Ничего хорошего

Чай, что принёс Бальзамин, пах ежевикой и сладким перцем. Крепкий, душистый, согревающий до кончиков пальцев, без лишних привкусов, но заглушающий боль, — словом, то, что Матиас налил бы себе сам. — Пью его, кх-кх, порой перед сном, — благожелательно и скрипуче сообщил старый лекарь, вновь до края наполняя кружки и жадно вдыхая пар. — Зимой в Аркс слишком сыро и оттого зябко. Кто-то пьёт вина и согревается в чужих постелях, кому-то по нраву бег меж этажей. Я же предпочитаю травы. А вы? Чтобы отпить, не пролив ни капли, Матиасу пришлось сгорбиться и шумно отхлебнуть. Чем меньше оставалось в чайнике, тем больше раскрывалась ягодная кислинка. — Травы — наилучший выбор, — согласился он, распрямившись и обхватив кружку ладонями. Белая глазурь в мутных в сумраке пятнах-змеях не успела остыть после первого раза и теперь жадно вбирала жар, грея пальцы. Бальзамин, успевший познакомиться со всеми особенностями здоровья пленника, смотрел на это, не скрывая интереса. — Вы так верны своим принципам? — поинтересовался старик. — Или испоганили мою работу по скудоумию? Подумайте сперва, юноша, кх-х, прежде чем ответить, ибо если причины, по которым вы угробили ещё и свои руки, покажутся мне недостаточно весомыми, до утра вы не доживёте. Молчание затянулось. Бальзамин не торопил, Матиас — не торопился, думая то об орлиных тёмных перьях, то о далёком доме. Когда кружки в очередной раз опустели, он перелил остатки чая одному себе, выпивая залпом вместе с кашицей перетёртых листьев. Бальзамин, едва заметно приподняв уголки губ, кивнул. — Готовитесь к боли? Зря, кх-кх. Я пришёл говорить и слушать, а не, кх, выбивать признания. Пытки, кх-х, юноша, забавы для молодых и глупых… и торопливых… Кто постарался? — указал он кивком на вытянутые ноги Матиаса, поперхнулся и зашёлся захлёбывающимся кашлем. Матиас не сделал и попытки ему помочь; вряд ли есть хоть одна хворь, способная прикончить это существо. Что Бальзамин не станет допрашивать его, ломая кости, он не сомневался. Палач не принесёт того, что облегчает муки и при этом не мутит рассудок. Зато с него станется спустить кожу в воспитательных целях. Вряд ли что-то укрощает нрав столь же эффективно, как зуд и долгое заживление. Тронув колено разогретыми пальцами, Матиас невесело усмехнулся, ловя взгляд старика. Если очень постараться, можно поверить, что это просто припозднившаяся встреча двух коллег. — Лестница, — честно признался он, когда страшное бульканье утихло. Бальзамин поглядел на него, оценивая, и решил зайти с другой стороны: — Для чего вы приготовили Аматиел зелье? — Зелье и мазь, — поправил Матиас. — Госпожа Валлес оставляет мне порой травы и порошки, и… — Да-да, — скучающе перебил его старый лекарь, разглаживая усы, — ваш ангелочек летает и, кх-х, мёрзнет, а вам хватило взгляда на её крылья, чтобы бросить, кх, всё и бежать заботиться о святыне. Рисковать здоровьем, свободой… Лорд о вас почти забыл, юноша, но всё происходящее… Впрочем, — бодро хлопнул он по столу, едва не отправив чайник на пол, — неприятности и страдания для вас в порядке вещей. Но зачем вы усложнили жизнь Аматиел? Взгляд чёрных глаз лез в самую душу, но Матиас выдержал. Бережно отодвинув чайник от края, он ответил взглядом серьёзным, чуть настороженным и в меру утомлённым. — Обыватели часто суетятся без дела вместо того, чтобы выполнять предписания и ждать. Возлюбленный моей госпожи устроил переполох на пустом месте. Но если вы полагаете, что я ошибся в диагнозе или