Чужими глазами

Лю Сан не следит за ними специально, как за Кумиром или У Се (Панцзы отслеживать не приходится — слышно и так); это получается непроизвольно. Автоматически. Что-то из памяти прежних лет, старое и въевшееся в кости за время знакомства, из разряда жизненных привычек, потому что они слишком тихи даже для его слуха, и если не приглядывать краем глаза, растворятся в тумане, как макушки гор. Он не рассказывал Железному Треугольнику, что знаком с Хэй Сяцзы и Се Юйченем дольше, чем могло бы принести краткое путешествие в город Грома. Ситуация не располагала, повод не попадался — да и надо ли, если работа на главу Се была официально прописана в его послужном списке? В конце концов, лучшей рекомендацией для У Эрбая стала именно она. Так что когда У Се вытаскивает его на праздники (подлым и бесчестным шантажом), Лю Сан несколько удивляется обещанию познакомить его с хорошим работодателем. Впрочем, У Се есть У Се: трудно было бы ожидать, что он читает договоры, касающиеся найма людей. (Это не в первый раз. Лю Сан совершенно, совершенно не поражён такой… наивностью. Нет.) От Хэй Сяцзы стоило ожидать подыгрывания идеям У Се. Он уже делал это в городе Грома, когда понял, что Лю Сан чувствует себя неловко. Что-то о том, чтобы вас настигали призраки прошлого, загадочно пояснил Хэй-е, понимающе похлопывая его по плечу, и взял под своё крыло, строго придерживаясь линии «молодёжь надо оберегать», не больше и не меньше. От Се Юйченя Лю Сан заблаговременно ничего не ждал, слишком хорошо осознавая масштаб возможных проблем. То есть действий. Босс Се, благополучно переживающий любые шторма, предсказуемостью, простотой и хорошим характером не славился. Се Юйчень, впрочем, на его присутствие не в качестве одного из Восьми Дьяволов, верного члена команды и друга, а члена семьи, как представил У Се с намекающим биением сердца, отреагировал исключительно невозмутимо: тихим поздравлением, от которого вспыхнули уши, да и только. Несколько разочаровывающе, потому что Лю Сан хотел бы объяснить. И, может, спросить совета. Немного. Всё же, господин Се мог быть главой семьи Се сколько угодно, но здесь он был в первую очередь братом, старшим и любимым — а значит, знал Треугольник именно как близких. Как что-то целое не в командном духе. К благу или злу, но, видимо, Хэй Сяцзы предупредил партнёра о происходящем. Так что тайны Лю Сана и прошлые его взаимодействия остались в безопасности, милостиво покрытые пылью, а У Се — в неведении. А жаль. Он бы хотел поговорить. Просто смелости пока не набрался, чтобы придумать повод. Вот как-то так они и оказались на линии, где он помогает приехавшей на каникулы Сяо Мэй с физикой, пока поделившиеся на легендарные команды личности устраивают кулинарный поединок на радость всем присутствующим. А он, которому следовало бы слушать сердце Кумира, вместо этого приглядывается невольно к старым знакомым, подмечая… Они могли бы ему соврать, даже если не желали этого в текущий момент. Что-то о том, чтобы верить в собственные слова — и тогда ложь становится правдой, и никакой ток крови вас не разоблачит. Что-то о самоконтроле, привычке к ледяному спокойствию и необходимости держать себя в безопасности ради других любой ценой. Что-то о том, чтобы регулярно видеть рядом Ту Дяня, который учился у того же мастера, что и Лю Сан. Было бы странно, если бы они не подстраховались. Так что да, эти люди определённо могли солгать Лю Сану и остаться незамеченными. И они знали, что они могут. Они знали, что он здесь. И всё же. Он слышит, как сердце Хэй Сяцзы, обычно медленное и ленивое, больше похожее на змею, пропускает удары, когда нарезающий фрукты для салата Се Юйчень периодически отступает, чтобы задеть его плечом или всунуть кусочек кисловатого яблока, или сочного манго, или сладкой груши. Он слышит, как его голосовые связки формируют мягкое, ускользающее от других «Хуа-эр», от которого тянет невольно зажмуриться и отвернуться — слишком личное, слишком тёплое, слишком полное того смысла, который не предназначен для кого-то кроме владельца имени. Он слышит, как Се Юйчень, человек-метроном, приручивший песней собственный пульс, движется, не задумываясь, чтобы подстроиться к ритму Хэй Сяцзы, как будто они голос и аккомпанемент, певец и музыкант, выступающие годами — что не столь далеко от истины. Он слышит, как его сердце, всегда порывистое и громкое, такое живое в противовес тому, каким Се Юйчень выглядит, замедляется, успокоенное, когда он проверяет привычно, здесь ли его партнёр. Они не становятся для его слуха единой мелодией, как Железный Треугольник, где каждый звук настолько же сплетён, насколько и различен в сути. Железный Треугольник — это эклектика, это фьюжн, это безумная смесь, которая почему-то работает. Хэй Сяцзы и Се Юйчень? Кофе и молоко, сыр и виноград, эрху и сяо. Без вариантов. Можно по отдельности, но вместе лучше. Что-то инстинктивное, выработанное веками совместного существования и инстинктивно понятное. Что-то, на что нельзя не смотреть, нельзя не слушать, невозможно пропустить мимо. Лю Сан слышит, остро жалея, что даже самые мощные наушники его не спасут, и только лишь надеется, что ни Панцзы, ни У Се не заметят, увлечённые азартом, что он красен, как варёная креветка. Это… Наверно, похоже на наблюдение за старыми родителями, всё ещё бесконечно влюблёнными и смущающими этим, потому что тихая, неоформленная в яркие жесты, подсознательная привязанность бьёт сильнее. Как оказаться затронутым облаком в алый рассвет. Рассеянный солнечный свет и что-то, покалывающее кожу. Что-то, что образовано долгим временем, упорной работой и готовностью открыться. Что-то, что можно показать лишь своим. Что-то, с чем он давно знаком, и к чему забыл подготовиться вновь. …Судя по возмущённому крику У Се, не он один. И, Кумир, правда, попытка поцеловать Панцзы тишком совершенно не собьёт другую сторону с ритма, а вот ваша пострадает… Ну, зато кое-кто получит отличный урок: не всё же Треугольнику быть главными бесстыдниками вечера. Сяо Мэй понимающе вздыхает рядом, торопливо и очень — да будь у неё благословение всех богов, которое пожелает, — отвлекающе вырывая страницу с машинально начерченным сердечком.