Ярость волчицы

      Тао с каждым днём креп и наконец-то перебрался жить с улицы в дом, где большую часть суток спал на кровати, не реагируя на внешние звуки и доверяя свою жизнь стае. Ифань с ответственностью подошёл к отцовству и пристально следил за волчонком, вовремя убирал его от Тао, чтобы дать мужу отдохнуть и выспаться. Ифань ложился с сыном рядом на кровать и с любопытством наблюдал, как Тао выворачивался, чтобы принять иную позу, наслаждаясь приятным и расслабляющим ощущением в мышцах. Засыпал он быстро, а ребёнок осваивался в жизни, радовал стаю своей активностью, и каждый в ней считал своим долгом нянчиться с ним, когда тот вырастет.       Когда малыш зашевелился на груди Ифаня, тот мигом проснулся и взял его на руки, чтобы по поведению сына понять, что ему необходимо. Тот крутил мордой из стороны в сторону, ища еду, отец мягко придвинул волчонка к середине кровати супруга и примостил его возле живота омеги. Пока он кушал, Ифань тихо вышел на улицу, замечая, как стая готовит бульон для Тао. Из-за осложнений после родов, омега предпочитал больше пить и есть варенную птицу, поэтому стае приходилось охотиться на уток и куропаток, добывая лёгкое диетическое мясо. Ёль воровал овощи из соседних домов у людей. Несмотря на габариты своего тела, альфа оказался очень ловким и вороватым, поэтому на ужин планировался полноценный суп, над которым трудились все, ради питания щенка. Волчонок ел много, постоянно переходил от соска к соску и не ложился спать, пока молоко не лилось через пасть и нос от сытости. Ифань не знал, как относиться к подобному поведению ребёнка. С одной стороны, это означало, что альфа вырастет сильным и будет добиваться своей цели во что бы то ни стало. Но с другой стороны, проявлялась явная жадность и единоличность, если не собственничество, которое могло затмить чувства чести и долга перед своими товарищами. Ифань выкинул эти мысли из головы, напоминая себе, что волчонок один, поэтому и распоряжается всеми сосками в любом удобном ему порядке. Если бы родились ещё дети, то характер альфы получалось бы проверить намного проще, но в стае никто не беременел. После драки с людьми, речка опять принимала в себя трупы, включая двух мертворожденных волчат. Меланисты быстро покинули территорию альбиносов и больше не появлялись, как и люди. Ифань не верил, что охота прекратилась, поэтому просил всех товарищей быть всегда на чеку.       Он присел во главе костра, осмотрел каждого из стаи и остановил взгляд на Кёнсу, который чистил лук от шелухи. Молчаливый омега, стальному характеру которого позавидует любой альфа, привычно увлёкся делом, не обращая внимания на всё происходящее вокруг. Сзади него сидел Чонин, через плечо мужа наблюдая за процессом чистки. Супруги не горевали от отсутствия детей, потому что слишком заняты любовью друг к другу, и это Ифаню не нравилось, потому он предложил Кёнсу:       — Выбери имя для ребёнка.       Стая засуетилась от подобного предложения, Ин не скрыл удивления, а Кёнсу спокойно, в том же темпе, продолжил чистить лук, словно его каждый вечер просили дать имя малышу, поэтому он не увидел ничего важного и волнительного в просьбе. Ифань дал ему право на выбор не просто так. Чанёль и Бэкхён сами назовут своего ребёнка, потому что они жаждут что-то новое, постоянно стремятся ко всему оригинальному и не позволяют кому-то влезать в свой выбор. Чунмён и Исин тайно мечтают о ребёнке и наверняка уже придумали для него имя, а Минсок и Чондэ просят у волчьего бога ещё омегу, поэтому над именем для альфы не задумываются. Чонин и Кёнсу о детях даже не общались, никогда не представляли себя в роли родителей, не смотрели на детей с улыбкой, поэтому Ифань подумал, что, дав Кёнсу право на выбор имени, он сблизит его с волчонком, и омега начнёт думать о рождении своих волчат.       — Сехун, — Кёнсу даже не поднял голову, чтобы посмотреть на вожака и передал Минсоку для нарезки чищенный лук, — Пусть будет Сехун. Имя не слащавое, как для омеги, но и не режет слух. Скорее оно средней мягкости и при этом приятно щекочет язык, поэтому будет приносить удовольствие при произношении.       Ифань кивнул, соглашаясь с выбором, и товарищи стали поздравлять омегу с оказанной честью. Чонин немного возгордился этим, почувствовав сближение с семьёй вожака, и что-то шепнул мужу на ухо, после чего Кёнсу кивнул. Ифань надеялся, что речь у них шла о детях, но дальше краткого шепота разговор не дошёл, поэтому тема о детях в нём явно не поднималась. Затем Чанёль вспомнил Ханя и его белое пятно:       — Ифань, что ты будешь делать, если у Сехуна появится чёрное пятно?       Все подавили смешок. Стремление вожака к рождению волчат на грани фанатизма, но все с любопытством ждали ответ на вопрос: простит ли Ифань измену мужа?       — Не будет у него никаких пятен. — Ифань всмотрелся в звёздное небо, в тысячный раз мысленно благодаря волчьего бога за рождение ребёнка.       В верности супруга оборотень никогда не сомневался и не стремился проверять Тао на преданность, устраивать сцены ревности или упрекать в каких-то заигрывающих взглядах, направленных на других альф. Тао спокойный, преданный и любит своего супруга очень тёплой и заботливой любовью. Ифань гордится им, поэтому, после родов, делал всё возможное, чтобы супруг забыл о мёртвых щенках. Лучше него это делал Сехун, потому что он один вполне способен заменить целый выводок. Уже с рождения щенок стал проявлять упорность, настойчивость и целеустремленность. Иногда это граничило с эгоизмом, поэтому Ифань готовился к тому, что сын будет очень сложным ребёнком. Больше всего он переживал за подростковый период, когда гормоны мешают воспитанию, но в такие моменты он напоминал себе, что сын только родился, поэтому все родительские страхи и тревоги стоит оставить на несколько месяцев позже, когда характер будет более понятен. Ещё сильнее папа-альфа хотел увидеть сына в человеческом облике, чтобы знать, на кого он больше похож.       Тао сонно вышел из дома с щенком в зубах, слабо переступил через порог и направился к реке, с опущенным хвостом минуя стаю, показывая поведением, что не готов к общению и ждёт спокойствия перед сном. Ему жарко в доме, поэтому свежесть реки стала бы полезна не только кормящему омеге, но и новорожденному, который большую часть времени проводил рядом с отцом на кровати в душной комнате. Чондэ предложил на всякий случай выкопать синий цветок, пока он ещё растёт и в цвету. Можно засушить растение и, если молока окажется слишком много, вылечить Тао сразу же. На это дело вызвался Кёнсу, которому надоело сидеть у костра и слушать разговоры ни о чём по десятому кругу, а ворованный лук казался бесконечным, количеству которого Чанёль гордился. Кёнсу любит свою стаю, уважает вожака, но порой товарищи слишком шумные, и от них морально быстро устаёшь. С появлением Чанёля, шум прибавился, а Бэк вовсе превратился в болтуна. Они с мужем наперебой постоянно о чём-то разговаривали, обсуждали и находили темы для рассуждения, сопровождая слова активными жестами. Ёль, чьи габариты тела внушительные, махал руками так, что рядом сидящим приходилось пригибаться или пересаживаться дальше от альфы. Кёнсу не мог игнорировать неудобства, он ценит спокойствие, тишину, уравновешивает свои эмоции и разум, поэтому, едва услышав предложение, обратился в зверя и побежал к реке на поиски цветка, не дожидаясь разрешения Ифаня. Чонину пришлось извиниться за поведение мужа, но Минсок равнодушно махнул рукой, считая, что все давно привыкли к омеге и рады, что своевольничает он лишь в мелочах.       Вечерние прогулки не в привычке стаи, поэтому, после общей охоты и ужина, каждый занимался своими делами и менялся постовой. Почти каждую ночь маленькое поселение охранял Ифань, доверяя своим слуху и обонянию больше, чем товарищам, которые могли потерять бдительность или проспать. Но, если кто-то недалеко гулял в момент, когда рядом ошивался враг, Ифань не спешил поднимать тревогу, зная, что член стаи первым выследит чужака и оповестит о его намерениях. Когда Кёнсу отлучился, вожаку можно расслабиться в шумной компании, доверяя ушедшему омеге почти всю территорию альбиносов.       У Кёнсу отточенный нюх, поэтому он ступал мягкими лапами по прохладной траве, опуская нос ниже, к самой земле, чтобы уловить горьковатый запах нужного цветка. Внезапно в ноздри ударил едкий запах мочи, от которого у омеги всё тело непроизвольно дёрнулось, и он отошёл на несколько шагов назад, с расстояния определяя, откуда идёт вонь. Метки ставит вожак, но пахло не им и даже не взрослым оборотнем, у которого гормоны постоянно вырабатываются и смешиваются с мочой. Из щенков прийти могли только Хосок или Хань, поэтому Кёнсу принялся вынюхивать запах детей, чтобы убедиться в их отсутствии на территории в позднее время. Омега мог бы грозно взвыть, чтобы распугать волчат и привлечь внимание их родителей, но не стал шуметь, полностью полагаясь на обоняние. Следы щенят прерывались, что насторожило омегу. Каждая клеточка его тела напряглась от мысли, что волчатам угрожала беда, а шерсть встала на дыбы, готовясь принять бой. Казалось бы, не стоит переживать, пока беды не видно, но Кёнсу уже тяжело сопел, вынюхивая каждую травинку, на которой остались капли после волчат. Изучая запахи, оборотень рисовал примерную картину того, что происходило, и начинал злиться, не находя варианта, кроме того, что двум малышам страшно, и они убегают от опасности. Глаза Кёнсу прищурились, пристально выискивая в лесу врага. Сквозь красную пелену предстоящего боя взгляд искал человека, а шаг стал более приземлённый, готовый с плавного прыжка накинуться на чужака. Сердцебиения щенят ощущались звериным нутром, омежьи инстинкты проснулись внезапно, неожиданно для самого Кёнсу, но они ощущались приятно, будоража нервы, потому что имели солоноватый привкус крови. Страх волчат дразнил Кёнсу, наращивал агрессию, взрослый оборотень подкрался к кустам, за которыми слышал напуганный детский писк.       