лечении… Мягкая волна магической пустоты толкнула в грудь, вбивая недоговорённые слова. Феарарон Сильский, старший лекарь Дома Аркс, смотрел уже без лукавого прищура; крепкие ногти перебирали по столешнице дробно и неровно, до нервной дурноты. — Начнём с того, что вы, мэтр, здесь не лекарь. Вы — не мой ученик, чтобы иметь право без моего дозволения входить в лаборатории или дышать книжной пылью. Вы — пленник. С пленниками не обсуждают верность назначений, пленникам отрезают пальцы за воровство самой грязной и треснувшей реторты, не говоря о большем. Пленников отдают настоящим ученикам, чтобы они вернули ему пальцы на место, а потом отрезали и вернули вновь. Пленникам не прощают ни дерзость, ни ложь, мэтр, пленникам не позволяют прикрываться чужими именами, даже если кажется, что носители оных им благоволят… То, что вы сделали, вас убьёт. Не лишит зрения, не превратит руки в трясущиеся тряпки, а окончательно погубит, потому что вы совершили величайшую глупость — позволили себя поймать. Бальзамин и поднялся беззвучно, без хрустов, скрипов и бесконечных щелчков. Его сила, не сдерживаемая волей, заполняла комнату, наваливалась, и Матиас не сумел ни сдвинуться, ни глубоко вздохнуть, когда нелепая фигура нависла над ним, отгородив от света. От прижавшихся к колену ногтей расходилась эта же страшная, неестественная, нестерпимо отвратительная пустота, заполняя ссадины, разбитые сосуды — каждую клеточку. Чай не помогал, да и не мог: происходящее не было болью, это было вытесняющее, вырывающее какую-то очень важную частичку ничто. — Если бы вас заметили в кабинетах, я нашёл бы, как объясниться, — гулко и монотонно звучал старческий голос; пустота расползлась по жилам, затопила лёгкие, сделала беспомощно безвольными немеющие пальцы. — Если бы вас поймали на краже, я наказал бы вас сам, и поверьте, не нашлось бы сомневающихся, что это достаточная кара. Вы могли перессориться со всеми бальзамирами в этом городе… Я многое понимаю, юноша. Но как вы позволили вытащить себя туда, где вас быть не должно, — понять не могу. — Милорд просил… — еле слышно прошептал Матиас, но умолк, не находя сил: дыхание, старательно выровненное и глубокое, казалось пустым. Тело привычно делало вдох, выдыхало — и ничего не чувствовало, ни удушья, ни насыщения. Несколько секунд он проваливался в эту бездну, а затем задержал дыхание, надеясь вернуть ощущение реальности. Хватило ненадолго, Матиас попытался снова, но сорвался ещё быстрее и задышал тяжело и жадно, до ломоты за грудиной. Легче не становилось. Закружилась голова, Матиас рванулся в сторону, наткнулся на подлокотник и так и замер; врезавшийся в бок край на миг привёл его в чувства. — Хватит, — выдохнул он, не узнавая голоса, — пожалуйста. Пустота растворяла его изнутри. Он не был уверен, что действительно чувствует руки и ноги, и сомневался, вправду ли смог заговорить. Хотелось закричать, но потерявший вкус и плотность воздух застрял в горле невнятным хрипом. Бездна затягивала. Ватными стали конечности, тело и мысли. Теряло чувствительность лицо, гортань, и прежде смутный ужас захлестнул разум, волна за волной разбивая остатки самоконтроля… Его вырвали из вязкого небытия и втолкнули в тело отвешенной наотмашь оплеухой. В нос ударил запах нашатыря, и Матиас рефлекторно дёрнулся, уворачиваясь и пытаясь продышаться. В первые секунды от вони резало за переносицей, горела щека — а затем до Матиаса дошло. Рывком сев ровно и подобравшись, он уставился на Бальзамина, увлечённо