не переживают подростковый возраст, погибая ещё детьми. — Ну вот, значит перед собой ты видишь исключение. — грустно усмехается Иво, разводя руками. Лу пораженно таращится на него несколько долгих мгновений. Разрозненные пазлы встают вместе в единую картинку. — Какое у тебя Пси? — Пирокинез. — Ни хрена… Рид снова молчит, окидывая Иво долгим взглядом. Значит он колет себе… Блокатор?! Лу едва не подбрасывает в воздух от этой догадки. Изо дня в день, из года в год колоть себе эту дрянь. Терпеть побочку лишь бы не загнуться раньше от неконтролируемой силы, выжигающей тебя изнутри? Это не жизнь, это адское существование. Особенно для человека, занимающего такую высокую должность, где каждый твой вздох будут обсуждать. Лу вдруг охватывает такое безграничное сочувствие к этому сильному, несгибаемому человеку, который на своих плечах вынужден нести всю Инквизицию и бремя тяжёлого проклятия. — Иво, — в ее глазах стоят слезы, — это блокатор? Она тянется к его руке, осторожно накрывая ее. Мазь действительно чудодейственная: следов уже почти нет. Но Лу все равно касается едва-едва, боясь причинить боль. Иво накрывает ее руку своей. — Модифицированная версия, созданная специально для меня — А… Подобных побочек? Я имею ввиду обморок, раньше не происходило? — Нет. Хотя с годами, перешагнув подростковый возраст, я стал лучше контролировать себя, угроза по-прежнему остаётся. Поэтому я и вынужден колоть это дальше. — Ты кричал… Было так больно? — Это не от боли, а от воспоминаний. Пограничные псионики — явление весьма редкое, а оттого уникальное. А подобная уникальность привлекает учёных. Они исследовали возможную критическую нагрузку на организм, в том числе для создания лекарства. Судя по застывшему взгляду черных глаз, Иво судил по собственному далеко не самому приятному опыту. — Почему твои родители не препятствовали? — Отец… Хотел меня «вылечить». Ему претила мысль о том, что в семье чистых будет пограничный псионик. Мама его боялась, поэтому и не перечила. Только вот он не знал, что от этого вылечится нельзя… — Когда… Это проявилось в первый раз? Мартен на секунду задумался, вспоминая. — Мне было пять. Няня уснула, а я от скуки начал разукрашивать одну из стен в гостиной. За этим делом меня застал отец, вернувшийся домой… Он м-м человек весьма суровый и строгий. Я помню, что тогда очень сильно его испугался. Потом был выброс. Чудом никто не пострадал. У моей семьи были средства, чтобы оплатить лечение в клинике, где изучали феномен пограничных псиоников. Врачи знали, как надо действовать, поэтому меня удалось спасти. Потом за разработку модифицированного блокатора взялась одна известная фармацевтическая компания, принадлежащая кхм-м союзникам моего отца. — А семейка, подмявшая под себя почти всю фарм.промышленность, случайно не носит фамилию Савонарелли? — Да, это они. Однако слышу в твоём голосе недовольство… — Они базар не фильтровали. Про псиоников какие-то дикие вещи говорили, многим это не нравилось. — За что и поплатились. — вздохнул Иво. — Чету Савонарелли убили много лет назад. Такие же недовольные их речами псионики. Только могущественные. Теперь компанией управляет их сын. — Теперь я слышу в твоём голосе недовольство… Вы знакомы, не так ли? — К сожалению, близко знакомы. Когда-то мы дружили, но потом наши пути разошлись. Теперь наши отношения сугубо деловые. Лу задумчиво покивала, а потом ее вдруг осенило: — Крэп, Иво, а вдруг это он подменил препарат? Вместо блокатора подсунул тебе какую-то ху… Хрень? — Ты не представляешь, как часто я прокручивал этот вариант у себя в голове. Но нет, это слишком «грязный» способ устранить меня. Даже если бы ему удалось это сделать — все нити сразу бы привели к нему. И убийство Приора, даже если бы и сошло ему с рук, то несомненно, бросало бы тень на его репутацию. А ему этого не надо. — Но кто-то же это сделал… — Может быть, это действительно была случайность. Неудачное стечение обстоятельств. Я не знаю. — Иво дёрнул плечом. — Завтра я отправлю образцы в свою лабораторию, и уже после результатов можно будет понять, в каком направлении думать. — С возрастом эта сила как-то ведёт себя более предсказуемо? — Отчасти. С возрастом ты лучше начинаешь контролировать свои эмоции. И уже знаешь, примерно когда и как она проявляется. Есть время подготовиться. С некоторыми приступами мне удавалось справляться самостоятельно. Так что, я, можно сказать, преуспел в этом. — Но… Почему зная о своей особенности, ты решился занять должность Приора? — Это было не моим решением… — грустно улыбнулся Иво. — А отцовским. Наверху делили власть. Ему было необходимо, чтобы место занял кто-то свой. А я, к сожалению, так и не научился отстаивать перед отцом свои собственные интересы. Знаешь, в доштормовые времена подобная история происходила с выбором Папы Римского. Влиятельные семьи выдвигали своего ставленника. — Но как тебе удавалось скрывать? — Информация, порой, просачивалась. Тогда приходилось запугиванием и угрозами заставлять людей молчать… Это не самая приятная страница в моей биографии. Однако — Блуждающий ген, — покачала головой Лу, припоминая слова Йонаса, — поэтому это удавалось скрывать? Все анализы показывают, что ты чистый. — Меня настораживает твоя осведомленность касательно пограничных псиоников, особенно если учесть, что это закрытая информация. Рид опустила взгляд и закусила губу. Надо поменьше болтать. Не приведи Единый, если ее слова как-то аукнутся Йонасу. — Прости. — Совершенно не за что извиняться. Хотя я догадываюсь, откуда у твоих знаний растут ноги. — заметив ее испуганный взгляд, Мартен примирительно закончил. — Но это останется между нами. Как и наш разговор. — Я и не собиралась трепаться, — обиженно засопела Лу. Мартен плавно соскальзывает с бортика ванной и садится на колени напротив Рид. Теперь их глаза на одном уровне. — Я знаю, — Иво улыбается, но взгляд его остаётся печальным. Свободной рукой он заправляет за ухо прядь выбившихся волос. — Ты самое драгоценное, что у меня есть. Тебе я доверяю не только свою жизнь, но и все свои тайны. А если я что-то не рассказывают — это, в первую очередь, ради твоей безопасности. Я люблю тебя, Лу Рид. И каждый день благодарю Единого за то, что тогда он дал мне смелости, чтобы сделать первый шаг в лесу. А ведь я очень стеснялся. Лу чувствует, как у нее по щекам текут слезы. Растрогать Рид, обросшую броней за годы учебы в интернате, было практически невозможно. Она с одинаковым равнодушием воспринимала и критику, и угрозы, и крики. Но таких ласковых слов Лу не говорили. Она уж и забыла, какого это — когда слова поражают в самое сердце. Лу прячет лицо в объятиях Иво. — Я люблю тебя, Иво Мартен. И всегда буду на твоей стороне, даже если весь мир восстанет против тебя — я буду рядом с тобой. И если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь — только попроси, и я сделаю все возможное и невозможное ради тебя. — Это взаимно, Лу. — тихо шепчет Иво в ответ.