Хань и Хосок прижимались друг другу, находясь в паре метров под прицелом охотничьего ружья. Волчата смотрели на человека, не понимая своего страха, но они помнили охоту и Чонгука, который разрывал человека с таким же оружием в руках. Хань едва не залезал на своего брата, ютился у его живота, и оба тряслись, исподлобья поглядывая на человека, чтобы понять о его намерениях. Он похож на оборотня, напоминал детям о родителях и стае, но пах иначе, что вводило детей в замешательство, и они прижимались сильнее, лапками отталкиваясь от земли и волоча по ней зад. Перед ними стоял охотник, накинув на голову капюшон лёгкой куртки, который никак не решался выстрелить. Кисти его рук периодически подрагивали, прицел сбивался, а тяжелое дыхание выдавало сильное волнение и нерешительность. Кёнсу облизался, предвкушая игру с добычей, у него проснулась необходимость показать детям, как следует себя вести, когда рядом человек.       Он с одного прыжка миновал куст и мягко приземлился перед волчатами, расставляя лапы немного в сторону, чтобы при необходимости быстро уклониться от пуль. Дети переглянулись, узнавая в оборотне друга, и стали жаться к его задней лапе, пища наперебой, словно жалуясь на страшного человека и прося помощи. Кёнсу их не понимал, но жалобный плач вызвал тихий и угрожающий рык волчицы, вибрация которого успокаивала малышей, дарила им чувство надёжности и защищённости, а человек пошатнулся, встречаясь взглядам с оборотнем. Взрослая волчица, ростом едва ли ниже человека, казалась неимоверно громоздкой на фоне двух крошечных волчат, которые, словно грибы облепили её лапу, и только напуганный взгляд влажных от слёз глаз выдавал в них маленьких зверей. Человек погрузился в замешательство, видя, как альбинос защищает детей меланистов, но Кёнсу всё равно на мнение человека. Жалобный скулёж волчат обрушился на него тяжелой волной, насильно поднимая из глубин души дикую и неконтролируемую ярость, следом появился белоснежный оскал, направленный в темноту капюшона человека, от которого исходил страх. Кёнсу видел людей насквозь, поэтому не чувствовал к ним жалость. Люди стремятся разорвать оборотней в клочья, забрать шкуру и повесить её в качестве трофея дома на стену, а оборотни, в свою очередь, брезгуют даже есть человеческое мясо, а трупы скидывают в реку, дабы не уподобиться низкой людской натуре. Оборотни стали препятствием в жизни человека, и не важно, щенок это или вожак стаи, потому что эти полузвери знают слишком много о людях и превосходят их, а, следовательно, вызывают зависть и страх. Чтобы избавиться от оборотней, человек прививает к ним ненависть с детства, дабы дети, выросшие в ней, не ощущали лишние чувства, которые могут стать препятствием к уничтожению. Человек может быть сострадательным, нерешительным, чувствительным к чужому горю, а это вызывает промедление на охоте и стоит жизни. Зная эти факты, Кёнсу не удивился, когда, прыгнув на человека и перекусив его ружьё, заметил лицо подростка. Юный альфа, над которым громом рычала волчица, пытался звать на помощь, но не нашёл в себе силы даже нормально дышать, с хрипом втягивая кислород, и смотрел в гранатового цвета глаза зверя, которые, казалось, наполняются человеческой кровью после каждой охоты. Тяжелое дыхание Кёнсу обжигало нежную кожу подростка, пахнущую соломой и самодельным мылом. Оборотень раскрыл пасть, влечённый обнаженной шеей человека, в которой с силой пульсировала кровь в вене. Но Кёнсу клацнул зубами возле лица парня и прорычал так, что волчата покорно подошли к нему, с опаской смотря то на сломанное оружие, то на человека.       Эмоции ещё вились быстрой спиралью внутри волчицы, поэтому лапы отказывались двигаться, чтобы уйти, но Кёнсу успокаивался. Под ним лежал ребёнок, которого дома ждали родители, или уже начались его поиски. Никто из взрослых не отправит на охоту своего ребёнка, когда у оборотней омеги могут быть с волчатами, которых защищают всей стаей. Возможно, кто-то из близких или родных этого парня погиб при последней охоте, поэтому он из дурости решил отомстить, а может другие подростки решили проверить альфу на смелость, прося притащить труп оборотня. Кёнсу посчитал, что, убив юношу, он станет не менее глупым, чем ребёнок с ружьём в руках. В конечном итоге, оборотень заставил парня испытать такие же эмоции, как Хосок и Хань, вплоть до мокрых штанов, слёз и истерики, вот только на помощь к нему никто не