собирающего ватки и склянки в один из своих бездонных карманов. — Славно, кх-кх, славно, — бормотал старик, улыбаясь мыслям и покачивая головой. Чашку Матиаса он тоже сунул в мантию, и она осталась торчать, ещё более белая на фоне засаленной ткани. — Славно, юноша. Очнулись? Бесконечно долго Матиас смотрел на него, ёжась от сквозняка и стараясь запомнить обрушившиеся на него ощущения. Сладковатые запахи прелых листьев, влажная земля, резные подлокотники и слишком широкое кресло, скрип старых пружин, еле осязаемое тепло свечей и пустота, такая знакомая, невесомая, вечная спутница Бальзамина Второго, Феа-штопольщика. Только теперь она обнимает за плечи, а не плещется внутри, и если сравнивать — сейчас вполне терпима. Постараешься — сможешь и не замечать, и уж точно прекратишь кривиться, как прежде. Просто пустота, пожирающая магию. Не тебя. Матиас содрогнулся от смешка, сглотнул, вытер тыльной стороной ладони слёзы, помедлил немного и прижался к ней лбом. Второй смешок перешёл на вдохе в вибрирующий горловой звук. Тереть глаза пришлось чаще, рукав быстро промок, но понемногу становилось легче. Звякнула ложка. Бальзамин, вновь севший на край постели Матиаса, помешивал невесть как наполнивший его кружку настой и смотрел благожелательно и невозмутимо. — Полагаю, теперь вы, кх-х, способны внимать мудрости старших, — погрозил он ложечкой, собирая лукавые морщинки в уголках глаз. — Ах, юные… Считаете, кх, себя самыми умными, врёте, так неумело юлите… Вы, мэтр, — проскрипел Бальзамин уже без улыбки, — забыли, что тем лучше, чем меньше вовлечёных в тайну. За себя в ответе вы сами, Аматиел, кхе-хе, болтать и суетиться не склонна по своей крылатой, кх, природе, а вот её возлюбленный… Вам двоим хотя бы хватило мозгов не шушукаться по углам, это отрадно. Старик кашлянул в кулак, прикрыл глаза и отпил настоя, глубоко вдыхая пар. Молчание длилось несколько долгих секунд, и Матиас поймал себя на том, что задерживает дыхание. Как нашкодивший мальчишка, пытающийся слиться с окружением. С отёкшим от слёз носом, мокрый, съёжившийся и продрогший. Чтобы подняться и закрыть окно, пришлось запустить ногти в ладонь и мысленно рявкнуть. Чтобы вернуться в кресло — собрать в кулак всю волю, что оставалась. — В следующий раз я откажу милорду и отправлю к вам, — без выражения согласился Матиас, пряча ладони в рукавах. Бальзамин поглядел на него испытующе и с нескрываемой насмешкой. — Вам должно было сделать это ещё утром прошлого дня, — ухмыльнулся он, делая очередной глоток. — И если бы вам хватило смелости, я бы счёл, что вы, кх-кх, заслуживаете некоторого уважения. Впрочем, выбирая между вашими трусостью, глупостью и религиозным трепетом, я всё же предпочёл бы трусость. Иначе окажется, что вы не доверяете собственному, кх, рассудку. Вы приготовили зелье, — отчеканил лекарь, — вы проверяли его, вы даже разобрались с принципами его действия, раз ухитрились облегчить симптомы. Так с чего вы по первому требованию побежали к Аматиел, зная, что все её недуги — ожидаемые, кх-кх, последствия вашей аферы? — Милорд просил помочь. — Милорд должен был пойти поздороваться с Матерью, а не требовать от вас ещё больших рисков, — сказал Бальзамин ласково, и по спине и плечам Матиаса рассыпало мурашки. — Мальчишка — влюблённый идиот, а вот кто вы? Трус, дурак или фанатик, готовый на всё, лишь бы услужить женщине с крыльями, считая её высшим созданием? Не дождавшись ответа, Бальзамин покачал головой, отставив полуопустевшую кружку. — Вы должны