пришёл. Едва Кёнсу отошёл в сторону, искоса смотря на человека, тот повалился на бок и громко расплакался, не веря, что выжил, и прижал колени к груди, превращаясь из охотника в подобие эмбриона. Хань и Хосок схватили рукав его куртки острыми зубами и стали терзать из стороны в сторону, копируя действия Чонгука на охоте и представляя себя такими же взрослыми и хищными. Добыча по праву считалась их, поэтому они стали задирать парня лапами, стуча мягкими подушечками ему по голове, а Хань, перешагивая через запястье, не удержался и упал человеку в ладонь. Ощущая плюшевую шерсть, альфа поднял на него заплаканное лицо, встречаясь со взглядом недоуменного своим положением волчонка. Хосок принялся тащить брата за ухо, спасая от слишком близкого контакта с человеком, а Кёнсу решил, что дети вдоволь наигрались с добычей, и надо вернуть волчат родителям. Вот только, как унести сразу двоих, он ещё не решил, но, замечая, что Хосок присматривает за своим неугомонным братом, Кёнсу решил взять за загривок Ханя и отнести в сторону, дальше от человека, а второй волчонок сразу побежит следом.       Повернув к другим кустам, чтобы скрыться от взгляда человека, Кёнсу обернулся человеком и поднял двух малышей на уровне своих глаз, рассматривая их любопытные выражения морд. Дети целиком доверились своему спасителю и ждали от него чего-то нового для себя и своей жизни среди людей. У обоих волчат одновременно забурчало в животе. От неожиданности они опустили мордочки вниз и с вопросом в глазах посмотрели на Кёнсу, у которого настал ступор. Юный организм требовал заесть пережитый стресс, но переправить двух волчат одновременно на берег Кёнсу не мог, потому что, кого бы он не взял в зубы, второй попытается поплыть следом, а уследить за обеими одному взрослому не по силам.       В животах опять буркнуло, короткие хвостики прижались к тёмным пузикам, а взгляд детей стал жалобным и просящим кушать. Кёнсу заметил, что пятно у Ханя всё больше расползается, плавно переходя к груди, и вспомнил про новорожденного Сехуна, который должен на берегу во всю силу терзать сосок Тао. Если подложить к кормящей волчице ещё двух, более взрослых, волчат, то ни одно растение не понадобиться для снижения лактации. В план «Б» входил Чонин, который должен помочь переправить одного из малышей к меланистам.       — Надеюсь, — бормотал Кёнсу, прижимая к своей груди волчат и направляясь к поселению, — Намджун будет резче шевелить всеми лапами, чтобы вас забрать.       Дети смотрели на лес с высоты рук парня, даже высунули языки на бок от удовольствия быть выше и видеть больше. Пить им хотелось больше, чем есть, но Кёнсу этого не понимал, считая, что дети постоянно растут, поэтому их надо регулярно кормить. Да и пример, в виде прожорливого Сехуна, куда убедительнее, чем советы опытного Минсока, который уверял, что волчата — не коровы, поэтому постоянно шевелить челюстями не должны.       Кёнсу сначала показал свою находку стае, пробурчал что-то непонятное и направился к реке, где тихо дремал Тао. Когда Чанёль попросил Ина перевести речь Кёнсу, тот сказал, что волчат едва не застрелили. Ифань чувствовал запах человека, исходивший от щенков, но больше его волновала причина, по которой малыши остались без присмотра в столь позднее время. В ушлости обоих детей никто не сомневался, но вожак альбиносов с тревогой в сердце подумал, что щенков специально отправили погулять на чужую территорию. Если у меланистов случилось горе, то никто из них об этом не расскажет из гордости, но Ифань всё же понадеялся, что болтливые омеги всё же встретятся и не сдержат секрет, ведь помощь детям весьма раскрепощает и располагает к себе.       Тао поднял морду, улавливая приближения волчат, и с удивлением понял, что их несут на кормёжку. Что говорить, Кёнсу не знал. Он только махал щенками, указывая кивком то на Сехуна, то Ханем — на Хосока. Ему неудобно просить покормить меланистов. Создавалось ощущение, что просит что-то слишком сложное для кормящей волчицы или, после кормления больше одного волчонка, вовсе пропадёт молоко. Он предполагал, что Хосок и Хань выпьют всё молоко, а Сехун останется голодным, поэтому рассказал о втором плане и вызвался с Ином отдать детей их родителям. Тао засуетился, уверяя, что план «Б» абсолютно не нужен, и волчатам можно поесть.       Едва поняв, что им предоставляется еда, дети в воздухе задёргали лапками, спеша добраться до сосков. Тао почувствовал прилив счастья, наблюдая за малышами, которым смог помочь. И пусть без еды они бы продержались ещё долго, омега верил, что он делает доброе дело, за которое в волчьем раю получит отдельную благодарность.       Хосок и Сехун занимали слишком обширные позиции, цепляясь за верхние соски, поэтому Хань метался между ними, скуля от голода и безысходности перед ситуацией. Он тыкал носом под лапы и морды товарищей, но не мог примоститься, отчего постоянно неуклюже падал на землю. Кёнсу не влезал в детские разборки, считая, что три волчонка сами выяснят, где будет находиться Хань, а сам Хань должен добыть своим трудом себе еду. Тао жаль маленького омегу, короткие лапки которого бесполезно толкали более крупных товарищей в сторону. Хосок даже не пошатнулся, когда мягкие коготочки упёрлись ему в бок, а Сехун насмерть присосался к соску, поэтому Хань тихо проскулил и с опущенной мордой сел рядом, ожидая своей очереди на кормёжку. Слепой Сехун его услышал, оторвался от соска и пискнул в сторону Ханя, напрягая слух. Тот взбодрился, заинтересовался новорождённым и немного завилял хвостиком, ожидая предложения поесть, но не понимал, что маленький альфа его не видит. Сехун вновь пискнул, не слыша ответа, но лапой придерживал понравившийся ему сосок, затем Хань жалобно проскулил и подошёл к альбиносу. Словно понимая, что сказал омега, Сехун подпустил его к своему животу, уступая место возле нижнего соска, который с жадностью принялся сосать Хань, вытягивая из него сытное молоко.       — Вся суть альф, — шептал Кёнсу, наблюдая за ужином волчат, — Пока ныть не начнёшь, свой зад не поднимут.       — Тебе так плохо с Чонином? — приподнял голову Тао, интересуясь жизнью молчаливого омеги.       Чонин никогда не жаловался на мужа или на семейные неурядицы, он ни разу не сказал, что ему плохо с Кёнсу, и всегда проявлял о нём заботу. Единственное, о чём не мог говорить Ин, — планы на будущее. Семейная пара жила одним днём, и Чонин только раз вскользь сказал Ифаню, что не строит планы на ближайшие дни, потому что его устраивает ритм настоящего, поэтому он не будет его менять. Ифаню это не нравилось. Даже супруги со стажем, Чондэ и Минсок, постоянно выстраивали целые графики, находили себе совместные развлечения, вместе украшали свою жизнь, несмотря на всю её сложность и нерегулярность течки.       Кёнсу опустил взгляд к воде, продумывая ответ, который стоило сказать, ведь он сам дал повод для вопроса, а врать Тао не хотелось, но и правду говорить нет желания, ведь Тао всё расскажет мужу. Ифань — ценный вожак, но даже его Кёнсу не хотел подпускать близко к своим душе и чувствам.       — Мне хорошо с Чонином, — медленно проговаривал Кёнсу, размышляя над каждым своим словом, — Он любит меня, и я к нему испытываю нежные чувства, но… — Он немного промолчал, выковыривая из своей души проблему, чувствуя её более явственно, чтобы высказаться правильно, — Мне нужны доказательства того, что я его действительно люблю. Боюсь, он будет страдать, если я его разлюблю, а я не хотел бы причинять ему боль, потому что благодарен ему за эти чувства.       Тао мотнул головой, не веря, что слышит подобную чушь. Если любовь есть, то она чувствуется, но по виду Кёнсу, который говорил вполне серьёзно, можно понять, что сомнения закрались в его душу. Из тихого разговора Тао узнал, что омега не влюбился в кого-то и не испытывает тягу к кому-то ещё, но неуверенность в своих чувствах постоянно его преследует злым роком. Он отдаёт Чонину много нежности, шепчет на ушко полные любви слова, он говорит их искренне, но не ощущает удовлетворённости от этого, словно врёт.       Тао ничем не мог ему помочь, потому что понятия не имел, как можно сомневаться в собственных чувствах. И Кёнсу остался без помощи и корил себя за откровенность. В подобных проблемах надо быть одному, решать их самому, а он перекладывает их на плечи Тао, ведь муж вожака начал переживать за товарища, поэтому он собрался рассказать о проблеме Ифаню, но Кёнсу не хотел, чтобы стая влезала в проблемы супругов. Поэтому Кёнсу попросил об этом Тао, и тот пообещал, что стая не узнает о его сомнениях, тем более Чонин, который любит своего супруга больше, чем волчью свободу.       Кёнсу опечалился бестолковым откровением, ушёл к поселению с чем был: боль, терзания и плач души. Тао почувствовал себя бесполезным. Проблемы друзей всегда решались стаей, но только не Кёнсу. Этот омега не лез в чужие дела и к своим никого не подпускал, предпочитая опираться исключительно на свои инстинкты и выводы. Вот только два волчонка заставили сердце омеги немного дрогнуть от непонятного чувства привязанности. Кёнсу боялся рожать, но в тоже время хотел видеть счастливую улыбку Чонина, и опять чувства противились желанию рожать. Воспитание хлопотно, а Кёнсу любит спокойствие, но, опять же, перед глазами стоял Чонин, готовый к семейным трудностям. Возможно, омега самовлюблённый эгоист, который считает, что супруг должен дарить свою любовь только ему, но Хань и Хосок задели важные чувства. В момент, когда омега понял, что кто-то беззащитный в беде, и когда услышал плач, приготовился ко всему, лишь бы стать защитником. Отцовство навсегда бы его повязало этой обязанностью, и Кёнсу боялся, что когда-то не справится. Это заставило его сомневаться в любви к Чонину ещё больше, ведь, если любишь, то готов родить от любимого человека, а омега этого не ощущал.       