были отказаться. Выставить его за дверь, убедить, пригрозить обо всём рассказать, но не идти за ним из-за лихорадки, которую и ожидали увидеть. Встретив сэра Ллириелла, вы должны были прикинуться немым и тупым и бежать ко мне, и тогда бы сейчас, — тихо, скрипуче и совсем уж нежно прошелестел Бальзамин, — с вами не захотел бы повидаться Энрикс. А мне не пришлось бы думать, стоит ли ему рассказывать, что именно вы втроём натворили. И если вы и дальше продолжите лгать, я расскажу. “Я дурак. Воистину я дурак”. — Лорд Энрикс не знает? Почему? Глаза-жуки сощурились, а ногти снова застучали по столешнице. Матиас не вскочил только потому, что от волны ужаса стали ватными ноги. — Кажется, кх-х, я упоминал, что мне любопытно. Я шёл сюда и думал, что вам покалечить в назидание, но потом решил, что мне тоже интересно, каким будет результат этой абсурдной, ненаучной, рискованной затеи. Редкий эксперимент, редкая подопытная… Если Энрикс узнает, то испортит всё, лишив меня возможности наблюдать. Согласитесь, это будет досадно. Но молитесь, чтобы Аматиел не погибла в процессе, — улыбнулся старик, поднимаясь. В его колене хрустнуло так, будто надломилась кость. — Не знаю, кто убьёт вас в этом случае: щенок, Энрикс или я. Вздохнув, он взял чайник, кружку и светильник, собираясь удалиться, но повернулся, в сомнениях пожевав губами. Кивнул в сторону постели: — Рекомендую хорошо выспаться. Лорд просил ничем вас не занимать. — А если… — Я уже ничего не смогу сделать. И Валлес сегодня не придёт, так что займитесь собой сами. — Может, — помедлив, решился Матиас, принимая немигающий взгляд за разрешение, — вы позволите работать в одном из ученических кабинетов? Уже после беседы с лордом? Я… Рассечённые губы Бальзамина едва заметно растянулись. Он покачал головой. — Я могу мыть лабораторную посуду. Простите, мессир, но я видел столько осколков, что, должно быть, гильдия стеклодувов озолотилась за ваш счёт. — Нет, Матиас. Мои лаборатории — не способ разогнать скуку. В них дозволено работать лишь ученикам, а вы и так слишком часто нарушали правила. С этим мы тоже разберёмся, но позже, позже. — Тогда разрешите взять некоторые инструменты и ингредиенты сюда, — почти перебил его Матиас. — Раз мне надо обходиться без госпожи Валлес. Я напишу список, — обернулся он к столу, хватая чернильницу и тонкую стопку оставшихся листов, — это не займёт много времени. Удивительно, но Бальзамин не ушёл, игнорируя такую дерзость, а терпеливо дождался, принимая искарябанный впопыхах лист. Подняв светильник повыше, вчитался. — Позвольте поинтересоваться, зачем вам понадобился “драконий порошок”, да ещё и две склянки? Вы собираетесь исцелять небольших размеров армию? А это? — чиркнул он ногтем по низу списка, поднимая брови. — На военные нужды? — Волью в глотку сэру Ллириеллу, если возникнет необходимость. — Не советую, — мягко заметил Бальзамин. — Я понимаю, он может показаться простаком с необычным прикусом, но поверьте, вам с ним лучше находиться в пассивной вражде. Матиас невольно тронул ворот рубашки; заныли свежие и давно сошедшие синяки. — Я бы и рад, но, боюсь, мы могли перешагнуть эту черту вчера поутру. — Что ж, — едко усмехнулся старик, небрежно сунув список в более-менее свободный карман, — попробуйте. Только советую сразу, мэтр, придумать, как будете отступать. — Если будет такой шанс… Так вы позволите? Сэр Ллириелл обещал мне устроить нелёгкую жизнь. Улыбка старого лекаря стала совсем уж недоброй. — Ну, раз обещал — берите.