Джина Тао учуял с дальнего расстояния и покорно ждал его прихода. Поток воздуха доносил запах меланиста, омеги, немного альфы и крови оборотней. Тао стал подозревать, что произошла драка, тем более, Кёнсу встретился с несостоявшимся охотником, что навело на мысль о нескольких таких подростков. Были и сомнения, ведь стая оборотней без повреждений для себя убьёт любого молодого и неопытного человека, поэтому крови не должно быть.       Когда Джин показался из-за деревьев, Тао насторожился до лёгкого испуга. Меланист не проявлял никаких эмоций, словно превратился в зомби и не способен ни о чём думать. Он брёл, движимый запахом волчат, но понимал, что разговора с Тао не избежать.       — Что произошло? — едва слышно произнёс альбинос, когда Джин присел возле детей, наблюдая, как те едят.       То, что драка произошла, Тао понял по царапинам на предплечьях, спине и шее оборотня. Кто-то набросился на него сзади, но получил гневный отпор волчицы. Оставить подобные ранения мог только зверь, и хоть раны быстро залижутся, проблема не в нападении, а в том, что враг вернётся. Нападает сзади трус, подлая гиена или бестолковый зверь, решивший помериться силой с оборотнем. Если напали на меланистов, то и альбиносам стоило готовиться к сражению, но сущность врага раскрывать омега не захотел.       — Ничего серьёзного! — Даже тембр выдавал ложь, но Тао предпочёл не влезать не в своё дело, а позаботится о детях.       — Можешь оставить их у меня, если понадобиться. Кёнсу их сегодня нашёл возле охотника.       При свете луны Тао заметил лёгкую улыбку на лице Джина, затем она стала шире, и парень тихо проговорил:       — Я верил, что вы о них позаботитесь.       — Да что случилось?! — требовательнее спросил Тао и нервно стал бить хвостом о землю.       Джин не отвечал, погладил Ханя и Хосока по спине, и те оторвались от сосков, радостно приветствуя родителя. Им стало не до еды. В животе от сытости ютилась приятная тяжесть, и волчата принялись заигрывать к Джину, требуя внимания. Они не понимали, что отец ранен, вымотан и хочет отдыхать, но даже в таком состоянии он нашёл своих детей, чтобы вернуть их домой. Он взял Ханя на руки, что-то нежно прошептал и прижал к своему лицу, улыбаясь от удовольствия. Затем поднял Хосока и поцеловал обоих сыновей, а те принялись облизывать ему лицо.       Тао видел не радость от того, что дети нашлись, а счастье вновь быть с ними. Когда язык Ханя коснулся его ресниц, Джину пришлось непроизвольно моргнуть, и крупные слёзы потекли по его щекам, с тяжестью опускаясь на бёдра. Тао больше не стал опрашивать меланиста о причине его вида и поведения, но твёрдо знал, что это не связано с охотой или альбиносами. Пришли бы охотники — началась бы стрельба, но в тиши леса не раздавалось звуков оружия, поэтому Тао перешёл к более близкой обеим омегам теме.       — Скажи, Джин, пятно у Ханя с чем связано? Откуда у тебя волчонок?       Омега поднял на него взгляд, в котором нет ни единой эмоции. Вопрос не вызвал в нём негодования, не хотелось врать или доказывать, что маленький волчонок чей-то сын, но и молчать Джин не мог, в благодарность Тао за помощь. Он посмотрел в небо, рассматривая на нём яркий узор звёзд, и мысленно вернулся в день, когда Джун принёс маленького щенка. Тогда Хань был весь покрыт чёрной шерстью, но с возрастом он станет полноценным альбиносом, и скрывать это будет бессмысленно, зато можно заранее об этом рассказать соседней стае, чтобы избежать лишних подозрений в воровстве щенка.       — Намджун его нашел весной, — игрался с сыновьями Джин, разрешая малышам кусать свои пальцы, — Он был таким маленьким, что Джун его принёс на своей морде, а кормить его приходилось искусственно.       — Весной? — Вопрос вырвался сам собой, ведь в этот период года омеги только готовятся к течкам, но Тао заставил себя молчать, мысленно напоминая, что сам родил не в сезон.       — Да. Видимо, кто-то выкинул щенка вместе с внутренностями волчицы.       Сердце Тао застучало с такой силой, что Джин это почувствовал и всмотрелся в блеск красных глаз альбиноса, читая в них скрытый ужас, но никак не связанный с поступком человека.       — Что ты знаешь, Тао? Я понимаю, что Хань станет полностью белошерстным, а его глаза будут рубиновые, но мне хотелось бы знать, кто из альбиносов мог выкинуть своего сына.       Тао не мог проронить ни слова, представляя состояние Исина, когда он узнает, что у него есть сын. Син смирился с потерей, старается сблизиться с Мёном, но новость о ребёнке может пошатнуть их едва налаженный быт, поэтому Тао пожалел, что узнал правду. Он не сможет молчать и не должен скрывать подобную важную новость для всей стаи, однако стало больно сердцу от мысли, что Хань может разрушить брак своего отца. Поведение Исина станет непредсказуемым, он может пойти войной на меланистов, требуя вернуть сына, а Тао понимал, что Джун никогда не отдаст того, кого считает родным. В схватке между Джуном и Исином победит меланист, потому что он более опытен, крупнее и не зря поставлен во главе стаи. Тао видел его в бою и от всего сердца не хотел, чтобы Мён вновь становился вдовцом.       — Весной на охоте убили беременного супруга Исина, — отвёл взгляд в сторону Тао и услышал, как сильно забилось сердце Джина.       Вернуть сына Исину — благородство, ведь он не виноват, что малыш оказался выкинут вместе с потрохами, и Джин готов к этому, хоть Хань и стал для него не менее любим, чем родной Хосок. Наконец взгляды Джина и Тао встретились, но в них витали одни вопросы, поэтому Тао пообещал молчать, а Джин пообещал рассказать обо всём мужу.       — Пусть альфы сами решают эту проблему, — согласился Тао и чуть тише добавил: — Можешь приводить сыновей на кормление, ведь это из-за меня у тебя пропало молоко, да и Сехуну будет с кем играться.       Джин ничего не ответил, взял детей на руки и тихо побрёл домой, стараясь не упасть по пути. Он знал, что альбиносы учуют Ханя и Хосока, поэтому сам их принёс на соседний берег, а те, будучи маленькими и глупыми, рады поиграть на малознакомой местности без присмотра настырных взрослых, поэтому не стали звать отца, когда он уплыл обратно к стае. Джин понимал, что охотники вольны ходить в любом уголке леса, но почему-то верил, что альбиносы найдут детей и не оставят без присмотра.       Хосок повис в пасти отца, окуная зад в воду, а Хань, пользуясь маленьким тельцем, примостился между ушей родителя, играясь с ними одной лапкой. Он бил по ним сверху и с любопытством наблюдал, как они вновь выпрямляются. Джин недовольно зарычал, ведь Хань мог заиграться, потерять равновесие и упасть в воду, и тогда точно её напьётся. Ребёнок прислушался к рыку, лёг на отцову голову и принялся грызть ухо, изредка подёргивая задней лапой, словно разрывая жертву. Он не понимал свои инстинкты и не воспринимал их как нечто большее, чем просто непроизвольное желание, поэтому и раны Джина ему казались весьма обычным явлением, как и запах крови. Его больше заботило поведение стаи в поселении, когда он его увидел, медленные и тяжелые шаги отца, запахи на всей территории. Хань тихо пискнул, Хосок ему ответил полурыком, словно успокаивая младшего брата, но тот прижал уши, рассматривая разрушенные дома и раненых товарищей. Ханю не страшно, он пытался понять: нормально ли подобное явление для оборотней? Множество запахов смешалось в некую плотную субстанцию, которая туманом оседала на развалины. Хань глубоко втягивал ноздрями этот запах, но не мог его ни с чем сравнить, поэтому он отложился в его подсознании как что-то опасное, и этого надо остерегаться.       Джун положил на землю инструменты и подошёл к мужу. Джин ответил на его поцелуй мягким касанием губ, передал детей и тихо поинтересовался о состоянии Чонгука и Чимина.       — Этих ребят ничего не остановит! — Он улыбался, успокаивая супруга, но тот слишком хорошо его знал, чтобы отличить наигранность от правды. — Они рвутся помогать отстраивать дома, но я не разрешил.       Он отпустил детей на землю, и те стали всё обнюхивать. Хосок быстро справился с ознакомлением новых запахов, а Хань задержался, прислушиваясь к своим чувствам. Они новы. Охотник с ружьём не казался таким страшным, как запахи на травке и камнях. Не так пугает человек, как его оружие, но и оружие без человека не выстрелит, поэтому достаточно их разделить, чтобы обеспечить себе жизнь. А камень, покрытый кровью, пах куда более страшнее, чем охотник, и Хань пытался понять, откуда исходит опасность.             — Посмотри на него, — довольно наблюдал за Ханем Джун, — будущий омега на охоте. — Он указал на свой нос и в оправдание быстро проговорил: — Альфы фильтруют запахи, выбирая только самые опасные, а вам, омегам, всё надо знать, даже к запахам придирчивы.       — Мне надо поговорить со стаей.       Джун не удивился такой просьбы, видя болезненное состояние супруга. В конечном итоге, когда враг становится защитой, приходится учитывать и его потребности, чтобы ощущать надёжность и безопасность в дальнейшем. Даже стена требует ремонта, ради сохранения твёрдости, а оборотни — живые существа, инстинкты которых требуют регулярной тренировки. Джун знал, куда в момент опасности супруг унёс детей, поэтому читал в глазах Джина, что настало время расплаты с альбиносами за помощь в сохранности волчат.       Он взял омегу за руку и повёл в нечто подобное шалашу, построенного наспех ради раненых омег. Внутри на животах лежали Чимин и Чонгук. Их раны рваные и шли от шеи к пояснице, оставляя внизу багровые полосы от когтей. Оба омеги находились в сознании, общались между собой, шутили, но всё больше делились впечатлениями, после произошедшего в поселении. Юнги ухаживал за ними, прикладывал на раны перемолотую смесь, а сверху накрывал тонкой тканью, чтобы не попадала пыль, и мелкие насекомые не приходили полакомиться сукровицей. При виде вожака, он указал на больных и с оптимизмом произнёс:       — Уже командуют, поэтому скоро поправятся. Но процесс тормозит то, что им лучше пока побыть так. В облике зверя у них шкура свисает, как лоскуты. Если я её пришью, то это может повлиять на облик человека, поэтому пусть временно лежат на животах. Перед сном я и Тэхён залижем им раны, насколько это возможно.       Джин попросил Тэхёна подойти, и все едва вместились в узком шалаше. Джун позвал к себе детей, и те примчались к нему на руки, перепрыгивая через развалины. Юнги потрепал малышей по загривку, а Хосок принялся облизывать Чонгуку царапину на лице, чувствуя себя взрослым и полезным, и кто-то пообещал, что заживёт ещё быстрее. Хань пищал от радости быть в центре внимания. Он барахтался на руках у отца и тянулся к его лицу, чтобы прижаться, укусить за нос от переполняющих эмоций, и задремать, набравшись впечатлений от прогулки и кормёжки. Джун расплылся в улыбке при виде быстрых движений четырёх пушистых лап и подставил нос для укуса. Он настолько к этому привык, что Ханю становилось неинтересным кусать, когда «жертва» не визжит, поэтому искал новые носы для игры, но стая привыкла быть усыпана следами от мелких зубов.       — Хань — сын Исина, — внезапно для всех сказал Джин и обнял руками колени.       Чонгук и Чимин приподнялись на локтях, несмотря на боль в шее и спине. Они поверили омеге, но ждали объяснений и решения вожака.       — Тао мне рассказал, что весной у них в стае убили беременную волчицу. — Он не смотрел ни на кого, чтобы не чувствовать себя как на допросе, поэтому немного промолчал, давая возможность высказаться кому-то другому, но все молчали, продолжая тискать волчат по очереди.       Джун ощущал на себе пристальные взгляды, но продолжал сюсюкаться с Ханем, щекоча ему живот. Сын от щекотки стал звать на помощь брата, и Хосок поспешил покончить с оказанием «медицинской» помощи старшим омегам и перейти к спасению младшего. Он спотыкался о ноги, но пищал Ханю, чтобы тот знал о его приближении, поднимался и торопился укусить отца за лодыжку, дабы тот бросил щекотать Ханя и переключил своё внимание на, хоть и маленького, но альфу и поборолся с ним.       — Что вы на меня смотрите?! — Джун фыркнул от недовольства, — Вы думаете, что я возьму Ханя и отдам его альбиносам? Нет, этого не будет. Вы думаете, что я буду драться, когда альбиносы придут отбирать у меня Ханя? Этого тоже не произойдёт.       — Оставишь всё, как есть? — удивился Чимин, не замечая за вожаком привычку оставлять проблему нерешённой.       Джун приподнял Ханя вверх, когда Хосок пытался до него допрыгнуть, чтобы утащить к себе под защиту, и показал Чимину язык, после чего важно и немного по-дурацки заявил:       — А вас я попрошу лечиться и не совать свой пытливый омежий нос в чужие дела.       — И всё же, к чему нам готовиться? — не унимался Юнги, — Ребёнок многое значит для обеих стай.       — Верно, но не забывай, что Хань будет белошерстным, и это вызовет у него много вопросов по поводу своего происхождения. Я могу понять чувства Исина и рад, что нашей стае удалось спасти его ребёнка. Мы не сделали ничего низкого и трусливого, поэтому можем собой гордиться. Мы выполнили свой долг, как оборотней, и не важно, что речь идёт о спасении ребёнка нашего врага. Остальное оставьте на меня. Я — вожак, поэтому судьбу одного из нас решу согласно своему статусу. — Он прижал Ханя к себе, вышел из шалаша, но быстро обратно в него заглянул и пригрозил всем пальцем: — Во-первых, активно лечитесь. Во-вторых, я не допущу дело до драки, чего бы мне это не стоило, потому что мы пока не в состоянии выдержать ещё одну атаку. Скоро вернусь.       Он брёл к реке, приподнял Ханя, придерживая его ладонью под зад, и смотрел в его озорные глаза, размышляя над будущим маленького волчонка. После всего, что сказано и сделано альбиносами, устои двух стай немного пошатнулись, поэтому судьба одного волчонка должна решиться в короткие сроки, и Джун согласен на любой исход, пока Хань маленький. Тело — вместилище для памяти и желаний, и когда сознание ещё не отделяет в этом мире чёрное от белого, можно изменить жизнь волчонка. Он примет любое решение взрослых, считая, что так и надо, не спросит, почему у него внезапно появились новые родители, и забудет о том, что когда-то являлся частью меланистов.